Триумф повседневности

...если сможешь вернись (с)

Тимур лишь хмыкнул и посмотрел на осколки посуды, в которую попала пуля. – Глеб, я не боюсь смерти, так же как и ты ее не боишься. И жизнь, и ее окончание одинакового неинтересны на самом деле. Глеб держал оружие, направив его на Тимура. – Самым интересным в моей жизни было знакомство с тобой. – Я польщен, – Глеб и не думал опускать оружие. – Но ты все еще хочешь пленку. Ну в самом деле, Глеб, какая разница, где и с кем вспоминать, как ты прикрывал опасного преступника? Будешь ты прокручивать это кино у себя в квартире или рядом со мной в домике у моря, где никто не знает о твоем прошлом? Тимур подошел к Глебу и взял у него оружие. – Ты не можешь отрицать – нам вдвоем очень-очень хорошо. Давай уж начистоту – ты в свои шестнадцать как личность ничего из себя не представлял, а я был плохим человеком. Но нас тянуло друг к другу. Тянуло настолько, что ты наплевал на мораль, а я был готов пожертвовать своим удовольствием и уйти. Глеб сжал губы и попытался отстраниться от наслаждения, которое приносили легкие касания рук Тимура, расстегивающего рубашку на нем. – Я смотрел, да что там – я до сих пор смотрю на любого человека и вижу все его слабости, и мне от них противно. А тебя я раскусил с самого первого дня, но вместо того, чтобы возненавидеть, я начал методично влюбляться в каждый твой недостаток. – Признание? И снова я тронут, – Глеб пытался, чтобы его голос звучал спокойно, но получалось не очень. Десять лет готовиться к этой встрече, пытаться забыть... и понять тщетность своих усилий при первом же прикосновении. Тимур расстегнул последнюю пуговицу и прижался к Глебу, мягко целуя его. – Мне нужен только ты. Я ведь хотел поступить благородно, – Тимур стянул свитер и взял Глеба за руку, – уехать ради тебя. Но у тебя бы не получилось зажить нормальной жизнью. И сейчас... Тимур глубоко вздохнул и поцеловал Глеба. Даже страшно, насколько желанным и одновременно привычным был этот поцелуй. И будто не было этих десяти лет, будто не было вообще ничего, кроме их отношений. Жизнь «до» и «после» не была жизнью, а лишь подготовкой к чему-то важному и расплатой за что-то невероятное. Это все еще не было влюбленностью. Это никогда не было влюбленностью. Лишь отчаянье и неспособность существовать по отдельности. Тимур отстранился, а Глеб смотрел в одну точку, не в состоянии отвести взгляд. – Я тебя безумно люблю, – сказал Тимур. Глеб посмотрел на него и усмехнулся. – Безумно? В таком случае чувства взаимны. – Да ладно тебе, Глеб, ну хватит. Ну даже если бы ты меня посадил, что бы это изменило? Ты бы все так же думал обо мне каждую ночь, каждую минуту. Ты же сам это понимаешь. – Да, думал бы. Хотя я знал, что так все закончится. – Вот видишь, ты знал, ведь это так очевидно, – Тимур расслабленно прикрыл глаза. – Одного не могу понять – зачем ты все рассказал тому мальчику из вашего отдела? – Он моя совесть, – сказал Глеб и улыбнулся тому, как вдруг напрягся Тимур. – Не смогу я, сможет он. И в подтверждении этих слов во дворе послышался звук мотора подъезжающей машины. Тимур даже не потянулся к оружию, лежащему на столе. Он смотрел на Глеба, но во взгляде не читалась ничего – ни разочарования, ни обиды. Взгляд, не выражающий ничего, потому что ничего этого и не было. Это не было предательством, лишь какой-то версией их собственного безумия на двоих. Так надо было, так не надо было. Никто не знал правил этой игры. *** Паша открыл дверь машины и огляделся. В который раз на ум пришла мысль, что начало новой жизни требовало плана. Как, впрочем, и эту поездку тоже неплохо было бы спланировать. Оружия не было, был только нож, который вряд ли поможет. Но вдруг раздался щелчок, и ворота открылись. Паша медленно вошел, ступая по бетонной плитке, выложенной замысловатым рисунком. Тяжелая входная дверь была закрыта, и Паша заглянул в окно. Отсюда было видно стоящих на кухне Глеба и Тимура. Стояли они достаточно близко, чтобы подтвердить часть рассказа про их отношения. Тимур вдруг резко повернулся и посмотрел прямо на Пашу, отчего тот отпрянул от окна. Сейчас Сперанский выглядел именно тем человеком, которого описывал Глеб. Его спокойствие, его пустые глаза, его ухмылка – все это не оставляло сомнений. Он действительно убивал людей только для того, чтобы оставлять записочки своему некогда парню. Ну или какая там причина была у него. Тимур повернулся к нему спиной и достал пакет из ящика на кухне, бросив на стол рядом с пистолетом. Паша наконец очнулся от наваждения и побежал на задний двор – там обязательно должна быть еще одна дверь. Свернув за угол, Паша резко затормозил. – Ты невыносимо заурядный, – Тимур стоял прямо перед ним, придерживая дверь, которая действительно была с другой стороны дома. – И почему Глебу вечно нужны крайности? – Вы арестованы, – громко сказал Паша. – Ага, – Тимур пошел в сторону беседки и удобно устроился на скамейке, прикрыв глаза. Вдалеке послышался вой сирен. Паша нахмурился и посмотрел на дверь. – Нет, я его не убил, – сказал Тимур, не меняя положения. – А вот он раздумывает, стоит ли выйти и все же завершить начатое. Паша снова посмотрел на дверь, сделав шаг в сторону дома. – Но он не убьет меня. Мы не способны убить друг друга, – Тимур открыл глаза. Звук сирен слышался совсем близко, а потом дворик наполнился людьми в масках, но Тимур так и смотрел, не отрываясь, на дверь, будто не был уверен в своем же умозаключении. Будто ожидал Глеба с пистолетом, который все же выстрелит. Но Глеб так и не вышел из дома.