H loves J

Харли снится сон. Или не снится. Она толком не разберет. Краски такие размытые, яркие и блеклые одновременно. И комната вертится перед глазами. Харли чувствует себя странно — как будто она приклеена к простыням, не может подняться. Она знает, что надо. Но тело налито свинцом — саднят руки и ноги, рана на животе болит. Она напоминает себе пустую раковину, оболочку, наполненную разочарованием и пульсирующей болью. Перед глазами бегут цветные звезды, кружатся, яркие и четкие, заставляют следить за ними. Похожи на метеоры, на взрыв сверхновой. До того красиво, что даже подташнивает. Харли с трудом поворачивает голову — глядит на комнату. Темно, все вверх дном. Она сама не знает, как оказалась здесь. Простыни влажные, должно быть, пропитались кровью. Может статься, что даже и её собственной. Или Джея. Давно не меняла. А надо бы. Очень тихо, слышно, как пыль оседает на половицах, как ветер воет в треснувшем окне. А за окном вьюга — скрипит и скрежещет, хочет ворваться, искусать измученное тело Харли. Под потолком горит огонек — тусклый и жалкий. Но волшебный. Наверное, это её фея-крестная. Пришла, чтобы забрать её из этого ужасного места. Харли тянет воздух в легкие, кашляет. По щеке текут слезы. Попадают в порезы и не зажившие раны, становится солоно и больно. Во рту металлический привкус. Зачем она не с ним? Зачем так издевается над собой? Зачем не пошла? А его нет так долго, что ногти на руках все обломаны. Она так боится, что он не придет. Что она совсем одна останется. Ведь единственное, за что стоит держаться в этой жизни — это он, её пирожок, мужчина, которого она любит так сильно, что даже больно. Харли хочет перевернуться на бок — тошнота подкатила к горлу, но не может сдвинуться с места. Кажется, все мускулы отказали. Кажется, она совсем бескостной стала, мягкой и податливой, как желе. Только и может — лежать и плакать, в соплях, крови, жалкая и глупая. Если бы была чуть ловчее, чуть умнее, не попала бы под горячую руку Би-мэна, не собирала бы сейчас кости в жалкой попытке не распасться на атомы, стояла бы сейчас плечом к плечу с Джеем, защищала бы его. Глупо-то как. Не нужна она ему. Верно же? Была бы нужна, не смеялся бы, не называл бы её тупицей, не стоящей и ломаного гроша. Она ненавидит его так сильно, как и любит. До обескровленных губ и обгрызанных ногтей. Хочет быть рядом с ним и рада, что не может. Страдает от того, что не может выбивать дух из его врагов бейсбольной битой, и рада, что дух выбит из неё. Все сломано-переломано, и не заштопать. Перед глазами танцуют маленькие хорошенькие феи, увлекая в танец и Харли. Ей хочется поддаться, закрыть глаза, позволить себе уплыть, соскользнуть в небытие, но она все ещё хорохорится. Голова разбита — сотрясение, нельзя спать, а иначе можно и не проснуться. Харли поворачивает голову, смотрит на бутылку из-под водки, початую пачку валиума. Это помогло, хоть и ненадолго. Вычистило боль из сознания, убрало острые углы, позволило ей видеть фей и думать, что все будет хорошо. Хоть как-то. Что её зашьют, а он скажет ей, что она ему хотя бы чуть-чуть, но нужна. Ложь легко проглотить, когда саму себя ею пичкаешь. От самой себя слышать ложь как-то правильно и спокойно. Водка в помощь. Только Харли больше не маленькая девочка, хоть Джей иногда её так и называет, она знает, что саму себя обмануть нельзя. И Джей называет её потаскухой, инфернальной сукой, тупоголовой блондинкой гораздо чаще, чем тыковкой и деткой. Так что все правильно. Сто грамм водки, две таблетки валиума. И вот она снова может улыбаться, снова может притворяться, что все у них хорошо. И каждый