H loves J

*** «Слепой час» - это время, когда отключают камеры. С четырех до пяти утра. Харли не знает, что в это время делает служба безопасности Аркхэма, но зато знает, что делают охранники. Они приходят к ней. По двое. Иногда даже по трое. Это их маленький секрет. Харли ждет каждую ночь. Она привыкла. Наверное. Если к такому можно привыкнуть, конечно же. Ненавидит этот час и ждет его. Чтобы поскорее закончился. Чтобы она снова могла жить. Беззаботно, радостно, почти счастливо. Жить и ждать, когда на прогулке по внутреннему двору увидит Джея. Может быть. Его держат в одиночке, на другом этаже. Ему не положено прогулок. Особо опасный потому что. Но Харли все равно ждет, что сможет увидеть его. Надежда ведь умирает последней. Она не хочет жаловаться. Нет, это было бы слишком глупо. Она лишь хочет посмотреть на него, возможно, прикоснуться пальцами к его пальцам. Этого было бы достаточно для того, чтобы «слепой час» не казался невыносимым. Пыткой. Харли ждет и боится, что однажды он все-таки узнает, что именно делают охранники с ней во время «слепого часа». По сравнению с ними Джей нежный возлюбленный, романтик до мозга костей. Но если он узнает, Аркхэм утонет в крови. Потому что то, что принадлежит Джокеру, нельзя трогать никому. Отчасти поэтому Харли и молчит. Не рассказывает ни врачам, ни сокамерникам. А ещё потому, что ей ужасно страшно за Джея. И стыдно. И мерзко. Как если бы у неё в боку вечно торчал нож. И не вынуть. Они сидят в Аркхэме несколько месяцев. Так долго, что Харли потеряла счет дням. Джей не торопится выбираться. Харли не знает, почему. То ли ему просто лень, то ли вообще не волнует. А может, он просто ищет подходящих головорезов для жизни за стеной. Джей ведь часто рекрутирует молодняк именно в Аркхэме. Чем безумней ватага, чем злее на весь мир, тем лучше. На часах три утра. Один час до слепого. Так мало. Харли опирается спиной на мягкую стену. Руки скручены сзади смирительной рубашкой, ноги согнуты в коленях. Она сидит неподвижно, смотрит прямо перед собой в пустоту. Она бы считала овец, если бы могла заснуть. Но в голове слишком много мыслей. Обо всем на свете. И чуточку больше. Думать в тишине приятно. Мысли помогают ей не сойти с ума. Дурацкий каламбур. Наверное, помогают не стать ещё безумней. В Аркхэме это легко. Харли не умеет следить за временем. Это сложно, когда у тебя нет часов, а твоя камера без окон и дневного света. Можно только догадываться, сколько времени на самом деле. Но Харли не ошибается. Почти что слепой. Харли чувствует нутром, как её время истекает, истончается, превращается в ничто. Большое, просто огромное ничто. В коридоре бухают сапоги. Харли напрягается, живот скручивает узлом. Вот сейчас. Дверь её камеры открывается. Беззвучно, так, словно призраки вползли в комнату, ночные кошмары. Харли криво улыбается. Всегда так делает. Проще проглотить комок в горле. Сегодня их двое. Средних лет и совсем молодой, юнец. Его голубые глаза широко распахнуты, большие и невинные. Это его первый раз, может, даже самый первый день. Харли ухмыляется, знающе и пошло. Лишь бы не показать им, как ей на самом деле страшно. Тошно. Мерзко. Хочется кричать и молотить руками все вокруг — до кровавой каши. Но её руки связаны за спиной. - Это, Эдди, наша гордость и радость — Харли Квинн, - говорит старший, причмокивая губами. Губы у него толстые и влажные. Харли кривится совсем чуть-чуть. Она отлично знает этого охранника. Отвратительный. Жестокий. Злорадный. - К..квинн? - переспрашивает напуганный Эдди. Он знает, кто она такая. Хорошо. Добавляет перчинку в их отношения. Изюминку тому, что сейчас произойдет. - Да не бойся ты так, - рука старшего опускается младшему на плечо, - её отморозок сидит так далеко и так крепко скручен, что не помешает нам. Да и Харли ему не расскажет, правда ведь, детка? Харли лишь бездумно кивает головой. Не расскажет, ей некуда деваться. Слишком мерзко. Слишком не по нутру ей все это. И совестно до слез. Потаскуха она, верно говорили однокурсники. - Я знал, что тебе можно доверять, - ухмыляется старший, присаживается рядом с Харли на корточки, кладет ладонь на её колено. Харли отворачивается, задыхается от беззвучных слез. Она не в силах справиться с собой, не может привыкнуть к этому кошмару. Черт все раздери. - Хорошая девочка, славная, - старший гладит Харли по волосам, словно собаку. Она хочет отдернуться, но не может — сидит спиной к мягкому и терпит это издевательство. Младший присаживается рядом, глядит на Харли во все глаза. Она сносит его взгляд, на этот раз не отворачивает. Может, хоть он её пожалеет, будет хоть чуточку нежным. Вряд ли. Скорее единороги проскачут по коридорам Аркхэма, чем охрана будет снисходительна к пациентам. Таков