H loves J

Он сам забирает Харли из больницы. Приезжает за ней на своем корвете — при пушках и фанфарах. Входит, распахнув дверь с ноги. Врачи расступаются, сестры разбегаются. Врассыпную, словно горошины из стручка. Его боятся, перед ним благоговеют. Никто не посмеет помешать ему, если он пришел забрать свое. Может, Бэтмен. Но его здесь нет. Харли даже жалеет. Ей хочется, чтобы хоть кто-нибудь защитил её от этого кошмара, от пафоса и лжи. Всех этих бла-бла-бла. Он идет среди наемников, шутит, смеется. Выписка из больницы ведь веселая штука. Надо радоваться. Медсестра шепчет Харли, что он здесь, совсем рядом. Глупая, думает, что Харли нужно выбираться, бежать со всех ног. Смешно. Харли не может ведь. Ноги переломаны, да и бежать некуда. Найдет, догонит, сцапает своими цепкими лапами. Джокер входит в палату один. Харли смотрит в потолок. Изучает блики белого на белом, переводит взгляд на него. В руках роза. Ей бы закусить губу, но к черту, нет у неё для него ничего. Даже навернувшиеся слезы ему теперь не достанутся. - Ха-рли, - тянет он, а голос у самого довольный, какой-то легкий и невесомый. Голос счастливого парня, бывшего долго в разлуке, а теперь, наконец-то, встретившего дорогого и любимого. Человека. Только Харли не подходит под это описание. Она — гора мышц, комок порванных связок и палочками нарезанный бифштекс. - Тебе, - говорит он и протягивает розу. Харли медлит пару секунд. Рука сломана, на перевязи. Здоровую протягивать не хочется. Но у неё нет выбора. Не глядит, хватает цветок, ранит шипами пальцы. Но не издает ни звука. Было бы слишком. Рассматривает садовую розу на высоком стебле. Красная. Говорят, что цвет страсти. Да, только карточки не хватает. Например, со словами «Поправляйся скорее. Твой пирожок». Харли крутит цветок между пальцами. Черт, есть же карточка. Глядит. Нервным острым почерком написано: «Поправляйся скорее. Джей». Нет, правда же. Не смешно. Дичь. Нежность? Харли не хочет этого знать. - Довольна? - спрашивает елейно Джей, раскачивается на пятках стоптанных туфель. Единственный атрибут, свидетельствующий об образе его жизни. Ну, и грим, конечно. - Иди к дьяволу, - шипит Харли сквозь стиснутые зубы, сжимает розу в кулаке сильнее, чтобы потекла кровь, чтобы было больно и трезво. Чтобы в голове было больше Харлин, чем Харли. Так проще. У той ведь есть мозги. - Повтори-ка, - угрожающе просит Джокер, подкрадывается. Пальцы нервно пляшут, сжимаются и расходятся. Ему хочется крови. Ничего, подождет. В ней не осталось ни капли. Выцедил всю. - Я сказала — шел бы ты к черту, - повторяет Харли четко и громко. И ей не страшно. Ей даже радостно желать ему самой извращенной смерти, на которую способна её фантазия. Джокер скрежещет зубами, слышно, мерзкий звук. Харли улыбается. Скрестила бы самодовольно руки на груди, но сломаны. Все впечатление испортил, ублюдок. Джокер низко рычит. Делает всегда так, когда злится. Но, черт все раздери, на этот раз Харли не уступит. Ни дюйма назад на этот раз. Джокер ничего не говорит. Пышет злобой. Яростью. Глаза навыкате, темные, с прожилками красного. Харли лежит и беспомощно усмехается. Он подходит близко-близко. Его крючковатый нос почти касается её лица. Опаляет несвежим дыханием. Гнилью и кровью. Харли не отворачивается. Надувает губы в ответ, приподнимает бровь. Джокер трет лицо ладонями, вполголоса ругается и внезапно хватает Харли на руки. - Каникулы закончились. Пошли, - выдает он угрюмо. Харли и хотела бы сопротивляться, но знает, что бесполезно. Она слаба, руки-ноги переломаны. Голова кружится. Неплохо было бы, если бы её стошнило на