H loves J

Когда-то Саймон был копом. Очень давно. Если бы он был чуть глупее или знал настоящий возраст босса, он бы заявил, что тот ещё под стол ходил. Но Саймон не дурак. Поэтому он и ушел из полиции. Поэтому он никогда не скажет подобного боссу. Саймон прибился к безумной ватаге Джокера четыре года назад. Огромный срок для клоуна. Саймон не знает никого, кроме себя, кого бы Джокер оставил в живых после стольких лет. Да и не молод он уже — почти шестьдесят, седина залегла на висках. Уже не так быстр и ловок, как молодые. Но Джокер, кажется, не придает этому значения. Оружие и молодняк все ещё на Саймоне, хотя банки ему, наверное, уже не грабить. И ещё Харли Квинн. Джокер никогда не говорит об этом, но Саймон чует шестым чувством, что когда босса нет, его девчонка под защитой Саймона. А если с ней что-то случится, ему не поздоровится. Глупость это, конечно. Харли Квинн знает лучше других, как нужно защищаться. Она с боссом дольше других, ходит с ним на дело, спит в одной постели, зашивает его раны, если нужно, жалеет его даже тогда, когда того не стоит. Саймон прожил долгую жизнь, был трижды женат, он знает, что это такое — любовь. И ему совершенно очевидно, что Харли любит босса. Но не наоборот. Саймон не уверен, что Джокер способен на обычные человеческие эмоции в строгом смысле слова. Испытывает ярость, злость, нужду, бывает жестоким или спокойным. Качественные характеристики. Ни одна из них не эмоция. Все не связаны с конкретными обстоятельствами, продукт его жизни, отчасти его безумия, как рефлексы у животных. Все просто так. Человеческие эмоции почти всегда объяснимы — печаль и радость, восторг и любовь, все мотивированы, обоснованы. У Джокера же нет объяснений. Спонтанная рефлексология. Безумие без оправданий. Босс любит смех. Но для этого ему не нужны хорошие шутки. Его смех бывает беспричинным. Иногда вызван ситуацией или мыслями, но почти всегда не контролируем, как бы босс не хотел доказать обратное. Саймон понимает, почему Джокер не может любить Харли. Не только потому, что любовь — бесполезная эмоция, на которую клоун неспособен, ещё потому, что Харли вся состоит из этих эмоций, легкая, её смех просто звучит, тогда как смех Джокера — это продукт глумливой издевки, предвкушение от пакости или послевкусие от нового безумства. Они слишком разные, чтобы действительно подходить друг другу. Единственное, что их по-настоящему объединяет, - мозги набекрень, высшая степень психопатии, параллельная реальность. Беда в том, что хоть клоуны и не в одной вселенной со всеми остальными, совершенно необязательно, что они пребывают в одной и той же реальности. Скорее уж в противоположных по смыслу. Саймон вздыхает. Ни к черту у него мозги стали на старости лет. Зачем он вообще думает обо всем этом? Зачем анализирует? Может, потому, что ему чуть-чуть жаль Харли Квинн. Мозгоправ стал психопатом. Не это ли самая смешная шутка, до колик, да. До слез. И как белка в колесе, несется за боссом, пытается догнать, идти ноздря в ноздрю, но не может, не хватает безжалостности, слишком много эмоций для этого. Тай прибивается к банде Джокера случайно. Привязывается к головорезам на одной из вылазок, помогает. Щенок ещё, мальчишка, не больше двадцати. Джокер любит молодых и охочих, позволяет ему остаться, стать членом банды. Тай легко осваивается, наблюдает, подмечает. Улыбается тихонько, смотрит исподлобья. Кажется, ему ужасно нравится все происходящее, мальчишеская мечта, а Джокер — герой с ножом наперевес. Как там делал Робин Гуд — крал у богатых и раздавал бедным? Саймон лишь усмехается. Джокеру не интересны деньги, он не меркантилен. Но альтруизма в этом нет, как думает мальчишка Тай. Джокер не готэмский творец правосудия, о, нет. Ему и это не интересно. Только две вещи действительно нравятся Джокеру — придумывать штуки, то, до чего иной и не додумается, безумные, глупые, разные; и