Ближе, Господь, к тебе

Линали нашлась практически мгновенно: звенящая россыпь колокольчиков её смеха была слышна удивительно отчетливо в дышащей прохладой Шербура толпе новоприбывших. Приветствия и мелодичный, журчащий на языке французский витал в воздухе сладковатым ароматом роскоши, просачиваясь ручьями между сегментов люстр, пальто и разнообразных накидок. Канда с досадой оглядывал людей, то и дело, оглушительно и радостно встречавших друг друга, и не испытывал никакого ровным счетом желания снова окунаться в этот омут. Буквально минуту назад он едва не устроил драку, когда его вжали лицом в стекло парадных дверей, и кулак до сих пор саднило: у стюарда, попытавшегося унять буйного пассажира, оказалась довольно твердая челюсть. И теперь, доведенный до белого каления, едва сдерживая в себе не очень, может, и праведный гнев, юноша стальным взглядом неотрывно следил за тем, как в стороне от лифтов, куда направлялась большая часть пассажиров, хохотала Ли: её волосы, собранные в скрученный сзади хвост с вплетенной в него голубой лентой, лоснились изумрудами бликов, и теплый свет люстр оплетал красивое лицо светящимся ореолом выбеленного желтого сияния. - Вам что-нибудь подать? – раздался услужливый голос, и Канда обнаружил рядом официанта с вежливой улыбкой на смуглом лице. Южный акцент и курчавые смольные волосы выдавали в юноше итальянца, или, если азиат не достаточно хорошо разбирался в жителях Пиренейского полуострова, испанца. - Подай мне тишину и отсутствие в пределах десяти метров от меня твоей постной рожи, - фыркнул юноша, отталкивая официанта в сторону, и начал спускаться вниз по ступеням, к своей невесте. Костяшки пальцев практически сводило от безумного желания выплеснуть на кого-нибудь злость, но останавливала Юу одна довольно-таки крамольная мысль о том, что арена для драки находится на слишком маленьком расстоянии от Линали. В противном случае, ему была бы обеспечена долгая и нудная лекция о том, что он должен уметь сдерживать свой норов, а это грозило очередной ссорой, потому как слушать нотации азиат не терпел принципиально. И дело было даже не в том, что ему не хотелось ругаться с Ли – просто отсутствовало желание просить прощения после. - А вы уже слышали, акции компании… - Этот конь прекрасен! Старый граф говорит… - Недавно в Париже прошла выставка современного искусства, и там… «Позор, деградация, тупость, фальшь и лень. Прекрасный список». Волосы Канды стеганули по лицу какого-то лысого мужчину с маленькими, глубоко посаженными глазками, и он возмущенно охнул: - Юноша, поаккуратнее! - А ты смотри, куда прешь, свинья, – не заставил себя ждать ответ. Пока обиженный пассажир подбирал необходимые слова для ответа наглецу, Канда, хмыкнув, успел нырнуть между двумя дамами с прическами, больше похожими на растрепанных птиц, растолкать локтями небольшой круг джентльменов и остановиться рядом с Линали, которая оживленно щебетала со светловолосой девушкой, что была лет на пять старше её самой. - Да, я тоже слышала об этой книге! Поистине удивительно, вы правы, Эмилия. Но не может быть такого, ведь правда? Как вы считаете? - Я думаю, что на это лишь воля автора. Фантастика, мало ли, что придет в голову этим сумасбродным писакам! – и блондинка залилась визгливым смехом, широко раскрывая рот и показывая белые зубы, подобно молодой кобыле. Юу закатил глаза: собственное сравнение девушки с лошадью породило желание сказать ей едкое: «Тпру!», но, все еще помня о том, что Ли стоит прямо перед ним, юноша лишь скорчил пренебрежительное выражение лица и довольно громко кашлянул, тем самым привлекая внимание к своей персоне. Блондинка резко перестала смеяться, а Линали едва шатнулась вперед от неожиданности. Когда она обернулась, фиалковые глаза на мгновение удивленно расширились, но почти сразу сузились, скользнув по Канде напряженным взглядом: он не был осуждающим или укорительным - он не был даже и самую чуточку обиженным. По радужке прошелся тлеющий огонек разочарованной грусти, такой, будто бы девушка, поспешив в цирк для того, чтобы увидеть талантливых акробатов, нашла лишь уродливых, пугающих и глупых клоунов, а потом Ли моргнула, словно смахивая что-то с ресниц, придала