***
— Эй, друг! Просыпайся! Голос девушки будто расколол голову на тысячу частей, принеся боль и слабость. Женщина стояла, склонившись, над Германом и настойчиво требовала его полного пробуждения. — С минуты на минуту будет построение! Я не бросила тебя снаружи только для того, чтобы тебе не влетело, а ты всё нарываешься на неприятности?! Ворожцов с трудом сел на полу, по-прежнему облокачиваясь спиной на комод. Сквозь прикрытое окно нарядную комнату озаряло только что проснувшееся солнце, а стоящая впереди девушка оказалась очень стройной и симпатичной. — Ты кто такая? — озвучил Герман первую пришедшую в голову мысль. — Что? Ты слышишь, что я тебе говорю? Марш на построение и избавь меня поскорее от своего присутствия! — Не кричи так… — Ворожцов потёр рукой голову. — Ты же сама меня сюда притащила. Вздохнув, она достала из шкафчика какой-то флакон и дала выпить его мужчине. — Так ты никуда не торопишься? — Нет, — Герман ощутил мгновенное облегчение от препарата. — Я больше не служу здесь, меня переводят. Пока за мной не приедет машина, я здесь на правах гостя. Сказав это, бывший учитель выживания не соврал. После вчерашнего инцидента офицер полиции обещал взять Ворожцова под своё начало, и все документы уже находились на стадии обработки. — И куда тебя переводят? — В полицию. По распоряжению комиссара. — Поздравляю. Туда абы кого не берут. Теперь понятно, что ты вчера праздновал. — Да, можно и так сказать… — он внимательно осмотрел незнакомку: — Но ты так и не ответила, кто ты такая. Жена какого-то офицера? — Хах, жена офицера? С чего взял? — Ты живёшь на территории части в таких апартаментах. Да и что-то мне подсказывает, что ты чистокровная. — Хм, да я и вправду чистокровная. Но ты забываешь, что я живу в борделе. Я — проститутка. Может, и не совсем обычная, но это сути не меняет. — Зачем чистокровной цимейке ублажать каких-то полукровок в таком захолустном месте? — Я обслуживаю только офицеров. И да, пусть меня окружают одни ройце, зато это делает мне бренд. В каком-нибудь крупном публичном доме таких, как я, много. А здесь я такая одна. — Это всё звучит слишком мелко, — заключил Герман. — Но спасибо, что приютила на ночь. Как, кстати, твоё имя? — А имени у меня здесь нет. У каждой из нашего племени есть только прозвище. Меня называют Змейкой. — Да, вполне похожа. А меня, если что, зовут Герман, — произнёс военный, вставая на ноги и направляясь к выходу. — Ладно, я больше не буду обременять тебя своим присутствием. До свидания. — Эй, можешь навещать меня иногда! В одиночку и впрямь легче заводить новые знакомства. Мало ли, что пригодится. Знакомство с офицером полиции, например, оказалось крайне полезным. Теперь Ворожцову придётся коротать часы, а, может, и весь день в ожидании прибытия своих будущих коллег. Ещё эта жара… На построение Герман не попал, как и планировал. И хотя на общий завтрак его пустили, выдавать автомат для участия в стрельбищах отказались. От безделья мужчина хотел было заглянуть снова к своей новой знакомой, но вовремя передумал, вспомнив о её профессии. Да и деньги почти закончились… Наконец, уже в середине дня его позвали в штаб, а там ждать машину оставалось совсем недолго. Подъехавший полицейский оказался очень строгим и немногословным, и по дороге Герман чуть не уснул. В участке снова скучные документы и молчаливые наблюдения. Вернувшаяся головная боль идеально вписывалась в общую картину этого скомканного дня. — Ты будешь жить вместе с полукровками, но имей в виду — в нашем подразделении больше чистокровных. Все правила относительно званий соответствуют тем же, что ты знал раньше, — взялся провести краткий инструктаж один офицер. — Самое главное нужно понять, что наша полиция, в первую очередь — те же военные. Но мы обеспечиваем порядок внутри страны, так что на фронт не отправят. Форма та же, не считая специальной нашивки на плече. Только учти, что её можно легко лишиться. Когда Ворожцову выдали новую форму, он увидел, что значок этот