Джея. Она молчит, хмурится. Джей несет её, как невесту, а она зажимает в кровоточащей руке красную розу. Если бы она не знала, что он злодей, решила бы, что заделался героем. Сплюнуть бы горечь с языка. Наемники свистят и приветствуют их, когда Джокер выходит со своей ношей в коридор. Идут плотным строем так, словно телохранители каких-нибудь звезд. Харли чувствует себя нелепо. Остается только помахать на прощанье обезумевшей от ужаса сестре, ещё недавно предлагавшей Харли бежать. Славная женщина. На покойную мать похожа. Жаль, что при таких обстоятельствах прощаются. Джокер ведь всему голова, всему причина. Он усаживает её в машину, отодвигает сиденье так, чтобы ей было удобно. Это так странно и нереально. Ещё бы одеялом накрыл. И, блин, накрывает. Клетчатым пледом, как будто тот вечно лежал у него в машине — ждал своего часа. Харли фыркает, но ничего не говорит. Они едут в полной тишине. Через некоторое время Харли понимает, что не в убежище. И сладко, и страшно. Харли любит сюрпризы, но ещё больше она боится последствий таких сюрпризов. Редко они бывают приятными. Джокер глушит мотор, когда они въезжают на холм. Сидит молча, положив руки на руль. Тихое место, безлюдное. Если он хочет доломать ей все кости в теле — то, что надо. И труп, если уж быть честными, спрятать несложно. Да и зачем его прятать? Увольте, Джокер же, с него не убудет. Харли отворачивается к окну, смотрит в боковое зеркало, как на горизонте разрастается закатное зарево. Красное и золотое, с полоской темного. Цвета огня и её костюма. Цвета безумия. Она так любит их. Харли даже на короткий миг задерживает дыхание. Чертовски красиво. И в эту самую секунду Джей прочищает горло и говорит: - Прости. - За что? - в притворном недоумении Харли вскидывает брови, пялится на серое от старого грима лицо Джея, на морщины, залегшие на лбу и щеках. Только губы — манящие, красные. Он снова молчит. Страдание. Клещами по слову. Тащить, тянуть, вырезать из самого сердца, пока не станет дурно. Либо ей удастся это, либо нет. Третьего не дано. Слишком все серьезно. Предел фантазий. Предел веселья. Предел всему, чего уж там. Джокер поворачивает шею, позвонки хрустят. Он устал, чудовищно устал. На лбу полоска бледной кожи — пот скопился каплями, смыл грим. Шрамы голые и беззащитные — вся помада слизана, искусана, превратилась лишь в едва видные следы. И столько черного, паутиной разрастающегося под глазами. Харли давненько не видела вот такого. Джей трет глаза пальцами, размазывая чернила дальше. Все равно ему уже, наверное. Отнимает руки, смотрит на Харли. Сосредоточенно. Надо - так надо. - Прости меня за то, что выкинул тебя из окна, - говорит он. Звучит тихо, на самом деле барабанные перепонки Харли разрывает от его слов. - С девятого этажа, - поддакивает удовлетворенно Харли. Надо признавать свои ошибки. - С девятого этажа, - добавляет Джей смиренно, едва заметно улыбается. Триумф. Тяжесть упала с сердца, если оно есть, конечно, это самое сердце. Посмотрим. - Простишь, тыковка? - переспрашивает он. Харли на этот раз взгляда не отводит. Устал, видно. Задолбался, чувствуется. И галстук весь в крови, рубашка помята. Ладони без перчаток сухие, в табачных пятнах все. Глаза в прожилках красного, воняет сивухой и ментолом. Пил. Курил. Не спал. Смотрит исподлобья. Харли мягкотелая. Харли дура. Так о ней говорят. Ну и пусть, ладно же. Ради такого стоит простить. Ради первого и единственного «прости». - Я подумаю, - бубнит она, лишь бы не улыбнуться. А хочется, чертовски хочется. Джокер заправляет красную розу в волосы Харли. Хмыкает. Не позволяет себе улыбнуться.