лицу натянуто-радостное выражение и довольно сухим голосом представила: - Познакомьтесь, Эмилия, это мой жених - Канда Юу. - Ах, Канда! Наслышана о вас, наслышана! – блондинка приторно хихикнула. Юу небрежно обронил звук, напоминающий сочетание букв «тч»: любой другой, находившийся на его месте, человек сделал бы это совершенно неслышно для толпы, но достаточно отчетливо для того, чтобы Линали, услышав, отвела руку назад и словно невзначай, предупреждающе задела его ладонь – однако позади девушки стоял именно он, а не кто-либо совершенно посторонний, а потому полный пренебрежения жест явился четко выведенным интонацией, и в воздух опустился с крепкой силой уверенного выпада кулака. Оплеуха была незримой, но хлесткий звон её удара звоном отразился от граней хрусталя: Ли едва уловимо выдохнула, а Брайтон будто бы оцепенела. Лицо её приняло слегка перекошенное, непонимающее выражение, и в глупой своей неспособности решиться, смеяться ей или высказать претензию в неподобающем отношении, девушка сделала шаг, от которого юноша испытал безумное желание пройтись ногтями по дощечке для мела. Звук, который она издала бы при касании его тонких пальцев, был бы отвратительно мерзок – нет, он был бы просто нестерпимо выводящим из себя, и заставляющим испытывать срочную потребность в своем устранении. Сейчас таким звуком ногтей по доске для азиата служила Эмилия Брайтон, и в его насмешливом взгляде чуть склоненной набок головы она явно видела что угодно, но никак не явственное раздражение, которое вызывал её вид внутри Канды. Желание сказать что-нибудь унизительное, едкое, и, на удивление, крепко вошедшее бы в память идиотке, стало сжимать длинноволосому горло. Он скривил губы и, стараясь держать рамки расшатанного душевного равновесия, решил не спеша подойти к кульминации. – Очень рада познакомиться с вами, меня зовут Эмилия Брайтон, мой отец – хозяин корпорации «Брайтон». Тонкие губы азиата сложились в недобрую ухмылку, и он едва прищурил миндалевидные глаза. - Наверное, ваш родитель - настоящий жеребец. - Потому что он так успешен и силен? – Брайтон снова жеманно хихикнула, прикрыв алой помады губы ладошкой, но улыбка её сползла с лица, как намокшая косметика, когда желчное замечание Юу дошло до её ушей, отвисших под тяжестью объемных серег: - Потому что, когда вы смеетесь, очень напоминаете кобылу. Канда удовлетворенно хмыкнул, наблюдая за тем, как кожа девушки стала покрываться алыми пятнами, подобным тем, какие можно увидеть у больного крапивницей, а левый глаз начал нервно подрагивать. Линали охнула, а азиат сложил руки на груди, ядовито ухмыляясь. Он совершенно не собирался скрывать то, что ситуацией беззастенчиво наслаждался, и когда Брайтон, наконец-то, открыла рот, Канда успел продумать в голове ровно четырнадцать оскорблений в ответ на любое слово подвернувшейся под руку жертвы. Ход составу, нагруженному отзвуками живших в темных глубинах его души горечи и злобы, был дан, и теперь, легко скользя по смазанным маслом рельсам, он стремительно набирал скорость, подобно первому дождю, наполняя кровь юноши горячим теплом мстительного удовлетворения, которое он получал каждый раз, доказывая окружающему его миру, что мир этот, в сущности – давно прогнившая корзина для мусора, с выбивающимися плетьми дна и растрепанной, готовящейся пустить тело на лоскуты, ручкой. - Да вы… как вы… смеете вообще… да я… - слова у блондинки получалось связывать куда хуже, чем несколько секунд назад, и длинноволосому стало несколько смешно от ощущения, что еще немного - и из носа девушки густыми клубами повалит гневный пар. Стремясь продлить подобие довольно жестокого развлечения, он уже вознамерился добавить к своим словам окончательно унизившую бы собеседницу Ли колкость, - кажется, это была седьмая, - но не успел: брюнетка подхватила его под локоть, крепко сжав своим предплечьем, и мягко засмеялась, явно стараясь придать голосу невинного звучания: - Ах, Эмилия, нам с Кандой уже пора идти, дела, дела! Было приятно с вами поболтать, и простите моего жениха за несдержанность! – Брайтон подавилась негодующим ответом, что был уготован обидчику, однако, все, что её оставалось – пару минут глупо вглядываться в