представляет собой не более чем вышитую тёмно-зелёными нитями на чёрном фоне первую букву слова «полиция». Новое жилище оказалось неприметным снаружи строением — общежитием с множеством комнат, общей кухней и столовой, шумными уборщицами и ещё кучкой крикливых женщин, не понятно для чего вообще здесь присутствующих. На заднем дворе виднелись какие-то сооружения для тренировок, но про них, казалось, все давно забыли… Да, странный всё-таки город. Новые обязанности вряд ли можно было назвать особо трудными или важными. Так на протяжении всей следующей недели Германа либо посылали из участка в участок в качестве курьера, либо ставили дежурным в каком-нибудь богом забытом районе города. Однако бывшему учителю выживания было совершенно всё равно, насколько его работа может быть полезна. Если сказали сделать — значит, это кому-нибудь нужно. Новая должность взяла на себя функцию единственного смысла жизни. А что требуется, и кто требует — это для Ворожцова стало совершенно неважным. Получив очередное задание доставить документы в дом заместителя начальника полиции, мужчина без каких-либо мелких и ненужных разъяснений отправился по указанному адресу. Тот самый небезызвестный офицер, что заставил Германа застрелить капитана корабля, отъехал в другой город, и в Шеламе остался его зам, который в этот день находился дома. А пролистать и утвердить новый пакет постановлений по какому-то важному вопросу необходимо было в самые кратчайшие сроки. День начался приятно благодаря погоде — почти третьи сутки над столицей кружили облака и тучки, что бывало редко и хоть немного давало отдых от жары. Выйдя из дверей Центрального отделения, у самых ступенек Ворожцов встретил знакомую медсестру. Белая как мел она молча уступила дорогу и испуганно уставилась в пол. Герман, в первые секунды желавший придушить девушку на месте, сдержался и лишь смерил её презрительным взглядом. Наверняка, Алма подумала, что мужчина не врал ей тогда о своём положении, и теперь с досадой и страхом размышляла об упущенных возможностях и возможных последствиях её предательства. А это не могло не радовать. Уверенной походкой шагая по улочкам, Ворожцов был лишён какого-либо энтузиазма и совершенно ни о чём он не думал. Как и всю последнюю неделю. Беспрекословный подчинённый без личных устремлений, и его это устраивало. А на улице, как всегда, много народа… Бродячие мальчишки, эти юркие воры и попрошайки, всё путались под ногами, из-за чего прохожие время от времени имели риск сбить друг друга с ног. И сколько смысла вдруг обрела жизнь бывшего учителя выживания в момент, когда он случайно столкнулся с выходящей из переулка Нимфой. С Той самой. Мирэла… Она растеряла половину корзинки с фруктами, которую несла, и Герман поспешил помочь ей всё собрать. Она раздражённо прошептала «ройце», а у полицейского стук сердца едва ли не разрывал грудь… Она ушла дальше по улицам своей гордой походкой, провожаемая колючими взглядами женщин и затуманенными взорами мужчин... Как тут теперь работать, если перед глазами стоит лишь Её образ? С другой стороны, так даже лучше. Хоть какое-то разнообразие. Однако Мирэлу «хоть какой-то» назвать нельзя ни в коем случае. Только ради того, чтобы иметь возможность вот так встречать Её на улице, стоит жить… До обозначенного дома Ворожцов добрался в приподнятом настроении. — Именно сегодня? Для чего такая срочность? — удивился офицер, принимая Германа в переднем дворе дома. — Но ладно, проходи. Хозяин отвёл его на кухню. — Это займёт время… Тебе придётся подождать около получаса, — предупредил офицер и окрикнул кого-то из глубины дома: — Ксэйа! Сделай гостю чай!.. А я пока отлучусь в кабинет. Мужчина отправился изучать документы, а в кухню прошла понурая фигура худой женщины, которая, повернувшись к Ворожцову спиной, принялась робко постукивать ложками и чашками. Герман присел за стол, без интереса осматривая помещение. Комната была просторной, как и весь дом. На заднем дворе даже виднелся свой садик… Тем