***
— Валиде, не точите своё сердце тревогой. Быть может, все наши переживания напрасны. Вот уже около получаса Михримах Султан пыталась успокоить свою матушку и внушить ей мысль о том, что борьба между Селимом и Баязитом не более чем пережиток прошлого. Детские обиды, которые братья таили в себе годами, наконец, вырвались наружу и подобно яростным волнам Босфора, захлестнули наследников с головой. Но, как бы там ни было, Луноликая считала, что нужно лишь время, чтобы братья смогли преодолеть это испытание, посланное судьбой. И, несмотря на то, что никому ещё не удалось помирить их, Султанша была уверена, что объединившись против общего соперника, в лице Мустафы, они смогут вновь наладить свои отношения. Михримах лелеяла надежду на то, что с помощью интриг сможет посеять разлад между братьями, оставив Мустафу без поддержки. Однако последние события разворачивались отнюдь не в пользу Луноликой. Чем больше росла пропасть между братьями, тем сильнее делался Мустафа. Все потуги поссорить главного наследника с Баязитом и Джихангиром, оборачивались против самой Михримах и Хюррем Султан – братья больше им не верили. Испытывала ли сама Луноликая угрызения совести или чувство вины - было доподлинно неизвестно даже ей самой. Шальная мысль о том, что она предаёт Мустафу часто посещала её разум, однако она старалась всячески отмахнуться от неё, как от назойливого насекомого, которого трудно увидеть, но чье присутствие ощущается довольно ясно. В глубине души Михримах понимала, что старший брат действительно является главным претендентом на трон, но эта перспектива страшила её настолько, что она решила переступить через все родственные чувства, потому что ей было, что терять. — Всё слишком далеко зашло, Михримах! — сокрушалась Хасеки. — Мустафа добился того, чего хотел. Из-за него мои сыновья готовы изничтожить друг друга. Он дорого заплатит за это. — Валиде, вы ведь знаете, что их вражда началась ещё в детстве. Мы не можем так просто бросаться обвинениями. — Как бы там ни было, Мустафа использовал слабость твоих братьев! — воскликнула Хюррем. — Мы не можем смолчать на это оскорбление. Благо, что теперь у Шехзаде есть ещё одно слабое место, — заговорщически прошептала госпожа. — Вы думаете Джихан...? — Разумеется, — утвердительно кивнула Хасеки. — Мустафа готов на многое ради этой женщины. И для этого не нужно никаких подтверждений. Всё видно по его глазам, Михримах. Ярость, которая обуяла его, стоило мне лишь заговорить о ней – всё доказала. Он опасается. И правильно делает. Мы будем наносить удар за ударом, пока нам не удастся его сломить. Первый ход страшной партии будет совершен уже сегодня. — Вам не кажется, что это поспешное решение? — Что ты такое говоришь? Джихан-Шах сегодня ясно дала мне понять, что помогать нам не намерена. Если мы промедлим ещё немного, то рискуем захлебнуться в крови твоих братьев! Ты этого хочешь? Михримах не нашла, что ответить своей Валиде, а потому молча согласилась с доводами матушки. — Госпожа! — запыхавшейся Сюмбюль-ага ворвался в покои Хасеки с важными новостями, едва ли не спотыкаясь о порог комнаты. — В чём дело, Сюмбюль? Говори! — потребовала Султанша. Евнух вопросительно посмотрел на Михримах Султан, не решаясь начать разговор, но дождавшись кивка Хасеки Хюррем, молвил. — Как вы и приказали, я продолжил следить за Джихан Султан. Вскоре после того, как госпожа вошла в покои Шехзаде, туда же направились Махидевран Султан и Яхъя-бей. Очевидно, что у них произошёл какой-то разговор, после которого Джихан Султан в сопровождении Ташлыджалы вышла в коридор, оставив Султаншу и Шехзаде наедине, и..., — замялся ага. — Ну? Продолжай! - Аллах мне свидетель, госпожа. Я видел, как Яхъя-бей держал за руку Джихан-Султан. После они ненадолго скрылись в одном из коридоров, как раз в тот момент, когда им навстречу шел слуга Рустема Паши, — ага нервно переминался с ноги на ногу. — Ты уверен в том, что видел? — надрывно произнесла Михримах. Давно забытое чувство горечью отозвалось в сердце Султанши при упоминании имени поэта. Была то ревность или иное – госпожа не знала, но необъяснимая злость на Джихан поглотила её с головой. Теперь она не сомневалась в правильности решения Валиде. — Да, госпожа. Совершенно уверен, — произнес евнух. — Ты молодец, Сюмбюль. Надо же, как это неосмотрительно с её стороны, — усмехнулась Хасеки. — Мы непременно воспользуемся этим, если мой план не удастся. Продолжай следить, но теперь уже за обоими. — Как прикажете, — поклонившись, евнух удалился, оставляя Султанш наедине. Но, Ага не мог не заметить, как омрачился светлый лик Михримах Султан.***