толпу, чтобы потом, моргнув, протяжно и заунывно заплакать, оглашая весь холл своими жалобными стенаниями. К ней бросились несколько стюардов и пассажиров, а Линали и Канда уже быстро пробирались сквозь заинтересовавшуюся небольшим переполохом публику, ближе к выходу на верхние прогулочные палубы. - Канда, как тебе не стыдно! – возмущенно выпалила девушка, когда они остановились у противоположной лифтам стены, оказавшись в своеобразном воздушном кармане между толпой и границами помещения. - А мне должно быть стыдно? Кто она мне вообще? – не менее вспылив, ответил вопросом на вопрос мгновенно вставший на дыбы азиат. Линали явно играла с открытым огнем, и теперь она, недовольная, рассерженная, по сути, ни в чем не виновная, становилась первой в нелицеприятной очереди тех, на кого Канда мог излить свой гнев – и гнев этот уже стоял у самых краев и без того переполненной чаши, что в который раз угрожающе качалась на своем хлипком постаменте. - Мог хотя бы подумать, что она моя собеседница! Как я буду теперь её в глаза смотреть? - Будто я виноват в похожести этой дуры на лошадь! Линали свела брови к переносице и поджала губы, рассерженным взглядом исподлобья сверля юношу и уперев руки в бока. От её гневного дыхания челка, упавшая на глаза, забавно вздымалась вверх: Ли еще сильнее становилась похожа на рассерженного ребенка, и, несмотря на довольно грозный вид, непрошеный румянец на щеках с головой выдавал радость от того, что Канда соизволил прийти. Немой разговор в форме усердного старания прожечь в друг друге дыры взглядами продолжался еще минуты три, и все это время Юу пытался загнать себя в рамки. Терпения не хватало, и он явственно понимал, что на обеде, в толпе разряженных аристократов сдержать спесь будет невозможно, да и, в сущности, не желанно, но не сейчас. И снова Канде помогла эгоистичная и черствая мысль о том, что извинения за сорванный в крике на невесту голос в дальнейшем придется залечивать извинениями – чаша, тонко и обиженно звякнув, опустилась на место. Юноша стиснул зубы, опустил веки: медленно и размеренно досчитав до десяти на родном языке, он открыл глаза, такой же напряженный и колкий, но теперь избавленный от приливной волны прогнившего цунами. Неразбериха с мисс Брайтон успела сойти на нет, оставшись витать в воздухе лишь легким шепотком особо впечатлительных, и Ли, тонко зарычав, не разжимая губ, тряхнула головой, скрестила руки на груди, в очередной раз сдув с глаз челку и, насупившись, уставилась на притворно-легко хмыкнувшего Юу. - И что дальше? Так и будем пыхтеть? - Да мне все равно, ты же начала, - флегматично вторил ей длинноволосый, голосом сохраняя дистанцию до крайней точки – постамент задрожал. Брюнетка прищелкнула языком: несколько мгновений она металась взглядом по молодому человеку, а затем тяжело, обескуражено вздохнула и простонала: - Боже, ну почему с тобой так трудно, Канда? Почему ты такой упрямый? - А разве кто-то заставляет тебя за мной бегать? - Болван, - буркнула она и добавила так же обиженно, но голос был уже более мягким. – Ты почему в таком виде? - Не охота было удавки надевать. Линали едва приподняла кончик брови: мгновение она пристально вглядывалась в лицо жениха, а затем Канде пришлось сделать шаг назад, дабы избежать ожидаемых им пощечины или удара - но теплые, мягкие пальцы девушки лишь скользящими, нежными касаниями пробежались по его шее, оставив легкие следы теплой ласки. Ли выправила короткий воротничок рубашки, а затем аккуратно вдела в петли свободные пуговицы на жилете, одернув сбившийся край, прошлась ладонью по его челке, укладывая растрепанные волосы, и, когда Юу, шикнув на нее, отпрянул, светлые губы тронула тень слабой улыбки. Он отвел взгляд, но все равно продолжал смотреть на невесту, незаметно для себя пропустив момент, когда фиалки её глаз зацвели новыми красками, и блики на радужке стали сиять ярче, оттеняясь несмелой радостью. Сам для себя он не заметил, как внутри стало почти совершенно спокойно: да, азиат был зол, раздражен, и колкие границы его личного пространства были нарушены, но Канде вовсе не были неприятны её прикосновения. Канде было неловко. И, наверное, ему все-таки было стыдно. Как бы он не