Тсуна! Мафия! Комсомол!

Вот уже две недели прошло с тех пор, как Николай Геннадьевич начал новую жизнь. Отношения с Наной становились все теплее, и Колотухин заметил, что все больше привязывается к этой женщине, хотя, как ни парадоксально, испытывает к ней, скорее, отцовские чувства, нежели сыновние. Разговоров с Хибари больше не было, потому что Николай Геннадьевич пока не решил для себя, стоит ли ему вступать в Дисциплинарный Комитет, а Кёя, видимо, считал ниже своего достоинства снова что-либо предлагать или спрашивать. Он просто внимательно смотрел на Саваду, когда они пересекались в коридоре, но даже этот взгляд не задерживался на мальчике дольше четырех секунд. Надо сказать, Колотухин сильно колебался между "да" и "нет", поскольку чувствовал, что, общаясь с Хибари, он может узнать много полезного о школе, учениках и многом другом, да и в принципе Николаю Геннадьевичу нравились серьезные люди, пусть даже и такого нестандартного поведения. Самым сложным было общение с Киоко Сасагавой. Остаточное чувство влюбленности еще поигрывало где-то в груди Колотухина, некоторая неловкость, когда он оставался с девочкой наедине, мешала сосредоточиться, но отказаться от общения с Киоко Николай Геннадьевич не мог, поскольку девочка действительно очень помогала ему с учебой, и оценки Савады улучшились, хоть пока и незначительно. Однажды в воскресенье, когда жаркое полуденное солнце касалось лучами крыш домов, Николай Геннадьевич решил прогуляться. Нана поддержала это желание, сказав, что Тсуна действительно очень мало бывает на свежем воздухе. Натянув на себя футболку и джинсы, затянув потуже шнурки на кроссовках и мысленно усмехнувшись тому, как все-таки непривычно носить такую одежду, мальчик вышел из дома. Благодаря воспоминаниям Тсуны, райончик был, хоть и частично, но все же теперь знакомым Николаю Геннадьевичу, поэтому заблудиться он не боялся. Да и старые навыки и природная наблюдательность позволяли Колотухину хорошо ориентироваться на местности. Неторопливо шагая по улице и думая о чем-то своем, мальчик смотрел по сторонам, разглядывая местность и людей, как вдруг взгляд его наткнулся на высокого парня, который во все глаза пялился на Саваду, замерев на месте. Приглядевшись, Колотухин заметил, что паренька потряхивает, и казалось, будто его сейчас прохватит Кондратий, таким встревоженным он выглядел. Николай Геннадьевич, подумав, что, может быть, у человека не все в порядке со здоровьем, шагнул вперед, но незнакомец тут же дернулся и, сделав два шага назад, жалобно выдавил: - Не подходи! И тут Колотухин подумал о том, что это лицо ему знакомо, но он никак не мог вспомнить имени этого молодого человека. - Простите, что? - вежливо осведомился мальчик, снова сделав пару шагов, и оторопело остановился. Парень перед ним рухнул на колени и, заливаясь слезами, стал невнятно что-то бормотать. Николай Геннадьевич разобрал только отдельные фразы: - Я не хотел... ты сам... убивать... не думал... только деньги... "Сумасшедший, что ли?" - подумал Колотухин. Парень, закрыв лицо руками, продолжал плакать. Резкая боль пронзила голову Николая Геннадьевича. Словно кадры киноленты, перед глазами начали стремительно мелькать картинки: злобное лицо этого самого незнакомца, трое ухмыляющихся дружков за его спиной, рука в кармане куртки Савады, а потом тот же парень, рычащий от ярости, снова и снова пинает Тсуну ногами, а затем - темнота. "Ага-а-а... - дошло до Колотухина. - Значит, вот как мальчонка помер. Ну хорошо, сейчас я устрою кое-кому Курскую Дугу...". - Эй, ты, - строго произнес Савада, - поднимайся! Минагучи резко перестал всхлипывать и, отняв ладони от лица, робко посмотрел на мальчика. - Встать! - скомандовал Колотухин, и Кано поднялся с такой скоростью, что, казалось, сейчас потеряет штаны от поспешности. - Т-ты пришел на землю, чтобы покарать меня? - заикаясь, спросил парень. Николай Геннадьевич сделал каменное лицо и заговорил, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более повелительнее и ниже: - Слушай меня внимательно, делай все, как я скажу, и тогда, может быть, я пощажу тебя. С этого дня ты будешь вести законопослушный образ жизни и станешь примерным гражданином своей страны. Ты не будешь красть, не будешь оскорблять и избивать людей, начнешь с уважением относиться к старикам и будешь тише воды, ниже травы. А если ты нарушишь мои условия, я заберу тебя с собой. Будь уверен, мне все станет известно. Я буду наблюдать за тобой день и ночь, даже когда ты не будешь меня видеть. Ты понял? Кано опять захлюпал носом, его нижняя губа затряслась, и он почти прошептал: - Д-да, дух, я понял... Савада поднял голову чуть повыше и твердо произнес: - А теперь иди домой и помоги своей матери. И пока не перешагнешь порога - не оборачивайся назад, иначе Преисподняя