Ближе, Господь, к тебе

Каюта встретила его подрагивающей тишиной. Воздух был спокоен и прохладен: стоило Канде распахнуть тяжелую дверь, он словно отошел ото сна, встряхнул своими легкими плечами и раскрыл широкие объятия для вошедшего, исполнившись ароматом свежих цветов, что яркими вкраплениями цвета отражались на бликовавших стенках бутылки шампанского. Шторы окон, ведущих на прогулочную палубу, легко вздымались вверх, и с каждым дуновением солоноватого бриза по их тяжелой материи проходили волны сочных насыщенных отблесков солнца, словно по каждому мягкому сгибу складки проливался поток расплавленного золота. Свежий, влажный ветер сливался в единые ноты с тонкими ароматами цветочной пыльцы и свежего лака со стен, и запах этот ласковыми перьями щекотал нос, пробираясь внутрь и наполняя изнутри непривычным для Канды чувством, несравнимым ни с чем, но, без сомнения, удивительным образом восхитительным. Он наполнил грудь этим воздухом, ощутив мельком сладкий отзвук гиацинта на языке и его терпкий привкус в горле; почти прыжками дойдя до столика, юноша выхватил из ведра холодную бутылку. Запотевшее стекло льдом опустилось в ладонь, оставило на коже россыпь капель с затянувшейся вереницей инея поверхности, и Канда, с силой крутанув штопор, едва успел отодвинуть горлышко от себя перед тем, как густая пена хлынула на стол, похожая на белые барашки океанских волн. Нетерпеливым и отрывистым движением стряхнув влагу с пальцев, когда струя почти сошла на нет, оставшись лишь тонкой белой полосой по изгибу горлышка, свободной рукой Юу подхватил тонкий бокал и налил в него шампанское. Ледяные брызги шипящего вина брызнули фонтаном ввысь, оросив ладонь и край манжета рубашки, и остались разрозненным узором из полусфер на полированной столешнице, а затем бокал резко поднялся вверх, чтобы длинноволосый юноша смог наполнить горло сладковато-горьким привкусом. Первый глоток приятно охладил, опустившись в желудок морозной свежестью покалывающего напитка; мгновение Канда мялся на месте, крутя бокал в руках, а затем ноги его дернулись, и азиат буквально влетел на прогулочную палубу. С оглушительным звоном осколки бокала, с силой брошенного в пол, разлетелись в стороны, содержимое тонкими реками понеслось по изгибам деревянного покрытия, а юноша резким движением швырнул пиджак на один из шезлонгов, сильным пинком подогнал к раскрытой ставне окна столик и легко запрыгнул на столешницу. Ветер рванул волосы на лицо и пробрался холодными пальцами под ткань рубашки - одним сильным толчком Канда настежь распахнул окно целиком, обе его ставни. В помещение хлынул чистый, наполненный запахом морской воды и влажной древесины воздух, две чайки белыми стремительными пятнами пронеслись по небесной глади: подавшись за ними, Юу подтянулся на локтях и почти до поясницы высунулся из окна палубы, покрепче ухватившись пальцами за толстые крепкие рамы. Волны ударялись о темные борта парохода с громким, затяжным рокотом, взвивая к первым рядам окошек иллюминаторов пенные барашки своих вершин, вскидывая размашистые лапы к мечущимся птицам и облизывая длинными языками листы стали: но вода была здесь мутной, затянутой сероватым налетом из топлива, мусора, старых листьев, еще не сгнивших до конца и теперь носимых течениями, и длинными стелющимися нитями водорослей. В ней не было и капли того восхитительно чистого оттенка разведенного аквамарина, что несла в себе длань океана, и тошнотворный запах грязной, застоявшейся влаги неприятным осадком щекотал нос. «Гектор» и «Нептун», довольно старые буксиры с заметно порыжевшими от ржавчины боками медленно выправляли курс парохода, маневрируя и направляя огромный нос судна в сторону выхода из порта, помогая лечь на курс в Шербур. Другие, более маленькие суда, словно в страхе замедляли ход, а то и вовсе останавливались, пропуская исполина в его первое плавание. Махали шляпами рыбаки из своих суденышек, кричали матросы с круизных маленьких пароходов – а лайнер вторил им оглушительным голосом сигнальных свистков, вступая в эту беседу между кораблями, ведя