временем служанка приготовила чай, обернулась и уже хотела было подавать его, как вдруг замерла. Широко раскрыв глаза, которые на исхудалом лице выглядели больше обычного, девушка медленно поставила поднос с чашкой обратно на тумбу. Ворожцов сперва не понял, что произошло, но затем что-то заставило его вглядеться в лицо женщины. — Герман?.. — прошептала служанка, не веря своим глазам. Бывший учитель выживания встал из-за стола. Теперь он узнал её. Она очень похудела, под глазами залегли тёмные круги, а лицо, руки и ноги кое-где покрывали синяки. На щеке чернела татуировка, шею опоясывал тонкий металлический обруч, волосы прикрывал наскоро повязанный платок. — Ксения. По щеке девушки покатилась слеза. Она всё продолжала вглядываться в лицо гостя, хотя сомнений уже не было. Просто они оба изменились. Данилова медленным шагом начала приближаться, и чем ближе она подходила, тем сильнее из её глаз текли слёзы и трепетала грудь. — Здравствуй, — выдавила она из себя, стараясь не кривить подступающими к горлу рыданиями и без того измученное лицо. Девушка крепко обняла своего бывшего напарника и заплакала сильнее, несмотря на попытки мужчины её успокоить. Она так много пережила в этом доме, столько боли и унижений… Она не верила, даже не смела думать, что однажды вновь услышит русскую речь и увидит знакомое лицо из той, уже безвозвратно ушедшей жизни. — Забери меня отсюда! Герман! Пожалуйста!.. Ты ведь освободишь меня?!.. — горячо шептала служанка, обливаясь слезами и улыбаясь. В этот момент ей было всё равно, кто именно перед ней. Она этого даже не помнила. Главное, что это — человек с её корабля, значит — он для неё родной. В перерывах между обрывочными фразами Ксения прижималась к груди Ворожцова, пребывая в настоящей истерике. Вскоре эта агония передалась и Герману. Слова поддержки постепенно сорвались до шёпота, а затем и вовсе смолкли, сменившись поцелуями. Худое тело Даниловой, может быть, было на ощупь вовсе не сексуальным, однако перед глазами всё ещё стоял образ Мирэлы... Оба не заметили, как всё подошло к этому, но думать о чём-либо вообще они сейчас не были способны. Данилова, словно под гипнозом, с головой отдалась столь долгожданному ощущению безопасности, доверия... В какой-то момент она начала отдалённо осознавать происходящее и вяло сопротивляться, но когда Ворожцов прижал девушку к стене и поднял ей юбку, послушно обвила ногами его бёдра и вновь забыла обо всём.***
— Каждый день… за малейшую провинность нас наказывают. Особенно доставалось мне первое время, когда я совсем не понимала языка. Конечно, и сейчас не понимаю, только так, отдельные приказы. Ксения и Герман сидели за столом. Никакого стыда и смущения, лишь ещё не до конца успокоившееся дыхание — каждый настроил себя принять случившееся как должное, как ни к чему не обязывающую неизбежность. — Ты здесь не единственная служанка? — Нет, есть ещё одна девушка. Её зовут Орта. Или, может, просто так называют. Я ведь теперь Ксэя… Это она научила меня понимать его приказы. Орта у него в качестве содержанки, а меня он любит просто бить… называет глупой, — Данилова смахнула рукой выбежавшую слезинку. — А что с капитаном? У вас всё в порядке? Вы ведь вытащите нас? — Да, — Ворожцов увёл взгляд, — Виктор в порядке. — Герман, что происходит? Что это за место? — по щекам вновь заструились слёзы. Было видно, что психика доктора из-за всех бедствий дала изрядную трещину. — Ксения, это очень долго объяснять. Я обязательно расскажу потом… — Да, — мгновенно выпалила Данилова и улыбнулась, — когда мы все будем на свободе… Все… А что с остальными? До сих пор в клетках? — Да, мы их видим иногда на рынке, — вновь соврал Герман, которого последнее время совершенно не заботила участь остальных членов экипажа. — Хорошо… нельзя теряться… Вы скоро же нас спасёте? — Конечно, — Ворожцов посмотрел в глаза девушке, — повезло, что мы знаем теперь, где ты находишься. — Они там, в клетках, голодают ведь… Особенно маленькая Лера. Нас