H loves J

- Тихо, - шепчет Харли, придерживает Джея за здоровое плечо. - Если ты успокоишься, я смогу тебя подлатать. Джокер хмурится, затягивает воздух в легкие. Тяжело. Со свистом. Не смертельно. Так, царапина. Но крови он потерял много. Пуля прошла через плечо навылет, теперь саднит и ноет. Под глазом растекается темным синяк, а рот с одной стороны порван. Старый шрам вскрыт. Кровь сочится по губам. Джей облизывает, не может остановиться. - Ладно, - соглашается он коротко. Кашляет, зажигает сигарету. Плохая идея, но Харли ничего не говорит, идет в ванную, достает аптечку. Пальцы нервно ходят, но это ничего. Дурацкая привычка бояться за него всегда больше, чем следует. Ну, что такого в этой ране? Заживет ведь, как на собаке. Они бывали и не в таких передрягах. Харли достает из ящика стола ножницы, нитки и набор иголок. Садится на кровать рядом с Джеем, подбирает под себя ноги. - Пирожок, приподнимись немного, - говорит она, а у самой голос чуть дрожит. Глупо. Очень глупо. Джокер не любит нежностей. Она должна вести себя так, как и обычно. Шутить, веселиться и радоваться. Но она ведь не может. Страх развивает у неё асфиксию, желание наглотаться снотворного, лишь бы не смотреть на его окровавленное лицо. Он делает над собой усилие, приподнимается. Морщится, снова слизывает капающую кровь с губы. Харли подкладывает ему под спину подушки, чтобы он оказался в полулежачем положении. Протягивает ему бутылку виски. - Пей, - говорит. А сама вдевает нитку в игольное ушко, отмеряет нужную длину, режет. - Ты ведь ненастоящий док, а, Харли? - спрашивает Джокер, отхлебывает из горлышка темный виски. Морщит лоб, краска собралась пленкой, свалялась от пота и крови. - Тебе-то что? - огрызается Харли. Она так устала от его препирательств, что готова врезать ему бейсбольной битой, лишь бы он заткнулся, а она могла продолжить свою работу. - Я делала это сотню раз, значит, и в этот все будет в порядке. - Не дури, - шипит Джокер в ответ. Хочет бросить в неё бутылкой с виски, но Харли останавливает его, проворно отбирает емкость. Алкоголь ей ещё понадобится. Нечего тратить его просто так. - А ты не веди себя как ребенок, - едко замечает Харли, - некоторые вещи просто нужно делать, хочешь ты того или нет. - Само бы затянулось, - упорствует Джей. - У тебя в плече дыра размером с мой палец, - сетует Харли, - не кажется ли тебе, что это стоит твоего внимания. Пирожок? - с вызовом добавляет она. - А, к черту! - яростно шипит, льет без предупреждения виски прямо на рану. Джокер стонет от неожиданности и боли. Рефлекторно тянет к ней руки. Пальцы смыкаются на шее Харли. Вот теперь асфиксия у неё по-настоящему. В глазах темнеет. Ранен, а ведь хватки не потерял. Все так же цепко выходит. Из последних сил Харли отпихивает Джея от себя, впечатывает колено ему в грудь. Падает на кровать, кашляет, задыхается, руки трясутся. Отдышавшись, смотрит на Джея. Он улыбается. Сукин сын. Честное слово, лучше б сдох. Харли стискивает зубы, берется за иглу. - Сиди смирно, мистер Джей, - чеканит она, - ещё одна вот такая шутка, и я загоню эту иголку тебе в глазное яблоко. Джокер смотрит недовольно, раздраженно, но едва заметно кивает головой. Ему нужна её помощь. И это бесит, чертовски раздражает. Но её решительность, её игра в хозяйку положения неожиданно успокаивает его. Это даже интересно. - Начинай, - советует он. Откидывается на подушки. Харли садится ещё ближе, почти перебирается к нему на колени. Так удобнее, - уверяет она себя. На самом деле ей хорошо, когда он рядом. Особенно в такие минуты — после того, как дым от выстрелов рассеивается. Так ей больше верится, что он живой. Вернулся к