гоняться за собственным хвостом — Бэтменом. А, ну и Харли Квинн, конечно. Тай воспринимает Джокера как непонятого гения. Как носителя каких-то тайных знаний, философа в душе, гуру даже. Саймон больше не смеется. Тай станет проблемой, он знает наверняка. И ему придется делать всю грязную работу. А паренька ведь жаль. Молодой ещё, глупый, принимает все слишком близко к сердцу. А Джокеру даже нравится лесть, как бы он не хотел это скрыть. Потому и держит Тая на коротком поводке, играет с ним в кошки-мышки. Приятно иметь своего самого верного последователя номер два. Все начинается в тот день, когда Харли Квинн спускается на кухню с забинтованной рукой. На шее, как часто это бывает, пламенеет отпечаток пятерни босса. Харли насвистывает веселую песенку, перескакивает со ступеньки на ступеньку. Рука болтается на перевязи. Пальцы, кажется, сломаны. Никто из наемников внимания не обращает. Это не их дело. Это дело босса, а значит, лучше даже носа не высовывать. Да и Харли, кажется, не против. Так думают все. Кроме Тая. Он в убежище не так долго и впервые видит покалеченную Харли. Для него это все в новинку, и он делает первую ошибку. Он подходит к Харли и спрашивает: - Эй, Харл, что с тобой? Кто это тебя так? - он приподнимает брови, смотрит на неё внимательно, обеспокоенно. Саймон видит, что Харли теряется. Мнется, пожимает плечами, жует губы. Она действительно удивлена. Давно это было, когда кто-то задавал этот вопрос. Все и так знают. Разве это не очевидно? Харли ничего не успевает ответить. На её плечи ложатся руки со сбитыми костяшками пальцев. Босс разминает плечи Харли, кладет подбородок на её макушку и задумчиво говорит: - Сделай мне кофе, тыковка. Харли улыбается. Целует босса в щеку и отправляется на кухню готовить для всех завтрак. Губы Тая дрожат. Он пялится на сбитые костяшки и не может остановиться. Ошибка номер два. Ему бы отвернуться, сделать вид, что все это ему неинтересно. Но его большие восторженные глаза теряют свой блеск. Он смотрит на своего анти-героя, и что-то в нем ломается, затухает. Да, мальчик, они ведь тебе не Робин Гуд и Мэрион. Скорее уж Робин Бэд. Ха-ха. Тай совершает третью ошибку, когда решается с ней поговорить. Джокер идет на ограбление, но Харли с собой не берет. Кажется, у неё действительно сломаны пальцы. Когда дом пустеет, Харли приступает к своей обычной рутине — женским делам, которые ей некогда делать, пока нужно начищать стволы винтовок и ходить на голове в своем слишком тесном костюме. Она приводит убежище в порядок, стирает и убирает, готовит. Ждет, когда услышит заветное «Дорогая, я дома». Саймон приглядывает за ней с крыльца, где он курит сигареты одну за одной и стреляет холостыми по мишени, установленной в высокой траве. Он готов помочь девчонке босса в любую секунду — снять банку с солью, стоящую слишком высоко, достать с плиты кастрюлю, если Харли не справится. Сегодня другая защита ей не нужна. Тай подкрадывается к Харли сзади, хватает её за здоровую руку, разворачивает к себе. Харли тихонько пищит, но, увидев Тая, успокаивается. Ерошит его волосы, надувает свои пухлые губы в притворной обиде, глаза горят, смех пузырится. - Харли, что он с тобой сделал? - тихо и удивленно спрашивает Тай. И почему все мальчишки так удивляются? Почему им всем так нужно ей помочь? Саймон смотрит на них, но ничего не делает. К черту, Харли не жертва и не милашка, ей просто не нужна помощь. Неужели так трудно это понять? Харли хмурится. Она не любит, когда ей задают эти самые вопросы. Потому что ей нужно оправдываться. Прежде всего перед самой собой. Харли ненавидит неуверенность. Для неё все очень просто — или черное, или белое. А мистер Джей на стороне ангелов, само собой. - Ничего, - спокойно отвечает она, улыбается, поворачивается к вареву на плите. - Но твоя рука... - беспомощно говорит Тай. - Харли, мне ты можешь