H loves J

По вечерам Бэкки подрабатывает в кафетерии на углу. С шести и до полуночи. Варит свежий кофе завсегдатаям, печет маленькие крендельки и булочки. Кофейней владеет престарелая пара. Им тяжело справляться с бизнесом в одиночку, а Бэкки нужны деньги. Она все ещё учится в школе, но давно и плотно задумывается о колледже. А ещё о жаркой Мексике. Она ещё не решила точно, чего ей хочется больше. Но, если все пойдет хорошо, в июле она и Курт будут нежиться на пляже Канкуна под жарким солнцем. Мать не одобряет Курта. Он патлатый и ленивый. Уроки не учит, в колледж не собирается. Ветер в голове. Тот самый, который свищет у него в ушах, когда он сдирает колени в кровь на своем скейте. Курт якшается с дурными ребятами, некоторые из них на побегушках у Марони, наполняют его карманы запасами ЛСД и амфетамина. Но Бэкки на все это пофиг, на материно мнение в особенности. Курту это безобразие идет. Да и в конце концов, когда ей ещё будет шестнадцать? Чтобы фоткаться в кабинке, обернувшись американским флагом, чтобы кататься в тележках для еды по парковке, чтобы складывать ладони сердцем, чтобы, покурив травки, хохотать заливисто, представляя, что она Бонни, а он Клайд, взаправдашние? Последний год свободы, последний год настоящей жизни. А потом он останется в Готэме, подворовывать и проматывать свою жизнь, пока его не пристрелят в одной из гангстерских разборок, а она уедет в колледж на другой конец страны, к отцу, учиться хорошо и только на пятерки. И они забудут друг друга, их любовь превратится в лайки на Фейсбуке, редкие открытки на Рождество. Поэтому сейчас она хочет взять от жизни все, что только можно, - сходить с ума вместе с ним, сводить с ума его. Сегодня можно, сладкие шестнадцать. Ночь опускается на Готэм медленно, черной тенью, из углов выползают маленькие монстры, голодные и настойчивые. Не сказать, чтобы Бэкки так уж и боялась, несмотря даже на то, что кофейня располагается не в лучшем районе. Да и наплевать, Курт всегда подтягивается к одиннадцати. А вот, в чем она уверена, так это в том, что он защитит её. Если что. На то он и плохой парень. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Курт появляется в половину двенадцатого. От него пахнет алкоголем и чем-то терпким, неуловимым. Раньше Бэкки такого запаха не чувствовала, а обоняние у неё хорошее. Опасный запах, ненормальный, какой-то нечеловеческий даже, металлический, с привкусом костра. Бэкки отмахивается от неприятного ощущения под ложечкой. В конце концов, не ей судить. Пришел, она уже счастлива. Курт много смеется, располагается за стойкой, флиртует с Бэкки так, словно они на людях, задорно и шутливо. Только никого нет. В кофейне полнейшая тишина. Только их голоса гулко отдаются от стен. Бэкки обожает такое время — лишь для них двоих, крупицы, которые они собирают, нанизывают на нитку времени, скоро израсходуют все, останутся только блестящие бусины на шею, на память. Без десяти двенадцать Бэкки уже хочет закрывать кофейню. Посетителей все равно нет, а ей далеко добираться до дома, хоть Курт, конечно же, проводит. Бэкки не успевает дойти до двери, когда та распахивается, а в кофейню залетает растрепанная блондинка. Каблуки высокие, шуба белая, дорогая, но какая-то неаккуратная. Она ухмыляется, облизывает губы, качающейся, размашистой походкой приближается к стойке. Плюхается на стул рядом с Куртом, кладет локти на столешницу. У неё сбитый черный лак на ногтях, а запястья страшные, все в синяках. Бэкки не из робких, многое видела в свои неполные шестнадцать, но эта дамочка пугает её. Про таких говорят — не от мира сего. Глаза синие, навыкате, улыбается все время, не может остановиться. - Сладкого хочу, - тянет женщина, наивно и просительно глядя на Бэкки, выпячивает нижнюю губу вперед, комично приподнимает брови. Курт ухмыляется в кулак, но Бэкки отчего-то не по себе. Что-то в этой поздней посетительнице совсем не так. То ли голос, то ли манеры, то ли все в общем. Бэкки хочется бежать от неё без оглядки. - Мы закрываемся, мэм, - извиняющимся тоном сообщает Бэкки, а у самой ладони потные. Глядит на Курта исподлобья, пытается прочесть его мысли, но тот лишь округляет глаза и крутит пальцем у виска — мол, сумасшедшая какая-то попалась, может, стоит и обслужить. - Хммм, - расстроенно тянет блондинка, а у самой уже глаза на мокром месте. На памяти Бэкки никто ещё не плакал из-за отсутствия пирожных. Звонок над дверью в кофейню тренькает. Не поднимая головы, Бэкки сообщает: - Мы закрыты! - Это мой пирожок, ему можно! - радостно, совсем по-детски выдает поздняя посетительница. Бэкки хмурится, наконец, смотрит на вошедшего. Чашка из рук выскальзывает сама собой, честное слово. И, кажется, руки у неё ненастоящие, резиновые, а колени из желе. Бэкки вся трясется от ужаса, зуб на зуб не попадает. Она так поражена и напугана одновременно, что того и гляди сползет по стойке вниз. А все оттого, что на пороге стоит Джокер. - У них нет пирожных, - уныло сообщает блондинка, Харли Квинн, своему чудовищному спутнику. Назвать его бойфрендом