делает свое дело на отлично. Только, кажется, она протрезвела опять. И ничто не помогает. Только кажется, что феи на периферии зрения — уродливые мотыльки, летящие на огонь. Харли сглатывает слюну, скопившуюся во рту, кашляет. В горле поднимается рвота. Кажется, она все-таки переборщила. Точно. Она закрывает глаза, улыбается. Ладно уж, пусть будет так. Темнота накрывает её с головой. Спасительная. И все кружится-кружится, будто Харли на карусели, вцепилась в гриву сказочной лошадки, смеется, не может остановиться. Все так хорошо. Харли приходит в себя на холодном полу. Все тело болит, во рту странный мерзкий привкус. Она не может встать, только водит взглядом по яркой лампочке на потолке. Хочет оторваться, но не может, слезы непроизвольно текут по лицу. Харли всхлипывает. Сама не знает, почему. Больно же, как больно. Где-то в груди, у сердца, в голове, у виска. Джей нагибается, бьет её по лицу наотмашь. Харли так устала, что ей даже не больно. Чертов псих. Ему лишь бы играть. Переводит взгляд на Джея и внезапно перестает сердиться на него. Лицо серое, все в поту и остатках грима — красного, черного. Руки дрожат так, что ему приходится сложить их на коленях, чтобы не ходили. Галстук свернут на бок, перчаток нет, рукава рубашки завернуты до локтей. Он весь пропах кровью и порохом — Харли чувствует, несмотря на свое странное отупелое состояние. - Что б тебя, Харл, - устало хрипит он и извлекает из кармана жилета мятую пачку сигарет. Закуривает. Но долго сигарету не может держать в пальцах — дрожат. Оставляет её в уголке губ, снова складывает руки на коленях. Харли молчит, изучает потолок. Ей хочется что-то сказать в свое оправдание, но она не может. Водка. Валиум. Валиум. Водка. Язык словно мягкий мертвый зверь на небе. - Черт! Черт! Черт!!! - разражается Джокер злобным смехом, отбрасывает сигарету в сторону, хватает Харли, несмотря на её слабые протесты — кости, кажется, заново сломаются, если он не перестанет сжимать её так сильно. - Как же я тебя ненавижу, сука, как же я хочу, чтобы ты сдохла уже наконец! - его слова словно яд, но его руки на её плечах так сильно сжимают, что Харли стонет и плачет от боли. - Так тебе и надо, дура ты, чтобы неповадно было, да? - он снова истерично смеется, его смех вибрацией отдается на черепе Харли — он зарылся лицом в её волосы. - Прости, пирожок, я не хотела, - выдавливает из себя Харли. Ей удается разомкнуть губы, пошевелить языком. Она рада, что ещё хоть на что-то способна. Живот скручивает болью, к горлу подступает рвота. Харли разворачивается, несмотря на боль, её тошнит в ванну. Она стравливает остатки алкоголя и таблеток, пока ничего не остается. Спазмы сдавливают горло. Но это ничего. Харли вдруг понимает, что Джей скрутил её волосы на макушке и держит. Когда её отпускает, она снова валится ему на грудь, а он принимает её в объятья. Они сидят, положив головы на бортик ванны. Она тяжело дышит, он снова курит. - Не смей, - наконец говорит он. - Нет, конечно, пирожок, - тихонько жалуется Харли. Она и правда не хотела, не хочет, чтобы он думал, что она дурочка какая-нибудь. - Я запрещаю, - обессиленно требует он, глядя ей в глаза, не отрываясь, дольше обычного. Она только кивает головой. Джокер встает с пола, поднимает Харли на руки — сама идти она вряд ли сможет. Харли прижимается лицом к его груди, вдыхает запах крови, пота, пороха. Это успокаивает. Его руки все ещё дрожат, но Харли не обращает внимания. Ей лучше. Феи больше не пляшут в глазах. Харли впервые за долгое время в состоянии заснуть без валиума. Джокер впервые за долгое время в состоянии заснуть только обняв Харли.