Ближе, Господь, к тебе

Прошу прощения за задержку с выкладкой, были неполадки с... музой и руками. -.-" P.S. Не истерим по поводу смены имени автора, я просто сменил ник, это по прежнему я, Sashe :`D «Аллен?!» Канда ошалевшим взглядом наблюдал за тем, как Линали, совершенно, видимо, позабыв о недавно имевшем место быть инциденте, с упоением тискала новоприбывшего за округлые щеки, добавляя насыщенности цвета и без того румяной с прохлады коже. Широко улыбаясь, она то и дело принималась хохотать безудержно и счастливо, мгновения спустя, впрочем, с тихим восторгом зажимая ладонями рот и принимаясь с рассматривать с ног до головы виновника падения Юу: и глаза её с такой жадностью всматривались в лицо юноши, словно Линали боялась никогда больше не насмотреться вдоволь. Ладони Ли дрожали, когда парнишка, тепло улыбнувшись, притянул её к себе и заключил в крепкие объятия, заставив девушку уткнуться носом себе в шею: она, едва слышно всхлипнув, обвила его плечи руками, а Канда, недовольно сунув руки в карманы брюк, получил возможность как следует рассмотреть виновника всего происходящего вокруг абсурда. Если бы азиат внезапно оказался немцем, то парнишка, без особых раздумий и метаний, был бы наречен «подростком»: Линали как-то упоминала о новом слове, которое уже начало покорять улицы Германии, теряясь в закоулках фахверка, и Канда отчего-то отчетливо запомнил оброненное вскользь сочетание звуков. На пару-тройку лет младше Юу, он был едва ли не на голову ниже длинноволосого и имел фигуру стройную, типично юношескую, но, в удивление самого азиата, неожиданно складную: а под тканью рубашки (пальто уже успел забрать расторопный стюард), когда мальчишка обнял невесту азиата, перекатились жилистые крепкие мышцы. Весьма подтянутый для своего возраста, без лишних складок на одежде, парень был одет в темные, слегка помятые, видимо, в пути, брюки; белоснежная рубашка обхватывала торс под жилеткой в тон брюкам, а вместо бабочки или галстука на шее под стоявшим колом воротником был весьма искусно повязан идеально отглаженный алый платок из легкого атласа, у краев которого рисовались незаметные на первый взгляд, но ясно читаемые при более тщательном рассмотрении изгибы бархатного узора. Что же касается лица, то ничего выдающегося Аллен («Черт возьми, ну и дурацкое имя!») в себе не имел – округлые щеки, плавно сходившиеся ровным мягким подбородком, нос правильной формы, тонкие, необычно светлого оттенка брови, что сперва показались Канде чуть ли не седыми и заставили его хмыкнуть про себя такой глупой и, очевидно, совершенно бредовой мысли – ну у какого подростка может быть седина? Друг Линали был обыкновенным молодым юношей, бесспорно, довольно миловидным и даже симпатичным, но красавцем Юу не назвал бы его никогда: о Канде можно было бы сказать многое, и к большинству вещей на свете он относился с апатичными равнодушием, если не с полнейшим отрицанием, но, как известно, любому правилу всегда можно найти исключение. И для азиата таким «исключением, подтверждающим правило», являлось собственно его восприятие прекрасного, до того чуткое, внимательное и трепетное, что некогда, подолгу вглядываясь порою в стройные ноги арабского жеребца, что пасся на полях в стороне от поместья, Канда захлебывался в том безумном вихре предположений на тему: «Какого черта я вытворяю?!». И сейчас, зацепляясь глазами снова и снова за белесые брови, длинноволосый хмуро, но не без толики язвительности констатировал то, что в мальчишке не было, ровным счетом, ни доли того лоска идеальности линий и пропорций, который всегда неуловимо следовал за красивыми людьми. И Канда был в этом столь уверен даже не из-за этого своего «необъяснимого, но вовсе не лишнего восприятия» (как его иногда, смеясь, нарекала Линали), но потому, что именно этот налет ограненного алмаза длинноволосый уже в течение девятнадцати лет день ото дня явственно читал в бликах зеркал. И все же, так как от внимательного взгляда азиата не укрывалось ничто, одна деталь во внешности Аллена, вроде бы и неприметная весьма, задела юношу довольно сильно. Так сильно, что даже когда мальчишка выпустил Линали из объятий, и молодые люди принялись оживленно разговаривать, не обращая ровным счетом никакого внимания на Канду – а он, к слову сказать, от возмущения касательно подобного, а именно равнодушного отношения к своей персоне, начал мелко подрагивать, несмотря вовсе на свою заинтересованность в изучении парнишки - азиат продолжал вглядываться в эту самую деталь, слегка прищурившись и сведя брови к переносице. Он никогда не видел такого оттенка у глаз: более всего он походил под определение «выцветший серый», но и его не хватало целиком, чтобы описать этот цвет. Подобный облакам, что еще не рассеялись после теплого летнего дождя, похожий на темный покатый блик предштормового океана, тяжелый и печальный в своей обреченной грусти и бездонно глубокий, как купол опечаленного первым осенним дождем небосклона. Серое полотнище униженного неба стелилось гладью радужки, тонкими нитями у зрачка рассыпаясь едва уловимой светлой бирюзой, почти не различимой в общем всплеске уныния. Глаза эти были совершенно удивительными, как бы абсурдно для Канды это не звучало, и когда Аллен засмеялся, чуть прикрыв их длинными белыми ресницами, ему неожиданно показалось совершенно нелепым то, как на алебастровую кожу опадали пряди светло-каштановых волос. Почему-то юноше всегда казалось, что обладатели таких лиц обязательно должны быть людьми светловолосыми, а парнишка в данные рамки не попадал совершенно. Впрочем, он вообще не попадал в какие-либо рамки: и этот плотный слой грима на левой стороне лица, которого спелый алый цвет румянца не коснулся вовсе, и эти совершенно поразительные глаза невиданного доселе Кандой цвета, и эта широкая улыбка, с которой Аллен протягивал длинноволосому руку для пожатия. После той волны злобы, что окатила его после неприятного столкновения, приняв облик разгневанного азиата, парнишке следовало бы жаться к Линали, как испуганному щенку, но, вот странность – он растягивал губы в улыбке совершенно искренне и светло. В глазах, этих чертовых глазах, о которых никак не мог перестать думать юноша, не было страха, и тонкая ладонь, затянутая белой кожей перчатки, не дрожала вовсе. Канде потребовалось добрых секунд двадцать, чтобы скинуть с себя оковы первоначального шока, а насмешливая пренебрежительная ухмылка вышла совсем не такой, какой должна была быть. И Юу успел покрыть себя парочкой довольно крепких ругательств, пока вскидывал упрямый подбородок вверх и приподнимал в сарказме кончик тонкой брови. - Меня зовут Аллен Уолкер. Ты Канда Юу, верно? Канда кинул быстрый взгляд за спину Уолкера, туда, откуда на него умоляюще смотрела Линали, комкая в руках настрадавшийся уже пояс платья и нервно кусая нижнюю губу: но Юу слишком долго сдерживал свои порывы, летящие стремительным потоком мысли об этих чертовых глазах успели надоесть, а новоявленный «друг» мог послужить отличной подушкой для битья, так удачно не вписавшись в заранее установленные длинноволосым рамки. А потому, слегка окинув взглядом протянутую ладонь, юноша лишь хмыкнул. - Я гороховым стручкам руки не жму. Тем более тем, кто не знает своего места. - Гороховым… стручкам? Ли даже не стала ничего говорить: она просто закатила глаза в немом бессилии, отошла на пару шагов в сторону, закрыла лицо ладонью, показывая поражение перед спесивым упрямством своего жениха, а затем сложила руки на груди и слегка вздернула кончик брови, ожидая, когда Юу продолжит наслаждаться своим новым «развлечением». Он не заставил её долго ждать, хоть развлечением это и не было: зря Аллен улыбался столь смело. Это выглядело, минимум как вызов – а Канда не сомневался нисколько в том, что это был именно вызов – и потому, намереваясь показать свое превосходство, он свел брови, сжал губы в нитку, поймал взгляд Аллена и полным холода голосом процедил: - Гороховым стручкам, которые, видимо, еще и страдают проблемами со слухом, - ухмыльнувшись, азиат слегка наклонил голову, чтобы окатить Уолкера волной презрения в глазах… но вновь, вместо широко распахнутых в испуге глаз темные сапфиры натолкнулись на смелый, дерзкий взгляд нахмуренного и решительно склонившего голову Аллена. - Со слухом у меня все в порядке, а вот у некоторых, похоже, нет. Я же сказал, что меня зовут Аллен, а как такое простое имя можно перепутать с растением, не могу и предположить. - Знаешь, Лин, похоже, что у твоего дружка за время вашей разлуки немного