H loves J

*** Харли приходит в трущобы, потому что иногда ей требуется побыть одной. И Джокер тому причиной. Тоже. Не он один, но и без него не обошлось. Потому что у неё синяки на ногах и на запястьях, потому что она плачет и не может остановиться, потому что для его поведения у неё нет ни названия, ни оправдания. Во всяком случае, не сегодня. Джокер — азартный человек, в игре и в жизни, поэтому он выбрал Харли своей целью. Интересно забраться мозгоправу в мозги, перетряхнуть, порыться, выкинуть лишнее, оставить лишь то, что удобно и подходит. А она пусть думает, что это безумная любовь такая, страстное неотторжимое желание, пусть думает, что особенная. Харли с Джокером всего полгода, но она уже понимает, что попалась на его удочку, угодила в западню, из которой выхода нет. И может, поэтому она так сильно плачет, может, поэтому курит одну за одной. Знает все, так хорошо знает, соглашается, кивает головой, как кукла заведенная, но не может заставить себя прекратить. Чтобы губы не тряслись и руки не дрожали, не может приказать себе быть такой, как все. Не может не любить его, не ждать от него любви в ответ. В доках всегда много народу. Шлюхи портовые, их незадачливые нищие клиенты, наркоманы паршивые, сброд цветной. Но Харли не страшно здесь бывать. Новости разносятся по трущобам очень быстро. Все уже знают, кто она такая, из страха или уважения к Джею не тронут и пальцем, не посмеют сказать и слово. Харли сидит на своей любимой скамейке с видом на залив, пьет вино, спрятанное в бумажный коричневый пакет, курит крепкие сигареты. Она ни о чем не думает. И все же невеселые мысли заполняют её голову. Она ведь ничего не знает о Джее, ничего, кроме того, что он позволяет ей узнать. А он сам в курсе всего, что происходит с ней. И это ужасно несправедливо. Харли начинает казаться, что она живет рядом с незнакомцем. И осознание пугает гораздо больше, чем то, что он психопат и убийца. С этим Харли сможет мириться, это вечное стремление к хаосу живет и в ней тоже, уснувшее, слабенькое, но с каждым днем крепнущее и заполняющее её сознание. И не Джокер тому виной, он не был первопричиной, скорее уж катализатором, нужным элементом, чтобы запустить в её голове обратный отсчет перед детонацией бомбы. Но с незнакомцем, с человеком, не способным подпустить её к себе, с чужаком, Харли не выжить. Она вздыхает, делает затяжку, заливает глотку кислым вином. Когда они вместе, они и порознь, совершенно разные монстры терзают их головы. И это невыносимо. Страшнее перестрелки, кровавей массового убийства, чудовищнее шрамов, улыбкой взрезающих щеки. Потому что им на самом деле не по пути. Он не доверяет ей, а она боится его. Наверное, конец уже близок. И Харли не надо задаваться вопросом, кто кого. Это очевидно. У неё дрогнет рука, ведь любит, у него — нет, без комментариев. На скамейку рядом с Харли присаживается женщина в годах — яркий макияж, острые стилеты, чулки, едва скрывающие синие холестериновые бляшки на ногах, короткая блестящая юбка. Она похожа на шлюху, ею, скорее всего, и является. Но Харли не смущает. Она давно уже привыкла к обитателям доков, для неё они ничем не лучше напомаженных сучек из Уэйн Энтерпрайзис. Сама такой когда-то была. Женщина прикуривает, зажав сигарету между губ, щедро накрашенных вишневым. Втягивает дым, выпускает его в воздух. - Не клюет, - хрипло усмехается проститутка, кривит губы, морщинистые нарумяненные щеки ходят вверх-вниз. - А у тебя? Харли на секунду в удивлении замирает, оглядывает свой наряд — леггинсы в облипку, спортивный топ, вероятно, слишком