Тсуна! Мафия! Комсомол!

Войдя в ограду, Колотухин осмотрелся. Вполне мило, чисто и опрятно. Дверь его нового дома показалась Николаю Геннадьевичу неимоверно тяжелой. Однако, решив воспринимать жизнь в другом теле как ответственное задание, он выдохнул и, повернув ручку, вошел внутрь. Светлые стены, чистый пол, несколько небольших картин на стенах. Из одной комнаты доносился приятный женский голос, напевавший какую-то песенку. Колотухин прошел туда. Женщину он узнал сразу, она была точь-в-точь такой, как на фото. Завязав на себе желтый фартук, Нана Савада сновала по кухне, открывая шкафчики и доставая нужные ей продукты. Услышав шаги, женщина повернулась. - О, ты уже вернулся, дорогой? - Здравствуй... - Колотухин запнулся. - Мама... Как странно было называть матерью совершенно незнакомую женщину, да еще и ту, которая, по идее, моложе его самого раза в два, если не в три. - Чего такой угрюмый? - удивилась Нана. - Ты не заболел? И почему твоя одежда испачкана и потрепана? - Со мной все в порядке. Я просто споткнулся и упал. Я почищу. - Почистишь? - хохотнула женщина. - Вот уж не ожидала от тебя такой самостоятельности! Растешь, - Нана взъерошила и без того непослушные волосы мальчика. Колотухин все еще ощущал небольшое головокружение. Плюс ко всему, надо было разобраться с воспоминаниями и определиться, как себя вести и что делать. И хотя на первый взгляд все было ясным - быть сыном и школьником, обычным одиннадцатилетним мальчишкой, но все же другая культура и устройство быта немного сбивали с толку. - Пойду прилягу, - буркнул мальчик. - Я позову, когда ужин будет готов, - кивнула Нана. Руководствуясь воспоминаниями Савады, Николай Геннадьевич поплелся на второй этаж, где практически без проблем нашел нужную ему дверь. - Вот и новые хоромы, - пробормотал Колотухин, и тут же поморщился: эти слова он непроизвольно произнес по-русски. Теперь можно сказать, что он стал полиглотом, ведь кроме родного когда-то для Николая Геннадьевича русского языка, в советской школе он изучал немецкий. В школе Тсунаеши преподавали английский, а знание японского, как дополнительная функция в компьютере, теперь было "загружено" в мозг Колотухина. Усмехнувшись, Николай Геннадьевич посмотрел на футон в уголке и, вздохнув, снял верхнюю одежду и лег. "Маша, наверное, плачет сейчас..." - кольнула мысль в голове. Он только сегодня умер там, на просторах далекой России, в своей "двушке", которую получил еще в советские времена. Его тело, которое теперь было просто мертвой плотью, сейчас лежало в кресле, и горячие слезы Марии Николаевны капали на его грудь. Если бы не военная выдержка, наверное, Колотухин и сам заплакал бы сейчас. Но, поморгав, чтобы прогнать ненужные эмоции, он закрыл глаза и задремал. *** Несмотря на новое тело, похоже, Николай Геннадьевич еще не привык к разнице в часовых поясах, да и по стариковской привычке вставать рано, соскочил с постели, когда было еще темно. Посмотрев на часы и увидев, что они показывают 05:34, Колотухин понял, что уснуть опять не получится и, шлепая босыми ногами, спустился вниз. В половине седьмого утра в комнате появилась Нана. Она сонно потягивалась и, включив свет (Николай Геннадьевич сидел в темноте, задумчиво глядя в окно), подскочила от неожиданности. - Ой! Тсунаеши? Что ты делаешь здесь так рано? - Кошмар приснился, - соврал мальчик, пожав плечами. - Ты какой-то странный, - мама обеспокоенно смотрела на Тсуну. - Молчаливый стал, - пробормотала она, помня, что за ужином сын произнес всего пару фраз и рано отправился спать. - Ты правда хорошо себя чувствуешь? - Правда, - кивнул Николай Геннадьевич, поднимаясь на ноги. - Не волнуйся. Просто думаю о школе. - Что-то серьезное? - спросила Нана. - Нет, как обычно, - покачал головой мальчик. - Пойду собираться. - Так рано? - снова удивилась женщина. Николай Геннадьевич понял, что и вправду ведет себя слишком подозрительно. Решив, что надо кардинально менять модель поведения, он широко улыбнулся Нане и приветливо сказал: - Я расту, а как ты хотела? Нужно быть серьезнее, разве нет? Мама улыбнулась мальчику в ответ и заметила: - Это так, но перемены такие резкие... Мне все-таки хочется, чтобы ты хоть немножко побыл еще моим мальчиком и не слишком торопился превращаться в мужчину. "Какая добрая", - подумал