H loves J

Сердце Харли замирает, когда она находит на столе рядом с кроватью крошечную тыкву с вырезанной на ней смеющейся рожицей. Она ухмыляется, ничего не говорит. Но столько радости, безумного счастья, что он не забыл. Их день, самый лучший день в году, — не Рождество, точно не день Святого Валентина, нет, их день — Хэллоуин. Тридцать первого октября Харли всегда в хорошем настроении. Потому что и Джей тоже в хорошем. В этот день он никогда не выходит на дело, не готовит налетов на банки, не гоняется за Бэтменом. Этот день всегда, независимо от обстоятельств, он проводит с Харли. Это - традиция, детская шалость. Пройтись по окрестным домам, набрать полные карманы сладостей, объесться до тошноты и смеяться, смеяться, смеяться, повалившись на кровать. Чтобы живот болел от конфет и смеха, чтобы шоколад опротивел на весь оставшийся год. В этот день Харли всегда выбирает для них костюмы — яркие и смешные, чтобы никто их не узнал, чтобы один единственный день они могли быть такими, как все, не прятаться и не бежать. Жизнь на бегу — так сложно, и мучительно больно под сердцем. Один день в году даже Джокер может побыть человеком, не убудет с него. А Харли и приятно, что он готов поступиться своими кривыми принципами ради неё. Поэтому она все ещё рядом. Ради таких моментов. Харли выбирает потрепанные тренчи, широкополые шляпы, перчатки и автоматы. В детстве её восхищали Бонни и Клайд. Наверное, стоило задуматься уже тогда, что это плохой признак для девочки-гимнастки, нездоровое увлечение маленькой принцессы. Оно переросло в настоящую страсть, одержимость мужчиной, пропахшим порохом и кровью. В такие дни Харли думает, что, наверное, дело не в безумии и поехавшей крыше, дело не в Джокере, не в том, что ей сломали запястье в трех местах, дело в ней самой. С самого начала, с первых лет жизни. Бабушка говорила ведь, что она особенная. Не соврала. Хорошо, что давно в могиле, не видит всего этого. Ох, как хорошо. Харли не знает, что они собираются делать этой ночью, но она одевается в свое облегающее платье, игриво завивает кончики волос, нацепляет криво, по-пижонски берет и ждет Джея в глубоком кресле перед окном. Курит сигареты, елозит ногтями по стволу автомата. Не игрушка, самый настоящий, но так ведь даже лучше. Натуралистичней. Сегодня она хочет носить свой образ идеально, хочет, чтобы он прирос к её лицу намертво, не хочет быть Харли Квинн, хочет хоть один день в году побыть совсем другой. Пусть даже и мертвой. У Бонни Паркер всяко жизнь была веселее, чем у неё самой. Джокер входит в спальню, когда стрелка часов подбирается к двенадцати. Харли курит новую сигарету. Кажется, пол пачки скурила, пока ждала его. Но это ничего. Ведь не забыл же. Тыковка для тыковки в такой-то день. - Эй, Клайд, - говорит она со своего места, усмехается, - идем ли мы сегодня на дело? Джокер смотрит на неё пристально, раздраженно. Его взгляд наполнен чем-то таким, чего в Хэллоуин не должно быть, - злостью и презрением, не весельем. Харли чувствует, как её сердце бьется быстрее, а плечи сами собой опускаются. Это ведь поражение, это проигрыш, а она лузерша, дура набитая, раз думала, что у них есть такие дни, традиции, маленькие моменты, которые можно любить лишь вдвоем, хранить у сердца, не забывать. - Харли, не сейчас, - рявкает он, разъяренно бросает плащ на кровать и выходит вон. Все его тело напряжено, каблуки ботинок нервно отстукивают злой ритм по деревянным половицам. Вот такой праздник. Только без праздника совсем. Харли чувствует, как из её накрашенного глаза тянется слеза. Паршивое чувство ненужности. Словно у неё день рождения, а все забыли. Ещё вчера ждали вечеринки с нетерпением, а сегодня ведут себя так, словно ничего не произошло. Пустые надежды, да. Наверное, Джокеру и нравится такой расклад. Бросить собаке кость, но потом оставить умирать с голоду, чтобы она вечно виляла хвостом, ждала ласки, а не тычка, ждала, что её снова накормят. Харли скрежещет зубами, поднимается из кресла. Рука ходит на автомате. Ей хочется только одного — пойти туда, где он, приставить пушку к его башке, заставить его пойти с ней, не поганить тот единственный день, когда она счастлива. Харли, конечно же, не делает. Вместо этого она нацепляет высокие сапоги, кобуру с двумя самыми настоящими пистолетами и выходит прочь. Если уж Джей не желает повеселиться этой ночью, она не останется в долгу. Будет так яростно радоваться жизни, как только позволят ей узкая юбка и высокие каблуки. Харли встречает на первом этаже парочку головорезов, ничего не говорит. По её лицу понятно, что если кто-то из них раскроет рот, то тут же получит пулю в глотку. Она не в настроении отчитываться перед кем бы то ни было. Харли не выбирает место, она просто едет в самый большой и шумный клуб Готэма, который знает. Там её непременно ждут приключения. Грязное место, крысятник, но ей и все равно. Юбка короткая, ноги длинные, она вписывается