огрызался, не плевался ядом, подобно рассерженной змее и не вставал на дыбы, юноше было искренне жаль девушку, жаль смотреть, как она улыбалась всем этим людям, смеялась и жила их жизнью, просто потому, что так было нужно. Наверное, слабый отблеск желания подставить плечо еще не полностью скрылся за тяжелыми тучами мертвого закоренелого равнодушия - но против себя он идти не мог тоже. - Кстати, какого черта ты тут делаешь? - Я? – девушка как-то рассеянно пожала плечами, положила руку себе на шею: движение получилось скомканным, и она тревожно посмотрела в сторону коридора прибытия, откуда все еще продолжали выходить пассажиры. – Ну, я хотела… Азиат усмехнулся: - Только не надо врать, что ты хотела поприветствовать новоприбывших знакомых. Ты это могла прекрасно сделать и за обедом. Линали нервно прикусила губу, смяла в пальцах атласную ленту, что была в волосах, перекинутых уже через плечи вперед, и замялась. Румянец на её щеках стал едва полнее цветом: девушка попыталась непринужденно улыбнуться, но под насмешливым взглядом Канды мигом стушевалась и ответила так тихо, что длинноволосому пришлось наклониться, дабы вникнуть хотя бы в суть. - Ну, видишь ли, здесь должен зайти на борт мой… старый друг. - Старый друг? - Ну да… видишь ли, мы дружили с ним очень давно, лет девять назад, еще совсем детьми. Мне тогда лет восемь было, а он на полгода меня младше. Мы дружили, ну… – она опустила лицо, спрятала свой взгляд в упавших на глаза волосах. – До того, как появился ты. Неловкая тишина подрагивающей пеленой запыленного тюля повисла между ними: гул человеческих голосов на долю мгновений стал казаться невыносимо далеким, едва ощутимым. Линали не сказала ничего такого, что можно было бы назвать постыдным, срамным или несколько нелицеприятным, но Канде внезапно стало казаться, будто он стал свидетелем чего-то, что для его взгляда не предназначалось, а это само по себе для человека, всю жизнь привыкшего плевать на чужие интересы, было удивительно, но подивиться данному факту азиат не успел. Девушка скомкала в руках оборку пояса на платье, и юноша, вынырнув из озера мыслей, даже не успев зайти в воду до пояса, скептически приподнял вверх кончик брови: - А куда же он делся? - Уехал со своим отцом. Просто однажды мы договорились выйти на прогулку, я пришла на место встречи и прождала его напрасно. Уже позднее я узнала, что он уехал. А недавно, буквально неделю назад мне пришло письмо… от него. Он писал, что будет на «Титанике», и знает, что мы тоже плывем. - Глупая. - М? – Линали вкинула голову, по-детски удивленно смотря на жениха – он тихо усмехнулся и положил ладонь на её голову, зарываясь пальцами в мягкие волосы. Это было странное чувство, и для Канды само проявление такой рваной, скомканной ласки было странным – но этот улыбающийся сгусток тепла не раз вытаскивал его из самых запутанных дорог остывающих ночей, что юноша просто не мог иначе. Точнее, он мог бы просто хмыкнуть, развернуться и уйти, как поступил бы обязательно в какой-либо другой день - но, быть может, выпитый алкоголь, а может, и сам воздух на этом корабле не дали Юу подобного сделать. Он лишь отвел взгляд, когда в глазах Линали проступило ну совсем уже не прикрытое ехидное удовлетворение, и буркнул себе под нос, отправляя руки в карманы брюк: - Тогда не стой тут, разводя болтовню, а иди и жди. Раз старый друг. - Н-но… - Никаких «но». Несмелая улыбка коснулась губ брюнетки, она кивнула, развернулась было к дверям, но внезапно остановилась и, обернувшись, неуверенно спросила, едва сдерживая рвущийся наружу смех: - А ты? - Позволь мне избавить себя от надобности вежливо разговаривать. Она быстро скрылась в толпе: Канда долго смотрел вслед, не заметив и сам, как склонил вбок голову, подобно заинтересованному ребенку, а губы сложились в слабое подобие кривой ухмылки. Она горчила, и юноша отчетливо ощущал её вкус на языке. Его раздражал этот привкус, но тяжелые цепи апатичного равнодушия уже накинули на него свои железные хвосты, оставляя лишь возможность привалиться плечом к углу, скрестив руки на груди, и молча наблюдать, как зал постепенно пустел, терял свою живую сущность: и вот уже в нем не осталось почти никого, кроме