H loves J

Джен впервые видит Джокера и Харли Квинн на вечеринке. Не совсем. Привыкла к старой жизни. В которой офисные мальчики и девочки собираются пропустить по стаканчику после выигрышного дела, вылакать целую бутылку горячительного, если проиграли. В мире, в котором живет Харви, все по-другому. И надо привыкать. Дженис справится — слишком хочется ей быть рядом с ним, его нормальной половиной, да и безумной тоже. Влюбилась в Харви Дента. Помнит его из юности. Студент юридического факультета был хорош собой, лощен и вышколен. Окружной прокурор Готэма был справедлив и доблестен. Как в такого не влюбиться? Чего-то ему все же не хватало. Возможно, кривой линии поперек лица, изъеденного кислотой сплошного шрама. Когда проказа поразила его, он перестал быть идеальным, но не для Дженис. Она знала, что свяжет с ним свою жизнь навсегда, какой бы стороной монета не легла. Джен знает, что их любовь не идеальна, но все же это любовь. Они подходят друг другу, как половинки той самой оплавленной монеты — одна нормальная и ровная, блестящая в солнечном свете, другая — вся кривая и искореженная, в следах ржавчины. Тем не менее, они спаяны вместе, соединены, они — половины того целого, которое не разделить. И она счастлива. Рада журить его за неосторожность, за кровь на светлых перчатках, которую не отстирать, не вывести, рада смотреть, как он неопределенно пожимает плечами на её сетование, как снисходительно улыбается своим разорванным кислотным ртом. Что-то спокойное и даже домашнее есть в их отношении друг к другу. Джен назвала бы это домом, если бы только осмелилась. Но ей страшно. Она все ещё не может поверить, что вот этот мужчина — неровная смесь черного и белого, гладкого и в рытвинах, жизни пышной и смерти с гнильцой — принадлежит ей, что он её выбрал. Не мытьем, так катаньем. Что же. Джен так привыкла к вот такому Харви — самоуверенному, спокойному и ровному, так привыкла к тому, что он — тот самый рыцарь в сияющих доспехах даже в эпицентре гангстерских разборок, стычек с Бэтменом и непрекращающейся драки за сердце и кишки Готэма, что Харли и Джокер выводят её из равновесия. Они не такие, какими она ожидала их увидеть. А встретиться хотелось. Это ведь словно увидеть любимую рок-группу. Встретиться со знаменитыми Джокером и Харли Квинн. Наверное, Джен немножечко фанатела от них. Когда она ещё жила в нормальном мире, не двойной жизнью, без смещенной извилины в черепной коробочке, - а было ли такое вообще, - она мечтала, что когда-нибудь будет защищать Джокера в суде. И, конечно же, победит. На деле все оказывается совсем не так, как и в мечтах. По сути, с Харви было так же. Фантазии слишком отличаются от реальности. Они приходят на злодейский слет вместе. Харви и Джен. Харли и Джокер. Он — высокий и сухопарый, в нем нет ничего красивого или привлекательного. Он - комок нервов и нерастраченной жестокости — глаза навыкате, зубы желтые прокуренные, губы покрыты ужасными пузырями, словно он побывал в пожаре, кожа натянулась, полопалась, породила ужасные шрамы. Хочется опустить взгляд, стыдно отчего-то. Но Джен продолжает смотреть, пялиться, не может удержаться. Фирменный знак — сиреневый тренч, кожаные перчатки. За руку прихватывает свою пару. Харли Квинн — худая и тщедушная, с птичьими ножками и острыми скулами. Похожа на девочку-школьницу, два хвостика надрывно ходят взад-вперед. Красное и синее на кончиках. Шапка клоуна, бубенцов не хватает. Губы красные, щедро намазанные, улыбка глупая, белозубая. Сама наивность, сама простота. Они похожи на принцессу и дракона из очень плохой сказки, порно-истории, которую на ночь детям не расскажут. Харви отсылает Джен к