***
Ещё одна безлунная ночь позади. А значит, грядёт, как минимум, пять дней относительно спокойной жизни. Но так было раньше, до того, как лагерь принялись ограждать вереницей из серых столбов-монолитов. Работы велись не очень активно, однако руководство лагеря явно дало понять — надолго беженцы здесь больше не задержатся. В штабе ломали голову над планом «великого исхода», а людям советовали теперь быть всегда в состоянии готовности в любой момент взять все пожитки и отправиться с насиженного места. Правда, с направлением ещё не определились. — Итак, у нас пока два варианта: осесть на одной из заброшенных подземных железнодорожных станций или идти в горы. Оба пути далеки от идеала по тем же причинам, почему мы не разбили там лагерь с самого начала. В горах совсем не изученная и труднодоступная местность. К тому же, чтобы добраться до них, придётся пересечь всю пустыню. А что до первого варианта — по неподтверждённым, но расхожим слухам тоннели заброшенной подземки используются секретными военными и научными структурами. Не говоря уже о всякой нечисти, которой там, наверняка, полным-полно попряталось от солнца. А ещё нам нужно обеспечивать свою невидимость, а значит — не расставаться с... Лондой. Я не уверен, что это сработает. Но нам ничего не остаётся, кроме как проверять всё на собственном опыте. Командир лагеря, постукивая пальцем по разложенной на столе карте, переводил взгляд то на одного, то на другого из приглашённых на совет. — Вы не можете сказать, когда именно мы планируем уходить? — решился нарушить молчание Роман, которого позвали как представителя команды моряков. — Мы не будем ждать тех, кто не вернулся? Например, Макса? — Будем ориентироваться на строительство забора. Пока нас не окружили, будем собираться. Отправимся, когда останется мало места для манёвра. Для этого готовиться надо уже сейчас, чтобы нас ничто не застало врасплох. И да, ради одного человека, будь это сам Император, я не буду рисковать всем лагерем. Если Макс не вернётся, уйдём без него, так и передай Алёне. Другое дело, если наш с Эрдом план сработает, и ему удастся отвести внимание цимов от оазиса... Возможно, тогда у нас появится чуть больше времени. — Ты всё ещё думаешь, что начало строительства ограждения и сдача Эрда никак не связаны? — подал голос Гельт. — Я почти уверен, что это не связано. Если бы он сдал нас, цимы вели бы себя более уверенно, а не затеяли строительство, которое может затянуться больше, чем на неделю. Они бы поняли, что могут нас этим спугнуть. Скорее всего, ограждение выставляют просто для охраны территории от кого бы то ни было. Всё же здесь для них развалины нашего убежища — важный объект. — Как наш корабль, — добавил Поломарчук. — Да. Если бы не Ксения, они бы ничего не затеяли. Поэтому сейчас ложные показания Эрда были бы для нас очень кстати — чтобы цимы решили, что нас и в помине поблизости нет. — Ксения спасала Валерию, она не могла её бросить! Главное, что они живы! — Нет, это не главное, — отчеканил Эрбет. — Главное — это все мы, вместе. А не два человека, из-за которых весь лагерь оказался под угрозой. Да и кто — калека и маленькая девочка! Звонкий удар кулаком по столу завершил речь командира — не выдержали нервы Ромы. В упор глядя на Эрбета, парень сделал несколько глубоких вдохов, плотно сжал челюсти, рывком сорвался с места и покинул помещение. — Это было слишком грубо, — сконфуженно заметил Гельт. — Может быть. Но факт остаётся фактом — это Ксения с Валерией спровоцировали военных принять дополнительные меры предосторожности. А дорожить мы должны, в первую очередь, теми, кто повыносливее да посильнее. С охранного пункта второй день доносился угрюмый лай сторожевого пса. Лучик тоже не молчал; иногда казалось, что животные переговариваются друг с другом, не заботясь, в отличие от людей, по какую сторону баррикад находится каждое из них. Но беженцы были благодарны провидению, что редкие собачьи перебранки и отдалённый говор военных сегодня не заглушал шум копательной техники. Трактор и машина с буром несколько раз будто порывались отправиться на дело, но в итоге возвращались на стоянку в пределах блокпоста. По распоряжению командира лагеря с нынешнего дня стартовал постепенный сбор всего и вся. А это означало, что необходимо было начинать поиски всевозможных сумок, тряпок, пакетов — всего, из чего можно было бы соорудить узелки с поклажей. Особое внимание уделялось еде. Теперь ей