в антураж. Охрана легко пропускает её внутрь за широкую улыбку, плечистые ребята лишь хмыкают при виде её пистолетов. Игрушки, как же может быть иначе. А Харли только очаровательно ухмыляется. Конечно, игрушки, она ведь детка хрупкая, нежная, строит из себя злодейку. Но ведь сегодня можно примерить чужой образ, какой захочется. Если бы они только знали. Даже приятно. Харли заказывает водку, облокачивается на барную стойку спиной, пьет уже четвертый шот. Грохочет музыка, что-то популярное и громкое. Харли не узнает мелодии, но раскачивается в такт. Алкоголь делает её развязной и веселой. Не по-настоящему, конечно, но сегодня день фейка, так что можно притвориться, что все отлично, пустить пыль в глаза. Вокруг Харли кружатся сплошные женщины-кошки, милые привидения, сексуальные мертвячки и ведьмы. Полный дом, чего уж там. Мужчины одеты чудиками и монстрами. Кажется, пара-тройка стиляг даже нацепила костюм Би-мэна. Харли смеется, если хорошенько поискать, найдется и Пугало, и Загадочник, и, наверное, Пэмми. Харли хихикает, в голове пусто и пьяно. Люди Готэма такие предсказуемые и унылые. С таким же успехом Харли могла одеться Харли. Скукота. Когда Харли намеревается заказать пятую стопку, за руку её кто-то хватает. Харли раздраженно поворачивается и видит перед собой Джея. Она ухмыляется, радостно тянет: - Пи-иирожок, ты все-таки пришел, - смеется, трется лицом о его грудь, не боясь оставить на дорогой материи потеки краски и помады. Сегодня её лицо чистое и красивое, каким и должно быть у женщины. Он ничего не отвечает, подает ей руку, тянет на танцпол. Харли усмехается, подчиняется. Его рука в кожаной перчатке такая знакомая, её ладошка идеально подходит. Всегда бы так. Джокер прижимает её к своей груди, сжимает запястье, кружит её под какую-то новомодную сопливую песенку. Харли даже чувствует себя счастливой. Так редко им удается быть настолько близко друг к другу, и чтобы никто не смотрел волком, не думал, что она сумасшедшая. В этот день можно быть кем угодно — Джокером, Харли Квинн, Бэтменом, и даже принцессой Дианой, всем ведь плевать. - Как тебя зовут, красотка? - Харли с трудом слышит вопрос в грохоте музыки и гомоне толпы. Она приподнимает брови, но тут же кривит мордашку в ухмылке. Если ему хочется поиграть, она всегда только «за». - А разве не видно, я - Бонни Паркер, - хмыкает она задиристо, прижимается к Джокеру ближе, подмигивает. - Где же твой Клайд Бэрроу, детка? - спрашивает клоун, его шрамы складываются на щеках гармошкой. - Вот же он, - мурлычет Харли, прижимаясь еще теснее. Эта игра странная, но такая будоражащая, искрящая. От него пахнет мылом и одеколоном. Приятный запах. Но есть в нем что-то чужое, незнакомое, инородное. Харли дергается, будто от удара, мгновенно трезвеет. Кое-чего не хватает. А рука Джокера уже на её заднице, сжимается, тискает. Харли вспыхивает. Рвется из его рук. Но он держит крепко, улыбается, сжимает её больное запястье так, что у Харли темнеет перед глазами. - Ладно тебе, детка, такой хороший вечер, да? - спрашивает незнакомец, улыбается. Шрамы — пластик, костюм — дешевка. На голове - воронье гнездо. Он не Джокер, конечно же. И как же Харли могла перепутать? Романтичная дурочка. Пьянчужка. - Очень хороший, - слышит она вдруг вкрадчивый голос, почти шелест. Сердце пропускает удар, трепещет в груди. Музыка неожиданно прекращается, Харли пялится на мужчину прямо перед собой. Его лицо закрывает широкополая шляпа, он одет в старомодный плащ, костюм и лакированные ботинки. Дуло его пистолета смотрит Джокеру прямо в висок. - Ты ещё кто такой? - недовольно спрашивает клоун, отпускает Харли из своей хватки, она тут же оказывается рядом с гангстером, жмется к его спине, не от страха, от дикой радости. - Клайд Бэрроу, разве не видно? - усмехается он, продолжает вжимать пистолет в висок Джокера. Пахнет машинным маслом, едва-едва, но Харли улавливает этот запах, хватается пальцами за руку гангстера. - Ну что, малыш, - хрипло спрашивает он, - сладости или гадости? Клоун нехотя отступает, растворяется в толпе. Клайд прячет пистолет в набедренной кобуре. Поворачивается к Харли. Она дрожит мелкой дрожью. Теперь уже от страха. - Бонни — Бонни — Бонни, - сетует Клайд, прихватывая цепкими пальцами Харли за талию, прижимая сильно и тесно к своей груди. - Что же мне с тобой делать? Харли кладет голову ему на грудь. Ей уже не страшно. Все-таки пришел, все-таки не забыл, не позволил ей праздновать без него. Хороший день, самый настоящий праздник. - А что ты хочешь? - тихонько спрашивает Харли, поднимая на него взгляд. Джокер смеется. Запрокинув голову, долго и хрипло. Привлекает Харли к своей груди ещё теснее. Его сердце бьется ровно и спокойно. В его глазах нет ни ярости, ни злости. Только чистый детский восторг. - С днем всех святых, детка, - говорит он и целует Харли в губы. Харли усмехается. Все-таки сладости, а не гадости. Лучшая шалость за весь год.