женщинам. Это такая игра. Серые Волки скалят зубы, рвут друг другу глотки, а Красные Шапочки сплетничают о том, кто лучше всех умеет печь пирожки. Джен идет с неохотой. Но идет, подчиняется. В мире Харви невозможно по-другому. В мире Харви новый злодей вешает полицейских по праздникам. Ей и не хочется говорить вот о таком. С удивлением Джен отмечает, что Джокер держит Харли подле себя очень крепко, впивается пальцами в хрупкое запястье, шепчет что-то на ухо. Харли только ухмыляется. Смеется, заставляет его отпустить. Он скрежещет зубами, но подчиняется. Она идет, вихляя бедрами. Он прищелкивает языком, хлопает Харви по плечу. Когда Харли Квинн проходит мимо Дженис, она замедляется, улыбается своей фирменной широкой улыбкой и говорит: - Привет, я — Харли. Пошли веселиться! - она хватает Джен за руку так, словно они старые подруги, и утягивает за собой. Джен покорно плетется за новой знакомой, смотрит на её руки — все в потеках синего и фиолетового, все в ссадинах и кровоподтеках. Дженис сглатывает комок в горле. Наверное, больше всего она боится вот такого. Харви — джентльмен. Никогда и пальцем её не трогал. Дженис хочется верить, что он не такой, как другие. Хоть и бандит, но честный. Нет в нем жестокости и безумия, присущих городским злодеям. Есть в нем честь, достоинство, есть в нем то, что заставляет почувствовать себя леди. Раньше Харви называли белым рыцарем Готэма. Было за что. Да и сейчас, наверное, есть. Даже сделав выбор в пользу тьмы, Харви Дент не перестал оставаться собой, пусть и с трещиной посередине горла. Дженис не уверена, что Джокер вообще человек. Наслышана, начиталась некрологов. Увидела, наверное, сразу поверила своим глазам. Есть в нем что-то очень и очень плохое, вселяющее ужас, страх ни с чем конкретно не связанный. У него нет внушительных габаритов, он не обвешан оружием, не бравирует своей мужественностью и крутостью, как все, кто её окружают сейчас, но Дженис кожей чувствует, что он источает опасность. Для всех. Потому что на своих и чужих Джокер людей не разделяет. И синяки на запястьях Харли Квинн — лучшее тому подтверждение. Жестокий, циничный ублюдок. Чудовище. - Как ты познакомилась с Дентом? - тем временем спрашивает Харли. - Кажется, Двуликий был женат, - продолжает размышлять она, потягивая кислое красное вино. Джен хмурится, за лобной долей рождается усиливающаяся с каждой секундой мигрень. Она ненавидит две вещи — когда Харви называют Двуликим, и когда вспоминают о Гилде Дент. Харли умудрилась попасть по двум больным местам одновременно. Меткая сука. - В университете, - отвечает Джен, елейно улыбается, бьет точно в цель, - а вы с Джокером? Но Харли лишь широко и открыто улыбается. Вопрос без подвоха. Для неё, во всяком случае. - В Аркхаме, конечно, - говорит. - Все знают эту историю. Лечила я его, а вылечил он меня. - Дженис снова морщится, глядит на запястья Харли, рассматривает её внимательно, с ног до головы. Хорошенькая была бы, если бы не синяки, не дрянной макияж и дешевые шмотки. Красивая даже. Только вся красота вычерпана из неё, вытянута, украдена. Вся жизнь высосана вместе со слезами и разумом. Наверное, лучшая подружка для своего Дракулы. Дженис чувствует себя отвратительно, запивает валиум вином. Так лучше. И дело не в том, что Харли нажала на живое, дело в том, что жалко на неё смотреть, больно как-то, неуютно. Рядом с ней кажется, что у Дженис шикарная жизнь, и плевать даже на Гилду. Не верится рядом с ней, что знаменитая Харли Квинн вот такая — забитая почти что до смерти, вытраханная, усталая пустая оболочка. Не хочется верить, что это все с ней сделал один-единственный человек. Джокер. Симпатия — дурацкая