H loves J

Тело Харли затянуто в короткое, но довольно приличное платье. Красивое, но неудобное. Шпильки высоченные, Харли сто лет таких не надевала на улицу. Но сегодня совсем другое дело, сегодня ей можно все. Выиграла. В честной борьбе. В карты. Харли спускается по лестнице, половицы скрипят под её ногами. Джокер стоит на нижней площадке, разговаривает с кем-то отрывисто и безэмоционально по телефону. Харли напоминает себе героиню дурацкого романтического фильма — цепляется пальцами со свежим маникюром за перила, карабкается вниз по лестнице, боясь оступиться — слишком давно не ходила вот так. Нога соскальзывает, она ойкает, но удерживает равновесие. Не хватало только лодыжку свихнуть этим чудным вечером. Джокер заканчивает разговор, небрежно кидает телефон во внутренний карман тренча. Смотрит на Харли. Хмыкает, губы складываются в широкую, но безрадостную улыбку. Пялится, гримасничает. Харли вскидывает тонкую бровь. Он закатывает глаза и подает ей руку. Харли ухмыляется, принимает его ладонь. Дергается от внезапно ударившего электрического тока. Хочет отдернуть руку, но не может. Джей смеется, отнимает ладонь, прихватывает Харли за талию. - Ах ты... - шипит Харли задушенно. - Джей, ты же обещал! Джокер улыбается шире чеширского кота. - Тыковка, - говорит он, прижимая одну руку к сердцу, а второй обнимая Харли за талию, - ты знаешь, я — человек своего слова. И цитирую — я обещал, что свожу тебя на самое настоящее свидание. - А ещё ты сказал «без дураков», - надувает Харли губы, пока они идут к машине. Джокер снисходительно улыбается, открывает перед ней дверцу корвета и помогает усесться на переднее сиденье. - Точно, сказал, - ухмыляется Джокер, - усаживаясь за руль и доставая с заднего сиденья букет красных роз, - а потому у тебя будут и цветы, и ресторан, и танцы. Все, что ты хотела, и что я тебе пообещал. - Пирожок, это мне? - Харли быстро оттаивает и горящими глазами смотрит на букет ярко-алых нежных бутонов. Да, это же цвет страсти. Как она могла забыть. - Конечно, тыковка, - Джокер гладит её по щеке и вручает букет. Харли нагибается и нюхает цветы. Чихает, глаза слезятся. Бутоны пахнут перечным газом, а не розовым маслом. - Джей, - хрипло ноет Харли, когда ей удается проплакаться от газа. Глаза все ещё слезятся. Она смотрится в зеркало. Так и есть - белок весь красный, а тушь потекла. Джокер ведет машину и заливисто хохочет. Так, будто это самая веселая шутка, что он слышал. Харли мстительно выбрасывает букет в окно. Джей только приподнимает брови, облизывает шрамы, улыбается елейно, радостно. Волшебный вечер, надо думать. Только не для Харли. Она отворачивается к окну и наблюдает за Готэмом. Пусть помучается. - Детка, ну, прости же меня, - Джокер ухмыляется, его рука путешествует по колену Харли, задирает платье. - Отстань, - стряхивает она его ладонь, хоть в уголках её губ и таится ухмылка. Простила уже. - Веди лучше машину. - Как пожелает миледи, - ухмыляется Джокер и отвешивает шутовской кивок-поклон. Харли хихикает. Джокер смеется. Ладно, проехали. Знает ведь, как его бесят проявления чувств в любой форме, эти телячьи нежности, которые она так обожает. Но наказание ещё не окончено — он будет терпеть до конца. Джокер выбирает ресторан по наитию. Когда-то давно он здесь был, кажется. Харли нравится. На подъездной дорожке стоит швейцар. В ливрее, красном кафтане, как и положено. Он открывает дверь Харли, помогает ей выбраться. Тем временем Джокер приставляет к его горлу нож и предлагает проводить их в зал. Швейцар с ужасом наблюдает красное на белом — улыбку на шрамах, тяжело сглатывает, его крошечное сердечко под слоями жира бьется так часто, что кажется, он сейчас