Колотухин. Вслух же он сказал: - Хорошо, мам, обещаю. Поднимаясь в свою комнату снова, Николай Геннадьевич прошептал себе под нос по-русски: - Даже в тылу у немцев было не так сложно играть свою роль... *** Школа Намимори. Колотухин шел по коридору и с удивлением для себя отметил, что ученики здесь отличались не только внешним видом от российских. Если в русских школах ребятишки частенько бегали и забавлялись на переменках, здесь же все было до странности тихо. Хотя, конечно, слышны были разговоры, но никто не бегал, не кричал громко, не было видно кучкующихся мальчишек, обсуждающих какие-то интересные им вещи. "Как странно, - подумал Николай Геннадьевич. - Что такого японские родители говорят своим детям, что они такие примерные?". Но оказалось, что дело не в родительском воспитании... Он заметил его сразу. Будто перебирая картотеку, мозг быстро воскресил в памяти имя. Кёя Хибари, глава Дисциплинарного комитета. "У такого не забалуешь, - мелькнуло в голове мальчика, - это мне нравится". Колотухин невольно улыбнулся, и это не ускользнуло от взгляда темных глаз с прищуром. С удивлением Савада обнаружил, что Хибари двигается в его направлении. - Что тебя смешит во мне? - строго спросил Кёя, оказавшись напротив Колотухина. - Почему ты решил, что я смеюсь над тобой? - удивился Николай Геннадьевич. - А ты станешь это отрицать? - хмыкнул Хибари, поджав губу. - А почему бы и нет? - пожал плечами Савада. - У нас, вроде, не запрещено улыбаться. - Не запрещено, - кивнул Кёя. - Но улыбаться, глядя на меня, я тебе настоятельно не рекомендую. Если вздумаешь насмехаться надо мной, я забью тебя до смерти. И тут Колотухина прорвало. Прыснув, он громко рассмеялся. Хохот так завладел мальчиком, что он согнулся пополами и, чтобы не потерять равновесие, ухватился рукой за стену. Хибари выглядел удивленным, и его темные глаза расширились. - Х-хорошо, - сквозь хохот выдавил Савада, - я это учту. Продолжая посмеиваться, Колотухин направился в свой класс, не увидев, как сжались кулаки Кёи, который сейчас испытал нечто вроде легкого шока. Войдя в класс, который к этому времени был заполнен лишь наполовину, Николай Геннадьевич обвел взглядом всех присутствующих учеников, чтобы проверить, насколько хорошо в его памяти закрепились их лица, имена и фамилии. "Акане Судзуки, Торио Мицура, Катсуо Охира, Такеши Ямамото, Казуки Сайто, Санако Фукуяма, Хана Курокава..." - повторял про себя мальчик, и тут его толкнули плечом. - Не стой на дороге, - высокий рыжеватый мальчишка, демонстративно прошагал мимо, бросив на Саваду презрительный взгляд. "Ясуо Асида", - мысленно проговорил Колотухин. Память говорила о том, что этот парень - тот еще задира, и что подобное происходит с Тсуной не в первый раз. Как отреагировать? Так, как говорит гордость, или так, как все ждут от Савады? И Николай Геннадьевич выбрал вариант посередине. - Здесь достаточно места, чтобы обойти, - спокойно заметил Колотухин. Асида остановился и, повернувшись, покосился на Саваду. - Мне показалось, или Бесполезный Тсуна подал голос? - язвительно осведомился он. "Не хватало только подраться с мальчишкой", - подумал Николай Геннадьевич и еле сдержался, чтоб не усмехнуться. - Не хочешь попробовать на вкус мой кулак? - Ясуо сомкнул пальцы и приблизил левую руку к лицу Колотухина. - Эй, Асида, отстань от него! - раздался громкий голос со стороны. Николай Геннадьевич повернулся на звук. Такеши Ямамото строго смотрел на Ясуо, держа в руке учебник, который, очевидно, доставал из сумки. - Твое какое дело? - Асида презрительно оттопырил губу. - Никакого, - нахмурился Ямамото. - Просто не лезь к нему. Ясуо засунул руки в карманы и, вразвалку направляясь к своему месту, обернулся к Саваде. - Тебе повезло, Бесполезный Тсуна. Я сегодня добрый. Закинув ноги на парту, задира откинулся на стуле и стал глядеть в потолок, зажав между зубами ручку и покручивая ее пальцами. Колотухин посмотрел на Ямамото и благодарно улыбнулся ему. Такеши повел плечами, что означало: "Не стоит благодарностей". Усевшись и достав учебные принадлежности из сумки, Колотухин задумался. Похоже, Савада был совсем не популярен среди сверстников, и его не прочь были задеть многие. Николай Геннадьевич был человеком гордым и твердо решил, что с этим надо что-то делать...