разговор на неведомом людям языке. И Канда настолько погрузился в этот удивительный язык, настолько вслушался в своеобразное пение свистков пароходов, позабыв обо всем, что окружало в тот миг, что едва не вывалился за борт, когда «Титаник» резко повело в сторону. Маневр отозвался эхом криков с верхних палуб: снова вернувшись в равновесие, юноша повернул голову и натолкнулся на лица нескольких удивленных слуг и пассажиров, подобно ему, с интересом и некой обеспокоенностью выглядывавших из окон своих прогулочных площадок. Юу нахмурился. - Какого черта? С его точки обзора нельзя было разглядеть, что случилось, но какой-то частью он понимал, что лайнер, встретив препятствие или нечто ему подобное, остановился: волны продолжали показывать то, что он двигался вперед, но действие это было скорее инерционным, потому как двигатели смолкли. Немного подумав, Канда нашел подходящее решение. Вместо того, чтобы кинуться к персоналу и устроить скандал, толку от которого, впрочем, можно было и не ожидать, - к чему пугать пассажиров? - молодой человек подтянулся на локтях и полностью вытолкнул свой торс из окна, оставляя для равновесия согнутые в коленях ноги внутри помещения и крепко держась за раму правой рукой. Резкий порыв ветра заставил его чертыхнуться, судорожно рванувшись вперед и схватившись за окно обеими руками, дабы лишить себя возможности искупаться в далеко не теплой и не кристально чистой воде. С другой стороны, оттуда, где находились прочие любопытные, донеслись испуганные «ахи» и «охи» мигом заинтересовавшихся его судьбой людей, с верхних палуб также слышались разговоры сотен голосов, а азиат тем временем, едва слышно ругаясь сквозь сжатые зубы, снова вытянулся из окна, силясь разглядеть происходящее впереди. Из-за обилия труб, мачт и прочих корабельных снастей картина обретала черты разрозненного калейдоскопа мысли безумного импрессионизма - но стоило всмотреться чуть внимательнее, и Канда, раздраженно хмыкнув, подтянул себя рукой и легко спрыгнул на твердый пол каюты. Все было просто. В порт, одновременно с выходом «Титаника», заходил лайнер «Нью-Йорк», и в этот момент четыре буксира раздвигали чудом избежавшие аварии корабли: двое тянули гиганта к выходу из порта, подальше от американского судна, а другие два отталкивали «Нью-Йорк» в сторону от «Титаника», освобождая путь. Юноша успел снова войти в гостиную, оставить позади вопли наблюдателей с верхних палуб и рухнуть на диван, прогоняя легкое головокружение, когда легкий толчок сообщил о том, что лайнеру дан ход. В открытой двери легко прослеживались ускоряющие бег дома, надстройки порта, доки и высокие трубы судов; сверху кричали и свистели. Насколько мог разобрать гомон Канда, пароход замедлился, пропуская парусное лоцманское судно, а затем, спустя какое-то время, шум сменился и вовсе невообразимым гамом восторженной публики. Юу поднялся с дивана, лениво вернулся на палубу и распахнул еще одно окно, опершись локтями на нижнюю опору белой рамы и вдыхая полной грудью до боли в горле холодный апрельский бриз. Саутгемптон степенно уплывал вдаль, растворяясь размытыми силуэтами, а морская вода внизу расходилась волнами, изумрудным аквамарином сияя под лучами солнца. Каленым золотым маревом стелились блики по воде, меняя синеву её глади на причудливые отливы зеленых, голубых, сиреневых колеров и разбавляя в тени изумрудами почти чистейшего кобальта, протяжными лентами смолянистых границ у самых пенных шапок. Казалось, что «Титаник» и не идет по глади вовсе, но летит, едва приподнявшись над поверхностью и касаясь исполинскими винтами грив морских коней, чьи прыткие ноги направляли его величественный стан к широким просторам свободной Атлантики, исполненной чистой силой северных муссонов. И океан, пусть еще не открывшийся во всей своей красоте, уже являл пассажирам сказочного лайнера безбрежный горизонт насыщенной бирюзы, распахивая в приглашающем жесте свои широкие объятия. Мимо окна просвистел уже пущенный кем-то воздушный змей, и алые крылья прорезали воздух совсем рядом с лицом Канды, заставив