Тсуна! Мафия! Комсомол!

Первый урок дался Колотухину не так просто, как он предполагал утром. Мало того, что школьная программа в Японии отличалась от российской, оказалось, что в памяти Тсуны, которая и так была передана Николаю Геннадьевичу лишь частично, не зафиксировалось почти ничего. Похоже, при жизни Тсунаеши был весьма посредственным учеником и, мягко говоря, звезд с неба не хватал. Промычав что-то невразумительное на вопрос учительницы, Колотухин сконфуженно сел обратно. Дежурный раздал листочки с результатами прошедшей контрольной. Увидев в уголке написанное красной ручкой число "16", Николай Геннадьевич сначала ничего не понял, но через пару секунд, воскресив в совместной памяти систему оценок в школе Намимори, прикрыл ладонью лицо. "Работы предстоит о-о-о-очень много", - подумал мальчик, глубоко вздохнув. Колотухин почувствовал облегчение, когда прозвенел звонок, возвещающий об окончании урока. Поднявшись с места, мальчик вышел в коридор, чтобы немного отдохнуть, и... почти нос к носу столкнулся с Хибари. - Надо поговорить, - строго сказал Кёя и тут же, повернувшись спиной к Колотухину, зашагал куда-то. "И чего ему надо?" - мысленно спросил себя Николай Геннадьевич, но, пожав плечами, все же последовал за мальчиком. К удивлению Савады, они оказались на крыше. Ветер трепал волосы, посвистывал в водосточной трубе. Хибари повернулся к Тсуне и, явно с неохотой, сказал: - Почему ты повел себя так? - Как? - не понял Колотухин. - Никто в этой школе никогда не смеялся надо мной, - процедил Кёя. - Почему это сделал ты? - Ты обиделся? - ответил вопросом на вопрос Николай Геннадьевич. - Если бы я обиделся, твое тело бы уже изучали патологоанатомы, - многозначительно сказал Хибари. Колотухин не удержался и фыркнул. "Он, конечно, парень суровый, но слишком уж много о себе воображает. Жаль, что в этой школе не посвящают в пионеры". - Ты позвал меня, чтобы спросить только это? - Я не обязан делиться с тобой своими мыслями и намерениями. - Тогда я пошел, скоро звонок, - пожал плечами Колотухин и направился к обратно в здание. - Савада! - услышал мальчик за своей спиной и обернулся. Кёя стоял, сжав кулаки и исподлобья глядя на него. Тсуна непонимающе посмотрел на Хибари. - Подумай о вступлении в Дисциплинарный Комитет, - глухо закончил мальчик. Николай Геннадьевич удивился. "А в нем что-то есть", - подумал он и снова улыбнулся Кёе. - Хорошо, - ответил Колотухин и спустился вниз. *** Когда уроки, наконец, закончились, Николай Геннадьевич добросовестно собрал все свои школьные принадлежности в сумку, поправил одежду и направился домой. В голове пронеслись мысли о том, что со дня на день его стариковское тело будет похоронено. Что было бы, узнай его дети и внуки о том, что теперь он вынужден проживать жизнь за одиннадцатилетнего японского мальчишку? Обрадовались бы тому, что он вообще жив, пусть и в такой оболочке? Но ответ на эти вопросы он не получит никогда, и Колотухин прекрасно понимал это. Не напишешь же письмо родным со словами: "Здравствуйте, мои дорогие! Я совсем не умер, а теперь живу в Японии, и зовут меня Савада Тсунаеши. Приезжайте в гости, моя новая мама готовит прекрасные сукияки". Стало и смешно, и грустно одновременно. Мальчик чувствовал небольшую разбитость и шел домой неторопливо, глядя себе под ноги. - Эй? - позвал чей-то голос. Колотухин повернулся и увидел позади себя светловолосую девочку в школьной форме. "Киоко Сасагава", - вспомнил Николай Геннадьевич. Киоко поравнялась с Савадой и, приветливо улыбнувшись, сказала: - Надо же, услышал только с третьего раза. - Правда? - удивился мальчик. Видимо, он настолько погрузился в собственные мысли, что не замечал ничего вокруг. Сасагава кивнула. - Ты что-то хотела? - спросил Колотухин. Странное чувство при взгляде на Киоко накрывало мальчика. Николай Геннадьевич не мог понять причину этого, но ощущал необъяснимое тепло, когда смотрел в искрящиеся глаза Сасагавы. "Может, она была другом Тсунаеши?" - размышлял он. Девочка покачала головой, не переставая улыбаться. Перехватив ремень сумки поудобнее, она слегка покраснела и негромко ответила: - Я заметила, что сегодня тебе было сложнее обычного отвечать на вопросы учителей. Ты не подумай ничего плохого... В общем, если хочешь, я могла бы помочь тебе подтянуться по учебе. "Вот так-так... - подумал Колотухин. - Что ж, это очень кстати. Только вот чего она так смущается?" - Если тебе не трудно, - сказал мальчик вслух. - Замечательно, - просияла Киоко. - Тогда начнем прямо завтра. А пока, - она порылась в своей сумке и выудила оттуда несколько тонких книжек, - почитай вот это. Очень полезно знать. - Спасибо, - кивнул Николай Геннадьевич. - Договорились. - Киоко! Мальчик и девочка посмотрели направо. Там, с не очень довольным лицом, стояла еще одна одноклассница Савады, Хана Курокава. - Ты идешь? - немного грозно спросила она, покосившись на Колотухина. - Да, сейчас! - крикнула Сасагава и, помахав рукой мальчику, быстро побежала к подруге, после чего они вместе пошли по улице, все больше удаляясь от Савады. - И чего ты разговариваешь с Бесполезным Тсуной? - донеслось до ушей Николая Геннадьевича. Киоко что-то ответила, но этого он не расслышал. "Посмотрим еще, какой я бесполезный", - подумал Колотухин и с удивлением для себя обнаружил, что воспринял прозвище Савады как личное оскорбление. Неужели он уже начал привыкать? *** Войдя в дом, Николай Геннадьевич ощутил аромат только что приготовленного обеда. Нана встретила сына, как обычно, с добродушной улыбкой на лице. Осведомившись об успехах мальчика в школе и получив порцию вранья (Колотухин почувствовал легкий укол совести), женщина накрыла на стол. - Есть новости от папы? - неожиданно даже для себя спросил Николай Геннадьевич. Нана слегка закусила губу и, как будто с сомнением, сказала: - Ты же знаешь, дорогой, у папы тяжелая работа. Наверное, он так сильно устает, что у него просто нет сил звонить нам или писать. "Странно, - задумался Колотухин, - может ли быть такое, что он попросту бросил нас? Хотя... деньги на содержание семьи он присылает. Но, может, это алименты? Тогда почему она не говорит мне, что они развелись?". Николай Геннадьевич слегка запутался в размышлениях, но решил пока оставить этот вопрос, поэтому продолжил жевать обед. Японская еда пришлась Колотухину по вкусу. Он, конечно, пробовал и раньше блюда этой кухни, но особого впечатления тогда она на него не произвела. Обед, приготовленный Наной, отличался от них. Поблагодарив мать за обед, Колотухин поднялся в свою комнату. Женщина, посмотрев вслед сыну, была удивлена. Хотя Тсуна улыбался, уверял, что все хорошо, все же материнское сердце ощущало некоторые перемены. Ее мальчик стал очень серьезным. Хорошо это или плохо, Нана пока не могла понять. *** Лежа на футоне и глядя в потолок, Колотухин размышлял о прошедшем дне. Новые лица, новая обстановка, новые условия... Освоиться было очень непросто, но все же была и пара моментов, которые мальчик счел вполне положительными. Хибари, которого, согласно воспоминаниям Тсунаеши, уважали и боялись большинство