H loves J

Харли не ела восемь дней. В животе бурчит, кишки крутит, сводит судорогой. Харли сидит, прислонившись спиной к холодной сырой стене, и слушает, как где-то каплет вода. Капля за каплей сочится, бежит по трещинам и выбоинам в цементе. Харли не страшно даже. Глухо как-то, безысходно, но абсолютно не страшно. Страх она потеряла тремя днями ранее, когда впервые стала соскальзывать из реальности в небытие. К ногам жмутся Бад и Лу. Они тоже голодны, но терпят, не смеют даже тронуть хозяйку. Лязгают зубами, мусолят горячими языками кожу Харли, но не прикусывают, не пускают кровь. Это даже трогательно — звери ведь, а ведут себя лучше людей. Их загнали в ловушку, словно животных, словно крыс заставили спрятаться на самом дне, под ворохами гнилого мусора и тряпья. Харли чувствует себя героиней плохого фильма — того, где все в конце умирают. Готэмский спецназ перебил всех в убежище, удалось спастись только Джокеру и Харли. Удалось залечь на дно, уйти от погони, спрятаться, испариться. Харли жалеет Джея. Он ведь как зверь, загнанный в клетку, мечется, бродит по туннелям, ищет выход, но не находит. И не потому, что его нет. Он есть, просто их ведь обложили со всех сторон. Один шаг на свет, и они окажутся в лапах полиции. А там и до Аркхэма недалеко. Харли не хочет в психушку, знает, что и Джей не хочет. А потому сидит тихонько в углу, гладит мягкие загривки своих питомцев, не плачет. Лишний расход жидкости и сил. У неё нет на это права. Чем слабее она, тем хуже Джею. Она не может его подвести. Прятаться, скрываться в ночной тени им не впервой. Но только не так, как в этот раз. Харли всегда была худой и тщедушной, никогда не воспринимала еду как что-то обязательное и важное, чему стоит уделять внимание. Научилась от Джея. Он редко ест, мало спит, - ему не нужны все эти условности. Но после пятого дня без крошки во рту Харли вдруг поняла, что она человек из плоти и крови. Не догнать ей Джокера, как ни пытайся, не стать таким, как он. Она — человек, у неё человеческие потребности — спать, пить, есть. Без еды ей не выжить. Может, так даже и лучше. Может, она сдохнет и перестанет наконец-то тормозить Джея. Слабые девочки ему неинтересны, а сильной она просто не может быть. Руки на загривке Бада трясутся в треморе. Она так слаба, что даже не может перестать дрожать. Харли смотрит в лужицу воды на свое отражение. Волосы свалялись паклей, кожа натянулась на лице маской — белая, хрусткая, словно маска клоуна. Только мало красного, совсем нет синего и желтого. Джокер злится, но уже не на неё. Ей мало достается от него — ни ласки, ни сожаления, ни кулака под ребра. Она стала для него бесполезной, наверное, жалеет, что спас её, потянул за собой. Сейчас ему бы больше пригодились верные руки и острый глаз. У Харли этого нет, ослабла, потеряла контроль, превратилась в зверька. Одна мысль крутится в её голове — еда. Противно от себя самой. Гиены греют не только душу, но и тело. Оплетают своим мехом, прижимаются поближе. Чем худее Харли, тем сложнее ей справиться со стылым холодом в конечностях, с ледяным дыханием смерти на её коже. А Бад и Лу, словно чувствуют, ласкают кожу мягким теплым мехом, продлевают её агонию ещё на пару дней. Харли радует только одно — когда она сдохнет, станет кормом своим питомцам. Как там говорилось? Круг жизни, да? Джокер приходит поздно. Харли не знает, сколько времени, но, кажется, уже ночь. Он выныривает из темного туннеля, идет размашисто и уверенно. Тело его дышит силой, нерастраченной энергией. Возможно, он даже насвистывает. Харли не уверена, может быть, галлюцинация. Она смотрит на него, тонко и безрадостно улыбается. Откуда в нем столько жизни в том месте, где только смерть? Как он справляется? Ей не узнать никогда. Она быстрее умрет, чем поймет, как работает его механизм. Джей невесел. На лбу пролегла тяжелая морщина, шрамы кривят губы в подобии улыбки, он так привык, но во взгляде нет ни толики радости. Снова неудача, - понимает Харли. Он снова слонялся весь день по катакомбам, но ни выхода, ни пищи не нашел. Ещё один бесполезный беспросветный день из череды грядущих. Харли ежится, притягивает к себе Лу поближе, зверь лижет её в нос, оставляя мокрые следы. Его дыханье пахнет падалью, но Харли уже все равно. Нужно, чтобы кто-то был рядом. Джокер на эту роль не тянет. - Как дела, пирожок? - тем не менее ласково, едва слышно спрашивает Харли. Он вскидывает брови, сердито пялится на неё. Неправильный вопрос. Потому что хорошего ответа, который бы порадовал их всех, у него нет. И потому он злится, беснуется, в его глазах зажигается нехороший огонек. Харли знает его так хорошо, что даже не пугается. Незачем. Он скор на расправу, но это ведь ничего. Что ей будет? И так все хреново, зато его внимание будет сосредоточено на ней ближайшие пару минут. Джокер подходит совсем близко, присаживается рядом с Харли на корточки. От него пахнет табаком и несвежей кровью, запекшейся, черной, мертвечиной от него тянет. Харли даже не морщится. Такие времена. Нужно быть сильной. Хотя бы в этом. Джокер хватает её за руку. Гиены