его немного отступить назад и проводить взглядом сияющее цветом пятно на форме бледного небесного полотнища. Змей уже взвился в высоту, лишь хвостом пройдясь в одной струне с потоками ветра: и эта яркость, растаявшая в воздухе подобно иллюзии, была подобна восхитительному огню пылающего костра в заснеженной тундре. Канда следил за цветастыми лоскутами его драконьего хвоста, напряженно хмурясь и перекатывая пальцы по донышку нагретого ладонью бокала, пока они окончательно не пропали; затем Юу вернулся в каюту, наполнил второй бокал шампанским и отсыпал в него хрусталиков льда. В груди слабо потянуло мыслью того, что Линали так и оставалась одна, довольно грубо им брошенная, но Канда поспешил отогнать это от себя, встряхнув волосами и сжав пальцы на переносице. Немного подумав, он захватил с собой бутылку и снова вышел на палубу, по дороге расслабив галстук. Рассеяно слушая, как кто-то обсуждал занавески в соседней каюте, юноша провел на палубе еще около часа, всматриваясь в россыпи брызг внизу и медленно опустошая содержимое темно-зеленого сосуда. Шампанское успокаивало его, звенящим чувством фальшивого равнодушия вдалбливаясь в голову, и красивое лицо вскоре приняло расслабленное, но совершенно блеклое выражение, и увидь случайный зритель молодого человека в тот момент, он совершенно точно принял бы его за статую. *** Канда с удовольствием провел бы здесь всю неделю плавания, но дверь каюты хлопнула через пару минут после того, как часы в спальне пробили половину второго дня. Легкие шаги и голос горничной безошибочно выдавал гостя, и брюнет нисколько не удивился, когда на палубу вошла Линали. - Канда! Канда!.. А, вот ты где! – на её хорошеньком личике проступила облегченная улыбка, которая, впрочем, сменилась обиженным насупленным взглядом и красноречивым жестом недовольно сжатых губ. Осколки разбитого бокала хрустнули под туфлями, и она быстро села на шезлонг позади Юу: полы платья взметнулись вверх, укрыв часть шезлонга мягким настилом; девушка, нахмурившись, решительно скрестила руки на груди: - Тебе не кажется, что было невежливым вот так уходить? - Невежливым? – Канда хмыкнул, даже не развернувшись к девушке лицом. – А по мне, так вы просто прекрасно проводили там время. - Ты сейчас опять начнешь язвить, но да, я вполне мило поговорила с Мелани Уотсон. Оказывается, она выходит замуж! - Да, я теперь вспомнил о том, что её мама – старая глупая перечница. Нисколько не удивительно, что уже в 16 лет она старается от нее сбежать, - с нескрываемой брезгливостью в голосе ответил юноша, немного повел затекшими плечами и снова сделал глоток. Теперь он пил уже прямо из почти опустевшей бутылки, не обращая внимания на то, что влажные дорожки давно спускались с губ по подбородку к шее, устремляясь дальше под рубашку, на грудь. Брюнетка возмущенно ахнула, сделала резкий вдох от негодования, будто потеряв дар речи, и уже хотела ответить наглецу, но на палубу вошла растрепанная горничная. - Мисс, вам приготовить платье? Ли отмахнулась ладонью, мгновенно придав лицу приветливое выражение: - Нет, Съюзан, я не буду переодеваться, в первый день этого никто не делает. Кивнув, горничная поспешила покинуть палубу, напоследок оставив боязливый взгляд на спине у юноши. Он раздраженно зашипел, и несчастная испуганная девушка почти выбежала из каюты, громко хлопнув дверью. Канда не видел лица Линали, но ясно представлял его в тот момент – с изогнутыми бровями, сжатыми в нитку губами и немым укором в блестящих глазах, которые в ярком свете распалившегося солнца, несомненно, наполнялись пронзительным оттенками краплака и фуксии. - Знаешь, виконт крайне мил в обхождении с дамами. Он довольно интересный собеседник, и я считаю, что ты предвзят в своем отношении к нему. - Да? И на каких основаниях, позволь спросить, ты делаешь такие громкие заявления? Девушка положила голову на руки: скрипнул шезлонг. Она часто так делала при разговоре – закрывала себя, придвигая колени к телу и закрывая грудь локтями, сильно прижимая их к себе. Ответила Линали неуверенно, словно боялась