много косметики, - вздыхает. Легко перепутать, наверное. Странно же другое - старуха не признала в ней подружку Джокера. Значит, не так и быстро распространяются слухи. И к лучшему, может статься. Если им не по пути, нечего привыкать к хорошему. Или плохому. - Не клюет, - сетует Харли уныло. Рушить легенды — не её задача. Если шлюха хочет поболтать со шлюхой, ладно, с неё не убудет. Тем более, что по сути, не далеко она ушла от разукрашенной старухи. Женщина смеется гортанно и как-то с надрывом. - Мой сын всегда в таких ситуациях говорил: «Ну, не будь такой серьезной!» - Сердце Харли на этих словах замирает, ухает куда-то вниз, в пятки, превращается вместе с её мыслями в вишневое желе, мягкое, сладкое и кровавое. Монстрам легко будет проглотить. - Хороший был мальчик, смышленый, жаль только, что тусовался с дурными мальчишками. Говорила я ему, говорила, - сетует старуха, но Харли уже не слушает. Она вся дрожит, словно в лихорадке, а в горле ком. Да не может же быть, чтобы ей повезло вот так. Судьба? Она не верит в судьбу. - Как его звали? - спрашивает Харли участливо, а у самой трясутся губы. Это словно момент некоего прозрения. Харли всматривается в женщину. Наверное, была красивой когда-то. Сейчас и не поймешь — выжженные пероксидом волосы раздувает на ветру, обветренные губы купаются в вишнево-красном, по векам сеткой разбегаются морщины. И только глаза остались такими, как и при рождении, темными, знающими, жжеными головешками. Харли отдергивается, морщится, горбит плечи. Страшное открытие. Чертова кошка, которую, само собой, сгубило любопытство. - Джей, - отвечает старуха, щурится на солнце, пускает клубы дыма в воздух.- Весельчак страшный был. Пристрелили в уличной стычке, мерзавцы такие, - лицо женщины мутнеет, становится печальным и каким-то совсем уж старым, скукожившимся. - У тебя есть дети? - прочищает она горло. - Нет, - коротко сообщает Харли. Она думает совсем о другом. О том, что, каким бы невероятным это не было, но кажется, она беседует сейчас с матерью Джокера. И все, черт подери, сходится. Внешность, повадки, даже имя. Харли нервно усмехается. Глупо-то как. Невестка встретила свекровь, того и гляди разрыдаются от радости. Может, её ещё мамой называть теперь? Харли икает от страха и смеха одновременно, прикрывает рот ладонью. - У тебя были бы красивые, - усмехается проститутка. - Как звать-то? - спрашивает снова. - Харли, - отвечает, - а вас, мэм? - немного уважения не повредит, тем более, если учесть, с кем именно она разговаривает. - Шейла Хассел, приятно, - усмехается женщина. Харли в ответ тоже улыбается, осторожно и неуверенно пробует на вкус эту улыбку, разглядывает эту странную женщину, примеряет эту фамилию. Джей Хассел. Может ли быть такое? Весь следующий день Харли проводит за взламыванием полицейской базы Готэма. Она не мастер, но и не профан. Джокер черной тенью перемещается по убежищу, возникает у неё за спиной, кладет костлявые сильные пальцы ей на плечи, сжимает. - Что ты делаешь, тыковка? - спрашивает свистящим шепотом, страшным, словно они застряли в фильме ужасов. Но Харли готова к его вопросам. - Ищу подходящих нам полицейских, - ухмыляется она, запрокидывает голову, вытягивает губы трубочкой для поцелуя. Джокер лишь кривит бровь, отодвигается, исчезает в полутьме убежища. Ничего не говорит — не поощряет, но и не ругает. Шейла Хассел действительно значится в полицейских отчетах. Как и Джей Хассел. Харли тяжело сглатывает, прежде чем открыть файл. Разочаровано выдыхает. Фотографий нет. Короткая статья рассказывает Харли