Danse macabre

      Месяц на небосводе становился все бледнее. За окном уже ощущалось призрачное веяние рассвета. Граф де Ла Фер сидел за грубым дощатым столом и невидящий его взгляд был устремлен на скрюченный свечной огарок. Сейчас это нагромождение оплывшего воска с устрашающей черной ниточкой посредине напоминало мужчине всю его жизнь. Мысли то вихрились в голове, подобно снежному бурану, то вяло и отвлеченно текли по накатанной колее. Мужчина ловил себя на том, что бредит наяву.       Вот перед его глазами промелькнула отрадная картина. Майское утро стоит все увенчанное свежей зеленью и умытое прохладной росой. Торопятся к заутрене крестьяне и крестьянки из окрестных деревень. Их нарядные рубахи и платья белыми пятнами рассыпались на церковном подворье. Шум затихает ибо в церковь заходит молодой священник. А следом за ним... Да женщина ли? Может ли смертный человек иметь такие тонкие, божественные черты лица? Этот взгляд... Он пронзает насквозь, до самых сокрытых глубин души. Нет в нем ни кокетства, ни томной поволоки. Он чист, как эта росинка на букете ромашек, который девушка держит в руках. Подобно статуе, застыл молодой хозяин этих земель. Ведь ТАК могла смотреть только одна женщина — его покойная мать.       Пастораль воскресного утра в церкви сменяется другой декорацией. Родовой замок. Роскошно убранный зал для торжеств. Сотни гостей в нарядных костюмах и со лживыми, заранее подготовленными поздравлениями на устах. Троюродные тетушки и двоюродные бабушки, от сверкающей груды брильянтов на сморщенных шеях которых уже пахнет могилой. Лесть, ложь, подобострастие, призванные стать отличной маской для зависти и страха. И только его жена, его молодая жена, все так же искренняя, как и в день их знакомства. В глазах виден ясный, неженский ум. И, в то же время, в нем столько нежности и трепетности. Только легкое облачко грусти, обвивающее бледный лоб Анны, несколько разрушает общее впечатления. Отчего? Это он узнает позже. Впереди — целая жизнь. Нет. Целая Вечность.       Мужчина еще крепче сжимает виски руками и зажмуривается до теплой, красной боли в глазах.       И тут же видит себя уже на вороном Бархате, мчащимся по лесной чаще. По левую руку от него грациозно выгибает длинную тонкую шею Фортуна. Ею искусно управляет Анна. Сколько месяцев женаты, а он все равно продолжает втайне любоваться каждым ее движением. С каким-то особым, лишь ей присущим шармом, женщина снимает с рук длинные узкие перчатки, аккуратно поддерживает подол пышного платья, переворачивает страницы книги. Вот и сейчас графиня похожа на мифическую амазонку. Ветер колышет перо на шляпе, из-под которой выбились белокурые локоны. По лицу то и дело скользят шаловливые солнечные зайчики. Граф завидует им. Они даже сейчас могут целовать Анну.       ...Мушкетер касается лбом липкой, давно не мытой столешницы. Дальше лучше не вспоминать. Не вспоминать, как внезапно померк мир перед глазами. Как небо из небесно-голубого (под цвет ее глаз) в одночасье подернулось пеплом, стало серым. Как грудь разрывало от немыслимой, нечеловеческой боли. А горло сводило в судороге от немого крика. Как своими руками убивал ту, которую клялся любить и защищать до конца своей жизни.       «В болезни и в здравии...» - сорвались с потресканных обветренных губ слова венчальной клятвы.       Не вспоминать.       Не вспоминать, что небо было когда-то голубым. Что ангел оказался дьяволом. Что родовой герб покрылся несмываемым позором. Впрочем, теперь уже не то время... Неважно... Перегорело... Остался лишь пепел. Но почему так больно вспоминать?! Почему? Почему до сих пор эти картины, как живые?! Эти полные мольбы и раскаяния глаза? Упавшая на грудь голова. И багровый след от веревки на тонкой шее. Почему так безобразно то, что еще несколько минут назад он считал за образец небесной красоты? И... И почему он ЛЮБИТ это безобразное?..       Месяцы, годы... В тумане. В сером пепле. В кровавом отблеске вина. Забыть. Забыть! Научиться жить. Жить после того, что случилось. И ведь надо и кого-то любить. И жить после ТОГО. И снова улыбаться, расточать любезности. Танцевать. Как?! Как этому научиться... Да и научился-ли он?       - Ну и ладно! Ладно! Ладно! Так тебе и надо! - мужчина резко схватился и стал мерить комнатушку быстрыми, раздраженными шагами. - Почему?! Почему ты не сказала? Почему?! Если бы я только знал...       Что знал? Изменилось-ли бы от этого что-то? Да неужели же, зная о ребенке, пожалел бы это исчадие ада, отобравшее жизни у десятка людей? Да и зачем ребенку такая мать... Лучше уж быть сиротою чем...       Он окончательно запутался.       - Так пощадил-ли?! - мушкетер сам вздрогнул от своего крика. - Так пощадил-ли?.. - добавил уже шепотом.       Нет ответа.       - Ладно... Ладно... Поделом тебе! Так тебе и надо! Поделом тебе, поделом...- снова принялся истязать себя.       ...На востоке неуверенно обозначилась светло-розовая полоска.       Рассвет.       Отхлебнув из бутылки, Атос прихватил оружие и вышел во двор. Еле слышно колыхал просыпающуюся листву ветер. Неуверенно перекликались какие-то птахи. Начинался новый день и природа уже предвкушала его. Жизнь была во всем.       Только внутри у него все умерло. Не сегодня. И не восемь лет назад. Вчера. Все оборвалось и застыло вчера со взмахом меча. Мужчина панически боялся признаться себе в очевидном: смерть жены не принесла облегчения.       Внезапно ему захотелось увидеть ТО место. Прямо сейчас. Не медля ни минуты. Не удосужась даже разбудить Гримо, сам отвязал лошадь и вскочил в седло. С места ринулись галопом и холодная пыль из-под копыт коня, как мука, устилала его след.       Речонка Лис выглядела все так же уныло. Только исчезла сковывающая все живое готическая мрачность этих мест. При свете дня лес выглядел просто сбродом покалеченных деревьев-инвалидов. А ужасающую мельницу серый свет утра превратил в одряхлевшее развале. Граф спешился. Конь, лишившись седока, подошел к реке и начал мочить в ней свои бархатные губы, тихонько фыркая и тряся гнедой гривой.       Покрасневшими от бессонницы глазами вглядывается Атос в узкую линию противоположного берега. Да. Не может быть никаких сомнений — это случилось именно здесь. И стоял он вчера чуть ли не на этом самом месте. Вот чернеет лодка палача.       «Лодка? Но ведь он тогда ухал вместе с нами, челнок на этом берегу. Это я помню хорошо... Что за бред...». Мужчина нахмурился. Значит, после них тут был кто-то еще. И этому кому-то срочно понадобилось отправиться на противоположный берег. В ночь. В грозу. Черт его знает куда и зачем. Атос почувствовал, как неприятно потяжелело в области сердца.       Подозвав коня, вскочил в седло и направил гнедого в реку. Конь недоуменно покосился на седока, будто вопрошая: «А зачем тебе, хозяин, все это вообще понадобилось?». Но в воду вошел покорно. Тяжело раздувая лоснистые бока, конь плыл в мутноватой воде со всадником на спине.       ...Река стала мелеть. Конь фыркнул и ударил о илистый берег копытом. Граф потрепал его по шее. Буреломы и запустение открылись его глазам. Было заметно, что земли эти находятся очень близко к границе. И что местные сюда, пожалуй, и под страхом смертной казни не забредают слишком часто.       «Что ОНА чувствовала в последние минуты своей жизни?» - вдруг мелькнуло в голове. Но додумать эту мысль граф не успел. Ибо из чащи до него донесся совершенно не похожий ни на что звук. То ли полувздох, то ли полувсхлип. Но принадлежать он мог только существу разумному.       Холодея от невесть откуда взявшихся дурных предчувствий, Атос осторожно направил коня на этот звук. Но всегда послушный Феб вдруг проявил недюжий характер и упорство. Он рыл копытом землю, фыркал, вставал на дыбы. Но ни на сантиметр не продвинулся вперед. Не помог даже хлыст.       Выругавшись, граф соскочил на землю и пешком отправился в чащу. Всей сущностью он ловил этот загадочный звук — не повторится ли? Но все было тихо. Колючие сучья уже здорово изорвали Атосу плащ. А он все продолжал идти вперед, повинуясь какому-то неведомому, почти животному инстинкту.       ...К обезображенному молнией стволу прислонилась женщина. Мушкетер почувствовал, как зашевелились волосы , а сердце пропустило удар. Даже в агонии он узнал бы, КТО была эта женщина.       «Я схожу с ума..., - прошептал он, - Этого не может быть...»       Но женское тело у дерева было та же реально, как затаившаяся где-то в кустах птица, которая оглашала лес радостными беззаботными трелями.       Атос подошел вплотную. Сомнений быть не могло. Женщиной была Анна.