уменьшились объемы мозга, - Уолкер обиженно шмыгнул носом, явно перекатывая на языке готовящийся Юу колкий ответ оскорбленного самолюбия растущего организма, а Канду так и подмывало растянуться в злорадной улыбке. Аллен, или, как назвал он его про себя на родной японский манер, «Мояши», более всего походил в глазах азиата на крошечную ощерившуюся дворовую псинку, которая, обиженная и возмущенная, скачет и истошно лает на исполинского породистого шайра*, имевшего неосторожность задеть её ободранную морду густым шелковым хвостом. А в том, что он, Канда, непременно есть в данном случае шайр, которому собака доставляет не больше неудобств, нежели слону комариный укус, юноша не сомневался. Впрочем, шайр был, пожалуй, слишком тяжел и мускулист для изящного человека, привыкшего сжимать в руках легкую сталь меча, так что для Юу не стало обременительным согласиться, что сам он скорее подошел бы на роль статного хэкни*, тракена*, француза-рысака* или, в конце концов, грациозного голландского фриза*. Но, в любом случае, Аллен оставался не более чем надоедливым щенком при любом раскладе, а потому Канда талантливо умудрился пропустить мимо ушей довольно наглый ответ парнишки и лишь холодно продолжал сверлить взглядом оппонента, слегка подняв кончики бровей и сохраняя непроницаемое выражение на красивом лице. Возможно это продолжалось бы еще довольно долго – до того времени, пока Линали не надоело бы стоять в стороне надзирателем, она не вмешалась бы, не пристыдила бы Канду и не принялась бы снова тискать расстроенного ссорой с новым знакомым, так и не ставшим хорошим, Уолкера. Но, по всему видимо, судьбе или чему-то ещё, что распоряжалось порядком событий на этом корабле, вздумалось слегка поиграть с ходом событий. Юу вовремя отказался от идеи взять с подноса проходившего мимо официанта бокал с вином, ибо он неминуемо подавился бы им и забрызгал одежду, потому как в следующее мгновение напыженный Аллен расслабил лицо, а губы вновь растянулись в широкую, ту самую, что прежде, чистую улыбку. В следующую минуту парень зашелся мягким смехом, от которого японец мигом растерял весь былой пыл, словно его окатили ушатом ледяной воды. И Уолкер смеялся все громче, Ли улыбалась все шире, а Юу был готов провалиться под землю, ощущая себя полным идиотом, и от этого незримо наполняясь возмущением вновь. Одновременно с этим, едва просмеявшись, Аллен смахнул выступившие в уголках глаз от смеха слезинки и, не переставая улыбаться, тепло произнес, в который раз смело поднимая взгляд: - Ну, думаю, мы оба погорячились. Так что, начнем знакомство вновь? Их взгляды встретились. Канда прищурился: парнишка протягивал руку для рукопожатия, и это несколько походило на глупый рассказ о путешествиях во времени, что так были модны последнее время, словно кто-то отмотал пленку кинокамеры по кругу. Но ощущение это растворилось дымкой так же внезапно, как и появилось на свет. Японец хмыкнул: ему хватило пары шагов, чтобы оттолкнуть плечом заведомо бывшего слабее Уолкера и, став позади него, тихо обронить, не поворачивая головы: - А я два раза не повторяю. Кажется, Мояши провожал его удивленным, слегка обескураженным взглядом, не слушая расстроенные извинения Линали, которые отражались приглушенным эхом от полированного дерева стен – но Канда лишь сухо усмехался, вновь ощущая горечь своей усмешки. На этом корабле он остался совершенно один, потому как Ли совершенно очевидно встала на сторону Шпенделя – хотя, так было даже и лучше, ибо Канда всегда не любил недосказанных слов, недочитанных книг и недопетых песен, стараясь жить без запятых, многоточий и «наверное». «И какой дьявол его вообще дернул купить билет на этот чертов корабль?!» - остервенело подумал он, вихрем взлетая по широкой лестнице вверх. Туда, откуда тянуло солоноватым морским ветром. На ужин Канда так и не явился, около часа простояв в одиночестве на одной из прогулочных палуб, склоняясь через поручни вниз и ловя ртом соленые порывы ночного колкого бриза. Ветер без препятствий преодолевал тонкую ткань рубашки, щекоча кожу и унося с собой лишние мысли в темную длань, что стелилась черным ковром вокруг. Только темный холст небес и океан, похожий на огромную лужу опрокинутой баночки чернил, окружали силуэт