кормят строго ограниченными порциями, но хозяйских продуктов в доме много… Точно! — Данилова резко встала со стула. — Герман! Я соберу сейчас немного еды, а ты отнесёшь им, а? — Как я её вынесу отсюда? — Ты можешь просто надеть на плечо сумку, на спину закинуть, и будто так и было! — доктор повертела в руках неприметную авоську. — Но хозяин заметит пропажу… — Нет, не заметит! Он не подсчитывает продукты, главное — чтобы меня не застукал, пока я буду собирать! Убьёт тогда, наверное… Время ещё есть, ты постой у двери, покарауль, хорошо? Я постараюсь быстро! Девушка принялась шнырять по кухонным ящикам и шкафчикам в поисках съестного, а Герман послушно встал у входа, чтобы предупредить возвращение хозяина. — По правде говоря, здесь ещё страшнее, чем в клетке, — заговорила Ксения по ходу работы. — Раз в неделю нас с Ортой запирают в подвале на ночь. Так было и на рынке. Снаружи всю ночь раздавалось царапанье, будто какой-то зверь хотел к нам пролезть. Так же и здесь… Только в доме над нами ещё и издеваются, там мы хотя бы сидели на цепи и всё… Они здесь все какие-то дикари и одержимые… Так… Ну, всё, кажется, а то много набирать слишком рискованно. Надеюсь, ты сумеешь как-нибудь это передать? — Данилова повернулась к Герману, и в следующий миг мешок с собранной едой выпал у неё из рук. В дверном проёме стояли хозяин дома и Ворожцов. Оба спокойно смотрели на Ксению. — Что она делает? — наконец спросил офицер. В ответ рядовой только пожал плечами. Служанка смотрела на него в упор. Её взгляд не выражал, казалось, ничего, был пустым. Пустым до боли. — Что ж, забавно… Вот, держи, здесь подпись и печать, — офицер протянул Герману бумаги. — Ты свободен. А мы тут немного поучимся себя вести… Ворожцов вышел из кухни, провожаемый всё тем же взглядом, а уже, будучи у ворот, услышал звук, напоминающий свист плётки, и женский вскрик. Да, неудобно получилось… С другой стороны, и не такое бывало. А что он должен был сказать хозяину? Тем более Ксения всё равно бы не успела среагировать. Всё нормально, ничего страшного не произошло. Герман встретил сегодня местную Афродиту, немного выпустил пара со старой знакомой — всё, как никогда, хорошо. Правда, работа курьера порядком надоела. Интересно, как скоро его может ожидать повышение, и чем он будет заниматься тогда?.. А вообще, если посчитать, то сегодня Ворожцов пересёкся с рекордным количеством женщин. Как тут думать о плохом? Сперва эта страшилка Алма, затем Мирэла, потом Ксения… Тут же вспомнилась Змейка, но, подумав, Герман решил, что эта проститутка и рядом не стояла с его Нимфой… По дороге Ворожцову пришла в голову идея наведаться на рынок и посмотреть, остался ли там кто-нибудь из знакомых. При мысли об Алёне сердце мужчины забилось чаще, однако тут же он решил, что после убийства капитана ему точно ничего не светит, и поспешил отогнать от себя всякую тревогу. Обратно полицейский пошёл другим путём. Выйдя на малознакомую и неприметную улочку, Герман вскоре услышал доносившуюся с соседнего переулка брань. Не желая даже проходить мимо скандальных торговок, Ворожцов хотел пойти по параллельной дороге, но обнаружил, что та перекрыта, и выбора у него нет. Впрочем, он не сильно расстроился, базарные бабки сегодня точно не станут серьёзной помехой. — Я тебе это говорила?! Так для чего ты припёрлась опять?! Мои глаза тебя видят, а так быть не должно! Не у этого дома! Не на этой улице! — кричала светловолосая женщина средних лет. — Не смей вешать мне лапшу на уши! — Я не вру, можешь спросить сама! Рунэ Гилет был моим учителем, и я рада поддержать его, пока он болен. Голос девушки, что проговорила эти слова, заставил Германа остановиться. Он захотел во что бы то ни стало посмотреть на обладательницу. Подойдя ближе, мужчина узнал платье, корзинку и волнистые волосы. Мирэла… Какая удача второй раз за день! Поглазеть на разборку сошлись и другие люди, в основном женщины, но они, пока что, лишь отмалчивались в сторонке. — А к моему мужу ты ходила