H loves J

Он абсолютно все делает в перчатках. Даже, кажется, спит в них. Глупость, конечно, но Харли напрягает. Понимание приходит незаметно. Один день, два, три. Она с ним уже больше месяца, а он не трогает, не прикасается. Словно она фарфоровая кукла, украшение заколдованного замка. Только он не принц, а она совсем не принцесса. И живут они не во дворце. Харли слоняется от безделья по убежищу. Углы пыльные, провалы окон темные, лампочка над потолком раскачивается взад-вперед, тусклая. Харли представляла все именно так. У неё не было иллюзий. Никогда. С первого взгляда, как увидела его, не было. Она знала, что он схватит её за горло, вывернет наизнанку, покрошит кости и бросит умирать в холодном и темном логове призраков. Но только не в перчатках. Пусть уж лучше голыми руками. Так и сподручней выйдет, и вернее. Харли готова ко всему этому — сердце ей уже пересадили, ведь так. Заменило мозг, вытравило монохром, превратило сгустки тьмы в радугу. Идеализация, конечно, болезненная мания, но так все-таки лучше. Харли наблюдает. Точно, спит в перчатках, трахает её в перчатках, словно боится запачкаться, будто она — не просто комок нервов, хитросплетение оголенных проводов, по которым бежит электричество, словно она — неприкасаемая. Они поменялись ролями, и теперь она — чудовище, а он — славный парень. И только перчатки отделяют их друг от друга. И ещё совсем чужая жизнь. Харли привыкает, царапается когтями, лягается ногами, все, лишь бы влиться в эту яркую, но опасную жизнь, чтобы заслужить его доверие — без перчаток. Неправда, конечно, что она выбрала его. Или не только так. Ей приглянулась не только оболочка — безумный оскал в обрамлении шрамов, бегающий взгляд из-под непослушных волос, танцующие на острие ножа пальцы. Все это очень мило, но все это она знает. Прекрасно понимает, кто он такой и что делает. Может, именно в том и состоит безумие, - она выбрала не его, она выбрала его мир. А он пусть думает, что это он во всем виноват, свел её с ума за пятнадцать минут, перетряхнул в ней все, что было, поставил с ног на голову. И теперь она, словно изящная гимнастка, ходит на руках, скалится черными губами. Харли знает, что он никогда не поверит ей. Поэтому и перчаток не снимает, не касается кожи кожей. Это больно, словно кулаком под дых, в солнечное сплетение. Недоверие, неизвестность, ненастоящая история. Об идеальной девочке, светлые волосы, синие глаза. О треснутом по центру сердца мужчине — рваные раны, черная дыра. Джокер думает, что она будет его лечить, будет сводить ошметки кожи проворными пальцами, сшивать, сдерживать, лепить из него то, что ей нужно. Но не понимает он только одного — ей не нужно. Она даже не анализирует, просто знает, что если только попробует, если возьмется за это неблагодарное дело, все рассыпется. Алиса выпадет из кроличьей норы, снова окажется в обычном мире. Где все из тонкой бумаги и картона, как декорации, где ни у времени, ни у пространства нет значения и веса. И так она будет жить уже до конца дней. А Харли не хочет — она поймала свою удачу за хвост, теперь уже не отпустит. Джей — это её билет в волшебную страну, туда, где она, наконец-то, сможет жить и быть так, как сама захочет. Или он, но она согласна. Перчатки все портят, словно пленка между сном и явью. Они не пускают её туда, куда ей так нужно, туда, где она могла бы быть счастлива. Харли не знает, как подступиться к этому сложному случаю, как вынуть его из его кокона. Это скрытая ненависть, стена между ними, разница. Черное и белое, игра и реальность. Пока он в перчатках, он защищен от её чар, и ведьма Бастинда никогда не доберется до него, не приложит к его сердцу листик вербены, не