десятка пассажиров, все так же увлеченных своими разговорами и спорами, да стюардов, в надежде на новые чаевые ожидавших новоприбывших. Линали стояла прямо напротив дверей, сжимая ладони в кулаки около своей шеи, болезненно, напряженно всматриваясь туда, откуда должен был появиться её друг; изредка она поворачивалась к Канде и улыбалась, но он лишь закатывал глаза и делал вид, будто увлечен пересчетом всех пуговиц на своем жилете. Мысли в голове беспорядочно бродили, будто опущенные в собственные же омуты терзаний, и их маленькие, вкрадчивые шажки оставались в сознании длинноволосого редкими ударами боли в висках, накатившей вовсе нежданной приливной волной: и Канда снова терялся в темных, запутанных дворах собственных исполненных баталий неверных, странных порою мыслей. Он попытался представить, каков он, этот друг. Быть может, развязный кудрявый шут, с глупой улыбкой и бессмысленным взглядом. Он вечно смеется и шутит, жмурясь от удовольствия и млея от смеха слушателей. Он будет держать Линали за руку и рассказывать очередную глупость, широко растягивая в улыбке непременно большой рот с белыми зубами. Почему большой рот? Канда всегда думал, что у болтунов большие рты, а он непременно болтун. Канда скажет ему, что обыкновенно люди прикрывают болтовней отсутствие мозгов: потому как, если бы они были, можно было бы сказать о чем-то еще, кроме идиотских шуток и розыгрышей. И он, непременно, возмутится и начнет спорить: а Канда просто хмыкнет и будет молча слушать, с издевкой смотря на него, пока тот не сорвет голос. А вдруг он окажется ловеласом? Непременно голубоглазый, со светлыми, идеально прибранными волосами. Он будет жеманно улыбаться и постоянно оправлять складки на фраке, кидая вслед проходящим мимо девушкам пламенные взгляды. Он будет говорить о моде и вине: а потом он будет повествовать о том, как хорош был его последний роман. Мужчины будут одобрительно смеяться себе в усы, а дамы будут томно вздыхать, прикусывая губы в надежде обратить его слащавый взор на себя. Он будет обнимать Линали за талию и что-то нашептывать на ушко, едва касаясь губами её серег. Канда опрокинет шампанское на его белоснежный фрак, а потом двинет дверью по лицу, нечаянно будто запнувшись о ковер – это для Линали, если вдруг спросит, по какой причине красавчик не выходит из своей каюты, а лишь завывает перед зеркалом. Но случится ли так, что друг этот будет простым затюканным книжным червем? Лохматый, с черными, короткими волосами и мутно-карими глазами, радужка которых будет словно засаленной, как и стопка книг, с которым он взойдет на борт. Он даже не поздоровается – лишь кивнет, потому что испугается уронить свои книги. Канда просто кинет на него взгляд исподлобья, и этого будет достаточно для того, чтобы очкастый призрак былого скрылся в недрах своей каюты до самого прибытия в Нью-Йорк. Юноша вынырнул из омута собственных дилемм и раздумий лишь тогда, когда чуткого слуха коснулся удивленный вскрик Ли. Резко подавшись вперед, он напрягся, подобно приготовившемуся к прыжку охотнику: колкий взгляд прошелся по опустевшему залу, и, наконец, замер в изумленном ступоре прямо на лице улыбающегося человека, что мягко касался губами ладони Линали. Азиат скрипнул зубами: внутри заклокотал глухой, бархатно-приглушенный звук стремительно набирающей силы злобы, и юноша, сжав руки в кулаки, стиснул зубы и направился к своей невесте. Брюнетка застыла, подобно статуе: она продолжала улыбаться, но кончики губ едва подрагивали, а лицо стало похожим на застарелую маску, выцветшую и словно бы сморщившуюся. Если бы Канда не знал Ли так долго, то он, пожалуй, поверил бы той фальши, что проступила даже в преувеличенно ровном прямом угле согнутого локтя и напряженной прямой спине – но Юу знал её слишком долго, чтобы верить. Злость захлестнула его ледяными потоками первого осеннего дождя: прыжками минуя ступени и ни капли внимания не обращая на официантов, чьи предложения и вопросы сейчас стали не более чем жужжанием комаров в жаркий летний день, длинноволосый смотрел лишь на того, кто уже жеманно ухмылялся, вслушиваясь в холодное и резкое приветствие Линали. Это был молодой мужчина, на вид, лет около двадцати шести-семи, и