поглотит тебя! Минагучи тихонько взвизгнул и, повернувшись спиной к мальчику, чуть ли не бегом припустился между домов. Когда Кано скрылся из вида, Колотухин, не удержавшись, громко расхохотался. - Не по-партийному, но зато эффективно. Настроение Николая Геннадьевича существенно поднялось, и до самого вечера на лице прогуливающегося мальчика красовалась широкая улыбка. *** - Сына! Крепкие мужские руки сжали Саваду так, что, кажется, захрустели косточки. Николай Геннадьевич попытался вырваться из внезапного захвата и, немного отстранившись, взглянул в лицо того, кому принадлежали эти "тиски". Мужчина со светлыми волосами, в майке-"алкоголичке" и широких штанах, с трехдневной щетиной на лице радостно скалился, разглядывая мальчика. "Неужели это мой новый папа?" - подумал Колотухин, и память подтвердила это. Многозначительно покашляв, мальчик добился того, что его опустили на землю. - Ух, как вырос! - удовлетворенно заметил Иемицу, хлопнув сына по плечу. Нана, стоявшая чуть позади мужчины, тихонько посмеивалась. - Мужик растет! - Ты... вернулся? - неуверенно поинтересовался Николай Геннадьевич. Иемицу увалился на диван, закинув ноги на подлокотник и, прикрыв глаза, лениво, словно большой кот, потянулся. - Отпуск дали, - коротко бросил он. "Интере-е-е-есно", - подумал Колотухин. - Надолго? - Пока не надоем, - хохотнул Иемицу. "А вы что, даже чаю не попьете?" - вспомнил Николай Геннадьевич старый анекдот и хмыкнул. - Нана, лапушка моя, есть хочу, что загрыз бы первого встречного на улице! - отец открыл один глаз и посмотрел на жену. Женщина с улыбкой кивнула и тотчас скрылась на кухне. - Ну что, сынок, вот папка и дома! - обратился мужчина к мальчику. - Рад? - Конечно, - соврал Колотухин, фальшиво улыбнувшись. Он не был уверен в том, что Иемицу ему нравится. И вроде бы добродушный на вид, ничего плохого, но эта его суетливость несколько раздражала. Наверное, отголоски прошлой старости Николая Геннадьевича заставляли больше ценить тишину и спокойствие. А тут такой шумный папаша. Но с выводами Колотухин решил не спешить, пока не узнает своего новоиспеченного "папу" получше. - О! Я ж тебе привез кой-чего! - Иемицу резко подскочил на диване, приняв сидячее положение. - Сейчас принесу! Быстро поднявшись на второй этаж, мужчина скрылся за дверью, ведущей в родительскую спальню. Послышалась возня, даже легкий стук, как будто что-то свалилось на пол. Затем, распахнув дверь, Иемицу спустился вниз, пряча что-то за спиной. Краем глаза Николай Геннадьевич успел заметить лежащий в комнате большой чемодан. Среди вороха вещей спутавшихся в непонятный клубок, как-то выделялся... строгий костюм? "Зачем шахтеру такая одежда?". Это было очень подозрительно. - Ну что, готов? Колотухин молча кивнул. - Закрывай глаза, - отец довольно прикусил губу, и выглядело это так, будто подарок дарят ему, а не он. Николай Геннадьевич покорно сомкнул веки. "Вот же ураган...". - Открывай! Та-дам! Перед носом у Савады-младшего возникло что-то белое. - И... что это? - тупо спросил мальчик. Лицо мужчины вытянулось. - Как это что? Кимоно! Мы будем заниматься каратэ! - отец улыбнулся так, словно день рождения и новый год наступили одновременно и именно в этот момент. "Какой у меня веселый папка, однако..." - недовольно подумал Николай Геннадьевич, хотя все же сумел, пусть и криво, но все же улыбнуться. - Круто? - докапывался Иемицу. - Ага... - ответил Колотухин. - Йе-е-е! - взмахнул кулаком в воздухе Савада-старший. - Прям завтра и начнем! "Вот тебе, матушка, и Юрьев день...". *** На следующее утро, отправившись в школу, Николай Геннадьевич первым делом после того, как выложил тетрадь и учебники на парту, решил разыскать Хибари. Это было несложно, поскольку, как заметил Колотухин, если Кёи нет в коридорах, это почти наверняка означает, что он торчит на крыше. Отчасти Николай Геннадьевич его понимал - это было самое спокойное место, где можно было отвлечься от суеты вокруг и просто подумать в тишине. Поднявшись, Савада действительно сразу увидел Хибари. Тот стоял у края, глядя вниз на бродящих по двору учеников. Легкий прищур глаз делал Кёю похожим на орла, который смотрит с вершины горы на простирающиеся вокруг луга, выискивая зоркими глазами потенциальную добычу. Слух у Хибари, похоже, тоже был отменный, потому как несмотря на то, что поднялся Колотухин довольно тихо, мальчик тут же обернулся. - Ученикам запрещено подниматься на крышу без сопровождения взрослых, - сказал Кёя. Лицо его при этом не выражало ничего. - Ты тоже ученик, - парировал Николай Геннадьевич. Хибари проигнорировал это замечание и снова отвернулся, бросив из-за спины: - Или говори, зачем пришел, или уходи. Колотухин снова невольно улыбнулся, а затем сказал: - Я подумал над твоим предложением. Я хочу вступить в Дисциплинарный Комитет.