H loves J

Сколотый кафель вокруг. Плесень и застарелый запах хлорки. И ещё, конечно, кровь. Много крови. Так много, что Харли боится потерять сознание. Она лежит на дне старой потрескавшейся ванны, дрожит от холода и наблюдает, как кровь течет по её бледным ногам. Лучшее сочетание — красное на белом. Только сейчас оно отвратительно до тошноты. Харли подавляет всхлип. Ей больно. Крик застрял в горле, но она молчит. Если Джей услышит, будет только хуже. Так ведь? Именно так, - отвечает она самой себе. Харли знает, что ей нужно вытереть слезы, нарисовать на лице улыбку, срочно вновь превратиться в беззаботную, веселую и легкую подружку злого гения. Нужно нацепить маску и не снимать, притвориться, что все хорошо, просто чудесно. Но она не знает, как. Не понимает, как она может быть такой же, как прежде. Зачем ей это? Она никогда не хотела этого. Харли вообще не из сентиментальных. Может, где-то немного романтичная, может, даже чуточку плаксивая, играет в дурочку порой. Но ведь со всеми бывает. Не на постоянной основе, так, плохое настроение, встала с утра не с той ноги. Харли реалистка, она знает, что её жизнь не идеальна, не вяжется с картинками из журналов. Но от этого не легче. Этим не вытравишь комок из горла, не забьешь боль так глубоко, чтобы никто не увидел. Даже если очень сильно постараться. - Эй, долго ещё? - слышит она недовольный голос сквозь шум воды. Харли прочищает горло, несколько секунд безуспешно тренирует улыбку, радостно щебечет: - Ещё минутку, пирожок. Уже выхожу! - получается мерзко и не по-настоящему. Но этого пока что достаточно. Джокер ничего не отвечает. Харли с трудом встает на ноги, цепляется не слушающимися пальцами за треснутый кафель. Отдергивает руку. Мертвецки холодно. Встает под душ, смывает с бедер потеки крови. Дрожит, плачет, бьется секунд тридцать в беззвучной истерике. Вытирает слезы, оборачивается полотенцем. Кровь продолжает течь, но Харли не обращает внимания. Она ничего не может с этим сделать. Расчесывает волосы у зеркала, снова нацепляет бездумную пустую улыбку и распахивает дверь. Джей протискивается мимо неё в ванную, бросает через плечо хлесткий упрек: «Долго». Харли лишь пожимает плечами, нервно передергивает, кутается в полотенце и в полной тишине ложится в кровать. Она чувствует слабость, ужасную усталость, отупление какое-то. Хорошо. Лучше, чем боль. Лучше, чем истерика и слезы ручьем. Она оставит это на потом, когда ей не нужно будет играть свою роль. А пока она будет надеяться, что он выйдет из душа в плохом настроении, ляжет в кровать и просто повернется к ней спиной. Харли лежит на своей половине кровати, глаза закрыты, дыхание мерное. Он должен поверить, что она всего-навсего уснула, не дождалась его. Харли слышит, как дверь открывается, как он идет босыми ногами по старым половицам, почти неслышно, крадучись. Но она знает, что он здесь. Его выдает запах мыла и воды, сама поступь выдает. У него хорошее настроение. Черт бы все подрал. Кровать проседает. Джокер ложится рядом. Харли не двигается, лежит так тихо, словно её нет в комнате. Она чувствует запах табака. Он курит в постели. Заложив руки за голову, пускает в воздух колечки дыма. Она часто наблюдает эту картину сквозь полуприкрытые веки. Но только не сегодня. - Какой ближайший путь к сердцу мужчины? - спрашивает Джокер. Ухмыляется, - понимает Харли, но молчит. Она любит его шутки, но только не сегодня, пожалуйста, только не сегодня. Джокер ждет, но она не отвечает. Минуты тянутся мучительно долго. - Через грудь острым ножом, - наконец, констатирует он. - Харли? - спрашивает. Харли не двигается. Она все ещё верит, что если