реакции своего жениха: - Он интересовался тобой, твоим самочувствием… Спрашивал меня о брате, о твоем отце… - Так может, раз он так хорош, вежлив и заботлив, ты за него замуж и выйдешь? Тонкие нити хрустальных струн разбились в дребезги, когда последний звук произнесенных азиатом слов погас в воздухе. Он приподнял вверх верхнюю губу, раздраженно скалясь, и сжал в руках пустую бутылку. Липкая масса некой досадной злости покрыла что-то, ударявшееся о ребра изнутри – но то брезгливое отторжение, что вновь взыграло в нем бурными приливами, было сильнее отдаленно знакомого чувства вины, значение которого для Юу давно осталось лишь пыльным воспоминанием. Шезлонг, на котором сидела брюнетка, с грохотом опрокинулся на бок, когда она резко вскочила с места. Канда развернулся к ней лицом, тяжело дыша и сильно выдыхая через нос, как рассерженная лошадь, а свободная рука сжималась в кулак, пронизываемая легкой дрожью. Лицо Линали стремительно краснело, тонкие руки подрагивали, а фиалковые отсветы глаз все более наполнялись бликами горячих слез. Тянущаяся, вязкая и напряженная тишина заполнила палубу, сталкиваясь контрастом с необъяснимо громким шепотом волн за бортом. Когда она заговорила, голос был звеняще тонким, подрагивающим, готовым сорваться на пронзительный крик. - Позволь тебе напомнить, что я не виновата в том, что ты должен на мне жениться. Не я выбирала этот путь, не я покупала билеты на этот корабль, будь он трижды проклят! – брюнетка задохнулась собственный всхлипом, и по алым щекам прокатились первые дорожки хрустальных слез. – Меня вообще не спрашивали, хочу я того или нет! Уж прости, что я обузой повисла на твоей шее! Голос девушки дрогнул, охрип и сломался, подобно тому, как с едва уловимым стоном рвались струны старой скрипки; всхлипнув, она стремительно выбежала с палубы, снова раздавив несколько осколков каблуками. Перед тем, как хлопнула одна из дверей, Юу отчетливо расслышал рыдания. Он так и продолжил стоять, слепо вглядываясь в то место, где пару мгновений назад стояла его невеста. Её размытый силуэт еще наигрывал палубе неслышную мелодию звона миллионов колоколов, а Канде казалось, будто из него вынули все внутренности, оставив лишь тянущую в животе горечь и необъяснимую злость. Хотя, почему необъяснимую? Он ненавидел этот корабль, этот океан, это небо, и, черт подери, как ему хотелось бы сейчас разбить пустую бутылку в руке. Но Канда лишь поставил её на столик рядом, чтобы медленно сползти по стене на пол. В ладонь впились осколки, а юноша закрыл глаза и опустил голову: волосы упали на лицо, защекотав концами челки нос. Колючий лед его равнодушия стремительно терял форму, сотнями взлетающих рыб вливаясь в необъятные просторы моря бездумной ненависти ко всему, что окружало Канду – и он с силой сжал эти осколки в руках, вдавил пальцами в кожу, с безумным упоением ощущая боль от мириадов стеклянных брызг в ладонях и теплые струи крови из глубоких порезов. Звук превратился в неразличимое месиво, в темное покрывало из тяжелого драпа, укрыл своей тяжестью юношу, и не осталось ничего, кроме иссохшего неба и океана, в котором лишь соль жгла открывшиеся раны нестерпимым огнем. Он словно сидел один, у гладкой стены, в сиреневой темноте апреля, а позади надрывно рвало душу пианино, плачем вспархивая в высоты тысячи белых голубей. Канда ненавидел все – и ненависть эта медленно разъедала плоть изнутри, подобно тому, как сжирают ненасытные болезни тлеющие остовы некогда великих кораблей. Они были сильны, они стремились жить, наполняя ветром паруса – а теперь их рассыпающиеся прахом скелеты были лишь ржавыми декорациями среди водорослей и кораллов, давно забытые и никому не нужные. И человек, всегда спешащий куда-то, не замечающий, как оставляет после себя лишь безжизненные кости некогда процветавших империй. И юноша знал, что он тонет, распадается на крошечные капли мутного дождя, заполненного грязью его ненависти – медленно, мучительно долго, но, в конечном итоге, сгнивший скелет того, что некогда называлось его «душой» опустится на дно, чтобы быть