ней. Что бы она без него делала? Харли сшивает его кожу стежок за стежком, соединяет края вместе. Ему, наверное, больно, но больше признаков недовольства он не выражает. Лежит на подушках, глаза закрыты, зрачки бешено движутся под веками. Харли хорошо делает свою работу. Ведь это для него. Не нужно ему лишних шрамов, не нужно белых отметин. И так много. Хватит не на одну жизнь. Поэтому она точна и аккуратна, филигранная работа. И Джей прав, она не настоящий доктор. Она — фейк, пшик, только и умеет, что копаться в чужих мозгах. А своих не сберегла. Кому она такая нужна? Но это совершенно не значит, что она не сделает то, что нужно. Сделает, как миленькая, куда ей деваться. Это же для Джея. Харли заканчивает с раной, хочет слезть с его коленей, но Джей не позволяет. Внезапно его руки оказываются на её талии. Она задерживает дыхание, смотрит на него. А он открывает глаза, смотрит в ответ. - Ты забыла про щеку, - выдавливает из себя. И Харли вдруг понимает, что это тяжело ему дается. Что для этого ему пришлось что-то сломать в себе. Но она благодарна. Улыбнулась бы, если бы все не было так серьезно. Харли ничего не говорит, тянется к столу, берет влажные салфетки. Осторожно прикасается к его губам, смывает макияж. Рана кровоточит. Джей хмурится, его пальцы впиваются в её ребра, сжимают. Ничего, потерпит раз такое дело. Он шипит от боли, когда проспиртованная салфетка достигает раны. Харли наклоняется и дует, а потом легко прикасается губами к его ране. - До свадьбы заживет, - ухмыляется она. Шутка дурацкая и топорная, но ей надо что-то сделать, чтобы его отпустило. - Хитрый ход, - ухмыляется Джокер здоровой половиной рта. Они оба знают, что этого никогда не произойдет, а потому ирония кажется подходящей к моменту. - Будь же со мной поласковей, а, тыковка? - Всегда, Джей, - тихо шепчет она, прикасается пальцами к его губам. Он снова закрывает глаза. Иголка входит плавно. Если бы Харли не знала, что это человеческая кожа, подумала бы, что масло. Харли шьет и думает, кто первый оставил шрамы на лице Джокера. Кто вырезал ему улыбку? Кто заставил делать то, чего ему вовсе и не хочется? Пожалуй. Смеяться ему не хочется. Грустным клоун бывает намного чаще, чем веселым. Истерика какая-то. Невротика сплошная. Кислотный клоун. Проект воображения. Кривые линии, яркие цвета. А толку и нет. У Джокера много историй о том, кто сделал его таким. Сотни. Может, даже тысячи. На каждый день в году и много больше. Он придумывает их, словно надувает гелием воздушные шарики. А потом рассказывает людям — отпускает в полет, чтобы они разносились по свету, создавали легенду. Джокер. Не человек. Монстр с прорезями вместо рта. Кровавое месиво вместо губ. Неправда. Харли знает, что даже шрамы могут быть мягкими на ощупь и горькими от соли на вкус. Ни одна из этих историй не произошла в реальности. Хотя, может и произошла. В голове Джокера каждая из них, скорее всего, настоящая. Каждой отведено место и время. И в то же время это все — часть игры, нити паутины, которую он сплел над Готэмом. Ложь, как и месть, употребима только в холодном виде. А кровь горячая, красная и липкая. Её надо остановить, закупорить рану, превратить в шрам. Потому что кровь слишком близка к правде. Готэму, этому скопищу лгунов, правда не нужна. Им нужен монстр, которого можно бояться. Ненавидеть. На которого можно скинуть все беды и грехи. Это - единственная правда. Харли делает последний стежок. Режет нитку. Отпускает. Слезает с коленей Джокера. На этот раз он её не удерживает. Кряхтит, тяжело дышит, ложится на живот. Ему нужно отдохнуть, поспать. Харли все понимает. А потому укрывает его и снова идет в