о том, что Джей Хассел состоял в банде Марони, шесть лет назад исчез. Вероятнее всего, его убрали бандиты из противоборствующей группировки, а от тела избавились. Харли с ужасом и надеждой подмечает совпадение — первое упоминание о Джокере примерно пятилетней давности. Плюс-минус. Когда вечером они ложатся в постель, Харли не может уснуть. Лежит себе тихонько, думает. А что ей делать, если все правда? Спросить у Джокера, - он не ответит. Вместо ответа она получит крепкого тумака. Наверное, и правильно. Нечего бередить раны. Если бы Джей хотел, он бы сам нашел Шейлу, а может, прежде всего, не терял бы её из виду. Но Харли не может молчать. Она так много узнала о нем всего за два дня, в сравнении с полугодием тьмы и зашоренности, что не может сдержаться. - Джей, - тихо зовет она, а у самой ладони потные, голос дрожит. - Хмм, - слышит она его сонное бормотание. Принимает за хороший знак, за то, что он не в дурном настроении. - Как звали твою мать? - набравшись храбрости, спрашивает Харли. Он так долго молчит, что она успевает сто раз передумать, проклясть саму себя за то, что спросила. Когда он заговаривает, то от него исходит садистская аура страданий и ненависти: - Убирайся, - цедит он сквозь зубы, не поворачиваясь. - Но, пирожок... - начинает Харли. Не успевает закончить. Первый удар приходится в челюсть. Второй — в предплечье. Джокер избивает Харли методично и безжалостно голыми руками. Так долго и яростно, пока она не скатывается с кровати, не отползает на карачках в дальний угол. Трясется, вся в крови. А Джокер удовлетворенно ухмыляется, прищелкивает языком, указывает узловатым пальцем на дверь. И Харли подчиняется. Ей ничего не остается. *** Харли ходит на встречи с Шейлой почти каждый день. И каждый день она узнает о Джее что-то новое. Как он упал в детстве с качелей и сломал ногу. В плохую погоду Джокер действительно иногда прихрамывает. Как ненавидел зубного врача — оно и понятно. Как привязывал котам консервные банки к хвостам. Харли купается в этих историях, боготворит эти маленькие встречи. Так она может узнать о Джее хоть что-то. У него ведь и не спросишь, табу. Но ей так надо верить, что он живой, настоящий, что он не незнакомец вовсе. Таким же мальчишкой был, как и все. Харли от этого намного легче. И сама была девчонкой. Чего уж там. Это называется человечностью. А Шейла и рада рассказать. Соскучилась по компании, по ушам, желающим послушать, соскучилась по мертвому сыночку. Который на самом деле живой. Но Харли не смеет сказать об этом. Не уверена, что Джокеру это понравится. Боится, что может не выдержать ещё одной показательной трепки. Эта тайна, этот маленький секрет от Шейлы терзает Харли. Они ведь почти стали подругами, неплохо понимают друг друга. И Харли жаль её по-человечески, как давно никого не было жаль. Однажды утром Харли приходит в доки с твердым намерением рассказать Шейле правду. Жалко же старуху, да и Джею, может, пойдет на пользу. Решение, глупое, невзвешенное, решение прямо от сердца, но все-таки она его принимает. И будь, что будет. Пусть он измолотит её в кровавую кашу, пусть выбросит на улицу, одной проблемой меньше для него. Зато её совесть будет чиста, зато она не умрет мразью. И может, Шейле станет хоть чуть-чуть, да и легче. Не увидеть, не погладить по волосам, зато хоть будет знать, что буйная голова её сыночка все ещё на плечах. Харли сидит на скамейке. Шейла присаживается рядом, улыбается по-свойски, смеется хрипло, закуривает. Не успевает ничего сказать. Её улыбка замирает кровавым цветком на губах, глаза медленно