умрет от инфаркта. Харли берет Джокера под локоть и он сопровождает её в комнату с высокими потолками и хрустальными люстрами. Отпускает его руку, позволяет ему выстрелить в воздух и произнести насмешливое: «Всем сохранять спокойствие». Когда двери закрывают на засов, а небольшое количество посетителей собрано в хнычущую вонючую кучу человеческих тел, Джокер предлагает Харли занять лучшее место — в центре зала, далеко от окон, близко к двери. Харли предпочла бы балкон, но знает, что ни один карточный долг в мире не заставит Джокера пойти на это. Он отодвигает перед Харли стул. Её брови ползут вверх. Харли усмехается, сгибает ноги в коленях, присаживаясь, но в самый последний момент выпрямляется. Молниеносно поворачивается к Джокеру. Стул, конечно же, отодвинут назад. Его взгляд такой невинный и испуганный одновременно, что Харли хочется смеяться. Она, конечно, дура, но не настолько, не купится на его дурацкие шутки в третий раз. - Джей, - предостерегает она. - Что? - спрашивает он, оставив все попытки подшутить, предоставляя Харли право усесться за стол самой. Во взгляде невинность, удивление. И только пистолет, направленный на связанных посетителей ресторана, дает славное представление о том, кто перед ней. - Моё терпение не безгранично, - выдавливает из себя Харли. Она не хочет портить этот чудный вечер. На самом деле ей все нравится — этот замечательный ресторан, с высокими потолками, роскошным интерьером и, наверное, изысканной кухней. Нравится, что Джей, хоть и остался при своем обычном гриме и тренче, вставил в петлицу красный цветок. Нравится, что она может хоть один единственный раз побыть почти что золушкой — в шикарном платье и в идеальных туфлях. Она ведь и забыла, каково это ходить на настоящие свидания. Не делить сендвич на двоих в придорожной забегаловке, не стрелять фейерверки в чистом поле в темное небо, а нарядиться, выйти в свет, просто и открыто. Дурацкая мечта, но иногда так хочется безумия. Нормы. Не решить. - Заказывай, - примирительно ухмыляется Джокер, протягивая ей меню. Харли принимает. Рассматривает десятки неизвестных наименований, произнеся которые, можно сломать язык, останавливает свой выбор на великолепном десерте. Трясущийся, как осиновый лист, официант подходит к ним и дрожащими губами сообщает, что готов принять заказ. - Даме шампанского, а мне — виски, - говорит Джокер уверенно и иронично, так, словно всю жизнь только и делал, что заказывал выпивку в дорогущих ресторанах. Может, и заказывал. Харли не знает наверняка. Ничего о нем не знает. Кроме одного. Но это скорее о ней. Харли тыкает пальчиком на название своего десерта, боясь опростоволоситься и произнести неправильно. Джей только ухмыляется. Ничего не говорит. - Ты сегодня просто великолепна, - подмечает Джокер, закуривая и делая глоток из своего стакана. - Красное выгодно оттеняет синяки на запястьях и шее, - издевательски подмигивает он. Харли вспыхивает, её щеки пунцовеют. Она трет запястья, прячет руки на коленях, не смотрит на Джея. Это ведь его работа, его творчество, а стыдно, будто это она сама себя так. Будто она самоубийца, жалкая и слабая дурочка, калечащая себя по собственному желанию. Харли молчит. Взгляд Джея глумливый, темный. Ухмылка — оскал, нет в ней ничего доброго, человеческого. Все ему сейчас поперек горла. Видно же. - Духи дешевые, конечно, но сойдет, - издевательски ухмыляется он. - Жаль, выбросила розы, их запах тебе очень подходил, тыковка. Харли ковыряет вилкой свой десерт, размазывает крем по тарелке. В уголках глаз собираются слезы. Обидно, черт, так обидно. Она не хочет плакать, не хочет портить этот вечер, но, кажется, он уже испорчен. И все полетело