горничная, мышью шмыгнувшая со служебной лестницы к выходу на кухни, заворожено застыла, вглядываясь в идеальные черты его лица. Кожа была смуглой, мягкого, золотисто-коричневого оттенка, и словно вырезающим четче его правильные линии ореолом были длинные, густые волосы смолянистого оттенка, свободно опадавшие на лицо платиновыми бликами. Сами же едва волнистые пряди были собраны в низкий хвост, перекинутый вперед через плечо, и темные потоки струились по лацкану его пиджака подобно длинным черным лентам. Но ни на прекрасно сидевший на вошедшем твидовый костюм, ни на великолепно подобранный галстук, и даже не на восхитительную стройную фигуру античного бога, узкие бедра и правильные силуэты торса и широких сильных плеч: ни на что это Канда не обратил столько внимания, как на глаза брюнета. Миндалевидной формы, с немного кошачьим разрезом, они имели яркую радужку коньячного цвета, с мириадами вкраплений густого засахарившегося золота, которое вливалось к зрачку тонкими реками чистого янтаря. Глаза эти смотрели словно в самую суть человека, вкрадываясь внутрь хрупкими медовыми нитями, липкими и тягучими, уверенно, но притворно мягко, пытаясь утянуть того, кого они встретили, в свою бездонную глубину. И Юу не мог оторвать взгляда от этого идеально ограненного бокала коньячной терпкости до тех пор, пока не замер позади Линали и до него не донесся чуть с хрипотцой, столько неприятно знакомый глубокий бархат голоса брюнета: - А вот и вы, юноша. - Для тебя я Канда, понял? Граф Тикки Микк тихо засмеялся, выпуская из ладоней руку Ли и протягивая свою, затянутую в белую перчатку изящную кисть для рукопожатия азиату: но Канда лишь брезгливо отдернулся, положил ладонь на плечо невесты, оскалился, стальным взглядом сверля нежеланного собеседника и довольно сильным хватом подтягивая Линали ближе к себе. Она была напряжена, и сжатые в нитку губы дрожали, стоило ей наткнуться взглядом на собеседника: девушка отводила глаза, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на Микка, и плечо, что продолжал сжимать Юу, едва подрагивало от колотившего её гнева. Ухмылка заиграла на губах брюнета, и рука непринужденно, медленно легла ему на грудь, согнутая в четкий угол локтя, но, странным образом, будто бы расслабленная. Лицо графа приняло простое будничное выражение, все то же, приторно-вежливое до такой степени, что длинноволосый явственно ощутил его кисловатый привкус на языке. Его передернуло от омерзения, а Тикки снова заговорил, едва щурясь, всматриваясь прямо в глаза Канды. - Вижу, наш разговор направляется вовсе не в то русло, в каком бы мне его хотелось наблюдать. - Реки никогда не идут в том направлении, в каком их хотелось бы видеть, - едко плюнул Канда, и резкая боль чуть ниже груди дала знать, что локоть Линали с силой дал ему под ребра, но желание возмутиться вслух было мгновенно заглушено её фальшивым смехом: - Не думаю, что вам… - Никогда не мог понять, какого черта ты из себя корчишь при этом… этом… - юноша скривился, и в бессильном негодовании хрустнул костяшками пальцев, - я даже не могу подобрать ругательства для этого отброса. - Канда! – девушка рванулась назад, чтобы осадить разозленного юношу, но иллюзорная плотина в голове азиата была пробита еще в тот момент, когда Микк ступил на борт. Хрупкая чаша, что так трудна была в успокоении, уже давно покатилась по неровному, изрытому камнями и выступами полу, и тонкие нити трещин и сколов усеивали некогда чистый и совершенный в своей крепости хрусталь. Темные, едкие и липкие черные нити опрокинувшегося вина исступленной ненависти обвивали его изнутри, и Канде вспомнилась легенда об ангеле, который вобрал в себя всех тварей чистилища: и эти самые черные ленты левиафанов – первородных чудовищ - разодрали его изнутри, испепелив маховые крылья белого шелка одним своим ужасным рыком. Так и разъедал его сейчас изнутри гнев, но, по большому счету, Юу было откровенно наплевать: то, что он так долго держал в глубине своего естества, рвалось наружу с силой потревоженного дракона, и сейчас он скорее прошел бы между Сциллой и Харибдой, нежели заставил себя окунуть гордость в мутные реки отрицания. - Не стоит так волноваться по поводу