преданным забвению навеки. И он, пожалуй, закопал бы шкатулку с кошачьими костями на перекрестке, чтобы приблизить этот момент. Жизнь без смысла - уже не жизнь, а лишь существование. Когда-то Канда хотел жить, но теперь это было никому не нужно, и в первую очередь, ему самому. *** Крик стюарда разбудил длинноволосого юношу, когда по белым вкладышам палубных стен уже скользила мягкая сиреневая тень заката. Ветер, весь день беспрепятственно гулявший здесь, уже успел коснуться своими холодными пальцами везде, куда они могли дотянуться, и от его невесомых касаний остались влажные колкие накидки бледно-голубого тюля. Шея затекла, локти едва раздвигались, и пока Канда поднимался на негнущихся ногах, опираясь на прохладное дерево оконных рам, он успел понять, что просто безумно замерз. Мелкая дрожь проходила по коже, маленькими лапками царапала шею под рубашкой, и Юу, едва попадавший зубом на зуб, поспешил обхватить себя руками, в надежде хоть слегка согреться перед тем, как выглянуть во все так же открытое окно. Бледно-розовые ленты у горизонта схлестывались резким контрастом с осколками сиреневатой бирюзы выше: все более поднимаясь, небо темнело, подергиваясь плавными переходами бордовых, алых и фиолетовых тонов заката. Лайнер стоял в небольшой гавани, и вдоль линии горизонта расстилалась радуга огней вечерней Франции. С пристани, где чуть колыхались в потоках вечернего солнца яхты и рыбацкие лодочки, доносились размытые голоса, а немного наклонившись вперед, Канда увидел маленький паром с протянутым к «Титанику» трапом, по которому поднимались люди. Пароход прибыл в Шербур и теперь стоял на якоре, набирая новых пассажиров и почту взамен всему тому, что было возвращено на твердую землю здесь. Осколки захрустели под ногами, хлопнула дверь, неосторожно закрытая ветром; парень тихо ругнулся, когда понял, что его ладонь усеяна вереницей коротких полос, оставленных ломкими крошками битого стекла, и на манжете рубашки бурыми пятнами темнела запекшаяся кровь. Поморщившись, когда ладонь отдало неприятной колющей болью, азиат уперся рукой в стену и медленно побрел в сторону двери, что вела в каюту. Из-за слишком большого времени, проведенного им в неудобном положении, ноги слушались плохо, и, когда ступня его зацепилась за одну из ножек опрокинутого Линали шезлонга, Юу заметил преграду слишком поздно: с грохотом, он рухнул на колени, локоть с высоты ударился об столешницу. Конечность пронзила острая сильная боль: отчаянно ругаясь, он попытался встать, но колени повело по скользкой древесине покрытия, и молодой человек проехался руками по полу, в кровь разодрав осколочным песком запястья и ладони. - Блядь! Тяжелые капли тонкой вереницей потянулись вслед за ругающимся Кандой, который, сжимая пораненные руки, кое-как поднялся на ноги и буквально ввалился в каюту с палубы. Прилив злобы накатил на него: издав утробный рык, он с силой пнул дверь, с поистине оглушительным ударом приложив её к косяку. Однако дверь так и не закрылась: от удара она лишь отошла назад, открывшись еще шире. Крепко ругнувшись сквозь зубы, и едва не снеся по дороге стол, Юу быстро направился в ванную, прижимая к брюкам кровоточащие ладони. Холодная вода стремительно смывала кровь, леденя до онемения кожу и тем самым приглушая пульсирующую боль; немного потерев ладони друг о друга, Канда, словно оценивающе, вгляделся в сильный поток воды, а затем набрал в пригоршни и сделал несколько глотков, смачивая давным-давно сухое горло. Зеркало в посеребренной оправе отразило его злое, раздраженное лицо с отпечатком пальцев на щеке и мятую рубашку с вереницей кровавых разводов. Недовольно скривившись, юноша прищелкнул языком, закрыл кран и вышел из комнаты, распахивая на пути каждую дверь, пока перед взором синевато-серых глаз не выстроились в ровные ряды вешалки с распакованной одеждой. Недолго думая, юноша снял с одной из них рубашку, темно-синий жилет и брюки с идеально отглаженными сгибами стрелок. Рука дернулась в сторону коробок с галстуками и съемными воротничками – но, только вообразив себе