H loves J

Харли знает, что ей чуть больше двадцати пяти. Всегда так было. И год назад, и два. На самом деле, она не помнит точно. Безумие вытеснило из головы всю лишнюю информацию, выдавило память о мелочах. Перед глазами всполохи золотого и черного, в голове шепот и голоса. Харли не помнит, какого цвета были волосы её матери, как звали её первую учительницу, и кто пошил ей платье на выпускной. Несущественно, неважно. Кривые линии совсем из другой жизни. Харли не уверена, сколько лет Джею. Размышляет. Точно больше тридцати, но меньше сорока. День рождения дурацкий праздник, ещё одна отметка кольцом на дереве. Бессмысленный день, в который все поздравляют тебя с тем, что ты стала старше. Для чего? Чтобы подчеркнуть уродство и безысходность старости? Харли ненавидит свой день рождения, но обожает Джея. Она не знает, когда он, но каждый год в один и тот же день встает на заре и готовит шикарный завтрак, выглядит безупречно, одевается так, как ему нравится, пахнет так, как ему нравится, даже принимает брань и удары, как ему нравится. Идеальный день для идеального мужчины. Харли многое забыла, но день рождения Джея не забывает. Отсчитывать его годы приятно. Это значит, что он все ещё жив. Стал старше, углы острее, рука тверже, а улыбки на лице людей ярче и счастливей. Хороший день. Харли всегда знает, что подарить Джокеру. Он любит оружие — ножи и пистолеты, любит яды и химикаты, все то, что позволяет добавить чуть-чуть смеха. Каждый год она дарит ему то, что идет в дело, то, что он сможет использовать — воткнуть, провернуть, распотрошить, нашпиговать свинцом и выпустить кровь. Она не знает, радуется ли он её дарам, но всегда хмыкает и принимает. Будто так уж заведено, приходится. Харли же несмело улыбается, заливается румянцем, когда он гладит её по волосам и целует в щеку. Ничего нет лучше его глаз, загорающихся жестоким бесчеловечным огоньком. Но в этом году Харли решает изменить ход вещей. Сама не знает, зачем. Захотелось, а желаниям нужно потакать, иначе к чему все это? Такая жизнь. Ради него, само собой. Но ведь ещё и ради того, чтобы делать то, что ей нравится. То, что, может, и ему понравится. Поверхность металлическая, прохладная и гладкая. Неправильно. Харли относит к гравировщику, смотрит на безделицу совсем иными глазами. Теперь подойдет. Она кладет подарок на шелковую подушку, упаковывает лентами и цветной бумагой. Ему должно понравиться, она же старалась. Его день рождения не первое апреля. Он бы и хотел, если уж играть в эти дурацкие игры. Нет, это было бы слишком просто и совсем не смешно. Его день рождения — двадцать девятое февраля. Джокер шутку оценил, поставил синим и красным пять из пяти за находчивость. И Харли дала слабину — разрешила начинать пир на день раньше. Но в этот год все по правилам. Високосный он ведь совсем другой, на целых двадцать четыре часа длиннее. Всякое может случиться. Харли встает раньше обычного, втискивает тело в узкую юбку-карандаш, заправляет белую блузку, делает пучок и нацепляет очки. Губы подведены красной помадой, ресницы длинные и пушистые. Она чувствует себя неуютно, но раз уж такое дело, она готова потерпеть. Харли стряпает на кухне, варит кофе в высокой турке. Подарок уже ждет именинника на столе. Ноги Харли подкашиваются на высоком каблуке, но она не сдается, переминается с ноги на ногу, старается облегчить давление на стопу. Красные шпильки он любит, только никому нельзя говорить. Иначе красной станет рубашка. Это их маленький секрет. Джей подкрадывается сзади. - Привет, - шепчет на ухо тихо и хрипло со сна. Харли чуть не подпрыгивает, еле удерживается на своих каблуках. По спине