будет лежать тихо, как труп, то он отстанет от неё, оставит её в покое хотя бы до утра. Кровь течет по ногам. Харли чувствует, но ей все равно. Она не может ничего с этим сделать. Ещё одна дыра, ещё одна рана. Затянется, как на собаке. Ей не привыкать. Главное, чтобы он её не трогал, дал ей хоть немного времени для себя. Харли знает, что это невозможно, но лучшего сейчас она не может ему предложить. Слишком мало сил. - Эй, это же смешно! - он придвигается ближе, разворачивает её одной рукой к себе и внезапно замирает. Харли знает, что выглядит паршиво, что лицо у неё бледное, а губы бесцветные, что на щеках засохли слезы. Она открывает глаза, улыбается натянуто, смотрит на Джея. Он смыл грим. Его лицо серое в ночной мгле, обычное, мокрые волосы падают по бокам, между губ застыла почти истлевшая сигарета. - Что не так? - яростно выдает он, сплевывает непотушенную сигарету, хватает Харли за волосы, подминает своим телом к простыням. - Все так, пирожок, - обессиленно выдает Харли, пряча глаза, из них снова текут слезы. Ерзает под ним. Склизко и противно. Но она уже ничего не может поделать. На щеках удушливое красное. Ей стыдно. Джокер смотрит на неё пристально и как-то совсем неправильно. Он хватает край одеяла и хочет отдернуть. Харли хватается за другой край и держит. - Джек, - прочищает она горло, - прошу тебя, не надо. - Джокер замирает, смотрит в её глаза пристально и слишком долго. Она никогда не называет его настоящим именем. Потому что его не существует, оно — атавизм, оно никому не нужно. Но сегодня она нарушает собственное правило. Он рвет с неё простыни с остервенением. Раскрывает её, оголяет нервы, выцарапывает из скорлупы. Харли зажмуривается. Она ненавидит себя. Грудная клетка болит, дышать тяжело. Ребра ещё долго не срастутся. Неважно. За ними ведь пустота. Синяки и ссадины на руках и ногах — так, мелочи. Крови много, яркое даже в ночной темноте пятно расползается по простыням, пугает своей реальностью. Харли открывает глаза. Смотрит на Джея. Он глядит только на кровь. Прикасается ладонью, растирает между пальцев, отдергивает руку. Не прикасается к Харли, садится напротив и пялится на неё, не моргает. Глаза черные, страшные. С гримом было бы проще. Без него Харли боится посмотреть на него в ответ. - Как долго? - спрашивает он, прочистив горло. Голос вкрадчивый, тихий. Нет эмоций. Есть только вопрос. - Два или три месяца, - говорит она, не в силах поднять на него взгляд. Смотрит на свои ноги все в крови, на дрожащие ладони, на тлеющую прожигающую простыни сигарету. Только не на него. Он ничего не говорит. Харли встает с постели, на негнущихся ногах идет снова в ванну, захватив с собой окровавленные простыни, садится прямо на пол и плачет. Не может остановиться. Онемение, накрывшее её с головой, проходит. Так чертовски больно. Болит все — руки и ноги, грудная клетка, голова. Но больше живот. Словно через дыру между ног ей вытащили сердце. И это так глупо, так неправильно, словно она сама не своя. И ненависть, черная ненависть клубится вокруг неё. И это несправедливо. Убивать. Крошить. Выть. Плакать. Хочется умереть. Нет никаких сил. Все эмоции перелились со слезами через край. Перед глазами бегут цветные пятна. Боль тупая. Кровь красная. А бездна отчаяния черная. Харли соскальзывает в неё. Харли приходит в себя в постели. Простыни свежие. Пахнут порошком и хлоркой. Голова тяжелая. Чугунная. Между ног сухо и пусто. Рука Джея обвивает её. Надежность. Защита. Все хорошо. Только все очень и очень плохо. Харли всхлипывает. - Не надо, - шелестит его голос. Она чувствует на своей лопатке его губы. - Не надо, - повторяет он.