Триумф повседневности

Глебу бы очень хотелось знать наверняка. Понимать, что вообще происходит. Но теперь, даже оставаясь один на один с самим собой, он не мог убрать Тимура из своих мыслей, посмотреть на ситуацию со стороны. Что делать, когда ты влюблен? Но Глеб влюблен не был. Не чувствовал он себя влюбленным. Не ощущал этого, как бывало раньше. Ему не хотелось быть с Тимуром, но и без него он не мог. И все же – это была не влюбленность. Глеб бы никогда не охарактеризовал свои чувства к Тимуру именно так. Скорее... безвыходность. Он должен быть с ним и ни с кем более. Остальной мир, тот, что был вне их отношений, казался серым, зыбким, чужим. – Что ты?.. – Глеб прикусил губу и мгновенно покраснел. Они сидят на последней парте, меньше чем в полуметре от них двое одноклассников решают задания контрольной по физике, а Тимур расстегивает ему ширинку, лезет в трусы и берет в руку его член. – Перестань! – шипит Глеб. В данной ситуации он и сделать ничего не может, и эта мысль почти воодушевляет, потому что в прошлый раз, в подъезде, и в позапрошлый, у гаражей, Глеб не противился, потому что не мог отказать себе в удовольствии. Но сейчас?.. Они же в школе, черт возьми, в классе, в котором полно людей. Глеб крепко сжимает ручку и склоняется над листом с заданиями как можно ниже, пока Тимур водит вверх-вниз по члену именно в том ритме, который нужен, чтобы начать стонать, а сам внимательно изучает контрольную перед собой. – Тимур, – Глеб шепчет и дышит очень глубоко, но максимально тихо, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. – Что? – также шепотом отзывается парень. – Не здесь. И Тимур неожиданно убирает руку, кладет ладонь на парту. Глеб тут же прячет вставший член в трусы и застегивает джинсы. – Лучше? – насмешливо спросил Тимур. – Отъебись, – Глеб раздражен. – Сам же просил... – начал Тимур. – Можно выйти? – голос Глеба нарушил тишину в классе. – До звонка десять минут, ты все, что ли, сделал? – спросила учительница, черноволосая женщина в очках и шерстяном костюме. – Ага, – отвечает Глеб, положив на учительский стол лист, на котором записано только задание, выходит из класса и идет в туалет. И вот сейчас Глеб ненавидел себя. Он дрочит быстро, чтобы наконец-то снять напряжение и перестать вести себя как идиот. Может, у него просто недотрах. Вот реально, его даже перестало напрягать, что он вроде как гей, но все еще напрягает та власть, которую имеют над ним прикосновения Тимура. И это при том, что за последнюю неделю – с того самого раза в домике – их отношения остались ровно на том же уровне. Не было ни поцелуев, ни обжиманий. Просто был Тимур, который дрочил Глебу. Максимально простой способ понять: гей ли ты? Дверь в туалет открылась, но Глебу было уже плевать, даже если в его кабинку кто-нибудь зайдет: просто хотелось кончить. И дверь действительно приоткрылась. Тимур зашел и закрыл дверь на задвижку. – Я бы мог сделать то же самое там. – Тимур снова взял член Глеба в свою ладонь, приблизившись вплотную. – Зачем ты ушел? – Люди. – Глеб прикрывает глаза от удовольствия, которое дарят прикосновения. Тимур понимающе кивает и молча продолжает дрочить парню. Глеб на этот раз кончает почти сразу же и какое-то время просто стоит, закрыв глаза. – Что это? – спрашивает Глеб, когда дыхание наконец выравнивается. – М-м? – Тимур стоял близко, слегка обнимая Глеба за талию, и внимательно смотрел в его лицо. – Отношения между нами? Это любовь? – Ну а что? Может, вот оно, отличие любви от влюбленности? – Пока нет. – Тимур обнял сильнее. Глеб открыл глаза и посмотрел на парня. – А когда будет? – Глеб сам прижался к нему ближе. – Я тебе дам одну вещь – хочу, чтобы ты посмотрел. – Твои съемки? – догадался Глеб. – Да, та запись, которую мы смотрели в тот день, когда я тебя поцеловал. Хочу, чтобы ты досмотрел до конца. – Можем вместе. – Нет, Глеб, хочу, чтобы ты посмотрел один. И можешь мне пообещать кое-что? Глеб