Джихан пересекла порог своих покоев, которые казались ей единственным наиболее безопасным убежищем от чужих глаз, что так стремились обжечь, ужалить, уязвить. От всей суматохи, царившей во дворце, и поспешных решений голова шла кругом, не позволяя принцессе сосредоточиться на чем-то одном. Она всеми силами старалась успокоить себя и твердила, что проблемы стоит решать по мере их поступления. Сейчас же никто и ничто не представляло для неё реальной угрозы. Никто из недоброжелателей не зашёл дальше простых колкостей и глупых угроз, которыми не гнушаются даже мальчишки с рыночной площади. Нельзя сказать, что Шах была удивлена такому количеству противников, но считала досадным упущением то, что они так рано раскрыли себя. Слишком самонадеянным и опрометчивым был подобный поступок для тех, кто хочет безоговорочной власти. Политика – грязное дело и методы в ней соответствующие. Тот, кто хочет достичь небывалых высот, действует тайно, скрытно и незаметно. Не вызывая ни малейших подозрений, не позволяя сомнениям и домыслам отбросить тень на своё имя. Но Хюррем была не из таких людей. Эта женщина чувствовала себя настолько уверенно и безнаказанно, что открыто заявляла о своей неприязни и о своих намерениях относительно тех, кто отказался склонить перед ней голову. И каким же слепцом должен быть Султан, чтобы не видеть явно картины? Что должно произойти, чтобы Владыка трех континентов, наконец, прозрел? Это был один из тех вопросов, ответ, на который был далек от понимания принцессы. Ведь, когда речь заходит о любви, то все логические изыскания обращаются прахом, ибо невозможно судить о том, чего ты ещё не смог познать. Единственным достоверным фактом было то, что Хюррем в ближайшее время начнет действовать. Вопрос – когда именно? Несмотря на то, что девушка не хотела оставлять право первого хода за Султаншей – другого выбора не оставалось, ибо только так она сможет понять, с каким врагом имеет дело? Безусловно, она верила словам Махидевран, которая неустанно твердила ей о жестокости и подлости Хюррем, но сама Джихан была склонна верить лишь тому, что видела сама. Нет, она нисколько не пыталась уцепиться за возможность оправдать Хасеки, скорее хотела понять, до каких пределов распростерлась власть Султанши? Кто её ближайшее окружение? Какие отношения имеют между собой её дети? Невозможно было поверить в то, что в такой большой семье царит покой. Распри были, и будут существовать всегда, тем более между наследниками Султаната. Джихан помнила, как на празднике вели себя Шехзаде Баязид и Шехзаде Селим. Неприязнь, соперничество и взаимные упреки - было достаточно сложно не заметить. Шах невольно усмехнулась. Вот и найдена первая Ахиллесова пята Хасеки Хюррем. Она так рьяно пыталась удержать всё в своих руках, что не заметила, как взрастила в своих детях ненависть другу к другу. Неужели она надеется, что сможет это исправить? Вздор! Уже слишком поздно, ибо наследники уже выросли. Это уже не те шелудивые мальчишки, которые готовы были сражаться сутками напролет ради внимания Повелителя. Они уже не дети. Они будущее Османской Династии, а потому глупо предполагать, что один брат добровольно уступит другому. Джихан знала это не понаслышке. Когда речь заходит о том, чтобы править государством – забываются все родственные узы и стираются все грани морали и совести. Чтобы занять Валашский престол, её отцу пришлось выдать родного брата и всю его семью Султану Селиму, который взамен обещал ему власть, при условии безоговорочной верности и преданности князя. Шах понимала, что теперь