тоже, чтобы его «поддержать»?! Да тебя весь город знает, только умеешь совращать! Я тебе волосы повыдёргивать обещала?! А ты пришла — смелая больно?! Думаешь, блефую?! — Мне не нужен муж закомплексованной торгашки, ты что-то путаешь! Светловолосая в ответ издала вздох негодования. — Да ты даёшь всем подряд, для кого это секрет?! — раздалось со стороны. — Если ваши мужья смотрят на меня недвусмысленными взглядами, то все претензии к ним! — Да вы посмотрите на неё, люди! Словно из борделя сбежала! А ещё и оправдывается! — У тебя же муж недавно погиб, а ты в своих сарафанах разгуливать даже не переставала! — Вот-вот! — А кто тебе эти наряды покупает?! — Думаешь, все вокруг глупые?! — Тихо, тихо!! — проорала запыхавшаяся от бега баба деревенского вида, которую, по всей видимости, только что привели подруги. — Я всю правду скажу! Мой муж именно из-за неё покончил с собой! Клянусь, из-за неё! Сначала из семьи ушёл, и всё мне её в пример ставил! А потом понял, что за такой фифой ему не угнаться, так и повесился! А у меня двое детей! — женщина едва ли не плакала. — Но это ещё полдела! Жена одного учителя мне вот, что сказала — она наполовину буларка, по матери! — По толпе прокатились возгласы возмущения. — Понимаете чего?! Они же все ведьмы! Да и пока наши мужчины на границе умирают из-за этих уродов, она их здесь губит, проклятая шлюха! Бить её надо, терпеть больше нельзя! — Бить надо! — Точно! — Давно пора! — Шалава! Разгневанные женщины плотным кольцом начали наступать на беззащитную девушку. Кто-то норовил кинуть в неё камнем, кто-то уже перешёл в рукопашную. Герман ошарашенно стоял в стороне, не понимая, когда успело набежать столько народа, ведь ещё недавно не было видно даже патрульных... Гомон всё усиливался. Видя, что ситуация совсем вышла из-под контроля, Ворожцов начал кричать, чтобы все успокоились и разошлись, что он из полиции… Не получив никакой ответной реакции, мужчина подошёл вплотную к толпе, достал из кобуры пистолет и несколько раз выстрелил в воздух… Что-то острое вонзилось в спину полицейского, и от грубого толчка он рухнул на землю. Нет, он не потерял сознание, ведь это всего лишь царапина… Кто-то вновь толкнул мужчину, и тот упал на спину, глубже вогнав воткнутый ножик… От боли перед глазами поплыли чёрные круги, а потасовка уже переросла в настоящую вакханалию. Было шумно, но в какой-то момент из центра живого кольца начал раздаваться крик, превосходящий по громкости все остальные. Было видно, насколько озверела толпа. Тот, самый пронзительный крик принадлежал Мирэле, Ворожцов узнал его, а противостоять этой армии взбесившихся волчиц он сейчас не мог. Но, чёрт возьми, слушать это было невыносимо… И, наконец, всё стихло… Почти. На смену душераздирающему визгу пришёл уже привычный гомон и какой-то хруст… Герман давно полулежал на земле с закрытыми глазами. Спустя время вновь послышались крики, но теперь в них звучали паника и страх. Ворожцов понял, что женщины начинают разбегаться. Тогда он открыл глаза. Дорожная пыль заполняла всё вокруг. Было трудно что-либо разглядеть, но он увидел… эти блестящие очи, прекрасные губы и растрёпанные волосы… Она лежала на земле, так близко… Только Ворожцова от этого резко затошнило, его глаза снова закрылись, в горле образовался ком. Он закашлялся, склонился к земле ещё ниже и вновь заставил себя смотреть. Там, где у девушки должна была быть тонкая смуглая шейка, было лишь окровавленное мясо и кость. Чуть поодаль изодранное в клочья платье прикрывало тело, а брошенное мачете пропитывало сухую землю стекающей с него кровью. Герман встал и пошёл. Его уже не волновал нож, торчащий из спины, не волновали испачканные кровью женщины, бегущие мимо от подоспевшей полиции… Он видел многое, и сам многое творил. Но такого зверства — никогда. Полил слабый дождик. Уличные мальчишки со звонкими возгласами закружились под прохладными каплями, подняв к небу руки, а в сознании Ворожцова эти же дождевые капли моросили на безжизненную