стекленеют, а в воздухе висит тяжелый гулкий звук выстрела. Все происходит так быстро и так медленно одновременно, что Харли не успевает ничего сообразить. Джей появляется из ниоткуда, хватает её за руку, чуть не выворачивает запястье, засовывает пистолет в тренч, тащит её куда-то вниз по набережной, ухмыляется маниакально и жестоко. А у Харли из глаз льются слезы. Впервые она понимает, что хочет вырваться, хочет убежать от этого монстра, от чудовища во плоти. Впервые видит, какой он на самом деле. Нет в нем ни чувств, ни эмоций, нет в нем ничего, лишь черная бездна, пустота. Зря надеялась, дурочка, что способен полюбить, зря плакала ночами и сносила удары. Харли визжит, царапается и вырывается. Джокеру с трудом удается скрутить её запястья. - Закрой рот, идиотка, - шипит он, - за нами хвост, - твоя подружка работала на полицию. - Не верю тебе, не верю, ясно! - захлебывается слезами Харли, - ты - гребаный психопат! Хладнокровный убийца! Джокер с размаху дает ей оплеуху, затаскивает обессилившую Харли в темный угол, сыпет проклятиями. - Слушай, тыковка, - ядовито ухмыляется он, - за нами все копы Готэма. Ты можешь послать меня в ад, но сначала дуй вот по этому адресу. - Джокер тычет запиской с полустертыми цифрами в лицо заплаканной Харли пару секунд, а потом подносит спичку и сжигает бумажку дотла. Вдалеке действительно слышатся полицейские сирены. Харли вздрагивает, ежится, по привычке жмется к Джокеру. - Скажешь, что от Джека Напье, - говорит он, секунду пялится черными злыми глазами на Харли, чертыхается едва слышно и бежит прочь. Харли бежит в другую сторону. Слезы застилают глаза. Она не может мыслить ясно. Только одно её подстегивает — страх копов, ужас от того, что снова может оказаться в Аркхаме. Она там была всего один раз, но не понравилось ужасно. Харли быстро бегает. Может, именно из-за атлетического телосложения Джокер и выбрал её? Дурацкая мысль, не к месту. Вспоминает Шейлу, всхлипывает. К черту, нельзя раскисать. Харли не долго думает, прежде чем отправиться по адресу, который дал ей Джокер. Он может быть жестоким, он может застрелить в упор кого угодно, даже свою мать, но Харли не уверена, что после всего сможет не выполнить прямой приказ. Все ещё боится его, как огня, все ещё доверяет ему свою жизнь. Пробирается трущобами и темными переулками, попадает к ночи по нужному адресу. Озирается по сторонам, стучит в дверь, долбится дрожащими кулачками. Чувствует себя маленькой девочкой, попавшей в очень и очень плохую историю. Почти что плачет, не может собраться. - Кто там? - слышит стариковский голос за дверью, глухой и усталый, голос человека, пережившего слишком много. - Меня послал Джек Напье, - с трудом выговаривает Харли. За дверью лишь тишина. Гулкая. Мертвая. Такая тишина, что не вздохнуть, и Харли задерживает дыхание. Замок щелкает. Дверь открывается. Перед ней старик, седой и сгорбленный, крючковатый нос, сухие руки. Слепые, затянутые белой пленкой глаза. - Заходи, девочка, - хрипло сообщает он, пропуская Харли в дом. Закрывает на засов, старчески жует губы, шмыгает носом. Наконец, усмехается, смотрит куда-то вдаль, за грань этой реальности. Ковыляет по коридору, прихрамывая, сутулясь, тяжело дышит. Останавливается, окликает, улыбается. Харли поворачивается к нему, смотрит в его слепые пустые глаза. - Тебе повезло, девочка, - говорит, - Джек прячет у меня лишь самое ценное. Харли плачет и не может остановиться. Всхлипывает, шмыгает носом. И ей неважно, кто этот старик, и откуда он знает Джокера. Его зовут Джек. Джек Напье. Теперь они знакомы.