рычат, скалятся на Джея, щелкают острыми зубами. Не признавали и не признают в нем настоящего хозяина. Но страх ведь лучшее лекарство. Джей смотрит на шавок у своих ног так, что они сразу успокаиваются, скулят, жмутся к ногам Харли. А Джокер улыбается неприятно, жестоко. Тянет Харли за руку. Кость хрустит в суставе. Он ставит её на ноги, кровь приливает к голове Харли. Она покачивается, снова оседает грудой кожи и костей на землю. Слабенькая, тщедушная, отработанный материал. Глаза Харли закатываются, она едва дышит. Хватается обломанными ногтями за сырую стену, сбивает пальцы в кровь. Джокер смотрит на неё пристально и неотрывно. Харли наблюдает за ним из-под опущенных ресниц, изображение мутится и рябит, перед глазами пляшут цветные пятна. Её бы тошнило, если бы было чем. Голова кружится, её трясет. Живот снова скручивает фантомной болью. - Тебе нужно поесть, - констатирует Джокер. Харли тонко улыбается. Она знает, что нужно. Но нечего, совсем нечего. - Иначе... - начинает он, но останавливается, облизывает пересохшие обескровленные губы. - Иначе что? - спрашивает Харли совсем не испуганно. Она знает также и это. Она умрет. Не дотянет до утра, не выдюжит. В ней не осталось запала, колючек и искр. Ей нечем больше бороться, кулаки все сбиты, а ребра просвечивают под кожей уродливым узором. Идеальная девочка, красивая, словно с обложки глянца. Того и гляди отправится на тот свет. И даже не жалко, все ведь правильно. Предпочла бы только пулю в голову, а не медленную и мучительную смерть от голода. Джей жует губы, смотрит по сторонам. Выражение лица сосредоточенное, пугающе спокойное. Он что-то решил для себя, только Харли не знает, что именно. Его планы всегда выписаны кровью. Дай бог, чтобы не на этот раз. Джокер смотрит пристально на Бада, а потом достает пистолет и целится гиене в голову. Харли вскрикивает тонко и жалко, притягивает животное к себе, закрывает от дула пистолета своим телом. - Прекрати немедленно, - шипит Джокер, пистолет ходит у него в руках. Слишком много нервов, слишком много тремора. Но Харли не отступает, жмет в руках скулящего Бада, успокаивающе гладит его мех. - Тебе нужно есть, идиотка! - рычит Джокер надломленно, срывается чуть ли не на визг. Харли ещё никогда не видела его таким. Приятно, когда любимые после стольких лет все ещё умеют удивлять. - Не смей! - шипит Харли задушено, почти что мольба проскальзывает в её голосе. У неё никого нет ближе её зверят, её питомцев. Не может она позволить Джокеру поступить вот так. А он смотрит своими черными блестящими глазами, не отводит взгляда, потом улыбается. Перехватывает пистолет за дуло. Тьма спускается на Харли слишком быстро. Харли просыпается от чудеснейшего из запахов. Еды. Жаркого на углях. Её желудок делает сальто. От голода и от ужаса одновременно. Джей все-таки сделал то, что намеревался. Харли открывает глаза. Смотрит на костер, на всполохи рыжего пламени. Втягивает носом прогорклый воздух. Пахнет вкусно. Мясом. Совсем незаметно кровью и паленым мехом. Но Харли все-таки чувствует. Слезы наворачиваются на глаза. Злые, беспомощные. Она кричит во все горло, стонет и воет. Она ненавидит себя и ещё больше Джокера, каждую черточку в нем, каждый изгиб, каждый волосок. Она смотрит на него и видит лишь чудовище. Не более и не менее. Монстра в человечьей шкуре. Джокер подходит к ней, садится рядом, подтягивает её к себе на колени. Если бы Харли не была так слаба, она бы сопротивлялась. Лягалась бы и кусалась, поносила бы его всеми известными словами. Прокляла бы его. Но она молчит. А из глаз льются слезы- частые, крупные. Словно ей разбили сердце. Джокер подносит к её лицу кусок мяса, но она отворачивается. Запах божественный, такой прекрасный, что её тошнит. - Ешь, - приказывает он, но Харли только бездумно мотает головой. - Ешь! - повышает он голос. Глаза Харли слезятся. Под ногтями Джокера застряли волоски и кровь. Черная, свернувшаяся кровь. Харли снова мотает головой, до одури, до черных пятен перед глазами. Её губы складываются в тонкую линию. Джокер молчит так долго, что Харли кажется, что она потеряла счет времени. Секунды тянутся медленно. На его лице нет никакого выражения, нет работы мысли. Лишь онемение и усталость. - Пожалуйста, тыковка, - шепчет он едва слышно, и на этот раз на его лице отражается гримаса страдания, борьба яростная и жестокая — словно демоны и ангелы бьются ни на жизнь, а на смерть. Харли плачет. Всхлипывает тихонько. Этот день она запомнит навсегда. День, когда она наконец-то обрела форму и плотность — превратилась в монстра. День, когда маску чудовища сорвало с лица Джокера. День, когда они поменялись ролями так быстро и жестоко, что Харли больно где-то в самом сердце. Она открывает рот, принимает еду, пережевывает быстро и жадно, глотает. Это чудесно, лучший миг её жизни, наверное. И Харли ненавидит себя за это. - Где Лу? - Харли снова открывает глаза и смотрит на Джея пристально, жалобно. Он не отворачивается, не отрывает взгляда. - Отпустил, - отвечает он. И сердце Харли пропускает удар. Ангелы все-таки победили.