искрящего огнями лайнера, и в грудь Юу неожиданно закралось сжимающее горло чувство бесконечного одиночества. От этого ему стало мерзко, гадко от самого себя: в какой-то момент он просто с душой сплюнул, перегнувшись через поручни, и быстрым шагом направился к дверям входа на внутренние палубы первого класса, зябко пожимая плечами и сжимая ладони в карманах. В каюте, как мечник и предполагал, пока скользил усталой тенью меж безликих для него разряженных аристократов, сливавшихся в единое море цветных полос, никого не оказалась: ни горничных, ни лакея, а Линали, как и было ожидаемо, наверняка сейчас наслаждалась десертом в обществе смеющегося Мояши. Лишь ветер, что так и был оставлен Кандой фривольничать в широких комнатах каюты, да тихий шелест океана, доносившийся из распахнутых окон палубы до юноши, были сегодня его гостями на скупом празднике угрюмого одиночества. Не приглашая к столу вечных спутников мореходов, Юу направился к своей спальне, оставляя за легкими шагами рваный след из скидываемой на ходу одежды и необдуманно вглядываясь в знакомые интерьеры комнат – он отчетливо вспомнил вдруг, как они с Линали смеялись, читая их названия. Точнее смеялась Линали, а Канда просто слегка приподнимал в привычной усмешке уголки губ, пока наблюдал, как девушка с громким хохотом каталась по широкой кровати, заваленной фотографиями кают. «Стиль королевы Анны» - именно так именовался интерьер каюты, по которой он вышагивал сейчас. Когда молодой человек остановился перед широкой кроватью, равнодушно замечая уже приготовленное ко сну белье и тепло от нагретых простыней, ничто не скрывало его наготы, кроме струившихся шелковым потоком по плечам и спине волос – тонкая лента осталась лежать на прохладном ковре вместе с рубашкой. Лоснящиеся блики электрического огня скользили по смольным прядям, играли приглушенным сиянием на оливковой коже стройной спины и бархатистым светом ложились на прикрытые в напряженном метании глаза, пока Канда, откинув одеяло, зарывался лицом в мягкий пух подушки, расслабленно выдыхал горячий воздух и неподвижно замирал, ощущая, как странная, необъяснимая усталость покалывающим холодком растекалась по телу. Веки налились знакомой вязкой тяжестью, и очертания тонкой катаны, по ножнам которой скользили теплые блики от обогревателя, ненавязчиво прикрытого искусственным камином, все быстрее становились лишь расплывчатым темным пятном. Юноша закрыл глаза, и в следующее мгновение тьма поглотила его, охватила цепкими горячими пальцами, лишь где-то на горизонте расстилаясь выцветшими серыми небесами… ***

День второй, 11 апреля 1912 года

Назойливый звук тяжело и нудно пробивался в голову смазанными очертаниями звучащего вдали гонга, расталкивая пух сонливой ваты в голове. Канда лениво, с трудом вынырнул из какого-то непонятного состояния блаженной пустоты: её нельзя было назвать сном, но для бодрости в ней было слишком много бархатной тишины, какую мечник часто ловил за хвост, просыпаясь внезапно ночами и с наслаждением засыпая вновь, зная, что несколько часов спокойствия он мог присвоить себе совершенно законно. - М-м-м, - сонно промычал Юу в попытке приказать навязчивому звуку смолкнуть, но буквы не желали складываться в предложения, так, словно бы он за одну ночь полностью забыл язык, который с таким старанием учил на протяжении почти десяти лет. Звук смолкать не желал, а лишь становился громче, и, понимая, что уйти от него не удастся, молодой человек зажмурил глаза и повел плечом, пытаясь определить степень сползания с него одеяла. По коже прокатились кончики рассыпавшихся волос; Канда зевнул. Звук наконец-то стих, из постели выбираться не хотелось совершенно, и он готов был провяляться под одеялом целый день, но тут по глазам ударил яркий свет, и мечник, громко выругавшись, буквально подскочил в постели, шипя и закрывая глаза ладонью. Туман вокруг мгновенно рассеялся, и следующим, что услышал Юу, был девичий вскрик, звук быстрых шагов по полу и хлопок двери. Он широко распахнул глаза, и картина действительности рухнула на него с тяжестью наковальни: каюта «Титаника», залитая ярким утренним солнцем, поднос со стаканом воды на зеркальном столике – посмотрев же в зеркало, Канда чертыхнулся. Последние мазки легли на холст, и