пробегает дрожь. - Ну, не будь такой серьезной! - добавляет Джокер, и Харли ежится. У него дурное настроение. Джокер ухмыляется от уха до уха, по традиции занимает своё место за столом. Харли суетится, накладывает еду, наливает кофе. Оглаживает юбку, расстегивает пуговицу на блузке. Все бесполезно — он угрюм и рассеян. - С днем рождения, пирожок, - Харли несмело придвигает к нему коробку с лентой. - Открой подарок. - Это её последний шанс оправдать этот день, сделать Джея чуть более счастливым хотя бы сегодня. - Подарок... - тянет Джокер, на его лице расцветает кровавым цветком чудовищная улыбка. - Неужели это мне, тыковка? - притворно сетует он. Харли все больше и больше подбирается. Он не рад. Он в ярости. Джокер вспарывает ленты ножом, распахивает крышку и замирает. Смотрит на карманные часы на белом шелке, хмурится, дотрагивается пальцами, вертит в руках. Харли молится лишь о том, чтобы он не увидел гравировку. Она уже давно все поняла — дурацкая идея, глупая. Лучше бы бабочку наколола на стекло. - Что за дрянь?! - вопрошает он, оскалившись на Харли. Она жмется к кухонному столу, оглаживает морщинящую материю юбки. Дрожит, слова застряли в горле. Обидно и как-то не по себе. - Я спрашиваю, что это такое? - Джокер понижает голос до вкрадчивого шепота. - Когда я спрашиваю, ты что должна делать? - добавляет он беспощадно. - Это моего отца, - отвечает Харли, как он и просит. Подбородок задран вверх, колени трясутся, а губы все искусаны, красная помада размазалась. Дешевка она, дура. Как можно так сильно любить человека, чтобы ненавидеть в нем все, даже эту самую любовь? - Подумала, что.... -Харли силится не заплакать, силится не быть тем, кто она есть, безумной девчонкой во взрослом наряде, влюбленной в клоуна, в его острые как тупой нож шутки. По венам. Правильно. Чтобы неповадно было, - подумала, что тебе понравится. Джокер усмехается. Улыбается так широко, что даже шрамов не видно. Он залпом выпивает кофе, хватает часы на цепочке, размахивается и кидает их об стену. - Мне нравится, тыковка, очень сильно, спасибо за подарок, - рычит он, встает из-за стола и начинает насвистывать песенку. Все, как и обычно. Только Харли ненавидит чертово двадцать девятое февраля. Она убирает со стола, моет посуду. Все ведь впустую. Все тщетно. Она лишь трата мышц и костей, лоскуты кожи, натянутые не на ту, не ко времени. Она жалка. А он победитель. Во всем прав. Не надо плакать. Харли держится почти весь день, ходит по убежищу, словно механическая кукла, заведенная ключом до отказа. К вечеру она обессиленно падает в кровать, слезы бегут по лицу. Она зажимает рот, лишь бы не плакать в голос. Розовые сопли, ну, что же она? Знала ведь, какой он. Жаль отцовские часы. - Тук-тук, - слышит она голос Джея за дверью. Харли хмурится. Он никогда не спрашивает разрешения. Просто делает то, что придет в голову. - Кто там? - устало спрашивает Харли. Его игры порядком надоели ей. Хочется ответить, не сдержаться, наорать в ответ, исцарапать лицо, но она так устала. - Тик-так, - отвечает Джей и протискивается в комнату. - Который час? - на автомате отвечает Харли, поворачивается к нему лицом, лишь бы отвязаться от него. Джей демонстративно, с гордостью достает карманные часы, откидывает крышку. Стекло треснуло, пошло рябью. Но это неважно — на циферблате красным горит смайлик. - Время открывать подарки, док, - улыбается он и сдергивает с опешившей Харли простыни. Харли несмело ухмыляется, обнимает его за шею. Все-таки високосный год, день, который случается раз в четыре года. Сегодня ему можно. И завтра, наверное, тоже. А Харли... Гравировка говорит обо всем. H loves J.