H loves J

Джокер возвращается в Готэм, восстает из мертвых. И сердце Харли разбивается вдребезги. Сердце Харли не может больше биться ровно. Оно превращается в сплошные лоскуты, кровоточащие, рваные, ей нужно бежать со всех ног. Что ж, злодейкой была всегда, нельзя ей такой доверять, нельзя на нее такую надеяться. А она оправдает своё звание. Пушечное мясо. Худшая из худших. Падальщица, джокерова шавка. И кто вообще придумал, что люди могут измениться? Кто сказал, что из злодейки получится отличная героиня? Опять за неё решили, опять нацепили ярлык на ошейник. Нужно стоять до конца, нужно идти только вперед, нужно искупать свою вину добрыми делами. Только Харли это все не нужно, только Харли не чувствует вины. Единственное, чего жаждет её сердце, чего ей хочется на самом деле, - это снова быть с Джеем. И неважно, что от него получать, тычка или ласки, главное, быть с ним рядом, тесно, душно, до асфиксии. Впервые Харли понимает, что это не просто любовь. А самая настоящая любовь, то, ради чего стоит жить. И не говорите ей, что злодеев не любят. Любят, ещё сильнее, чем жеманных принцев в золотых коронах. Дракон остался без принцессы, нехорошо. Харли бросает отряд, сжигает мосты за спиной. Уходит, а в темном небе сверхновой лопаются фейерверки. С помпой, со взрывами, с чекою от гранаты на пальце, - только так и уходить ей, взаправдашней злодейке. Харли оставляет Флойда. Без сожаления, без лишних эмоций. Было и не было, их короткий роман, интрижка безысходная закончилась. И поминай Харли как звали. Пора домой. Харли снова встречает Джея темной ночью. Лучшее время суток для тех, кто в разлуке. Видит и понимает, что с ним что-то неладно. Его лицо белое, почти восковое, лоб высокий, морщинит, волосы выбриты по бокам. Он похож на панка. Совсем не похож на её Джея. Джокер поворачивается, попадает в свет уличного фонаря. Харли не вскрикивает, но ладонь непроизвольно тянется к губам, зажимает рот, чтобы не закричать. У Джокера по контуру лица — около ушей и на шее, на лбу и висках тянется рваный шрам. Так, будто ему хотели срезать кожу, но не удалось. Или удалось, но позже зажило. Он ухмыляется, вена бешено бьется, пульсирует. - Тыковка, - удивленно замечает, - ты изменилась, - окидывает взглядом её нескромный наряд, её красно-черные волосы, плохо прокрашенные, потемневшие у корней, её армейские ботинки и пистолеты в набедренной кобуре. - Ты тоже, - с трудом сглатывает Харли. А он ухмыляется, сминает гармошкой шрамы на губах, - единственное, что осталось от него старое, единственное знакомое, позволяющее на секунду поверить, что это все-таки Джей. - Ну же, иди к папочке, - ухмыляется Джокер, раскрывает объятья. И Харли думает — а пошло оно все. К чертям, в ад пусть все провалится. Им дали второй шанс. Она оказывается в его объятьях за секунду, прыгает, летит, обнимает его за пояс. И это так несказанно хорошо, так тепло и укромно. Дома, - понимает она. Харли плачет, не может остановиться, рыдает в голос. Первый удар приходится по спине. Что-то в горле булькает, Харли стонет и припадает на одно колено, поднимает наполненные слезами глаза, смотрит на Джокера. Он ухмыляется, носок его ботинка, окованный железом, входит в мягкую, незащищенную плоть. Харли перхает, валится на землю. Пытается свернуться в комок, подтянуть ноги к груди, но Джокер не позволяет. Разворачивает её, словно куколку, осыпает её ударами. В дело идет монтировка, ботинки, кулаки, - все подряд. И внезапно Харли понимает, что заслужила. Сбежала от него, не вернулась, позволила себе жить без него. И теперь расплачиваться за грехи, теперь вымаливать на коленях, ползая в собственной крови. Только так. Когда Харли почти теряет сознание, Джокер взваливает её на спину, оттаскивает в новое логово. Темнота спасительна, позволяет поверить, что это только сон, ночной кошмар. А на утро все будет хорошо. Харли приходит в себя в подземелье. Она не понимает, где находится. Глаза заплыли и превратились в щелочки. Тело болит, невозможно пошевелиться. Глаза со временем привыкают к темноте. Харли осматривается. Сердце на секунду