голову Нимфы, размывая вокруг алой лужицей кровь… Неизвестно, сколько времени должно пройти, чтобы всё увиденное перестало вновь и вновь всплывать перед глазами, но сейчас сил бороться с этим не было. Похоже, бывший учитель выживания никогда не сможет почувствовать себя счастливым. Хотя когда-то давно, кажется, всё было хорошо и спокойно… Или это было не с ним… Уже не важно… Зато теперь есть этот жестокий и красивый город, небо и воздух, наполненный запахом горящих свеч и небывалой силы духом. На рыночной площади Герман оказался примерно через четверть часа, а понял он это, только когда уже прошёл мимо всех пленников. Обернувшись, мужчина узнал клетку Алёны и Иры. Он остановился, чтобы вытащить из спины небольшой ножик, постоял в раздумьях ещё несколько минут и решил всё же подойти к решётке. Но что ему сказать? Лучше просто посмотреть с расстояния и убедиться, что Громова на месте… и больше никогда здесь не появляться. Скрепя сердце, он начал приближаться к клетке. Большинство силуэтов заключённых выдавали в них девушек в положении. Это натолкнуло Ворожцова на мысль — на других клетках висят таблички с надписями «мужчины» и «женщины», а на этой выведено слово, которое раньше Герман прочесть не мог. Мужчина быстро отыскал надпись на решётке... Да, теперь Ворожцов смог это прочесть. На табличке было выведено слово «беременные». Такой новости бывший инструктор по выживанию никак не ожидал. — Алёна, ты беременна? — голос Германа заставил закованную в цепи девушку вздрогнуть. Она не хотела реагировать на вопрос, но не смогла сдержаться. — Да, — ответила Громова, подняв на человека в форме покрасневшие глаза. Мужчина побледнел. — Почему ты мне не сказала раньше? — от волнения его голос звучал тише обычного. Девушка, казалось, готова была впасть в истерику. Но вмиг собрав всю волю в кулак, она молвила так же тихо: — Потому что этот ребёнок от Макса. Эти слова были наполнены гордостью и ненавистью. Услышав их, Ворожцов изменился в лице, со злостью посмотрел на Алёну, помолчал какое-то время, отвернул взгляд и нервно ухмыльнулся: — Знаешь, я правильно сделал, что застрелил твоего отца… — Заткнись! — рассвирепела Ира. — Алёна, не слушай его! Но Громова всё так же смотрела в упор на полицейского, с трудом стараясь сохранять каменное выражение лица. — Ты сгниёшь в этой клетке вместе со своим выродком! — сквозь зубы прошептал Герман, которого слова и поведение девушки довели до бешенства. В этот момент он не думал, можно ли доверять услышанному. Он просто полностью поверил ей. — Я ненавижу тебя, — спокойно проговорила Громова. Она выдержала. С достоинством объяснилась с этим ублюдком. Герман ушёл, наверняка, навсегда. И слава богу. Алёна специально соврала ему о ребёнке — ей самой ещё трудно жить с мыслью, что настоящим отцом её возможного сына или дочери будет этот монстр. Поэтому, как только Ворожцов скрылся в толпе, Громова накрыла глаза ладонями и горько заплакала на плече Ирины. Дождик прекратился. День начинал клониться к вечеру, ждать жары больше не следовало, а небо было полно мелких облаков, изнутри подсвечиваемых солнцем. И в этот момент ни блёклые камни городских стен, ни массивное здание с конусообразной башней в центре не могли помешать любому Человеку, посмотревшему вверх, чувствовать себя свободным.***
Холодная ночь. В этой стране ночь — единственное время, пригодное для нормального существования. Воздух свеж и прохладен, в то время как подавляющее большинство дней душит зноем и пылью. Но слишком страшно по ночам, невообразимо страшно. К примеру, недавно вечером у одной из заключённых начались роды. Надзиратель выволок её из клетки и оставил рожать на улице, на глазах у прохожих. После того, как стоны роженицы стихли, и воздух прорезал крик младенца, охранник пристрелил на месте только что ставшую матерью женщину, а через пару часов разделался и с ребёнком. Труп девушки решили не убирать, оставив это дело городским службам, только оттащили чуть подальше. Но всё равно