H loves J

Джарвис наблюдает за ней. Исподволь, незаметно, одним глазком. Смотрит на её красно-черные тугие костюмы и мечтает одеть её в легкое голубое платье, повязать ей в волосы ленты, сделать её маленькой, крошечной, своей девочкой. А она только заразительно смеется, трясет хвостиками, закатывает синие глаза. Сама невинность, сама простота. Могла бы стать его Алисой, если бы существовал такой пирожок. Откусила, провалилась в зазеркалье. Джарвиса называют психом конченым, но он все понимает. Она ему не принадлежит и никогда не будет. Она чужая, совсем другая. И принадлежит другому. Улыбчивому без причины, жестокому без причины, безумному совсем без причины. Она не Алиса. Она Харли. Харли Квинн. Но принадлежит она Чеширскому коту. Подружка Джокера. С ним шутки плохи, Джарвис знает, а потому убеждает себя, что все нормально, все хорошо. Нельзя к ней прикасаться, иначе из зазеркалья полезут монстры, быстрые, юркие, зубастые, перегрызут ему глотку, а белые розы станут красными. Чешир редко дает себя гладить, и потому Алиса несчастна. Плачет, плачет, не может остановиться, того и гляди, выплачет море слез, свое хрупкое фарфоровое сердечко. И тогда Шляпник разговаривает с ней. Потому что ей нужно утешение, да и ему тоже. Алиса сидит на рассохшихся ступенях лестницы, курит много, одну за одной. Бездумно, вперив невидящий взгляд в одну точку. Джарвис всегда выходит и садится рядом. Он не умеет курить, но сигарету принимает. Крутит оберточную бумагу в пальцах, мнет, закладывает за ухо, смотрит на Алису. Нет, неправильно, на Харли, сжимает её плечо в своих сухих ладонях. И обознаться так легко. Ему даже нравится обманываться, представлять, что за всей этой мишурой, где-то очень и очень глубоко, по ту сторону зеркала, она все же Алиса. Надежда так мала, но горяча. Она обворожительно пожимает плечами, скидывая его ладонь, стряхивая её, словно пепел с кончика своей сигареты. И Джарвис чувствует её страх, то, чего она не может избежать. Притворяется, что совсем своя в королевстве кривых зеркал, что звезда этого маленького представления, но не может до конца вжиться в роль, не может перестать оглядываться по сторонам, нервно кивать зрителям головой. - Джарвис, - говорит, - чего ты хочешь? А он и не знает, что именно нужно отвечать. Чтобы она была Алисой? Не уверен, что хочет именно этого. Чтобы Чеширский кот не щелкал своими острыми кривыми зубами? Нет, не это тоже. Чтобы все было совсем по-другому? Да, наверное, вот так. - Мне жаль, - сетует Шляпник, - но ты же знаешь... - Конечно, - легко соглашается она, сжимает коротко его ладонь. Незаметно, так быстро, будто мышь пробежала. А руки у неё мягкие, словно вельвет. Кожа к коже, скользит у него между пальцев, горячий июльский песок прямо с голливудского пляжа, соленая вода, морская. Джарвис закрывает глаза и втягивает ноздрями воздух. Пахнет розами. Красными розами из сада его королевы. Если бы он только мог больше никогда не открывать глаза. Она сбегает от него. Встает со своего места и танцующей походкой растворяется в темноте. А Джарвис чувствует, что падает в эту кроличью нору, несется вниз и, как ни пытайся, остановиться не удастся. Это свободное падение, будто в невесомости. А в животе — бабочки. Если бы только она не принадлежала коту. Он мог бы забрать её, оставить для себя, залечить все ссадины и царапины, одеть её в голубое и с этих самых пор всегда видеть небо в её глазах. Джарвис делает для Харли шляпку. Самую красивую на свете- кружево и вуаль. И ему немного жаль, совсем чуть-чуть. Но ведь слишком поздно, он ничего не может с этим поделать. Она попала в его мир, превратилась в Алису. И это, право слово, волшебство. Он так долго искал её, боготворил, готов был сделать для неё все на свете, и даже больше. А вышло так, что смастерил шляпку. Благими намерениями ведь выстлана дорога в ад, всем известно. Он приглашает Харли на чаепитие. Они сидят за длинным столом друг напротив друга, тянут ароматный чай с привкусом трав и корений. Харли никогда такой не пила. Она улыбается, поглощая сладкий пудинг, её глаза закатываются от удовольствия. Дыхание становится мерным и спокойным. Она облокачивается на спинку стула, роняет голову на грудь. Руки Джарвиса трясутся. Ему ужасно жаль. Но он так любит её, и это убивает его еженощно, у него нет другого выхода. Просто нет. Джарвис встает со своего места, подходит к ней. Она белая и идеальная. Губы - кроваво-красные, ресницы — угольно-черные, подрагивают. Фарфоровая