добровольное согласие надеть подобные вещи, Канда насмешливо фыркнул и захлопнул дверцу гардеробной. Вернувшись в свою спальню, молодой человек небрежно швырнул на неё стянутые по дороге рубашку и галстук. Волосы щекотали обнаженную спину, пронося по коже легкие волны тепла, пока Юу избавлялся от брюк и застегивал пуговицы на манжетах свежей рубашки. Наконец он вдел в отверстия пряжку ремня и наспех накинул жилет, застегнув лишь пару пуговиц: взгляд метнулся к часам, стоявшим на камине. Отблески огня раскаленного обогревателя плясали на полированных гранях катаны, что стояла на постаменте рядом с часами, и ложились мягкими переливами на стекло циферблата, показывавшего половину восьмого вечера. Канда сунул руки в карманы, слегка хмурясь и задумчиво всматриваясь в изогнутые стрелки из темного металла, так искусно выкованные, что они становились похожи на умело вырезанные из тонкого картона. В ушах раздавался слабый, почти даже не слышимый, а лишь ощущаемый каким-то неведомым чувством, звон, но до такого отчетливый, что голос его густым шатром постепенно окутывал азиата. С досадой щелкнув языком и пожевав губами, юноша встряхнул волосами и пошел в сторону входной двери каюты: как бы ему не хотелось этого делать и даже признавать, следовало найти Линали. Быть может, и не извиняться – Канда ненавидел извиняться – но уж показать, что девушка ему не безразлична, он был обязан. И не просто потому, что это была его прямая обязанность, как жениха, но, вполне вероятно, что причиной и правда было не совсем уже зачерствелое равнодушие к девушке. Выйдя в коридор, он окинул взглядом проходивших мимо людей: судя по прекрасным платьям дам, а так же широким улыбкам джентльменов, публика уже начинала готовиться к первому обеду на восхитительном лайнере. Светильники наполняли рекреацию теплым золотистым светом, играя бликами на брошах, серьгах и ожерельях, с улыбками сновали меж пассажиров услужливые стюарды. Канда схватил за предплечье невысокого мальчишку, что пробегал мимо него, боязливо комкая в руках манжеты великоватого для него пиджака. - Эй ты, тупая сопля! Парнишка вжал голову в плечи, снизу вверх глядя на нахмуренного Канду и едва не икая от страха: - Д-да, мистер?.. - Не видел девушку с длинными темными волосами? Красивую девушку с длинными волосами и фиалковыми глазами? Жутко болтлива и до ужаса надоедлива. Её зовут Линали… Эй, ты, кретин, язык свой сжевал что ли, я к кому обращаюсь? – Канда с силой сжал пальцы на руке стюарда, так, чтобы наверняка оставить синяки. Мальчишка судорожно всхлипнул от боли. - Мисс.. Л-л-ли?.. Я.. н-не… не в-видел, г-гос… - жертва азиата уже даже не заикалась. Парнишка откровенно дрожал, теряя голос: речь его все больше походила на невнятный детский лепет. Впрочем, таким же по-детски испуганным выглядело и его лицо. - Свободен, придурок, - Юу небрежно оттолкнул мальчишку от себя плечом, с садистским удовольствием вкладывая силу в удар – стюард отлетел к противоположной стене, ойкнув из-за ушибленного затылка, а азиат уже торопливо шел по направлению к главной лестнице, соединявшей палубы между собой. Он миновал пару коридоров, совершенно не обращая внимания на проносившиеся мимо приветствия и протянутые руки, пару раз увернулся от объятий особо пылких, что-то озлобленно бросив взамен, и, спустившись по крученой спиралью внутрь лестнице, оказался у входа в главный обеденный зал первого класса. Два широких ряда ступеней опускались к небольшой площадке с двух сторон палубы, сведенной к ровному кругу высоким витражным куполом, уложенным в витые узоры черных нитей орнамента во вкладках меж рамами. Площадка, находившаяся между лестницами, опускалась к обеденному залу широким рядом, посередине разделенным полосой перил из красновато-рыжего мореного дерева, покрытого янтарным лаком, а вершину первого опорного столба перегородки венчала скульптура золотисто-бронзового Купидона с арфой в пухлых ладонях. Между поручнями и резными перегородками находились декоративные вставки из прозрачного стекла чайного оттенка, с выложенными на нем узорами