H loves J

Они приходят на эту вечеринку лишь вдвоем. И Харли даже кажется, будто она на настоящем свидании. Кроваво-красное платье, тугие кольца золотых волос обрамляют молочно-белую шею. Все синяки и ссадины надежно скрыты под слоями грима. Лучшие бриллианты, из тех, что они украли, сияют на её шее. Она — принцесса. Елена Прекрасная. За такую не жалко отдать жизнь. Харли смотрит на своего спутника. Джокер расслаблен и спокоен, нет более той нервической бесшабашности, психованных коротких жестов, крученой шрамами ухмылки. Он — нормальный. И это пугает почище любой страшилки. Нормален до одури, до асфиксии — ей хочется задержать дыхание. А ещё чертовски красив. Его волосы коротко острижены и уложены — светлый цвет, Харли лишь однажды видела их без краски. Смокинг сидит на нем так, словно влитой, словно именно костюм за пару тысяч баксов ему суждено было носить. Никто не знает. И улыбка у него нормальная. Шрамы настолько идеально скрыты гримом, что и не подумаешь о них, не представишь в больном воображении. Метрдотель встречает их с улыбкой на губах. Харли немного сжимается — все ещё не верит, что их не узнают, не загребут когтистыми лапами полицейские, не разбросают по разным камерам Аркхэма. Но Джокер спокоен, кажется, ему даже нравится его новая роль. Поправляет зачесанные назад волосы, сжимает её ладонь в своей до треска костей — она не должна ничего испортить — и говорит: - Джон Хэндсам, Джейн Хэндсам, - умолкает, выжидательно и расслабленно смотрит на собеседника. Конечно же, они есть в списке, иначе просто не может быть. А если их нет, то это лишь маленькое недоразумение, верно ведь? Метрдотель близоруко копается в листах, водит крючковатым пальцем по страницах. Старый черт медлит, а у Харли чешутся руки схватить его за голову, трахнуть её об столик, до мягкого мокрого звука, до раскроенной черепушки. Джей будто чувствует эту её пассивную агрессию, сжимает её синие под длинными перчатками пальцы, то ли ободряет, то ли предостерегает. В любом случае, Харли успокаивается. - Мистер и миссис Хэндсам, добро пожаловать на ежегодный аукцион Готэмского антикварного дома имени Брюса Уэйна, - возвещает старик и улыбается. - Рады, что Вы посетили наше мероприятие. Хорошего отдыха! Харли высокомерно кривит губы. Она не знает, как стоит себя вести, если тебе досталась роль великосветской львицы. Джокер же лишь обворожительно улыбается, подхватывает её под локоток осторожно и нежно, как никогда не делает, ведет её по лестнице, обитой красным бархатом, наверх, в зал, где собрались все сливки готэмского общества. Харли чувствует себя неуютно, не по себе. Ноги путаются в подоле длинного платья, руки преют в лайковых перчатках, а мочки ушей оттянуты слишком тяжелыми серьгами. Она знает, что выглядит потрясающе, восхитительно в своем дурацком не к месту наряде, но все равно чувствует себя ужасно. Так, словно некрасивая девочка, нарядившаяся специально, чтобы впечатлить главных красоток. Фальшь сплошная, не тот фант ей достался. Но это не самое удивительное. Больше всего смущает, что Джокеру будто бы и наплевать. Нет, не так. Ему нормально, он чувствует себя будто бы в своей стихии, в своей шкуре, - напомаженный, блестящий, как новый пенни, свежий и красивый. От него пахнет дорогим одеколоном, волосок лежит к волоску, а темные глаза поблескивают от удовольствия. Харли никогда не понять этого человека. Все про него — это слишком. Даже сегодня он слишком красив, слишком привлекателен, слишком хорошо вжился в непринадлежащую ему жизнь. И правда, мистер Хэндсам. Они входят в зал. Свет такой яркий, что Харли даже жмурится. Открывает глаза, смотрит вокруг. Люди все такие лощеные, такие удивительно идеальные, что у Харли перехватывает горло. Не от восхищения, о нет, от отвращения. Кольцо сжимается, её тошнит. Харли подавляет эту мерзкую черную эмоцию, с трудом сглатывает, широко ухмыляется. Подмечает все детали, все особенные черты этих людей. Их драгоценности стоят столько, что Харли и Джокер могли бы купить целый необитаемый остров где-нибудь в Малайзии, их платья и костюмы такие яркие, полный эксклюзив. Харли хочется порезать их на мелкие лоскуты. Их лица светлы, улыбки приклеены суперклеем к их щекам. Нужно только надрез сделать, чтобы насадить другие эмоции. Куклы, жалкие пластиковые марионетки все в парче и золоте. - Смотри, сколько всего красивого, - усмехается Джокер, притягивая Харли к себе поближе, шепча ей на ухо указания, словно пошлые комплименты, предназначенные только для её ушей. - Все заберем у этих свиней, все до пенни, развеселим их немного, да? Харли только кивает, ухмыляется. Он снова превращается в себя прежнего, с придыханием, с ядовитыми сладкими словами по её коже, с тисками пальцев на её запястьях. Это будоражит, это доставляет Харли немалое удовольствие. Пока они пьют шампанское и перешептываются между собой, к ним неожиданно подходит женщина средних лет. Харли окидывает её взглядом из-под щедро накрашенных ресниц. Наверное, она была красивой когда-то. В далекой молодости. Её черные глаза все ещё блестят этим стальным самоуверенным блеском, от глаз разбегаются лучами морщины по белым щекам, но они её не портят. Она знает о своем возрасте и ничуть не старается скрыть его. Её губы вымазаны алым. Харли