королева. С торжественной мягкостью Джарвис водружает ей на голову новую шляпку. Её корону. И Алиса просыпается. Зевает, хлопает этими своими синими ужасно большими глазами. - Люблю тебя, - выговаривает скрипуче, улыбается, раздвигая в чудовищном усилии губы. Сердце Джарвиса пропускает удар. Он так долго хотел это услышать от настоящей Алисы, что совершенно непривычно. Будто выпил слишком много терпкого чая. - И я люблю тебя, моя девочка, - он гладит пальцем её лицо, словно чашку из дорогого сервиза, стирает пальцем слезу, тянущуюся по щеке. Алиса улыбается. Алиса плачет. И не разберешь, что же не так с Алисой, почему механизм сбоит. Джарвис поправляет новую шляпку, одевает её в небесно-голубое платье, расчесывает волосы. И они пьют чай. И они беседуют. И Алиса теперь все время улыбается. Кивает головой заведённо, словно кто-то вставил ей в сердце волшебный ключик, смотрит так долго и так неправильно спокойно, что у Джарвиса в голове словно перещелкивает. Ему хочется избить её по лицу, хочется залить ей сладкий чай за шиворот, кипяток, чтобы шрамы остались, хочется молотить и крошить её, пока она не перестанет смотреть вот так. Жалостливо, с щенячьей преданностью и вселенской скорбью. С мольбой. Джарвис отворачивается, потирает руки, заламывает пальцы, кости выскальзывают из суставов с мокрым звуком. Джарвису больно, во рту так сухо, на сердце так скверно. Она ведь не Алиса. И вся королевская рать, да даже сама красная королева не помогут ему это исправить. Гламур осыпается с неё кусками штукатурки, стекает с лица потеками туши и помады, она разрушается, истончается, исчезает, растворяется. И страдает, так сильно страдает его Алиса, что Джарвис готов уступить, готов отдать её на растерзание Чеширу, лишь бы только Алиса снова улыбалась по-настоящему. Лишь бы она снова могла стать Харли. Выбор сделать невозможно. И это душераздирающе, это его убивает. Потому что Джарвис любит Алису больше всего на свете. А вместе с ней и Харли. Любит Харли так сильно, что готов позволить ей не быть Алисой. Самая грустная шутка на свете. Джарвис слышит за окном топот и крики. Королевская рать явилась за ним. Чеширский кот уже лязгает своими зубищами у него над ухом, щелкает, облизывается, готовится сожрать. Легко, непринужденно, с улыбкой на красных рваных губах. Притащился в ад за Алисой. Не отдаст добычу. У него нет времени. И песенка его спета. А кому нужна голова без плеч? Джарвис смотрит на сражающуюся Харли, такую слабую Алису, такую сильную Арлекину. И все выстраивается в единую красивую схему — говорят, это кружева. Он подходит к Харли, касается её короны, проводит сухими пальцами по золотым локонам. Она плачет, слезы неистово бегут по переломанному улыбкой лицу. - Ты прекрасна. Не хватает лишь улыбки, - шепчет он, срывая шляпку. Глаза Харли расширяются, превращаются в синее марево. Слезы не перестают течь, но и улыбка не слетает с белого фарфора. Она хочет что-то сказать, губы шевелятся, но не разлепить, только глаза о чем-то молят, вращаются в глазницах. А королевская конница совсем близко, а смех Чеширского кота отдается гулким страшным эхом от стен. - Беги, - шепчет Алиса. - Беги! - кричит она. Шляпник не смеет ослушаться. Несется прочь, теряет свой цилиндр, но не оборачивается. За ним гонится демон, за ним гонится вся королевская рать. Страх подгоняет Джарвиса, страх делает его иммунным к Алисе и её скорым страданиям. Но любовь, совершенно глупое чувство, иррациональное и ненужное, безумное, заставляет обернуться его на самом пороге. Чешир держит Алису в своих когтях. Она гладит его против шерсти, а рука на сердце. И глаза его, страшные, черные, закрыты. Того и гляди замурлычет. Даже думать о таких вольностях опасно. - Не надо, - шепчет Алиса, Шляпник не слышит, читает по губам. Чеширский кот очень долго молчит. И вся его рать замирает игрушечными солдатиками. - Временами в твоем безумии я вижу проблески настоящего таланта, - говорит он, наконец, открывая глаза. Треплет по завиткам волос, скалится острыми клыками, разрешает почесать себя за ухом, жмурится и щерится. - Я со сдвигом, ты — со сдвигом, - усмехается Харли тихонько. Джокер хохочет. Гортанно, низко, запрокинув голову. Харли вторит ему. Сверкает своими синими глазами, взбивает свои светлые волосы. Настоящая Алиса. Джарвис рад, что отпустил её. Алисы должны быть свободны. Алисы должны быть пусть даже и с чеширскими котами, если захотят. И нет в этом ничего странного.