юноша, натянув одеяло почти до самого подбородка, хриплым со сна голоса крикнул: - Сьюзан, можешь зайти! Дверь без скрипа отворилась, и в комнату осторожно вошла горничная, все еще опуская стыдливо взгляд: действительно, не каждый раз, придя будить своего господина, обнаружишь его полностью обнаженным, лишь слегка прикрытым одеялом – причем вовсе не в том месте, которое следовало бы укрывать. Юу закатил глаза на секунду, но тут же нахмурился и, прокашлявшись, спросил уже серьезней: - А какого черта, кстати, тебе вздумалось меня разбудить? Дело заключалось в том, что Канда привык вставать самостоятельно. И даже не потому, что он просыпался всегда в одно и то же время, но потому, что обычно к моменту его пробуждения почти все слуги еще спали. Обычно он вставал около пяти утра, когда небо еще несло в себе дымчатый оттенок нераспустившейся фуксии, и после привычного стакана ледяной воды, который сейчас и стоял на подносе у зеркала, он подолгу упражнялся в поле, что лежало недалеко от поместья. Кожа ощущала холодные утренние порывы ветра, а легкая сталь Мугена – такое имя носила его катана – орошалась то снегом, то свежей росой, легко позванивая в резких стремительных пассах, а потом еще около часа по вытоптанным тропам в полях и редком пролеске взбивали землю сильные ноги вечно стремившегося вперед Бальтазара. Кровь бурлила в венах молодого породистого ганноверского жеребца, что был преподнесен три года назад Юу на день рождения, и, выращенный японцем с самого детства, конь был безвозмездно предан своему владельцу, не даваясь в руки никому, кроме него. Атлетически сложенный, необычайно редкой для породы, шоколадной игреневой масти, жеребец имел прямую голову, длинную изящную шею, крепкую спину и прекрасные стройные ноги: юноша даже не старался считать, сколько раз ему предлагали огромные суммы за эту роскошь экстерьера, не говоря уже о его великолепном ходе и остром уме. Канда любил зарываться пальцами в густой атлас гривы красавца, а Бальтазар любил хрустящие красные яблоки и сахар, которыми юноша баловал любимца, заводя по вечерам в денник. Он часто засиживался в конюшне допоздна, вычесывая жесткой щеткой довольно храпевшего жеребца до тех пор, пока по палисаднику к нему не пробиралась тайком от старшего брата Линали, сонная, растрепанная и закутанная в бархатный халат. Удивительное дело, но конь отказывался подпускать к себе даже её, и Юу часто доводилось видеть в лиловых глазах немца обиду после тех ночей, когда девушка уводила возмущенного японца из конюшни. На «Титанике» не были предусмотрены стойла для перевозки лошадей, и Бальтазара пришлось оставить в Йоркшире, на попечение хорошего друга Комуи Ли - вечно довольного жизнью Венхама Ривера. Тогда, девятого апреля, в день перевозки, жеребец упрямился слишком сильно даже для самого себя: Юу пришлось собственноручно отводить коня в денник четыре раза, и все эти минуты в лиловых глазах скользили темными бликами нескончаемые боль, обида и непонимание – привыкший всегда видеть хозяина рядом, для жеребца расставание с юношей было сродни предательству… Голос Сьюзан вырвал Канду из воспоминаний, где он уже успел потрепать Бальтазара по крепкой холке, привычно, без седла, запрыгнуть на широкую спину, и снова придал реальности свежести красок. - Просто осталось полчаса до девяти, и мисс Линали начала беспокоиться вашему отсутствию на завтраке… - Половина девятого?! – Канда вылетел из кровати стремглав, забыв о собственной наготе вовсе, и тем самым заставив несчастную горничную снова охнуть и закрыть ладонями мигом ставшее просто пунцовым от смущения лицо. Чертыхнувшись в очередной раз за утро, мечник поспешно стянул с постели одеяло, намотал его на себя, подобно греческому хитону, и насуплено буркнул, протягивая руку к стакану с водой: - Приготовь мне одежду, пока я умываюсь. И, я надеюсь, в этот раз память не подведет тебя с лентой для волос. *** Через некоторое время Юу уже проходил сквозь разделенные пополам витражным стеклом двери обеденного зала, закатывая глаза при виде улыбнувшегося ему стюарда, что распахивал перед пассажирами эти самые двери. Заметно посвежев после выпитой воды (правда, оказалась она уже не ледяной) и скорого душа, настроение у юноши было намного лучше, чем вчера: настолько лучше, что после долгих уговоров горничной он даже согласился одеть воротничок-стойку. Белая рубашка радовала нос запахом свежести, пиджак цвета светлой сепии вовсе не ощущался на плечах, а широкая атласная лента темного аквамарина штормовой волны, повязанная на шее, не казалась висельным узлом. Однако, на приветствия он не отвечал, как и вчера, уверенно продвигаясь между столиками к замеченному сразу отблеску изумрудных волос и скользя взглядом по линиям узора на потолке. Обеденный зал был выполнен в новом голландском стиле: просторное помещение делилось на сегменты рядами декоративных деревянных столбов, украшенных строгими геометрическими орнаментами, подобным барочным, и сходившимся у белого потолка с линиями небольших аккуратных ламп. Прямоугольники сегментов делились на меньшие декоративными арками, подобными готическим аркбутанам, увитыми лозами тех же узоров, что были и на столбах, а по обе стороны зала прекрасные окна, что занимали собой поверхности стен целиком, радовали глаз великолепной голландской вязью черных линий границ мозаики, на стыках рам разделявшихся легкими шторами в тон темному покрытию паркета на полу, сейчас, ранним утром, связанных толстыми кистями-подвязками. Столики из темного дерева, укрытые светлыми скатертями, располагались по краям сегментов параллельно направлению столбов, а два ряда у каждого представляли собой столы-параболы, сдвинутые вместе у столбов – создавалось ощущение, будто эти самые столбы опирались на столики. У каждого располагалось по шесть стульев, но, как заметил Канда, где-то стояло и больше – в зависимости от того, сколько человек принимало пищу за данным столиком. Впрочем, стол у окон по правому борту, залитый утренним светом, занимали всего три человека, и Канда недовольно скривился, заметив сидевшего здесь мужчину, с которым мечник ранее знаком не был. Мояши, осторожно улыбнувшийся, заметив Юу, вызвал лишь раздражение – его присутствие было совершенно предсказуемо. «А этот галстук идет ему заметно больше, чем та дурацкая лента», - неожиданно подумалось японцу, и он едва не споткнулся о ногу проходившего рядом стюарда. Шпендель сидел рядом с Линали, перпендикулярно окнам, мужчина – напротив них по другую сторону, таким образом, для юноши оставались свободны три стула, один – рядом с новым соседом, и два других на третьей стороне столика, напротив окон. Не раздумывая, он опустился на тот, что стоял ближе к рыжеволосому мужчине, который отчего-то ехидно крякнул, когда юноша небрежно кинул салфетку себе на колени и скрестил руки на груди в ожидании официанта. - Доброе утро, Канда, - тепло произнесла Линали, приветливо улыбнувшись. Её тяжелые волосы были заплетены сегодня в причудливую косу из нескольких прядей, и в них привычно была вплетена лента в тон платью – из легкой ткани, светлого голубого оттенка, по груди, воротничку и манжетам рукавов отороченного белым гипюром и кружевом, по поясу перетянутого черным шелковым поясом, и Канда с невольным уколом в груди для себя отметил, что выглядела она особенно хорошенькой, будучи признанной красавицей даже для самого юноши. Наверное, будь они одни, он бы не преминул сказать невесте об этом, но сейчас вокруг были люди, совсем мечнику неприятные, и, заказывая подоспевшему официанту зеленый чай с мятой, творог и несколько круассанов, он постарался представить, как будет целый день разъезжать по окрестностям Брэдфорда верхом на Бальтазаре, когда они наконец-то вернутся в Англию. А тем временем доброго утра ему пожелал уже Уолкер – впрочем, он, как и Канда, по всему видимо, ожидал того, что Юу сделает вид, будто не услышал приветствия, потому как в ответ на это парнишка лишь усмехнулся и вернулся к своей тарелке – которых, к слову сказать, японец заприметил рядом еще штук шесть. Пустых. Но как следует подивиться небывалому аппетиту Мояши он не успел, потому как Линали опустила на блюдце опустевшую чайную чашку, приложила салфетку к губам и, подождав, пока Канда дожует взятую в рот ложку творога с сухофруктами, обратила ладонь к мужчине, который заканчивал со своими тостами и кровяной колбасой в томатном соусе, и, не переставая улыбаться, представила: - Канда, познакомься, это господин Марианн Кросс, дядя нашего Аллена. Мужчина