Danse macabre

      «…И вот, когда пришел ее час расставаться с жизнью, Всевышний решил покарать высокомерную леди Ровену. С тех пор нет ей покоя ни на земле, ни в преисподней. Темными дождливыми вечерами разъезжает она в черной карете, запряженной вороными лошадьми. На облучке сидит безголовый кучер. Впереди бежит огромный черный пес с дьявольским огнем в глазах. А по четырем углам кареты, как фонари, светятся головы всех некогда убитых леди Ровеной несчастных мужей».*       Голос няньки затих и тьма таинственно выступила из углов. Пугливо колыхалось от невидимых сквозняков пламя свечи. За непроглядным квадратом окна в кромешной темноте грозовой ночи свистел ветер и мокрые ветки тяжело и глухо ударяли в окно. Мальчику, притаившемуся, как мышонок, под одеялом, кажется, что мимо дома едет карета страшной леди. От нахлынувшего ледяной водой страха он закрывает глаза и натягивает на голову подушку. Но все равно слышит этот странный, сухой стук. Как будто кость гремит о кость.       - Няня?.. - Что стряслось? - Ты слышишь? – мальчик осторожно высовывается из своего убежища. - Что, мой свет? Ничего не слышу, - женщина пожимает полными округлыми плечами и прячет руки под передник. - Ну как же! Стучит что-то, няня.. - Бог с тобой, Джонни. Тебе померещилось. Спи, дитя.       Нянька осторожно проводит огрубевшей рукой по золотистым кудрям мальчика. Дождавшись, когда дыхание ребенка станет ровным, Иб подходит к окну что бы задернуть шторы. Внезапно по спине женщины пробегает дрожь, во рту все пересыхает, а пальцы на ногах холодеют от ужаса. Ей и самой, среди завывания бури послышался странный сухой стук. И, будто в подтверждение наихудших опасений, в ту же секунду глухо ударил невидимый колокол*.       «Пресвятая Дева! Святой Себастьян! Спаси и сохрани нас, грешных!» - прошептала она побелевшими губами, крестя кроватку, в которой спал Джонни.       Шаги няньки стихли за дверями, утонули в пыльных складках портьер. И мальчик, оставшись сам, еще больше задрожал от ужаса. Ходячие мертвецы, утопленники, ведьмы да колдуны, которыми так и кишели простонародные предания, начинали оживать. Тени обретали плоть и склонялись над ним, протягивали свои уродливые искривленные руки с огромными когтями. Нет от них спасения человеку. Особенно, если тебе всего шесть лет. Напрасно умолять сурового Бога. Не услышит он твой голос из поднебесных чертогов. Только одному существу безоговорочно верит ребенок. С его именем на устах Джонни провожает последний луч зари и встречает новый день.       - Мама… Мамочка.. – шепчет мальчик.       Уже прошло несколько месяцев, показавшихся ему вечностью, с того дня, как мать уехала. Поцеловала на прощание и всунула в руку рыжую лошадку. Джонни до сих пор помнит нежность ее тонких рук и ни с чем не сравненный, родной запах густых волос, в которые так любил утыкаться носом перед сном. Это был своеобразный ритуал, их с матерью маленькая тайна. После того, как была прочитана молитва на сон грядущий и нянька, перекрестив Джонни, задувала свечу, Шарлотта пробиралась в комнату к сыну. Как же мальчик любил эти минуты перед сном! Уложив голову малыша себе на колени, Миледи ласково перебирала золотые (как и у нее самой) кудри , целовала синие, как утреннее море, глаза. Не рассказывала она сыну ни страшные народные поверья, ни леденящие душу сказки. Маленький лорд Винтер привык путешествовать в волшебную Страну Сна под старинные песни. Шарлотта знала их великое множество. Некоторые помнила еще со времен своего детства. Многие прочитала с рукописях, еще будучи послушницей монастыря бенедектинок. Мелодии к ним женщина подбирала сама, импровизирую на клавесине. А некоторые она переняла уже в доме второго мужа от слуг, с которыми никогда не стыдилась общаться. Поэтому почти каждый вечер мальчика, за исключением тех дней, когда увидеться им с матерью не удавалось, был наполнен волшебством. В цветах на лужайке жили маленькие проворные крылатые девушки. В лесном ручье плескался грозный Бог Вод. Даже огонь на кухне в очаге – и тот был живой, приветливый.       « Мамочка…», - в который раз шепчет ребенок, сжимаясь в комочек под одеялом. Рыжая лошадка больно упирается игрушечным копытцем в руку.       «Мамочка…».       Внезапно ярче сверкнула молния за окном и требовательнее стукнула в окно ветка. Комната озарилась мертвенным светом. Всего на миг. И снова темнота, будто чернильное море, сокрыла все от человеческого взгляда. Но что-то изменилось. Джонни почувствовал, как сердце пропустило удар, а потом затрепыхалось, как пойманная в силок птичка. Мальчик явственно ощущал, что в комнате он не один. Кто-то стоял прямо у его кровати и смотрел. Молча. Не издавая ни звука. Даже дыхания того, второго, не слышно. Малыш цепенеет. Надо бы окликнуть няню, но язык не слушается. А рука не поднимается для крестного знамения.       «Это она, - проносится в голове устрашающая догадка, - Леди Ровена!. Недаром же разъезжала под нашими окнами ее карета!».       Джонни весь превращается в слух. КТО-ТО тихо присаживается на его постель. Чья-то рука уже тянется, что бы выдернуть его из последнего убежища. Кажется, еще секунда – и сердце просто разорвется, выскочит из груди. Одеяло падает. Во все глаза смотрит испуганный ребенок перед собой.       …Над ним склоняется ...мать.       - Мама?! – недоверчиво-испуганно соскакивает с губ слово.       Женщина молча прижимает сына к груди. И так уютно рассыпаются по плечам ее волосы! Джонни по старой привычке закутывается в них, как в шаль. Мать, склонившись над ребенком, поглаживает его по голове. Из рук малыша выпадает лошадка. Женщина бережно подбирает игрушку с пола и кладет на подушку. Грустная улыбка трогает ее побледневшие уста. Джонни все крепче прижимается к маме. Странно, отчего он не может услышать мерное биение сердца, которое так успокаивает, придает уверенности? В который раз стареется ребенок уловить этот стук, втискиваясь в грудь матери. Но тщетно. А женщина продолжает его ласкать. И с лица не сходит эта странная, застывшая улыбка. Она тихонько начинает петь. Знакомые звуки голоса постепенно убаюкивают ребенка, погружают в пучину сна. Мать приподнимает голову малыша со своих колен и кладет на подушку, заботливо укрывает одеялом. Пение обрывается.       Гроза миновала и теперь комната освещена мутным светом ущербной луны. Женщина стает в центр лунного островка и становится похожей на призрака. Черты лица блекнут, будто испаряются, выцветают. Вскоре в комнате не остается никого, кроме мирно спящего ребенка да его игрушечной лошадки.