привычный уклад её жизни будет беспощадно разрушен, и она должна будет поступиться со своими принципами, милосердием и жалостью, которой полнилось её сердце. Принцесса никогда не была жестока – скорее расчетлива. Ставшая свидетелем множества кровавых расправ, учиненных отцом – она всё-таки сумела утаить в своей душе частичку света, которую нерадивый правитель старательно пытался искоренить. Каждый раз, когда правящая семья Валахии стояла на балконе своего дворца, наблюдая за очередной казнью – Раду не отвергал не единой возможности упомянуть о том, что его наказания никто не сможет избежать. Ни князь, ни смерд. Аккомпанемент бесконечных криков и бессвязных воплей, сопровождавших каждое слово господаря, был призван внушить ещё больших ужас и сломить яростное сопротивление Джихан. Заставить её совершить ошибку, которая бы просто не оставила князю иного выбора кроме как – казнить своего ребенка. О, как же он этого желал! Как неутомимо ждал любой возможности! Цеплялся за любую оплошность, пытаясь извратить всю истину, выставив досадное недоразумение жестоким преступлением! Как бы горько не было признавать - отъезд принцессы в Османскую Империю стал для неё самым настоящим спасением. Несчастье несчастью рознь. Было в этом решении её отца что-то хорошее. У неё появился шанс почувствовать себя, наконец, частью семьи. У неё будет муж, будут дети. Она должна была быть благодарна за эту возможность, подаренную Всевышним. И она была. Несмотря на всю утопичность ситуации, в которой она оказалась - девушка думала, что эти дни, проведенные в Топ-Капы, смогли избавить её от тяжкого бремени горя и заточения. Впервые, за долгие годы, она смогла искренне улыбнуться. Глупо, конечно, было надеяться на то, что враги, появившиеся так нежданно и негаданно, позволят ей насладиться свободой. Но те, кто затеял недоброе, должны понимать, что пусть Аллах и скор в своих расчетах - возмездие на земле наступает ещё более стремительно и непредсказуемо, если его осуществляет оскорбленная женщина. Особенно, если она будущая Хасеки Султан. Джихан неспешно мерила шагами комнату, пока не остановилась у единственного сундука, который ещё не был разобран с момента её приезда. С трудом приподняв тяжелую крышку, девушка бегло осмотрела многочисленные вещи, что так напоминали ей о её стране, которая осталась там, за морем. Меха, украшения, пара любимых книг, дневник матери, что принцесса хранила особо бережено и, наконец, взгляд Шах зацепился за тот предмет, что она так старательно искала. Широкая шахматная доска с дубовым основанием, покрытая россыпью золотых узоров, едва умещалась в руках девушки, но Джихан была слишком аккуратна, чтобы безжалостно уронить дорогую сердцу вещь на каменный пол. Расположив доску на небольшом столике напротив растопленного камина, принцесса опустилась на колени и принялась расставлять фигурки по соответствующим им сторонам. Закончив с работой, водрузив короля и королеву на их законные места, девушка невольно улыбнулась,вспомнив, каким образом ей достались эти шахматы. Это был единственный подарок отца, который был сделан скорее из нужды, а не из родительских чувств. Венгерский посол во время переговоров, посчитал возможным вручить этот дар Валашскому господарю лично в руки, не забыв при этом упомянуть, где находится его место на этой шахматной доске – среди пешек. Гневу князя не было предела, но он, конечно, не осмелился возразить посланнику короля, отшутившись, мол: «И пешка иной раз способна срубить ферзя». Вот только оба знали, что это не тот случай. Как же жалко выглядели потуги Раду вернуть себе уважение в глаза бояр после этого досадного происшествия. Не найдя решения, что делать с этим подарком, князь передал его дочери через руки её учителя искусств, не желая лишний раз встречаться со своей наследницей, чему сама принцесса нисколько не удивилась. — Госпожа, — тихо произнесла вошедшая служанка, заставив Шах невольно вздрогнуть. — Ты напугала меня, — вздохнула девушка, бросив беглый взгляд на Дану. — Простите, я не хотела. Я очень беспокоилась за вас. Мне показалось, что