вольет ему в глотку приворотное зелье — две части бурбона, три части любовного напитка номер пять. Перчатки — словно латы, его талисман и оберег от тех, кто слишком любит лезть под кожу, разрывать тонкими хрупкими пальчиками мышцы, сжимать в ладонях самый главный клапан. Харли хочет его любви, но знает, что ей не добиться. Джокер не умеет любить. Не создан для этого, не приучен. Он выломал извилину, отвечающую за чувства, вытравил кислотой, расковырял ножом и заштопал наспех. Все для того, чтобы дикая ведьма запада не пришла когда-нибудь и за ним тоже. Джокер не дурак, он знает, что чувства делают людей слабыми и рыхлыми, чувства заставляют склонить колени, смотреть на мир через призму этого самого чувства. Себе дороже, не нужно, лишнее, как атавизм, как пятая нога у собаки, перепонки между пальцами. Но Харли готова с этим смириться. Она его уже любит, с самого начала, ей нужно лишь чтобы он поверил ей. Поверил, что все может быть по-настоящему даже в мире монстров и чудовищ, разукрашенных обманчиво веселым гримом, на деле — боевой раскраской. Она знает, что посеяла в его душе сомнения, что его мир настолько идеален, насколько ему хочется, что все ладно и правильно, приспособлено под него, нужно ему. Иначе зачем бы ему было брать её с собой? Оставлять рядом? Можно подумать, что так мало охочих до дешевых кошмаров? Так мало желающих присоединиться к трэш-шапито. Много, только все они идут в расход быстрее, чем успевают возгордиться. Харли с Джокером целый месяц. Она знает, что по какой-то причине нужна ему. Не любовь, конечно. Отголосок чего-то, чего, может, и сам Джей не понимает. Чувства, которые он так ненавидит, старается вытравить из себя, выблевать их и оставить умирать. Только Харли не позволит ему. Не для себя, для него, конечно же. Все в этом мире теперь лишь для него. А ей бы лишь чуток — чтобы снял перчатки, кожа к коже. Джей избит жестоко и бесчеловечно. Приползает в логово зализывать раны. Падает прямо на пол, раскидывает руки в стороны. Смех с хрипом вырывается из его груди. Он перекатывается на бок, кашляет надрывно и долго, сплевывает кровь на пыльные доски. Харли стоит рядом с кроватью, в руке зажат очечник. Она чувствует себя странно и неуютно, напугана до одури, где-то в её нездоровой голове кричит тоненький голосок. Это умирающая Харлин пытается справиться, не упасть в обморок от увиденного. Харли душит её властной рукой, подавляет в себе отвращение и страх. Она ведь не должна быть такой. Харлин никогда ещё не видела насилие, его отпечаток на человеческом теле так близко. Она подкрадывается на негнущихся ватных ногах, встает на колени рядом с Джеем. Руки дрожат в нервной пляске. Она хочет прикоснуться к нему, но он отдергивается от неё, словно она несет с собою смерть — в этих тонких белых ладонях, раскрыла чашами, хочет напустить на него. Харли дергается в ответ как от удара, отодвигается, садится на пятки и просто смотрит. Он кривится от боли, тяжело дышит, губы все потрескались, запеклись кровавой усмешкой. - Убирайся, - цедит он устало. Харли поджимает губы. Израненный монстр, истекающий кровью и желчью. Не излечить и не склеить, не вытянуть на свет. - Вали же! - хрипит он отчаянно. И внезапно Харли понимает. Не самозащита. Её защита. Пока он не трогает её, она все ещё может выбраться, все ещё может проснуться и убежать. Кричать и плакать, царапаться и визжать, но спастись. Как только он наложит на неё свою обнаженную лапу, ей уже не спастись. Харлин внутри Харли хочет подчиниться, отползти прочь, унести ноги от того, что её ждет впереди. Черная кровь. Порох. И смерть. Насилие. Она его фарфоровая кукла, она — незавершенный холст, и где-то в глубине