моей персоны, лестно видеть такое внимание, - вкрадчиво протянул Микк, и кулак юноши судорожно дернулся вперед: от встречи с какой-либо частью тела южанина его уберегла лишь выставившая перед ним руку Ли, которая продолжала упорно смотреть в пол, делая вид, словно Тикки здесь и не было вовсе. Это и бесило, и вызывало чувство некой жалости одновременно: и Канда даже не задавался вопросом, почему. Линали боялась графа, и дрожь в осунувшихся плечах была тому подтверждением более красноречивым, нежели девушка произнесла бы это вслух. А причиной страха служило банальное, на первый взгляд, знакомство с данным субъектом, которое длинноволосый старался не вспоминать, находясь в опасной близости от легко бьющихся и ломающихся предметов. Если всмотреться глубже, то большинство неприязненных отношений между людьми берут свои корни именно там, в первой встрече, и Канда отнюдь не служил этому правилу исключением. Он отлично помнил тот вечер: снег тогда стоял плотной стеной белых перьев, и предрождественский Лондон был затянут сладкими ароматами ванильного печенья, венков и тонких, неуловимо приятных ноток омелы. Канда помнил и тот рождественский бал, находясь на котором, он чувствовал себя примерно так же, как и сейчас, на борту «Титаника» - ненавидящим все, совершенно равнодушным к происходящему и с напущенной на лицо озлобленностью, видя которую, высший свет столицы Империи старался обойти странного юношу как можно дальше. А еще Канда помнил плачущую Линали с расстегнутыми верхними пуговицами платья, гадко ухмыляющегося Микка и здоровенную ссадину под губой, что оставил ему в знак прощания граф. Но перекрывали досаду от осознания собственного унижения Юу воспоминания о том, с совершенно садисткой радостью он слушал вопли графа относительно того, какой тот придурок и идиот. Как-то случайно получилось у него узнать о том, какое сногсшибательное действие на человека оказывает давление под гребень подвздошной кости. С ним никакая щекотка не сравниться, а уж если и боль!.. Безотказное средство, но, увы, не всегда удавалось до этой самой кости добраться, и было везением чистой воды, что Тикки тогда вдруг придумалось расстегнуть фрак, а брюки одеть несколько ниже, чем те полагалось носить. Правда, позднее, стараясь избежать скандала, вежливые до тошноты дворецкие некой фрейлины, которая и была хозяйкой бала, попросили участников конфликта спешно покинуть светский раут (чему Канда, откровенно говоря, оказался до неприличия рад); однако, уже закрывая за собой дверь экипажа, длинноволосый и натолкнулся в первый раз на взгляд графа. И именно в тот момент, когда лаковые бока автомобиля Микка скрылись за поворотом улицы, унеся с собой чванливую ухмылку своего серого кардинала, Канда пообещал себе, что однажды он сотрет эту ухмылку с красивого лица резким и сильным выпадом кулака. И вот сейчас, прижимая к себе напуганную до дрожи Линали, юноша едва сдерживал сжатую до боли ладонь у бедра, едва слышно рыча сквозь сжатые в нитку губы. В голове раздавался дребезг и звон десятка бьющихся бокалов, цветные пятна скакали перед глазами бессмысленным карнавалом, что-то насвистывая Канде на уста, громче вопля бешеного, но гораздо тише писка забитой мыши. Приливы вскипевшей крови алыми потоками топили разум, заставляли захлебываться в своих мрачных волнах, и цунами, поднявшее лохматую вспенившуюся гриву, с оглушительным рокотом вставало непроницаемой стеной пошатнувшихся устоев. - Чертова шлюха, если ты сейчас же отсюда не уберешься, я не отвечаю за себя. - Не помню, чтобы к мужчинам было применимо слово, тобой, юноша, употребленное. Едва надломившаяся линия брови, и Микк с досадой хмыкнул, скрещивая на груди руки. - Тебе не хватило прошлого раза, или мне нужно треснуть второй? - Хм, - явная, такая ярко ощутимая насмешка в голосе заставила длинноволосого сделать шаг вперед, - Звучит неубедительно, знаешь? - Я смогу подобрать доводы. - Канда… - голос Линали прозвучал подобно шепоту в ночи: так же удивительно внезапно, и того до дрожи в кончиках пальцах пугающе, потому как прекрасно известно, что в темных коридорах пустого дома, кроме спящего, быть никому не полагается. Девушка повернулась к Юу, полным отчаянной