после того, как вы вернулись от Шехзаде, то пребываете не в лучшем расположении. Скажите, неужели он позволил себе что-то непочтительное по отношению к вам? — Что? Конечно, нет! — воскликнула госпожа. — Он слишком благороден. Не смей допускать больше подобных мыслей! Укоризненно посмотрев на свою служанку, принцесса поднялась на ноги, одергивая подол шелкового платья. — Шехзаде не мой отец! И не один из тех гадких бояр, что дают волю своим рукам, стоит им остаться с женщиной наедине! — продолжала госпожа. — Конечно. Вы во всем правы, — стыдливо произнесла девушка, понурив голову, не в силах смотреть в глаза разгневанной принцессе. — Простите. — Это ты меня прости, — неожиданно проговорила Джихан, делая несколько шагов навстречу девушке. — Я не имею никакого права срывать на тебе свою злость и переживания. Ведь я помню, что ты сделала для меня. Ты не бросила, не оставила в тот момент, когда мне казалось, что моя жизни потеряла всякий смысл и лишь смерть станет для меня избавлением. Я никогда этого не забуду. — Госпожа, — пораженно вздохнула Дана. — Для меня нет большего счастья, чем иметь возможность служить и оберегать вас. До последнего своего вздоха. Сморгнув подступающие слезы, Шах Султан ласково коснулась щеки девушки. — Судьба к нам обоим была не слишком справедлива, верно? Я бы очень хотела дать другую, более достойную жизнь, но, что я могу? Теперь даже мне придется подчиняться. — Ваше Высочество, вы справитесь. Я уверена! Вы куда сильней, чем сами можете представить. Никому, кто рискнет объявить вам войну, не постичь ни ума вашего, ни красоты, ни стати, госпожа! Всевышний вас не оставит, — разгоряченно говорила Дана. — Аминь. Стук в дверь, раздавшийся так неожиданно застал Джихан врасплох. Кто это мог быть в такой час? Ведь она только что виделась с Шехзаде и с Махидевран Султан. Мысли о поэте девушка и вовсе отогнала прочь. Это было бы полным безрассудством со стороны Ташлыджалы, который только и делает, что призывает её к осторожности. Позволив гостям войти, она никак не ожидала, что увидит на пороге своих покоев Михримах и Хюррем Султан. — Шах-Джихан, мы не помешали? — вопрос Султанши был риторическим, поскольку, даже получив отрицательный ответ, Хасеки вряд ли бы покинула комнату принцессы, не добившись какой-либо цели. — Разумеется, нет. Я рада вас видеть, — елейно произнесла девушка. Не дожидаясь приглашения, Султанши прошли вглубь комнаты, присаживаясь на низенький диван около окна, с явным недоумением поглядывая в сторону шахматной доски. — О, прошу вас, не стесняйтесь! — колко отозвалась Джихан на поведение Султанш, что столь бесцеремонно нарушили её покой. Меньше всего сейчас она хотела видеть этих женщин. Осадок после утреннего разговора не хотел отпускать принцессу, и она искренне не понимала, с какими намерениями пожаловала Хюррем. Но, чтобы там ни было – хорошего можно не ждать. — И всё-таки, чем обязана вашему визиту? — Джихан присела на тахту, по правую руку от Михримах Султан и Хасеки. — Мне показалось, что сегодняшний разговор многое объяснил нам. — Именно об этом мы и хотели поговорить, Джихан, — начала Луноликая. — Поверь, что у нас нет никаких дурных намерений. Валиде очень опечалена смертью моего брата Мехмета. Такое горе нельзя забыть и излечиться от него тоже невозможно. Эта боль будет жить в наших сердцах до конца жизни. «До конца, чьей жизнь, госпожа? Моей? Махидевран Султан? Или может, Шехзаде?» — думала про себя Джихан. — «Как можно прикрывать свои злодеяния памятью собственного сына и брата?» — Михримах права, Джихан. Я совершенно не хочу быть твоим врагом, ведь мы теперь семья. Мы должны держаться вместе. Никто в пылу опасности, кроме нас самих не поможет. Ты молода и твоя жизнь только начинается. Я не хочу, чтобы ты точила свое сердце обидой на меня. Ты согласна забыть о том, что было и простить меня? — с надеждой Хасеки смотрела на принцессу, но последняя понимала, что в словах этой женщины яд. В глубине души она хотела довериться и постараться простить Хюррем Султан, но это означало бы, что она сама подписала себе приговор. « Быть