сказать, не бойся, - Тай снова силой разворачивает Харли к себе, вглядывается в её глаза. А глаза у Харли синие и красивые. Это надо признать. Если бы Саймон был младше, наверное, влюбился бы в такие глаза. И он видит, что Тай тонет в них, словно в омуте. Не только жалостью здесь пахнет, нет, конечно. Ошибка номер четыре. - Я же сказала, он не делал ничего, что мне бы не понравилось, - усмехается Харли так, словно самое милое на свете дело, когда пальцы на руках ломают, и ничего романтичнее для неё босс не делал. Черные губы Харли кривятся в презрительной, злой усмешке. Так его, мальчишку, сломать, покрошить. Саймон затягивается сигаретой, улыбается. Вот и Мэрион уже превратилась в Круэллу Дэвиль. Тая трясет. То ли от злости, то ли от нерастраченного геройства, юношеского максимализма в абсолютной точке. Он так хотел помочь, но дама вовсе не в опасности, даме его помощь не нужна. - Психопатка, - шепчет Тай одними губами. И это ошибка номер пять. Саймон порывается остановить Харли, но, конечно же, не успевает. Она разворачивается к обидчику смазанной молнией, всаживает ему в плечо кухонный нож, тянет обратно, но тот, кажется, застрял в кости. Кровь хлещет фонтаном из порванной артерии. Тай бледнеет, оседает на пол. Лицо Харли, её кофта и слаксы залиты брызгами крови. Синие глаза потемнели, черные губы дрожат. Саймон уже рядом с ней и Таем, пытается вытащить нож из артерии, чертыхается и матерится — ручка скользкая от крови, не держится в руках. В эту секунду в кухню входит Джокер. Стоит, смотрит на окровавленный пол, Харли, Тая и Саймона. Взгляд перемещается по предметам, ни на ком не задерживается. - Харли, суп убегает, - говорит он внезапно. Харли раздраженно фыркает, поворачивается к вареву на плите и помешивает его, зачерпывает ложкой, снимает пробу. - Кровью провонял, - говорит она безжизненно, кидает ложку и выходит вон. - Босс, - несмело подает голос Саймон, - мальчонка кровью истечет, если нож не вытащить. Харли хорошо его саданула. Застрял в кости, не поможете? Джокер выкатывает глаза, присаживается на корточки рядом с истекающим кровью Таем и задумчиво проводит пальцем по его щеке. Глаза Тая закатились, он еле дышит. - Что такого сделал мальчишка, что Харл так разошлась, а? - спрашивает он, глядя на Саймона. И взгляд этот не предвещает ничего хорошего. Ни для Тая, ни для Саймона. - Обидел, - хрипит Тай, неожиданно выручая Саймона. Тому хочется перекреститься на радостях. Чертов мальчишка, чертов Робин Гуд. - Хм... - тянет Джокер, а потом хихикает, - тебе надо было стать помощником Бэтмена, героя, знаешь, а не такого злодея, как я. - Он встает, вытирает перчатки о тренч, кивает Саймону. Джокер удаляется по коридору в сторону спальни, насвистывает веселую песенку. Подпрыгивает через шаг, хлопает в ладоши. Кажется, была такая детская игра. Саймон вздыхает. Это не очень правильно, это не по-людски, может быть. Но ведь благими намерениями выстлана дорога в ад, в конце-то концов. Именно поэтому Саймон и ушел из полиции. Именно поэтому он целых четыре года продержался с Джокером. Из-за того, что все оно так, как есть, без излишней сладости. Хорошо значит хорошо. А плохо значит плохо. В полутемном коридоре Джокер берет ладонь Харли Квинн в свою, наклоняется. Закрывает её своей спиной. На руках Саймона умирает Тай. А Саймон пялится на босса, на его опущенную голову. Дурная ведь идея. Но Харли Квинн хихикает. Значит, правда, целует сломанные пальцы. Саймон выдыхает. Оказывается, он задерживал дыхание. Оказывается, он снова ошибся. Снова неправильно их определил. Каждый раз, когда Саймон думает, что разгадал их, они все рушат за один миг. За один короткий поцелуй кончиков сломанных пальцев. За один радостный смешок. За миг, соединяющий их вселенные воедино. Вот поэтому Саймон все ещё здесь. Потому что сложнее и запутаннее преступления в его карьере ещё не было.