язык не поворачивается, хотя все именно так и есть, - понимает Бэкки. Харли обвивает руками его пояс, прижимается щекой к его плечу, а клоун ничего не делает, застыл на пороге, лишь черные страшные глаза вращаются в глазницах, высматривают жертв. - Да ну? - наконец выговаривает он, смотрит на Харли. Она снова кривит губы, щедро намазанные красным. - Не может такого быть, тыковка, - сообщает и широко улыбается. Поворачивает ключ в двери, вешает табличку «закрыто», задергивает жалюзи. Бэкки тяжело сглатывает, прижимает потные ладони к переднику. - Стой, где стоишь! - неожиданно слышит тихий, задушенный голос. Бэкки поворачивается на звук. Курт стоит, ноги на ширине плеч, а в руках — пистолет. Вот, почему от него так странно пахло — порохом и огнем! Достал все-таки, хоть и просила не делать. Бэкки смотрит на Курта, он не глядит в ответ, его взгляд сосредоточен на цели. И ей радостно, потому что он так предан ей, готов из огня да в полымя, на верную смерть, и ей страшно, потому что Джокер не боится юнца с пушкой. Он идет вперед вразвалочку, расслабленно, тягуче. Ни секунды не сомневается, что Курт не выстрелит. Мал ещё пострел, не дорос до той лиги, в которой играет Джокер. И Бэкки очень надеется, что не дорастет никогда. Харли Квинн наблюдает за разворачивающейся картиной с легким любопытством, словно за цирковым представлением. Забирается на высокий барный стул, хлопает в ладошки, тянет колу из бутылки, выуженной из холодильника. Бэкки понимает, чем ей не понравилась шубка. С прожилками красного потому что. Снова пытается проглотить комок в горле, не может. Курт целится, руки ходят на пистолете, потные, скользкие. А Джокер просто идет вперед, в ладони блестит нож, маленький, юркий, тот, что умеет раскрывать правду, вскрывать жертву. - Так-так-так, - шипит он по-змеиному, - мальчик захотел выйти на войну, сыграть в генерала. Очень интересно! Только Бэкки знает, что ему на самом деле неинтересно, даже убивать ненужно, он и так все знает, чует страх, ужас не подконтрольный, которым наполнено все существо Курта. Правильно, мальчишка, но ведь её же, родной. А Джокер подкрадывается все ближе: - И что же, парень, хочешь стать злодеем? Прямо, как я? Или, может, как Марони? - Джей усмехается, ласкает отполированную рукоятку ножа, гладит любовно и нежно, словно женщину. Харли от удовольствия жмурится, хлопает тихонько в ладошки, смотрит на него с восхищением. Завязка, кульминация, аутро. Она так любит эту динамику. А ещё она любит его, клоуна, - понимает Бэкки. Снова украдкой рассматривает Харли. Запястья синие, но на каждом по браслету, яркому, бриллианты, наверное. Шуба вся в крови, но норковая, пушистая. Она выглядит и хорошо, и плохо. Как если бы к её ногам бросили весь мир, предварительно наделав дыр в нем размером с лезвие ножа. Бродяжка, превратившаяся на секунду в принцессу. Смотрит на Джокера, смакует каждое движение. Он не глядит на неё, пялится черными провалами на потеющего и задыхающегося Курта, сжимает его сердце в своих лапах, даже не прикасаясь. И Бэкки не знает, что же ей делать. Слезы собираются в уголках глаз. Главное, не расплакаться. Говорят, Джокер ненавидит молящих. Зажимает рот ладошкой, не может оторвать от злодея взгляд. Внезапно Джокер бросает короткий взгляд на Харли, подмигивает ей. И тогда Бэкки вдруг понимает — это у них развлечение такое, маленькая игра только для двоих, несерьезно все, ради шутки. Это открытие заставляет её трястись ещё сильнее, заставляет умоляюще посмотреть на Харли, прошептать одними губами «пожалуйста». Бэкки не верит в милосердие Джокера, не верит, что у него есть хоть какие-то чувства, там, за грудиной, но надеется, что в Харли Квинн все ещё живет малая толика человечности. Злодейка удивленно, забавляясь, глядит на Бэкки, приподнимает брови. Правда что ли? Не шутишь? А Бэкки только и может, что ронять слезы, буравить слезящимся взглядом ходящие вверх и вниз лопатки Курта. Харли засовывает пирожное в рот, легко соскакивает со стула, набирает полный пакет сладостей, направляется к двери. - Пирожок! - тянет высоко и капризно. - Да?! - скрипуче и яростно переспрашивает он, серчает на то, что она прервала его на самом интересном месте. - Я взяла тебе тыквенный пирог! - умильно ухмыляется Харли, строит глазки. - Неужели? - смотрит он на неё и ухмыляется в ответ, широко, кровожадно, теряет всяческий интерес к Бэкке и Курту. Харли только смеется, резво выскакивает за дверь, показывает ему язык. Джей запрокидывает голову и хохочет, визгливо, нервно, может, радостно. Следует за Харли в открытую дверь. На прощанье оборачивается к дрожащим и обнимающимся подросткам, хмурится, грозит пальцем и произносит: - Будьте хорошими, детки, иначе монстр утащит вас в ад! Снова хохочет, разворачивается на каблуках и исчезает в ночной темноте. Бэкки смотрит на Курта, целует его нежно и солено в губы. Может, и хорошо, что он якшается с Марони и его ребятами. Курт отвечает на поцелуй, закрывает глаза. Он знает, что никогда больше не вернется на улицы, лучше он пойдет в колледж.