вещь, и к черту участие вместе с ней. Но когда вечер заканчивается, а Харви вновь зовет Джен под свое крыло, она знает, что захочет увидеть Харли Квинн ещё раз. Не ради её бурлящей энергии, ее открытой и широкой ухмылки, нет, ради того, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. Дженис смотрит из-под опущенных ресниц на Джокера. Стоит особняком, курит сигарету, смотрит на часы с разбитым циферблатом. Весь нервный, дерганный, кадык ходит вверх-вниз. Нет ничего стабильного в нем и спокойного, только постоянная текучесть, смена одного состояния другим, нервическая истерика. - Харли! - зовет он. - Тыковка, мы уходим! - но ничего нежного в его голосе нет, только приказ, который нельзя нарушить, кличка, которую выкрикивает хозяин. Харли почти сразу оказывается рядом с ним, льнет, словно шавка, улыбается, трется щекой о его плечо. Он ничего не говорит. Жует губы, скалится в ответ, хватает за руку и, словно на поводке, тянет прочь. Время идет. Но Дженис не может забыть о том, какие они. Джокер и Харли. Сама не знает, почему. Не может забыть её взгляд — наполненный преданностью, щенячьей любовью, наполненный чем-то очень похожим на действительно большое чувство. Джен не может забыть его скрипучий голос, его сведенные судорогой плечи и кровавую, рваную ухмылку. Теперь она уверена, кто именно в их лесу самый большой волк. И за Харли отчего-то жутко. В животе неприятное чувство. А Виселица веселится. Хэнгмен. Тот, о ком Харви не любит говорить. Бесится, скалится, сжимает кулаки. Настроение портится. Не до Дженис ему. Потому что близится ещё один праздник. Говорят, на День Труда Виселица расстарается. И это будет финальным аккордом. Это будет лучшим завершением череды зверских убийств. Дженис не может ждать так долго. Хэнгмен нервирует её. И дело даже не в жестокой череде убийств. Наверное. Дело в том, что вереница смертей бросает тень на каждого из злодеев Готэма. В том числе, и на Харви. Того и гляди, загребут. И непонятно, что лучше — психушка или тюрьма. И непонятно, сможет ли Дженис жить без него. Долгое время могла. Но не теперь. Ведь теперь она, наконец-то, с ним, а он, наконец-то, с ней. Так просто своего Дженис уже не упустит. И она слушает, смотрит во все глаза. В зале суда многие бывают — злодеи и убийцы, доблестные полицейские и даже герой в броне — Бэтмен, их единственная надежда. Когда так говорят, Дженис старается скрыть гримаску раздражения. Не любила никогда весь этот пафос. Никогда не поверит, что Харви когда-то был другом этому сумасшедшему в маске. Виселица появляется прямо в суде. Нет, не в зале заседания, конечно. Нет. В лифте. Вешает на тонком брючном ремне ещё одного полицейского. Трудится в День Труда. Дженис напугана до смерти. Дженис рада до одури. Это ведь маленькая передышка. Это ведь спасение для её Харви. Не он. Даже Гордон не может не поверить. Джен сидит в опустевшем зале. Судья скрылась в совещательной комнате. Сквозь щель пробивается яркий свет. Джен хочется курить, но она держится. Она настоящий профессионал. Она на стороне добра. Так ей кажется. А Гордон говорит много. Они с судьей кричат и ругаются. Они с судьей называют имена. И одно из них очень нужно Дженис. Теперь Харви будет в безопасности. Она ведь всегда знала, что пригодится ему не только как женщина. Как партнер. Улыбается, гордится собой. Не время для самолюбования. - Мой клиент свободен? С него сняты все обвинения? - спрашивает Дженис, постукивая туфлей по полу. Самодовольство ведь плохое качество, но все же. Она не может удержаться от скабрезной улыбочки. Может быть, она все-таки на стороне зла. - Дент свободен, - выплевывает Гордон, засовывает руки в карманы, пялится