к чертям. Если так тошно было, если так муторно идти на это свидание, зачем он согласился? Зачем не сказал «нет»? Что ему мешало? Ведь он же всемогущий Джокер. - Да и платье твое как у дешевки, как на мой взгляд, нагнись, того и гляди все рассмотрят белье. Но тебе же не привыкать, а, Харл? Вспомнились студенческие годы? - Джокер обнажает острые зубы, скалится, хохочет, держась за живот. Харли ничего не говорит. Сжимает вилку в кулаке до побелевших костяшек. Из уголков глаз текут слезы. Внезапно она поднимает взгляд на Джокера, со всего размаха втыкает вилку, которой только что ела, в скатерть стола и произносит: - Хватит! - Не нравится свидание? - выпячивает губы Джей игриво. Харли ничего не отвечает, встает со своего места и идет к выходу. У двери оборачивает и через плечо бросает: - Ты сам-то кто, гений, если только шлюху трахнуть и можешь? - она из последних сил подмигивает, ухмыляется и выходит вон. Когда Харли отходит на достаточное расстояние, она разражается рыданиями. Обхватывает себя руками за плечи, плачет и не может остановиться. Никогда ещё Джокер не делал ей больно вот так. Были и синяки и ссадины, были сломанные кости, вырванные клоки волос. Но все это значило так мало, ярость, которую не сдержать, дыру в сердце, которую не заштопать. Слова — вот его самое хлесткое оружие, острее ножей, холоднее пуль. Словами он может вознести её до небес. Словами может вбить гвозди в её гроб. Одного тихого и хриплого «детка» достаточно для того, чтобы она осталась с ним навсегда, одного презрительного «дешевка» хватит, чтобы она слезла с этой наркоманской иглы, ушла, убежала, не возвращаясь. Не любовь все-таки. Привычка. Жалость к дворняге, ластящейся к хозяину. Черт, черт, черт! Как же бесит. Харли ковыляет по мостовой, каблук качается. Шаг, ещё один, с мерзким хрустом ломается, Харли падает на землю, обдирает колени. Тихонько воет, снимает туфли, поднимается на ноги и идет вперед. Сама не знает, куда. Точно не в убежище. К черту, надраться бы. Дрянное свидание. Не пойдет на второе больше никогда. Кто-то хватает Харли за руку. Она в испуге дергается и пытается вырваться. - Тыковка, - слышит она вкрадчивый, полный ярости голос Джея, - куда же ты исчезла, моё чудное виденье? - он издевается, выкручивает ей запястья. И неожиданно для себя Харли перестает бороться, поворачивается к нему. Стоит с заломленной за спину рукой, изучает его шрамированное одичалое лицо: - Отпусти, - говорит тихо. Джей долго не отвечает, смотрит на её лицо все в потеках туши, она уверена, некрасивые дрожащие губы, синяки на шее. Закрывает глаза, прислоняется лбом к её лбу, с трудом, еле слышно произносит: - Не могу. Что-то в груди Харли дергается. Его руки обнимают её за талию, отпускают её запястье. Он перестает делать ей больно так же быстро, как и начал. Смазанное движение. И только шрамы, только борозды. В них скапливаются слезы. - Просто позволь мне, - говорит Харли. В голосе столько нежности, поток, целая река, и не остановить. Слезы текут по щекам. Она гладит его лицо, не может прекратить. - Уйти? - хрипло переспрашивает он. Голос жесткий, требовательный, знакомый. Харли качает головой. Плачет, целует его в губы. Отвечает так, как умеет. - Остаться, - легко сообщает он пустоте. - Остаться, - повторяет. Смеется. Громко, истерично. Жмет Харли в объятьях, подхватывает на руки, кружит, кружит, кружит. А вокруг взрывы и вой сирен. Безумие, радостная какофония, крики и вздохи. Огонь, пепел, кровь. Харли обнаруживает на своем пальце чеку от гранаты, в волосах — цветок из его петлицы. Он поднимает её высоко и смеется в её кожу, рождая мурашки. Кажется, это самое лучшее свидание в жизни Харли. Без дураков.