обожает этот цвет — у самой губы сегодня похожего оттенка. В белых седых волосах женщины, на её усохшей шее, в ушах, на пальцах, - везде сверкают россыпью камни, дорогие побрякушки, которые лет сорок дама полусвета держала в шкафу, доставая лишь по праздникам. Харли кривит губы. Ненавидит эти привычки богатеньких — всегда приходится извращаться, чтобы добыть их драгоценности. Как сегодня. Женщина берет бокал с шампанским, скользит взглядом по Харли, а потом и по Джокеру, задерживается на его черных глазах, на аккуратно зачесанных волосах и строгом костюме. - Джек? - неожиданно мягко спрашивает она. И что-то в её глазах на секунду меркнет, превращается в черное и пустое, превращается в дыру размером с пулевое отверстие в самом сердце. Джокер смотрит на неё в упор, облизывает пересохшие губы. Хочет шрамы, но их нет, они спрятаны под слоем грима. И это бесит его ужасно. Харли чувствует, как его рука на её талии напрягается, превращается в когти хищной птицы, ранящие, сжимающие свою жертву в объятьях до смерти. - Обознались, мэм, меня зовут Джон Хэндсам, - откашливается он, улыбается, протягивает руку женщине. - Ох, простите меня великодушно, - смеется она, принимает его ладонь, а морок рассеивается. - Спутала Вас с одним человеком. Не поверите, но мой сын ужасно на Вас похож, такой же красавчик. Давно его не видела, - задумчиво договаривает она. Харли вся сжимается в отвращении. Женщина так сильно бесит её своими ужимками, своей идеальной белозубой улыбкой, красными губами, бриллиантами, затыкающими все дыры. Они так не похожи с этой богатенькой сучкой, что Харли чувствует себя инородным телом в её мире, на её территории. И это тоже ужасно бесит. - Марша, подойди к нам на минутку, - зовет женщину кто-то из гостей, и Харли расслабляется. Ей не придется сдерживать себя, притворяться, что ей приятна компания этой старой породистой кобылы. - Простите, но мне надо идти. Рада была познакомиться с вами, молодые люди, - говорит Марша и улыбается. Она ещё раз пристально смотрит на Джокера, он выдерживает её взгляд спокойно и снисходительно. - Мистер Хэндсам, мне даже жаль, что Вы не мой сын, - гортанно усмехается Марша, - Вы так милы и обходительны, не то что мой сорванец. Ну ладно, я совсем заговорилась, простите, но мне надо идти. Марша ещё раз тепло улыбается, исчезает среди разряженных гостей. Джокер продолжает придерживать Харли за талию, улыбаться сладко и невинно, но что-то в нем словно исчезает, лопается с мокрым звуком, проглядывает сквозь его костюм и грим. Теперь он больше похож на самого себя. И это пугает. Харли вся сжимается в его руках, не может понять, что же его вывело из себя всего за один миг превратив из домашнего питомца в дикого зверя. Алчущего крови и мяса. Желающего расправы больше всего на свете. Играет музыка. Джокер ухмыляется, не спрашивая разрешения тащит Харли на середину зала, прижимает в крушащем кости объятии к себе, заставляет её двигаться вместе с ним под слащавый слезоточивый мотивчик. Харли выдыхает. Ей приятно — он слишком редко позволяет себе телячьи нежности, например, танцевать с ней. Ей жутко — его пальцы впиваются в её обнаженные предплечья с удивительной силой, сжимают её не раз переломанные пальцы так, словно он хочет превратить их в кровавое месиво здесь и сейчас. - Что не так, пирожок? - шепчет Харли, ласково теребит его загривок, хочет загнать эту ужасную ярость за грудину, спрятать её в своих объятьях, не выпустить в мир раньше времени. Он смотрит на неё своими темными прожигающими глазами очень долго. Она смотрит в ответ, хотя ей и тяжело, ей и страшно, ей и трепетно. Такой Джокер вселяет в неё все эти эмоции разом. И не оторваться. Они движутся по кругу, смотрят друг другу в глаза, не отрываясь. Наконец, он наклоняется к её уху, дышит горячо и сбито, шепчет: - Нравлюсь? Красивый? В Харли что-то обрывается, что-то застывает пожухшей мягкой листвой. А в горле ком такой, что не сглотнуть. Совершенно нереальное ощущение. И бабочки порхают в животе. Сейчас они прогрызут путь наружу. Вот сейчас. - Господа, рассаживайтесь, пожалуйста, по своим местам, аукцион начинается, - возвещает метрдотель. Харли вновь смотрит в его глаза. Усталые, больные глаза. С прожилками красного, с искрами зарождающейся ярости. Все, что осталось от Джокера в этом теле, — это глаза. Зеркало души, так ведь говорят. И Харли соглашается. Освобождает руку из его хватки, гладит его по щеке. И на секунду он прикрывает глаза. Лишь на короткий миг, не стоит обольщаться. Но Харли этого достаточно. Она улыбается, зарывается пальцами в его щеку, соскребает эту чужую лживую личину, обнажает шрамы. - Нет, - шепчет она ему в губы, прежде чем поцеловать. Подкрепить свои слова действиями. Джокер отвечает ей. Пожирает её губы своими пару мгновений, позволяет её языку исследовать его шрамы. Когда они отрываются друг от друга, едва дыша, ухмыляясь безумно, в их руках зажаты пистолеты. - Всем сохранять спокойствие! - визгливо сообщает Джокер, стреляя вхолостую в потолок. - И ваши красивые личики не пострадают! - вторит ему Харли, размазывая рукавом кроваво-красную помаду по лицу. Джокер смотрит на неё, ухмыляется, ничего не говорит. Разрешает ей эту несмешную дурацкую шутку. Только сегодня, только один единственный раз.