на сияющую Портер. Неприятный взгляд, подозрительный, но Дженис плевать. Ей хочется пуститься в пляс. Она выиграла это дело. И все благодаря настоящему Хэнгмену. Ну, правда, не мог же Харви быть Виселицей? Глупость какая. Дженис спешит. Цокает каблучками, бежит, окрыленная. Джокер появляется внезапно. Подставляет подножку, бьет в солнечное сплетение. Дженис проклинает его. Но удержаться на поверхности не может. Падает, разбивает колени. Плачет то ли от боли, то ли от обиды. Темнота лечит её раны. Непременно. А Джокер хохочет, издевается. Дженис приходит в себя не сразу. Его холодные пальцы на её плечах. Руки заломлены назад, скручены липкой лентой. Запястья саднят, покалывают. Голова болит, голова просто раскалывается. Дженис всхлипывает, вздыхает, пытается проморгаться. Выходит плохо. Что-то с ней не так. Возможно, сотрясение. Она не знает, хочет просто, чтобы Джокер отпустил её. Слишком у него холодные пальцы. - Отпусти её, - слышит голос. Но это не Харви. Это сам Джокер выдает. Хрипло, свистяще. Её шею опаляет горячим дыханием. Волоски встают на загривке дыбом, а между лопаток упирает дуло пистолета. А Харви только смеется. Дженис не видит его, только слышит. Не понимает, что происходит. Кто-то тихонько скулит. Джокер рычит зло и безысходно. Разворачивает Дженис лицом к Харви, трясет её за плечи и смеется, шипит, захлебывается хохотом. - Смотри на своего белого рыцаря, сучка, смотри. Не надо ему быть Хэнгмэном, чтобы быть мразью! - его пальцы впиваются до синяков в ключицу Дженис, но ей все равно. Она глядит на Харви и не узнает его. Двуликий, не назвать Дентом, держит в руках Харли Квинн, выкручивает ей руки, тискает и издевается. Её рот заклеен скотчем, макияж размазался — черные потеки, а руки закованы в наручники. Она — пленница. И Дженис, честное слово, не хочет знать, кто начал эту игру. Джокер. Двуликий. Разницы нет. Она просто оказалась не на той стороне. Харви распечатывает Квинн рот, грубо срывает скотч, отчего она вскрикивает, облизывает пересохшие саднящие губы. Джокер за спиной Дженис дергается, словно кто-то выбил почву из-под ног, но стоит, хорохорится. Харли хочет что-то сказать, открывает рот, но тут же замолкает. Просто смотрит на Джокера, а у самой глаза на мокром месте. Дженис не видит лица Джея, но отчего-то ей и не надо. А тот тычком в спину подталкивает её вперед, к любимому. - Харви, - говорит Джен тихо. Смотрит на его ровное, спокойное лицо. Не отпустит ведь Квинн, даже если она попросит. Потому что ему нет дела. Все это спокойствие, снисходительные улыбки, и даже нежность, и даже поцелуй в висок. Все это вранье было. И не потому что он ненормальный, а она слишком преданная. Все потому что она ему не нужна. Была до определенного момента. А сейчас перестала. И неважно умрет она сейчас от ножа Джокера, выйдет ли живой за дверь. Между ними внезапно ничего не осталось. То есть и не было. Согласилась бы даже на синяки, лишь бы хоть чем-то склеить трещины. - Я люблю тебя, - говорит Дженис, хоть этого и не требуется. Смотрит не на Харви, а на Харли. Просто хочет запомнить вот этот взгляд. Весь о любви, без тени страха. Не оборачивается на Джокера, и так все знает, делает шаг вперед. Все равно к Харви. Другой дороги нет. - Я женатый человек, Портер, ты забыла, - говорит Двуликий, отпихивает от себя Харли Квинн, стреляет только один раз. Пуля входит слишком легко. Дженис падает слишком долго. Пока она ещё дышит, она наблюдает за выражением лица Джокера — сотня эмоций за секунду, пока он поднимает Харли, развязывает ей руки, треплет по волосам. Скалится, улыбается, хохочет. И Дженис улыбается в последний раз. Боги тоже умеют шутить.