кивнул. – Все время помни, что это снимал я. Что я стоял за камерой. Хорошо? Опять кивок, и Тимур целует парня. Нежно, осторожно. И Глеб впервые за все это время понял, насколько важно ему быть частью мира этого человека. И насколько больно ему будет, если в один прекрасный момент мир Тимура Сперанского будет существовать без Глеба. – Давай, приводи себя в порядок. Еще две математики, – с улыбкой произнес Тимур и вышел из туалета. *** Дома у Глеба никого не было, а значит, он сможет спокойно посмотреть кассету Тимура в гостиной. Видик зажужжал, и на экране появилось слегка подрагивающее изображение пейзажей уже хорошо знакомого места. В кадре возник домик, и Глеб невольно улыбнулся воспоминаниям. Дверь открывается, и камера показывает внутреннее убранство. Но на кровати кто-то сидит. Камера приближает лицо девушки с заплаканными глазами. Глеб ближе пододвинулся к экрану. Девушка с темными, блестящими волосами и огромными синими глазами была просто невероятно красива. Одетая в простую темную куртку и самые обычные джинсы, полное отсутствие косметики. Она ничего не говорит, просто смотрит на что-то или кого-то позади камеры – видимо, на Тимура. А потом из одеял, на которых она сидела, достает кухонный нож. – Успокоительное подействовало не сразу, – произносит девушка слишком спокойным голосом. Но она действительно уже не плачет. Просто сидит там. – Но сейчас все в порядке. Она смотрит своими огромными глазами, приоткрывает рот и слегка улыбается. На ее лице вдруг отражается облегчение. Она быстро расстегивает куртку, а затем, закрыв глаза, бьет себя ножом в живот. Она все еще жива, когда камера снимает ее ближе. Но одеяла и ее одежда очень быстро пропитываются кровью. Даже если вызвать скорую сейчас, они вряд ли успеют. Но скорую никто так и не вызвал. Съемка продолжается. Видно, как ее лицо бледнеет, а тело начинает дергаться. И только когда взгляд остекленел, а девушка затихла, камеру переводят на небольшое окошко, которое тогда еще не было занавешено. Вдалеке виднеются несколько домиков и проезжающие по трассе машины. На этом изображение прерывается. Запись заканчивается. Глеб бежит к туалету. Его рвет снова и снова. Горло болит, дышать тяжело. Парень садится на холодный кафель и пытается успокоиться. Он снова вспоминает увиденное, и горло снова сжимается. «Постановка!» – Глеб ухватывается за это слово как за спасение. Надо просто позвонить Тимуру, и он рассмеется и все объяснит. Мол, смотри, какой я хороший режиссер и оператор. Но трубку никто не берет. Глеб снова возвращается в гостиную и дрожащими руками вытаскивает кассету из плеера. Сначала была мысль включить снова, посмотреть внимательнее, увидеть фальшь в игре девушки или что-то в этом роде. Но Глеб прекрасно понимает, что ни за что не заставит себя смотреть это снова. Он быстро одевается и едет к дому Тимура: пусть он объяснит. Но дома парня не оказывается. Глеб возвращается домой и идет в свою комнату, едва поздоровавшись с родителями. На улице темно, и это неожиданно сильно давит на психику. Глеб ложится, но практически сразу же встает, потому что стоит ему прикрыть глаза, как начинают мелькать образы. Усилием воли Глеб все же заставляет себя не думать, хоть на пару секунд, но потом все снова возвращается. Парень вытаскивает кассету из рюкзака и идет на кухню, зажигая свет в каждой комнате на своем пути. Родители уже спят, и от этого еще страшнее. Пластмасса ломается легко и Глеб вытягивает пленку метр за метром в раковину, затем бросает остатки корпуса и туда же кидает несколько зажженных спичек. Пленка тут же съеживается, сгорая, а по квартире распространяется резкий запах жженной пластмассы. Хлопанье дверей слышно где-то вдалеке, как и голос родителей. Все это сейчас второстепенно. И мамина суета, и крики отца. Главное – пленки нет. Она исчезла. И сейчас Глеб не думал, как, кто и почему ему ее дал. Все, что ему хотелось – уничтожить. И он уничтожил