и золочеными орнаментами, подобными тем, что свивали цветы на куполе. Блики от десятков светильников скользили по изогнутым в плавной резьбе перилам по краям лестницы, в коих имелись те же вставки: в резких гранях их плясали отсветы хрустальной люстры из сотен хрупких деталей, прозрачных невесомых свечей из стекла, подвешенных на тонкие цепочки ограненных шаров различных размеров, капель и полумесяцев. Сам зал был выложен тем же янтарным деревом, расчерченный ровными линиями геометрических рельефов древесины, а в стене напротив площадки был декоративный вкладыш из барельефов чудесных мотивов, изображенный сказочными животными и удивительными бутонами цветов. Он был вырезан настолько тщательно и умело, что невольно казалось, что вот-вот – и вспорхнут под величественный купол маховые крылья купидонов, огласит эхом лайнер ржание пышногривого единорога и оплетут лозой колонны прекрасные розы, гиацинты и астры. В центре же барельефа располагался вкладыш несколько меньше размером, и стройные фигуры в нем являлись крылатыми Честью и Славой: красивые лица свысока глядели на пассажиров, а тонкие запястья их держали главные часы, начищенные до красноватого блеска циферблата, с тяжелыми коваными стрелками, концы которых были пронизаны тонкой вязью железного кружева. Вниз спускались приодевшиеся пассажиры, улыбались, смеялись и делились первыми впечатлениями о «Титанике», наслаждаясь взятыми у сновавших в толпе официантов бокалами шампанского и вина. От запаха десятков духов, безумного карнавала голосов, платьев и смеха Канду слегка замутило – он ускорил шаг, торопливо спускаясь по лестнице. Несколько дам удивленно ахнули, завидев его неподобающий вид, но холодного взгляда из-под сведенных вместе бровей и злобного оскала хватило с лихвой для того, чтобы они, визгливо запищав, поспешили вернуться к своим кавалерам, дабы поставить их в известность об «отвратительно воспитанном юноше без капли уважения к старшим». Длинноволосый же продолжал продираться сквозь толпу, пугая дам звериными оскалами, ругаясь вслух и грубо распихивая в стороны возмущенных богачей: кажется, кто-то облился напитком из-за него, но Юу это особо не волновало. На мгновение замерев, он попытался найти в толпе знакомый изумрудный отблеск волос, но, как назло, ему виделись лишь разномастные украшения, заколки и банты. С трудом пробравшись между тучным джентльменом и женщиной, которая явно переборщила с парфюмом, азиат встряхнул волосами и буквально прорычал себе под нос: - Черт подери, да где её черти носят опять? Вот вечно так, эта надоедливая курица развлекается, а я ищи её, как озабоченный, вечная заноза в заднице, невеста она, видите ли… Нырнув в небольшой круг общавшихся, Юу едва не сшиб официанта с подносом, и тут ему на ногу с силой опустилась чья-то стопа. Уровень агрессии резко подскочил до самой высокой отметки, с силой ударился о границу и, вдребезги разбив термометр, хлынул неудержимыми волнами ярости наружу. Медленно оборачиваясь, Канда стремительно менял выражение лица с раздраженного недовольства на багровый оттенок безумной злобы. - Какого. Черта?! - А? Вам чем-то помочь? – на юношу смотрел мужчина с густой седой бородой. Лысеющий, он весьма добро улыбался своими обрюзгшими губами и, ничего не понимая, смотрел на пышущего ненавистью азиата. - Да, будь добр – научись смотреть, куда ставишь свои кривые жирные свинячьи ноги, жопозад!!! – с этими словами Канда резко вынес вперед правый кулак, целясь ровно в челюсть удивленно моргающего бородача… но чужая ладонь опустилась на его плечо раньше, чем костяшки пальцев разгневанного юноши достигли цели. Издав утробный рык, брюнет резко обернулся, намереваясь приложить головой об пол помешавшего, однако, увидев того, лишь медленно опустил кулак, злобно щелкнул языком и презрительно процедил: - А, мистер Астор. Отвлекшим Юу от мести человеком оказался полковник Джон Джейкоб Астор. На нем было темное пальто, отороченное мехом – он только поднялся на борт. В смуглом лице, покрытом уже крепко вошедшими в кожу морщинами, так и сияли тени былой