После того случая в женском туалете Молли и Джим не сразу стали друзьями, что, в общем, и не удивительно, учитывая то, что учились они в разных классах и отличались друг от друга настолько, что это, казалось, уничтожало все шансы на дальнейшее общение. Молли – запуганная девочка, которую гнобят каждый божий день и втаптывают ее самооценку в землю. Джим - странный тип, один взгляд которого может как очаровать, так и запугать до потери речи. Он, казалось, мог общаться со всеми, без труда завоевывая доверие и любовь, и одновременно был один, не подпуская никого ближе, чем на расстояние вытянутой руки.
Но Молли всё равно предпочитала считать его своим другом, даже если он таковым не являлся, потому что те редкие реплики, которыми они обменивались время от времени, были единственным общением, которым ей приходилось довольствоваться, если, конечно, не считать так и не прекратившиеся издевательства. Джим в них не участвовал, но частенько становился свидетелем, и Молли взглядом умоляла его о помощи или хотя бы о попытке за нее заступиться. Он же лишь смотрел на нее внимательно, почти строго, засунув руки в карманы и неизменно жуя жвачку, и чем сильнее над ней издевались, тем строже он казался, будто осуждал ее за что-то. Это было больнее всего – и Молли не могла понять, трусость это, черствость или он лишь один из тех, кто получает удовольствие от унижения того, кто оказался слабее. Но девочка обладала той редкой и такой полезной способностью стирать свои обиды подчистую, а точнее, прятать их куда-то в самую глубину души, и продолжать смотреть вперед.
- Ты не умеешь злиться. Мне тебя почти жаль, - сказал он однажды, когда они прогуливались по школьному двору, - Когда-нибудь всё то, что накопилось в твоем очаровательном сердечке, взорвется и разнесет тебя и всех, кто тебя окружает, на мелкие кровавые кусочки. Ох, как бы я хотел оказаться поблизости и понаблюдать. Люблю, знаешь ли, взрывы. Сомневаюсь, что есть на свете что-то прекраснее.
Молли нахмурилась, как обычно это бывало, стоило Джиму выдать нечто подобное, и промолчала. Он частенько говорил подобное, словно получая удовольствие от своей критики в ее адрес. Он делал замечания по поводу того, как она одевается, что говорит, ест, пьет. Он выражал своё недовольство ее походкой и тем, как она скрещивает руки на груди, создавая себе иллюзию защиты. Да, больше всего он не любил в ней ее зажатость и трусость, особенно, когда она боялась не его, а других людей.
- Учись трансформировать свой страх в злость. Ты не похожа на них, ты другая, так что придется выбирать. Либо сливаться с толпой, либо заставлять их тебя бояться, - он критично оглядывал ее снизу вверх, морщась от вида ее убогой кофточки и потертых брюк, - Но ты слишком неуклюжая, чтобы получалось первое и слишком зажатая, чтобы позволить себе второе. Бедная моя мышка, какая же ты никчемная. Настолько жалкая, что это почти очаровательно.
Он говорил это, мягко и растягивая слова, а Молли не знала, как реагировать на эти сладкие оскорбления, и окончательно запутывалась. Казалось, Джим постоянно что-то от нее хотел, ожидал, а она этих ожиданий не оправдывала, но возможно ли угодить человеку, который требует невозможного – переступить через себя, вырвать из сердца кровоточащую злость и бросить ее в лицо тех, кого она должна ненавидеть. Разве это возможно? Неужели он допускает хоть на секунду, что она в силах так поступить? Нет. Не ради него и не ради себя.
Влюбилась она в Джима не сразу, первое время не позволяя чувствам брать над собой верх и прекрасно осознавая, что он никогда не ответит ей взаимностью, даже если она сделает над собой усилие и станет той, кем он хочет ее видеть. Но, как это часто бывает с девочками ее возраста, положения и внутреннего желания быть любимой, она всё-таки отдалась пленительным объятьям собственных безответных чувств.
Сегодня Молли Хупер исполнилось 17, но об ее дне рождения, разумеется, никто не помнит. Она рада, ведь в противном случае рискует стать центром внимания, а для нее это опасно и означает лишь одно. Хотя нужно отдать должное ее терпеливости и стойкости – со временем издевательства и насмешки поутихли и превратились в холодное безразличие, и девушка была рада наконец-то погрузиться в относительное спокойствие. Конечно, частенько проскальзывали шуточки, остроумные и не очень, по поводу ее прически, одежды, поведения, а порой даже имени, но она давно научилась не принимать это близко к сердцу. Всё это мелочи по сравнению с тем, что творилось в младших классах. Ей порой казалось, что всему виной был Джим, общение с которым хоть и немного, но принесло ей уважение со стороны одноклассников. Они знали, что этот очаровательный ирландец крайне привередлив и избирателен в общении, и тот факт, что такая серая моль, как невзрачная Хупер, заинтересовала его, заставляла их порой сдерживать обидные замечания. По крайней мере, в его присутствии. И за это Молли бесконечно благодарна Джиму.
И этот человек, один единственный в этой чертовой школе, вселяет в нее сладостное волнение, заставляющее ее сердечко трепетать и ныть в предчувствии чего-то особенного. И теперь, когда он смотрит на нее сверху вниз, его губы растягиваются в улыбке, похожей на оскал, и Молли почему-то становится страшно.
- Я приготовил тебе сюрприз. Но тебе придется подождать до вечера, - он задумчиво рассматривает ее и усмехается, - О, тебе понравится, моя милая, ты будешь в восторге, я уверен.
Молли кажется, что уроки длятся целую вечность, и волнение, терзающее ее изнутри, она почему-то не может назвать приятным – скорее, оно похоже на тревожное затишье перед бурей, которая непременно настанет. Она вспоминает оскал Джима, который при всем желании нельзя принять за искреннюю улыбку, и это заставляет ее замирать от ужаса.
Поздно вечером, после того, как все поздравления от родни услышаны, а ненужные подарки подарены и тут же забыты, она находит на пороге двери конверт. Аккуратным почерком, который нельзя спутать ни с каким другим, выведена надпись.
Включи новости.
Забыв о том, как дышать, Молли слушает, как холодный голос сообщает о том, что сегодня днем погибла молодая семнадцатилетняя девушка по имени Элизабет Рэймонд. Ее задушили, после чего состригли часть волос. Жертва найдена у порога собственного дома, куда она возвращалась после школы.
Дальше Молли уже не слушает. Та самая девочка, которая когда-то обкорнала ее волосы на уроке истории, являющаяся ее главным кошмаром все эти годы. С ее белокурыми локонами и пухлыми алыми губами. С ее идеальным носиком и ослепительной улыбкой. Такая невозможно красивая и жестокая, она была мертва. Молли зажала рот рукой и зажмурила глаза, позволив ужасу впитаться, овладеть ею, сжать ее горло ледяными, как у мертвеца, пальцами. Боже, что она наделала?
Почему-то Молли тут же начинает винить именно себя, ведь если бы не она, то Джиму и не пришло бы в голову причинять ей вред.
Она слышит, как под дверь вновь просовывают листок бумаги, и она спешит, чтобы ее отпереть, но ее встречает лишь холодный ночной ветер. Она берет в руки записку и читает, глотая слезы.
С днем рождения, Мышка.
С любовью, Джим.