беде» — думала принцесса. — «Но у меня нет выбора». — Согласна, госпожа. Семья – единственная ценность в этом мире, ради которой можно пожертвовать многим, — согласно кивнула Шах Джихан, наблюдая, как победоносная улыбка озаряет лицо Хасеки. Но, не все было так просто. — И я благодарна судьбе за то, что в моей жизни появился Шехзаде Мустафа. Он умен, красив, благороден. Его любит народ. Вашими молитвами, Аллах обязательно ниспошлет нам счастья. Казалось, что Хасеки готова подавиться собственным вздохом. Настолько сильным было её удивление, что Михримах Султан пришлось снова вступить в разговор. — Иншла’Аллах, Джихан! Мой брат – достойный Шехзаде. Я искренне желаю вам счастья, — доброжелательно улыбнулась Луноликая. — Благодарю, госпожа. — Значит, ты покорилась? — голос Хюррем показался принцессе несколько раздраженным, что не могло не заставить её улыбнуться. — Покорна я лишь перед лицом Аллаха, а перед Шехзаде я смиренно склоняю голову, выражая ему своё почтение и уважение, — заговорщически произнесла девушка. — Хорошее почтение – позволять прикасаться к себе другому мужчине, прямо перед покоями Шехзаде, — ядовито прошептала Хасеки, но к её сожалению, принцесса нисколько не изменилась в лице. — Не рискну предположить, что вы следите за мной, госпожа. Вы ведь выше этого, — убежденно произнесла Джихан. — Однако ваши верные слуги не гнушаются этим. Не знаю, в чьем больном воображении обрисовалась подобная, компрометирующая меня картина, но уверяю вас, что обязательно найду клеветника и он получит по заслугам. Разумеется, предварительно выдав своего хозяина. — Ты совершенно права. Тот, кто осмелился оболгать будущую Хасеки должен ответить. Но помни, что тот, чье имя уже было очернено клеветой – навлечет на себя ещё большие подозрения. Ведь семя сомнения уже будет разрастаться в сердцах окружающих, — глаза Султанши опасно блеснули. — Сеющий сомнения должен помнить, что сам может стать их жертвой, — холодно отчеканила Джихан. Очередной стук заставил невольно усмехнуться. Слишком насыщенное окончание дня не предвещало ничего хорошего, особенно после слов, которые прозвучали в этих покоях. Из-за портьер, что закрывали обзор и не позволяли увидеть вошедшего человека, Джихан не могла понять, что за неожиданный гость решил почтить её своим присутствием. Но, когда её взору предстала Дана, держащая в руках небольшой сундучок, принцесса лишь выразительно изогнула бровь, выражая своё недоумение. — Что это? — Не знаю, госпожа. Это принес Бехрам-ага. Сказал, что Шехзаде Мустафа велел передать вам это, — тихо ответила девушка. — Тут есть ещё записка. —Покажи, — Джихан протянула руку, ожидая, когда пергамент окажется в её ладони. Стараясь не выдать своего изумления, принцесса развернула записку, в которой была только одна строчка: «Я благодарю Аллаха за то, что он соединил наши пути, госпожа». — Очевидно, Мустафа очарован тобой, — Хасеки внимательно следила за реакцией принцессы. — Помолвка была только вчера, а уже столь щедрый подарок. — Возможно всё так, как вы и говорите, госпожа, — Джихан торопливо свернула пергамент, отложив его в сторону. — А возможно, что и простая вежливость. — Ты не собираешься открывать его? — Луноликая выразительно посмотрела на ларец в руках служанки. — Я бы уже давно сгорела от любопытства. Сколько себя помню – всегда любила разные сюрпризы. — Может и правда стоит взглянуть, госпожа? — вопрошала служанка. — Шехзаде наверняка будет ждать ответ. — Пожалуй, ты права, — Шах небрежно махнула рукой, указывая на подарок наследника, снова обратив свой взгляд на султанш, чьи лица выражали, если не страх, то явное беспокойство. Губы женщин были плотно сжаты, а взгляд то и дело скользил по помещению, пытаясь зацепиться за какую-нибудь деталь, лишь бы не смотреть в глаза принцессе. Тихий щелчок замка, скрип открывающейся крышки ларца и Шах слышит, как рваный вздох срывается с губ Михримах Султан. — Дана! Нет! — воскликнула Джихан, в мгновение, поднимаясь с тахты, желая приблизиться к девушке и выбить из её рук злополучную шкатулку, но поздно – крик оглушает комнату.