закон. Они — пастыри, а такие как Харли, - звери. И обращаться с ними можно только как с животными, себе в угоду, для собственной выгоды или радости. Так её. Ату. Старший хватает Харли за ноги, стаскивает с неё одним рывком штаны и белье. Она закрывает глаза. Может, если стиснуть зубы, прикусить язык, удастся не кричать, удастся хоть на секунду представить, что рядом с ней Джей. Безумная. Младший несмело прикасается к её бедру. Харли открывает глаза, вдруг улыбается призывно, скалит зубы. Была не была. *** Харли просыпается рано. Во рту металлический привкус крови. Синяк расплывается на все лицо. Кажется, не хватает одного зуба. Она точно не знает. Проводит языком по нёбу, не может правильно сосчитать. Ночка выдалась жаркой. Плюс синяки и ссадины у неё, минус ухо у младшего охранника. Так, кто же в выигрыше? Харли знает, что выглядит ужасно. Между ног болит. Лицо болит. Ребра болят. Всё болит. Пожалуй, она никогда и не с кем не чувствовала себя вот так. Не шлюхой, что вы. Куском мяса на разделочном столе. Бифштексом, наполовину хорошо прожаренным. Наполовину с кровью. Плохая шутка. Но какая есть. Харли поднимается на ноги, чуток качается. Доброе утро, мир! Днем её выводят вместе с остальными на прогулку. Она смотрит на свое отражение в лужах после дождя и даже не удивляется. Цвет кожи синюшный, волосы свалялись паклей, а губы такие красные, манящие — все в трещинах и крови. Харли идет по кругу, не останавливается. Небо серое, блеклое и скучное, затянутое тучами. Того и гляди начнет моросить. Но это лучше, чем ничего. Лучше, чем затхлый запах лекарств и транквилизаторов. Запах разложения и ужаса. Добро пожаловать в Аркхэм, детки. Здесь вы снова станете нормальными. Когда Харли делает шестнадцатый круг по двору, её взгляд внезапно останавливается на открывающихся дверях. Она не верит своим глазам. Джей стоит в кольце охраны. Их много, пастырей, семь или восемь человек. Харли икает от ужаса, опускает голову низко-низко. Мечты становятся явью. Кошмары тоже. Если очень сильно захотеть. Харли поворачивается к Джею спиной. Он не должен видеть её такой. Некрасиво. И ещё глупо, конечно же. Скрещивает руки на груди, стоит, плечи нервно дергаются. Понимает, что слишком поздно. Но сделать уже ничего нельзя. Закрывает глаза. Только бы не забили до смерти, только бы не покалечили больше, чем есть. Она слышит, что он матерится и сопротивляется, чувствует, как её хватают в охапку, скручивают руки за спиной, колют в вену лекарство. В небытии лучше, чем вот так. Последнее, что она слышит, - лязг оружия, крики и вой. Спи моя радость, усни, - шепчет себе самой Харли. Горячечный бред. Безумие. Все не будет хорошо. Харли просыпается в ночной мгле. Тело болит ещё пуще прежнего. Каждый мускул, каждая мышца — эпицентр боли и страдания. Харли улыбается самой себе. Может, сегодня для неё не будет «слепого часа»? Может, пастыри её пожалеют? В голове колется шальная мысль о Джее. Хоть бы ему повезло. Хоть бы с ним все было в порядке. Вот, почему эмоции в Аркхэме — это лишнее. Вот, почему нельзя рассказывать о ночных кошмарах. Время идет, неумолимо и беспощадно приближает её к часу расплаты. Будет больно, будет кроваво, - она знает. Сегодня ей отомстят сполна. Молодой вернется. Они ведь всегда возвращаются. Он не первый и не последний. Ключ нервно звякает в замочной скважине. Ручка двери поворачивается. Харли закрывает глаза. Жмурится на свет, проникший в камеру из коридора. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Считает она про себя. Сейчас её найдут. И будет больно. На пол что-то падает, с глухим звуком, с легким стоном. Что-то тяжелое и мешковатое. Харли задыхается. Только труп падает с таким звуком. Удивительно приятным, ласкающим слух. Заставляющим сердце биться быстрее. Харли распахивает глаза. Руки Джея по локоть в крови. Подрагивают. Улыбка вырезана на лице волчьим оскалом. Но он не радуется. Харли знает, что в этой улыбке нет ничего человеческого, счастливого, все эмоции, кроме одной из неё выкачаны. Ненависть. Харли смотрит на молодого охранника прямо перед собой. Его щеки разрезаны, мясо и кожа свисают лоскутами со скул. Привычное зрелище. Но есть в нем что-то необычное, не такое, как всегда. Харли окидывает взглядом Эдди. Забинтованное ухо, синее лицо, улыбка на пол лица. Сломанные кости. Почерневшая плоть. Все, как и всегда. Харли смотрит внимательнее. И вдруг понимает, что не так. Его член искромсан, отрезан под корень, кровь пропитала форменные брюки так сильно, что из синих они превратились в черные. Харли смотрит на Джея. Джей смотрит на Харли. - Доброе утро, детка, - хрипло напевает он, ухмыляется от уха до уха. Харли улыбается в ответ. На сердце так легко. «Слепой час» закончился.