обратил взгляд на Канду, и молодой человек хмыкнул, разглядев неприкрытое чувство собственного превосходства в цвета спелой вишни глазах – раньше юноша видел такие лишь в книгах по биологии, что так любил раскидывать по всему поместью Комуи. Во всем облике мужчины читалось уважение к себе, для которого, как видно, у него были причины: и в этом горделивом, слегка нахальном выражении бесспорно красивого лица бывалого ловеласа (глаза у них горели совершенно одинаково, и Юу, побывав не на одном приеме, научился подобных различать в толпе), и в этой густой гриве роскошных, алого отсвета рыжих волосах, собранных в низкий хвост и накинутых длинной челкой на правую сторону лица, и в строгой короткой бородке, выбритой с заметной тщательностью, и в широких плечах под темным пиджаком и приглушенно-бордовым галстуком. И даже этот полный провокационной наглости жест закинутой на ногу ноги, абсолютно этикетом неприемлемый, всей своей свободой и раскрепощением красноречиво говорил, что этот человек привык диктовать правила, а не следовать продиктованным ему. «Марианн Кросс» - имя, сильное и исполненное благородства, подходило своему владельцу, и мечник ясно представил его, смеющегося, прикрыв глаза под очками-полумесяцами, с зажатой в зубах сигаретой и широкой улыбкой человека, который всегда знает, чего ждать от следующего дня. - Здорова, парнишка, - хохотнул он, прищурив глаза в оценивающем взгляде («Даже голос подходит, просто человек-совпадение»), и добавил неожиданно, с насмешкой посмотрев на племянника. - Да, выглядишь ты куда лучше этого глупого мальчишки. - Приятно познакомиться, мистер Кросс, - Юу мысленно ухмыльнулся, и Уолкер эту ухмылку в победном взгляде заметил явно. Один – ноль в пользу японца. Кстати, почему у них фамилии разные?.. - Приму за комплимент. - Что, доволен, какую красотку себе отхапал, а? – снова заговорил Марианн, указывая подбородком на Ли, которая мигом покрылась румянцем и хотела возразить, но Аллен что-то быстро шепнул ей на ухо, и девушка опустила взгляд. Канда с трудом подавил в себе желание зашипеть. - Любой мужчина был бы рад видеть рядом с собой такую девушку, как Линали, и я не исключение. Впрочем, - пожалуй, он ударил ложкой по тарелке слишком сильно. - Не думаю, что стоит смущать нашу Лину такими разговорами. - Наша Лина, значит, да? – произнес с весельем в голосе Кросс и потянулся за чашкой с ароматным кофе, ничего не сказав более. Канда возвратился к своему завтраку, который, вопреки его недобрым ожиданиям, оказался вовсе не плох, а круассаны так и таяли на языке с легким ванильным послевкусием, так что молодой человек без всяких угрызений совести принялся за еду, после заказав даже еще парочку круассанов – желудок давал о себе знать после почти целого дня без пищи. Кросс допивал свой кофе, внимательно оглядывая обеденный зал, Шпендель дожевывал внушительную порцию оладьев с абрикосовым джемом, а Линали, закончив с лимонным пирогом, посматривала то на Канду, то на Аллена, даже не пытаясь скрыть улыбки. Однако молчание не продлилось долго – стоило Юу отложить салфетку, довольно ощущая тепло полной сытости, Уолкеру с не менее довольным лицом облизать губы от джема, положив вилку с ножом, а Марианну отставить чашку, брюнетка, решительно поставив локти на стол вопреки всякому этикету, слегка вздернула брови и, повернувшись к Кроссу, вымолвила: - Так чем же вы занимаетесь, господин Кросс? Рыжеволосый довольно усмехнулся и поднял вверх широкую руку с толстым золотым перстнем-печаткой. - Я владелец ряда магазинов, занимающихся продажей элитного алкоголя: виски, вина и так далее. У нас магазины по всей Европе. - Думаю, глупо спрашивать о том, как идут дела, если учесть, что вы плывете первым классом на «Титанике»? – хмыкнув, спросил мечник, встряхивая волосами, и в ответ получил одобрительную усмешку. - А мозгами тебе не обделили так же, как и хорошенькой мордашкой. Мыслишь верно, и вот сейчас, пустив по ветру кучу денег за билет, на этом самом прекрасном судне я еду подписывать контракт на открытие пяти магазинов в Америке: двух в Нью-Йорке и трех в Вашингтоне. - Что же, поздравляю вас с этим. - Между прочим, Аллен очень любит лошадей, - внезапно произнесла Линали, и в горящем энтузиазме Юу ясно прочел тот самый