замирает в груди, а потом бьется так часто, что хочется кричать. Вокруг Харли черепа и кости, вокруг Харли мертвые тела. Все женщины. У кого-то на полусгнившем черепе торчат белые, обесцвеченные волосы, у кого-то все ещё видны синие зрачки под белесой мертвой пленкой. Харли бы кричала, если бы могла. Но горло словно запечатано сургучом, будто у неё дифтерия, пленкой отравленной затянуло легкие, и не вздохнуть. Глаза бегают от тела к телу, подмечают, оставляют картинки на потом — для красочных многолетних кошмаров. Все мертвячки небольшого роста, фигуристые, все они одеты в красное и черное тряпье. И внезапно Харли понимает, что все они — реплики, копии, все они — это она до определенной степени. Из заплывшего глаза катится слеза. Он ведь не забыл. Может ли массовое убийство хорошеньких миниатюрных блондинок считаться признанием в любви? Харли не знает, но ей намного лучше. Если все так, как она думает, у неё есть надежда. Джокер приходит через несколько часов. В руках окровавленная монтировка, на нем надет запачканный тошнотворно-темным рабочий костюм. - Так-так-так, - шепчет он, - явилась — не запылилась. Чего же тебе надо, шлюха ты гребаная? - спрашивает насмешливо, вращает белками, облизывает пересохшие шрамы. Харли молчит, жует губы. Он все знает, и про Флойда, и про отряд. Знает, во что она превратилась, и ненавидит её. Она — предательница, а предательств Джокер не прощает. Никому и никогда. И Харли решает, что будет говорить только правду. У неё нет иного выбора. Ложь ведь между ними — это против правил. - Я думала, ты умер, - всхлипывает Харли. - Думала, что бросил меня, чертов придурок, - сетует расстроенно и яростно одновременно. Как же она могла забыть, что злится, что ненавидит его так же, как и он её. К черту, пусть знает, самовлюбленный мудак! Джокер запрокидывает голову, хохочет надрывно и безумно. Дает пару пощечин для проформы, но это почти не больно, потому что тело Харли потеряло способность ощущать хоть что-то. Она сама — сплошной синяк. И, кажется, все кости переломаны в крошку. Он уходит, так ничего и не сказав больше. Харли вновь остается одна. Часы тянутся медленно и душно. Она то проваливается в черноту, то снова выплывает на поверхность. И Харли так рада, что нос сломан — она не может чувствовать ту вонь, что исходит от трупов синеглазых блондинок. Неподошедших принцесс. Когда Харли снова приходит в себя, она больше не в подземелье. Открывает глаза, осматривается. Лежит в постели, грудь туго перетянута бинтом, синяки и раны саднят, но не так ужасно, как можно было бы подумать. Харли прикасается к щеке — лекарство. Кто-то ловит её за запястье, отводит ладонь в сторону. Харли поворачивает голову, шея хрустит, словно шарниры давно не смазывали. Джей лежит на постели рядом с ней. И она ощущает его тепло. С трудом поворачивается на бок, стонет. Он не двигается, лежит рядом, будто и не живой. Харли тянется, прикасается пальцем к его шрамам — не на губах, к другим, окантовывающим его лицо. Ничего не спрашивает. Это лишь новое добавление к его коллекции. Он не расскажет, откуда они. Просто есть. - Гребанная шлюха, - говорит он, но уже не яростно и без лишних эмоций. Сухо усмехается, будто хорошей шутке, кладет ладонь на её плечи привлекает к себе, хоть ей и больно. - Я тоже люблю тебя, Джей, - усмехается она, чувствует, как его грудь вибрирует от смеха, хотя ни один звук не покидает его губ. Харли выздоравливает медленно. Синяки светлеют, ссадины затягиваются, превращаются в сгустки соединительной ткани. Джей лишь ухмыляется, треплет её по загривку. Харли вздыхает. Не как раньше. Неуверенно, натянуто, так, словно она лишь временное явление в его жизни, одна из тех Харли, что покоятся в подвале. Кости и череп, белые хвостики и синие глаза. Послужит свое, а потом можно будет убрать на чердак, предварительно завернув в полиэтилен. И Харли не знает, что ей делать с этим, как вытравить из него эту подозрительность, это недоверие, эту адскую жажду мести. Сама виновата. Должна ведь была хранить ему верность, даже после смерти. Мнимой или настоящей. Принцессы