учеников, в число которых входил и Савада, предложил место в Дисциплинарном Комитете. Это было очень и очень необычно, и Николай Геннадьевич негромко рассмеялся, представив, каких усилий стоило Кёе сказать это. Мальчишка понравился Колотухину, потому что он явственно ощутил силу характера Хибари. Интересная, нестандартная личность привлекала и отталкивала, и хотелось узнать его получше. Эта девочка, Киоко Сасагава, похоже, была очень добрым человеком, раз не осталась в стороне и предложила свою помощь. Колотухин был советским человеком до мозга костей, но, глядя на российских школьников, он не думал, что кто-то из них вот так запросто предложил бы свою помощь. И этот жест доброй воли Киоко как будто вернул на мгновение воспоминания о детстве самого Николая Геннадьевича, когда он сам был пионером, и помогать товарищу считалось делом обычным, и даже часто обязательным. Но все таки... это чувство... Мальчик вздрогнул, потому что телефон, стоящий на письменном столе, зазвонил. Поколебавшись, Колотухин снял трубку и сразу же услышал знакомый голос: - Алло-э? Николай Геннадьевич? Шестое Пост-морт беспокоит. - Ангелина Петровна? - удивился мальчик. - Что-то случилось? - Не беспокойтесь, - гнусил голос в трубке, - ничего страшного не произошло. Просто интересуюсь, как проходит адаптация? Проблемы или вопросы имеются? Колотухин улыбнулся и, хмыкнув, спросил: - А сами как думаете? - Колотухин, мне некогда думать, у меня на сегодня еще восемьсот новоприбывших и работа в справочном. - Извините, - кашлянув, произнес мальчик. - Пока трудно сказать. Но потихоньку осваиваюсь. Мальчонка, видимо, не шибко умный был. - Я-а-ас-но, - протянула Ангелина. - Вопросы есть? Колотухин задумался. Вопросов было море, но с чего начать? И он решил с самого простого. - Девочка одна есть. Зовут Киоко Сасагава. У меня какое-то странное ощущение возникло при разговоре с ней. Это так и должно быть, или какие-то отдельные инструкции на ее счет будут? В трубке помолчали, а потом послышался шорох - похоже, Ангелина перебирала свои бланки, выискивая информацию. Через полминуты она спросила: - Вы еще здесь? - Да, - сказал мальчик. - Отвечаю: это остаточное явление после копирования памяти Савады. При жизни он был влюблен в Сасагаву. Колотухин от неожиданности поперхнулся собственной слюной. Прокашлявшись, он выдавил в трубку: - И что мне с этим делать? - Вас это ни к чему не обязывает, успокойтесь. Развитие отношений с Сасагавой или какой-то другой особью женского пола оставляется полностью на ваше усмотрение, - отчеканила Ангелина. - На сегодня я вас оставляю, но буду периодически звонить, чтобы выяснять обстановку и давать ответы на возникающие вопросы. Однако, не думайте, что этим дело ограничивается. Бюро по надзору за переселенными подключится к работе в ближайшие сутки. - За мной будут наблюдать? - такой поворот событий мальчику не нравился. - Не нервничайте, в ход событий открыто они вмешиваться не будут. Их задача - информировать руководство, не более того. В трубке послышались короткие гудки. Постояв немного, Колотухин, нахмурившись, повесил трубку и взял школьную сумку. Вытащив книги, которые дала ему Киоко, Николай Геннадьевич открыл первую попавшуюся и, усевшись на стул, задумчиво пробормотал: - Особь женского пола... Слышала бы это Оля... Образ покойной жены размыто возник перед глазами, но так и не вырисовался четко. С огорчением Колотухин подумал о том, что, играя роль кого-то другого, он вполне может потерять самого себя. А этого очень и очень не хотелось.