души, там, где есть несожженные чувства, отголоски эмоций, Джокер знает, что касаться её нельзя, нельзя заканчивать этот шедевр, разбивать фарфор. И не потому, что ему жаль её, ему жаль самого себя. Ведь когда холст будет выписан, для них обратной дороги уже не будет. Харли встает, на негнущихся ногах идет в ванную. Стоит, смотрит на себя в зеркало. Харлин, хорошая девочка, улыбается на неё из зазеркального мира. Харли, плохая девочка, вторит ей. В эту секунду они едины, и они знают, что им нужно делать. Согласны, сошлись в одной точке. Имя ей — Джей. Не Харли его полюбила, Харлин. Ей и начинать. Харли берет аптечку первой помощи, смачивает полотенце холодной водой, возвращается в комнату. Джокер лежит в той же позе, как она и запомнила. Руки широко раскинуты, глаза незряче смотрят в потолок. Он так устал — ему нужна минутка передышки. Харли пользуется его беспомощностью, его бессилием, присаживается рядом, уверенно проводит полотенцем по щеке, стирает кровь и краску. Ей немного странно — она ещё никогда не видела Джея без грима. Как и без перчаток. Хотелось, конечно, но он бы никогда не позволил. Сейчас все в её руках. Джокер шипит от боли, сыплет проклятия. Харли не слушает — она много раз от разных мужчин слышала все те эпитеты и клички, которыми величает её Джей. Ей не привыкать. Это просто слова — шрама не останется. Он пытается отбиваться от неё, заносит руку для удара. Но Харли не отодвигается, выжидает, смотрит. Её рука с зажатым мокрым полотенцем замирает на полдороги к его лицу. Он замирает, смотрит на неё, губы складываются неожиданно в ухмылку. Он опускает руку, так и не завершив удар. Харли выдыхает, словно была все это время под водой. Она даже чувствует некую толику разочарования. Сжимает губы плотно, работает над его лицом, стирает грим слой за слоем. Когда она заканчивает, то видит перед собой морщины и пигментные пятна, пробивающуюся щетину видит и растрескавшиеся губы. Она улыбается — он хорош собой. И шрамы не портят его, его невозможно испортить ничем. Харли смазывает мазью мелкие порезы и синяки. Он терпит её прикосновения, ничего не говорит. Она закидывает его руку себе на плечи, помогает ему подняться и лечь на кровать, стаскивает с него ботинки и костюм, перчатки оставляет. Его тело все синее, испещрено гематомами и рытвинами. Харлин ничего подобного в жизни не видела. Ему бы в больницу надо, да только Харли не смеет и заикнуться об этом. Они не в том положении, чтобы вести себя нормально. У неё нет других вариантов — она обрабатывает его раны как следует, дрожит, когда вздрагивает он. Когда все закончено, она укрывает его одеялом и ложится рядом. Харли трясет, она боится посмотреть на него. Они лежат в тишине, Харли пялится в темноту, боится сморгнуть, боится уснуть — перед глазами стоят его синяки и порезы, его избитое тело и лицо. Кажется, Харли ещё долго будут сниться кошмары. Джокер что-то стонет нечленораздельно и раздраженно. Сердце Харли бьется сильнее, она поворачивается к нему, но сообразить, что происходит, не успевает — его ладонь бьет её по щеке наотмашь. Перед глазами пляшут звезды. Харли вжимает голову в подушку, зажмуривает глаза. Черным-черно, спокойно, но слезы наворачиваются хоть и на закрытые глаза. За что он ударил её? Никогда же не бил. За то, что ослушалась, помогла ему. Харли закусывает и так кровоточащую губу, силится не разрыдаться. Пафосно же, глупо. Пока Харлин собирается в её голове с мыслями, решает, что же ей делать - оставить все, как есть, или сбежать, рука Джея ложится на её ладонь поверх одеяла. Без перчатки. Вот так просто. Харли всхлипывает. Джокер вздыхает сквозь стиснутые зубы. Обратного пути нет. Завершенность.