так не поступают, но она ведь шлюха, что с неё взять? А сердце кровью обливается, сердце нещадно колотится о только-только сросшиеся рёбра, хочет застрять в горле, задушить её слезами. Повернула бы время вспять, если бы могла. Иногда Джокер берет её на дело. И это радует. Все почти как прежде. Да не совсем. Это печалит. Харли старается держаться так, как раньше, размахивать бейсбольной битой во все стороны, раздавать удары своим и чужим, безумно ухмыляться с ним в унисон. Готэмский банк грабили столько раз, что, кажется, деньжата должны были перевестись. Но Джокеру виднее, - думает Харли, когда соглашается на легкое и прибыльное дельце. Они заявляются всей ватагой, как в старые, добрые времена. Палят по полу и потолку, словно гангстеры какие-нибудь. И на Джее снова его сиреневый тренч, фетровая шляпа скрывает бугристые линии соединительной ткани на лбу. Харли смотрится рядом с ним неестественно и чуждо — одежды мало, волосы яркие, словно у героини анимэ какого-нибудь, ботинки тяжелые, армейские. Они более не едины, и с этим невозможно что-либо сделать. Может, только время и способно их уверить в обратном. Когда Харли видит Флойда, она смеется. Нет, правда. Это же так иронично, не о чем плакать. Любовник и возлюбленный пялятся друг на друга неотрывно. Джокер пожирает глазами Дэдшота, жует сухие шрамированные губы. Кулаки сжимаются и разжимаются. Жила бьется на виске бешено, ненормально быстро, а глаза наливаются кровью. Дракон и хотел бы выглядеть спокойным, да только из ноздрей уже валит не пар, а пламя. - Харли? - удивленно вопрошает Дэдшот. - Что ты здесь делаешь? Харли не успевает ничего ответить. Джокер оттесняет её назад, грубо и жестоко, хватает за переломанное не раз запястье, отбрасывает в сторону. - А на что это похоже? - спрашивает он, в руке появляется монтировка. Харли сидит на земле и смотрит на них. На главного мужчину в своей жизни и на глупую интрижку. Сердце болит. Надо же было вот так облажаться. Хотя, в каком-то извращенном смысле это даже романтично, ей даже нравится. Хлопает в ладошки, улыбается впервые за долгое время. - Врежь ему, пирожок! - визжит Харли, чувствует себя маленькой девочкой, чирлидшей с помпонами в руках. - Заткнись, идиотка, - злобно зыркает на неё Джокер. - А тебе, одноглазый, нужно усвоить один урок, - обращается он уже к Дэдшоту, - мои вещи трогать запрещено! Дэдшот только пожимает плечами. Смотрит на Харли как-то жалостливо, по-человечески. А Харли только шипит, сжимает зубы покрепче. Всему виной дурацкие гормоны, всему виной вот эта человечность. Была бы она покрепче на передок, не дала бы этому мудаку ни за что на свете. Уж лучше быть вдовой, чем потаскухой! Ну ничего, на ошибках ведь учатся. Джокер всаживает монтировку в брюхо Дэдшоту, проворачивает, отбрасывает в сторону. Но противник не сдается, кидается на Джокера. Они катаются по полу, словно два диких злобных зверя, полосуют друг друга когтями и зубами. В каждой руке Джокера появляется по лезвию, он вонзает их Дэдшоту в спину. Удар, ещё удар, Дэдшот выворачивается из хватки, истекает кровью, но не перестает избивать Джокера. И вот тогда Харли встает на ноги. Её глаза застилает красная пелена, когда она бросается на Флойда, молотит его голову бейсбольной битой, до треска, до мягкого влажного хлюпанья. Харли визжит и не может остановиться. Яростно молотит уже кулаками, сипит и пищит, словно бешеная кошка. Успокаивается только тогда, когда чувствует на поясе крепкие руки Джея. Зарывается лицом в его тренч, дышит часто. Чувствует щекой, как вибрирует его грудь от смеха. Поднимает взгляд. - Что бы я делал без тебя, тыковка? - спрашивает Джей, ухмыляется, стирает пальцем кровь с её щеки. Она смотрит на него, вздыхает, обнимает сильнее. Как она жила без него? И для чего вообще? Бессмыслица какая-то. Где-то рядом на полу кашляет и задыхается Флойд. Но Харли все равно. Плевать. - Что бы я делала без тебя, пирожок? - спрашивает она, заглядывая Джею в глаза. Темные, беспросветные, наконец, снова знакомые. Он хохочет, запрокинув голову. А она вторит ему. Не может остановиться.