блеск, который приобретали фиалки, стоило девушке загореться мыслью о чем-либо. И Канда едва не закатил глаза вверх, ибо сейчас данная мысль буквально висела в воздухе пылающими огнем буквами. - Ну, не сказать, что я большой заводчик, - засмеялся Уолкер. - Учеба и музыка много времени отнимают, а так у меня серый андалуз, Локи. - Мне кажется, Локи мог бы весьма неплохо подружиться с твоим Бальтазаром, как ты думаешь, Юу? – снова встряла Линали. Азиат раздраженно выдохнул. - Мой конь не подпускает к себе других жеребцов, но, если хочешь, чтобы твоего… как ты сказал, Локи? – изрядно покусали, то я, в общем-то, не против. Вообще-то, если не кривить душой особо, он любил лошадей, не разделяя их на Бальтазара и прочих, на породистых или нет, чистокровных или полукровных. Для него они все были самыми прекрасными созданиями на земле, общество которых японец всегда предпочитал людскому окружению, но… спесь, как известно, штука весьма и весьма сильно влияющая на любого рода поступки, что уж говорить о словах – и уж тем более, о словах, принадлежавших столь несдержанному человеку, как Канда. - Как раз потому они и могли бы подружиться, у Локи очень мягкий характер, как у любого андалуза. Но тебе, конечно, это известно, Юу, поэтому я и… - но закончить Аллен так и не смог. Линали охнула, серые глаза удивленно расширились, и он едва успел отодвинуться перед тем, как кулак Канды с силой опустился на стол, опрокинув чашку с так и не допитым Уолкером чаем. - Не смей называть меня по имени, понял? Канда дышал тяжело, рвано, глядя прямо в ошарашенные глаза Уолкера, который явно такого поворота событий не ожидал: седое небо затянулось светлыми перьями облаков непонимания и доли обиды: но Юу было наплевать. Его имя - неприкосновенное табу, которое Юу зарекся слышать от кого-либо, кроме как из уст человека, чей голос остался лишь прахом воспоминаний – и слышать, как мягко оно перекатилось в голосе этого невыносимо выводящего из себя мальчишки, который, в общем-то, ничего плохого не сделал юноше, но раздражал его просто до зубовного скрежета?! Это было намного сильнее Канды. И вот теперь, нависая над Алленом и яростно сверля его глазами, он снова не видел в них страха. Лишь легкое непонимание с долей азартного любопытства. Кросс вовсе не торопился встать на защиту племянника – лишь наблюдал за зарождающейся ссорой с интересом в темных глазах, глядя из-под очков-полумесяцев. Линали привстала на своем стуле, оперевшись руками на стол и напряженным, взволнованным взглядом неотрывно смотря на двух молодых людей, а за соседними столиками уже стали поворачиваться любопытные люди, услышавшие грохот отодвинутого Кандой стула. Возле них уже стали останавливаться официанты, а к столу уже спешил обеспокоенный проблемой стюард – а они так и смотрели друг на друга, глаза в глаза. Сапфиры и небеса. - Прошу прощения, если помешал, но, все-таки, доброе утро. Канда и Аллен повернули глаза одновременно – и натолкнулись на сдержанно улыбавшегося пожилого мужчину, совершенно седого, с густой аккуратно стриженой бородой и добрыми, чистыми голубыми глазами. Он был одет в синий китель члена экипажа, и вышивка на плечах форменного пиджака без слов сказала Юу, кто перед ним стоял. Мечник медленно выпрямился, встряхнул волосами и молча уставился на моряка, слегка нахмурившись. Тот кивнул юноше, затем улыбнулся шире и повернулся к Линали, также кивком приветствуя Кросса. - Мисс Ли, вы задерживались, и я решил забрать вас прямо из обеденного зала. Девушка выдохнула с явным облегчением и, явно свободнее улыбнувшись, ответила: - У нас тут вышел небольшой… спор. Ах да, Канда, забыла тебе сказать – вчера за ужином капитан Смит любезно согласился провести для нас экскурсию по своему кораблю, я думаю, ты не будешь против? - Экскурсия по «Титанику» в сопровождении самого капитана? – недоверчиво поинтересовался японец. - Не только, - раздался рядом голос, и Юу с недовольством увидел рядом несколько знакомых лиц – в том числе Брюса Исмея и Томаса Эндрюса. - Что ж… - он повернулся к Уолкеру. Их взгляды снова встретились, и Канда ядовито усмехнулся. - Думаю, это будет интересно. *Шайр, хэкни, тракен (тракененская), французский рысак, голландский фриз - породы лошадей. Гуглим, если интересно.