было видно, как ночью очень бедно одетые люди всё крутились рядом с мёртвой, постоянно наклоняясь над бездыханным телом. Выглядело это жутко, так что Алёне потом ещё не одну ночь снилось, как к клетке на четвереньках подбирается изуродованная женщина. Вообще большинство прохожих преображались с заходом солнца. Некоторые выглядели явно неадекватно, на других просто лишний раз не хотелось поднимать взгляда, а третьи аккуратно прошмыгивали по улочкам, будто тоже побаивались окружающих. Но страшнее всего было тёмными ночами. Когда чёрное небо озаряла неземной красоты луна, людей на улице становилось гораздо меньше. Может, сияние спутника их пугало, но заключённые в клетках чувствовали маленькую радость, глядя на неё. Настораживало и то, что в последние недели стало больше покупателей. С момента очередного пополнения было куплено три беременных женщины. Возможно, Громову и Зябликову всё это время спасало то, что срок у них был небольшой, и округлённого живота пока не наблюдалось. Но мало ли, кому они понадобятся. Вот и сейчас, заметив подходящих к клетке трёх мрачных типов с закрытыми лицами, девушки съёжились и мысленно начали молиться. Покупатели стали рассматривать товар. Казалось, их чёрные глаза обдавали кожу пленниц холодом, все сидели тихо, затаив дыхание. Алёна зажмурилась, и тут же от волнения появилось непреодолимое желание провалиться в сон, просто уснуть и наплевать на всё… Голова начала кружиться, накрытые веками глаза уже окунулись в мир разноцветных плавающих фигур и переливов… Девушка очнулась, когда рука охранника дёрнула её за ошейник. Внутри всё оборвалось. В замке повернулся ключ, тяжёлая цепь рухнула на землю. Громову взяли под руку и потащили наружу. — Нет… — выпалила Ира. — Алёна!!! Дочь капитана корабля не чувствовала под собой ног. Может, ей всё это снится?.. — Нет! Отпустите меня! Возьмите меня тоже! — не унималась Зябликова. Громова посмотрела на тянущую к ней руки подругу и молча заплакала. Нет, это был не сон. Трое её новых хозяев сверлили девушку взглядами, и от этого хотелось просто упасть. Но вот один из покупателей показал продавцу два пальца, а затем кивнул в сторону Ирины… Теперь обе бывшие курсантки стояли с внешней стороны решётки. Они хотели обняться, но надзиратель тут же связал им верёвкой руки, а на шее вновь закрепился металл. Это начало конца. Расплатившись, трое жутких мужчин повели девушек вперёд по улице. Непривычно было ходить так далеко. Спустя пару десятков метров все остановились, и на глаза Алёны и Иры надели повязки. Похоже, новые хозяева обожают издеваться над рабами. Затем шли ещё минут двадцать… ещё десять… и ещё столько же… Девушки из последних сил держались на ногах, когда перед ними скрипнули ворота. Через несколько метров с лёгким скрежетом распахнулись двери, и рабынь грубыми толчками пригласили внутрь. В нос ударил запах горячего воска. Он был приятен, но сейчас от него у Громовой лишь учащался пульс… Послышались мягкие шаги. К курсанткам подошла женщина. Положив руки им на плечи, она повела пленниц в глубину дома. Пришлось спускаться по лестнице, с которой легко можно было упасть, будучи незрячей... А этажом ниже девушек завели в какую-то наполовину затенённую комнату и оставили одних. Наступила звенящая тишина. Связанные подруги, даже находясь наедине друг с другом, не могли выдавить ни слова. Дрожь по телу с каждой секундой всё больше и больше пробирала до костей. Когда же это закончится?.. Зябликова глотнула ртом воздух. Слёз не было и плакать не хотелось. От ужаса хотелось стонать. Громова стояла рядом, прямо вытянув шею. Она чувствовала чей-то взгляд, чьё-то чужое присутствие. Что же сейчас будет?.. Что бы это ни было — пусть всё начнётся поскорее. Иначе её сердце разорвётся. Пусть наконец случится нечто страшное — может, это избавит её от прежних мучений?.. И оно случилось. И сердце Алёны едва не разорвалось. Душную тишину, наполненную ароматом лампад, прервал негромкий голос: — Ты так похудела, Стукачка.