ванную. Ставит на место аптечку, долго и тщательно моет руки, вычищает его кровь из-под ногтей. Распаривает руки так, что кожа становится рыхлой и розовой. Она ненавидит его кровь на своих руках. Это патетично, наверное, но слишком страшно. Харли не может это переносить. Невыносимо. Она умывается, распускает волосы и заползает рядом с ним под одеяло. Ей бы сейчас проплакаться, успокоить нервы. Но Харли решает, что не будет дурить, будет вести себя так, как и подобает той, кто рядом с Джокером — относиться с юмором к ситуации. Харли поворачивается к Джею спиной, подтягивает ноги к груди. Она почти засыпает, когда вдруг чувствует его руку на своих бедрах. Джей лежит рядом, обнимает. - Хочешь знать, откуда у меня эти шрамы? - в полной тишине спрашивает он. Харли открывает глаза. Пялится в темноту. Это очень страшно. Этот вопрос Джокер задает своим жертвам перед тем, как. Харли вздыхает, втягивает воздух шумно в легкие. Если ответит «да», он расскажет ей одну из своих баек. Если скажет «нет», он не поверит, будет требовать, чтобы она сказала «да». Пока она не попросит пощады, пока не согласится на все, что угодно, лишь бы он перестал. А потому она молчит. Секунды тянутся так долго, словно патока, вязкие, тяжелые. Сердце Харли бьется так часто, что, кажется, сейчас выскочит через горло из груди. - Это была такая шутка, - вдруг говорит Джокер. Быстро. Пальцы сжимают пояс Харли все сильнее. Так больно, что хочется кричать. - Смешно же — вечная улыбка. Глупо, но смешно. Все шутки, знаешь ли, лаконичны. А улыбка — это коротко и ясно. Но самая ирония, знаешь, в чем? Харли лежит ни жива, ни мертва. Её плечи дрожат. Да так сильно, что Джей, вероятней всего, чувствует эту дрожь своим телом. Харли душат слезы. Но она не плачет. Не может себе позволить. Ведь это чертова правда. Гребаный катарсис, которого она так ждала. И, конечно же, это иронично. Конечно же, это так смешно, что слезы наворачиваются на глаза. - В чем, Джей? - спрашивает она, разворачиваясь в его руках, глядя ему в глаза. Он медлит. Ещё секунду, и рассмеется. Скажет, что все это шутка, что Харли дура, раз повелась. Она не знает, чего больше хочет. Забвения или прозрения. Но все равно прикасается губами к его шрамированным щекам. Ведь это все, что она умеет, - любить его. - Ирония в том, Харл, - говорит он, - что если бы не чертова инфекция, этого бы не было. Пара инъекций, и я бы был как новенький. Харли гладит его по волосам. Выражение его лица такое дикое, презрительное. Он ненавидит себя за то, что рассказал ей, не понимает, зачем вообще в первую очередь сделал это. Ещё секунда, и он вцепится ей в горло, разобьет её лицо в кровавую кашу, лишь бы она не жалела его, лишь бы выбить из её головы все воспоминания об этих словах. Ни к чему. Слабость. Легкость. Слишком много воздуха в легких. И влажного под глазами. Слишком много того, чего не должно быть. И эти чертовы чувства. Харли переползает под покрывалами ближе к Джею, обвивает его тело своими ногами. Горячий, словно в лихорадке. Пылает. Пышет злобой. Она целует его крепко, до боли в порванной губе. Лишь бы он не оттолкнул её, лишь бы этот поцелуй был настоящим. Она ничем не может помочь ни себе, ни ему. Не может излечить безумие, она ведь ненастоящий доктор, не может повернуть время вспять, она не волшебница. Единственное, что она может, - сделать этот поцелуй настоящим, любить его так сильно, чтобы унять боль, затолкнуть её на черное дно, подальше в чулан. Джей медлит, впивается цепкими пальцами в её тело, тянет за волосы. Но это лишь остаточная реакция, колебание воздуха после ударной волны. А правда в том, что лекарство действует. И Джей отвечает ей.