мольбы потемневшей сирени взглядом и словно вины, которой ей испытывать не полагалось: азиат шагнул назад, потянув невесту за собой и сведя брови к переносице. Волны в его голове со звенящим в высоте затянутых пеленою серости небес рухнули в потемневший океан, ударившись тяжелыми телами о виски, и Канда, глухо зарычав, отрывисто бросил, явственно ощутив, как длань кобальта вздрогнула: - Проваливай. Микк немного опустил веки, приподняв голову и сверху вниз посмотрев на Канду: азиат вскинул подбородок, не отводя колкого взгляда. - А ты, юноша, довольно интересная личность. - До тошноты. Тонкий язык мужчины легко пробежался по нижней губе. Юу брезгливо дернулся, а граф, покачнувшись на месте, отвел немного в сторону взгляд, слегка хмурясь, пытаясь подобрать нужное слово. Наконец, ему это удалось – отсалютовав Линали рукой, он усмехнулся, подмигнул юноше и смешливо обронил тоном таким, как если бы делал одолжение мальчишке-попрошайке, отсыпая в погнутую кружку горсть мелочи: - Ну что же, я думаю, до встречи? Вопрос остался без ответа – и в установившейся тишине лишь отчетливо громко прозвучал резкий ответ Канды стюарду, решившему вмешаться в так и не разразившийся конфликт. *** Канда отошел в сторону, когда спина Микка исчезла вместе с опустившимся на палубу ниже лифтом. Линали так и не смотрела на него, пропуская меж пальцев струи ткани и упорно отвернув голову в сторону, делая вид, будто бы Канды рядом и не было. Азиат смотрел на это несколько минут, молча, вслушиваясь в тишину пустого зала – и снова взорвался, когда до него донесся тихий печальный вздох. Хотя манившие его бокалы с шампанским на подносе у стоявшего неподалеку официанта в стенку так и не полетели, но вот звон в ушах отчетливо запечатлелся сотней криков разбитых осколков. Юу пощупал собственное ухо зачем-то, а после медленно подошел к брюнетке. - Зачем ты делаешь это? - Что? - Делаешь вид, будто ничего не произошло! – Канда грубо оттолкнул Линали от себя, едва не рыча от злобы и яростно сверля девушку взглядом. – Зачем?! Ли поморщилась, обхватила плечо рукой и зажмурилась, прикусив губу – юноша явно перестарался. - А что мне, скандал устраивать здесь? И мне, между прочим, больно. - Если ждешь извинений, то ты их не получишь, - вязкая горечь легла пленкой на язык, и брюнет почувствовал неотвратимое желание сплюнуть. – Мне с тобой даже говорить противно. Как ты не поймешь никак?! Однажды надо решиться, разомкнуть этот чёртов круг, который уже сдавливает тебе горло хрен знает сколько лет, а ты, как полная дура, продолжаешь изображать из себя куклу! Самой не надоело, нет? - Канда, я… Но Канда не замечал. Не видел, как Линали опустила голову, занавесив побледневшее лицо волосами. Не слышал, каким глухим и тонким стал голос. Не хотел замечать, не хотел видеть, не желал слушать. Ему хотелось орать до боли в глотке, ломать вещи, и, желательно, кости Микка – но Канда лишь развернулся, бросив презрительный взгляд на сжавшуюся в комок Линали, и быстрым шагом направился в сторону лестницы. - Поговорим, когда мозгов хоть немного поднаберешься. Но до лестницы он так и не дошел. Просто в долю секунды осознал, что рядом распахнулись входные двери, раздался голос стюарда и громкий счастливый вопль: «Линали!»; кожу опалило ледяным ветром, а затем что-то тяжелое впечаталось Канде в бок. Он не успел даже посмотреть, что это было, перед тем как понял, что вместе с этим «чем-то» стремительно летит на пол, а мгновение спустя юноша уже ногами спихнул с себя растрепанного парнишку с раскрасневшимся от бега лицом, тяжелым, сбитым дыханием, ошалелыми немного глазами и совершенно счастливой улыбкой, которая, впрочем, виновато дрогнула, когда, с кряхтением поднявшись, мальчишка встретился взглядом с дрожащим от гнева азиатом. - Ой, простите, я… Окончания лепета Юу так и не услышал: рядом закричала Линали. Мгновение спустя по лицу хлестанули её волосы, воздух окрасился нотами аромата цветочных духов, и в следующий миг, абсолютно ничего не понимающий Канда таращился во все глаза на свою невесту, которая, лучась радостью и громко, счастливо смеясь, сжимала в объятиях новоприбывшего пассажира. - Аллен, о господи, Аллен, как я счастлива тебя видеть!