красоты: в молодости он, несомненно, был поразительно красивым, но и сейчас лицо мужчины было проникнуто теплым манящим обаянием, и нельзя было равнодушно отнестись к шальному блеску глаз цвета крепкого коньяка. Густые, не тронутые сединой темные волосы, аристократический нос с легкой горбинкой и обворожительная улыбка притягивали представительниц прекрасного пола и теперь, когда Астору исполнилось сорок семь, а аккуратные темные усы придавали мужчине шарма. Возможно, дело было и в том, что он являлся самым богатым человеком на корабле, но большинство окружавших полковника дам смотрели на мужчину с раболепным влюбленным обожанием. Равно как и очаровательная молодая девушка в светлом пальто, накинутом поверх ампирного платья цвета темной бронзы. Светлые каштановые волосы, собранные к затылку, мягкие черты лица, смеющиеся зеленые глаза и заметно округлившийся животик – брюнет бережно держал девушку под руку. Канда знал её – это была Мадлен, молодая жена Астора. Кто-то мог бы сказать, что девушка, которой едва исполнилось восемнадцать, и мужчина в возрасте могут быть женаты лишь по расчету, но, как бы не язвил по этому поводу и сам Юу, было очевидно, что здесь суть крылась действительно в чувствах. Взгляд Мадлен, которым она смотрела снизу вверх на супруга, был исполнен светлой искренности безумного счастья, а весь трепет и нежность объятий, которыми Астор окружал свою юную жену, могли укрыть свою суть лишь от слепого. Канду раздражали все эти сопливые песни и россказни о возвышенно-прекрасных чувствах, но здесь не мог ничего возразить даже он, как бы азиату того не хотелось. - Все так же ненавидишь все вокруг, Канда? Канда хмыкнул: плечо дернулось в брезгливом жесте, скидывая ладонь Астора. - В таком случае вы не сильно обидитесь, если я не стану прыгать от радости встречи с вами. Добрый вечер, миссис Астор, - сухо поздоровался юноша с Мадлен, презрительно прищурив глаза – девушка протянула было ему руку, но Канда поднял кончик брови, с издевательским сарказмом смотря на супругу Астора, и она, сконфуженная, поспешно спрятала тонкое запястье. Мужчина кашлянул, намекая Канде на то, что он был груб – но азиат лишь фыркнул, складывая руки на груди. - Кстати, - миллионер обвел взглядом толпу и недоуменно обратил взгляд на Юу. - А где же мисс Линали? Вы разминулись? - А вы видели эту идиотку? – резко ответил длинноволосый, буквально прожигая взглядом по-прежнему улыбающегося Астора. Рука, все еще сжатая в кулак, задергалась, полная желания стереть эту усмешку с красивого лица – но мужчина вдруг рассмеялся, чем ввел юношу на мгновение в ступор, а потом, все еще посмеиваясь, заметил: - Ваша очаровательная невеста на палубе «B», встречает некоторых из новоприбывших пассажиров. Кстати, не стоило бы так грубо говорить о ней, все-таки она… - Кстати, не стоило бы лезть не в свое дело, Астор. Но мужчина лишь добродушно потрепал юношу за щеку, совершенно не обратив внимания на раздавшееся возмущенное шипение, и указал рукой в сторону стеклянных дверей, что вели к лифтам от коридоров входных люков. - Что же, не буду мешать. До встречи на обеде, Канда, а мы, пожалуй, продолжим восторгаться сим прекрасным судном. - Как бы вы не заблудились, - холодно ответил азиат. Посмеиваясь, брюнет потянул жену за руку в сторону главной лестницы. Шатенка робко улыбнулась молодому человеку, следуя примеру супруга, а потом они скрылись в толпе, по-видимому, направившись к своей каюте. Юу проводил их тяжелым взглядом, а затем заскрипел зубами, раздраженно дернувшись, словно стряхивая с себя что-то неприятное, нахмурился, развернулся на каблуках, нырнул в море пассажиров и начал пробираться к выходу на палубы. + Обращение к читателям. Спасибо, ребята, что вас так много уже любит этот фик. Во всяком случае, он вам нравится :D В общем, в выкладке небольшой перерыв. Не волнйтесь, автор болен идеей и фик активно пишется, просто я улетаю на две недели к морским берегам, отмокать в водах Средиземного моря~ Как вернусь, третья глава будет обеспечена без промедлений. Всегда любящий, Sashe <3