предписывалось всегда быть надлежащим образом упакованной и готовой к внезапному отправлению в путь. Для всех местных поваров, включая Надежду, такое нововведение грозило осложнить и без того полную ограничений жизнь. — Ну, Рыжуль, ты, конечно, за всех нас беспокоишься, что вовремя не накормишь, но понимаешь ведь — это общие припасы, нам без них в пустыне не обойтись. Соломатина, сверяясь с исписанным листком, осматривала мешки — очередную перепись продуктов поручили ей. — Ну, вот что это за закорючка, а? — женщина сунула под нос Раките список на веррийском. — Нельзя что ли нормальные цифры писать?! — деловито охнув, она принялась распаковывать ящик с картошкой. — Не обойтись, конечно. Да только туалетной бумаги и той больше натаскали, чем еды! — Это так нам повезло тогда, что целую фуру с бумагой под откос пустили, — ухмыльнулся Ракита, но тут же спохватился, заметив нетерпеливый взгляд женщины и протянутую в руках коробку. — Никто ж не знал, что внутри, пока не вскрыли. — Ох! — Надежда, пока Юра возился с первым, перетащила очередной контейнер. — Ты мне лучше скажи, Юр, что нам с Максимкой делать? Ты слышал, что Рома сказал — не будут они его ждать. Если придётся, уйдут. А Макс вернётся — ищи-свищи нас! — Да и пусть идут! — Ракита распрямил согнутую спину. — Мы останемся в оазисе ждать Макса! Всем экипажем. И это мой приказ как старпома! Надежда отвлеклась от работы: — Ракита, я понимаю, он — твой сын. Я и сама молюсь за него каждый день. Но мы же погибнем, если здесь останемся! Как в клетке за этим забором, да ещё и без защиты! Разве ж Макс такого для нас хотел? Ещё и всем экипажем! Об Ирином ребёнке бы хоть подумал! — Так, — ещё больше насупился Ракита. — Отставить эти все разговоры! Вернётся Максимка. Не может он пропасть, не чувствую, не верю! Мы его дождёмся. И нагоним потом остальных. — Ммм... — зацокала Надя. — То переживаешь об общих запасах, как мы с ними в пустыне будем, то говоришь, что здесь останемся. Смотри, старпом! Ты в ответе за свою команду. Юра на это только грозно зыркнул. Но он и сам прекрасно понимал правоту Надиных слов. Оставаться здесь сродни самоубийству. А подвергать всю команду опасности ради своих личных переживаний он не имел никакого права. Да и команды как таковой уже давно не существовало. Бывало, старпому снилось море, палубы «Бегущей по волнам». Как правило, эти сны были полны тревоги, борьбы с жизненно важными проблемами, как это повелось ещё на Земле после апокалипсиса. Но по пробуждении сохранялось уже позабытое чувство единства, сплочённости. Два года жизни в лагере среди большинства других людей так выбили из колеи каждого из моряков, что чувство прострации будто и не кончалось, замыкая их восприятие на самих себе: главной заботой Иры и Пети был маленький Виктор; Рома после смерти Вики больше времени проводил вне окружения русских, изменив приоритеты только в последние дни; Ксения так и не думала выходить из депрессии, больше в неё погружаясь; Лера с каждым месяцем становилась всё более деловой и самостоятельной; Алёна — с ней и подавно всё ясно. Только Орлуша, несмотря на развитые контакты с веррийцами, оставался самым близким другом Надежды и Юры. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, когда утомлённые подготовкой к сборам обитатели лагеря устроились вокруг небольших костров. На одной из скамеек, сооружённых из поваленных стволов и толстых веток, широкоплечий верриец бренчал на местном аналоге гитары, напевая красивую песню на совсем неизвестном, но приятном на слух языке. — Откуда слова знаешь? — вопросил кто-то из слушателей во время очередного проигрыша. — Да я же в Буларе служил, там выучил несколько песенок, как смог. — Солист затянул новый куплет. Петя, уловивший, как ему показалось, романтический настрой песни, проникся и поспешил тоже заполучить уже освоенный инструмент, чтобы пробовать просто повторять аккорды. Благо таких гитар насчитывалось в лагере три штуки. — Хорошо сейчас, — молвила Ира, наблюдая за стремительно темнеющим небом. — Спокойно. Напев смолк, раздались кроткие аплодисменты. Вдохновлённый Зацепа пристроился рядом с коллегой, о чём-то ему повествуя и готовясь теперь поделиться со слушателями своим творчеством. — Спокойно? — с лёгким недоумением переспросила Алёна. — Скажешь тоже. — Да, странно это звучит, — Зябликова улыбнулась. — А вот если луну закроют тучи, тогда что, интересно? Тоже, как в безлунную ночь, чары не подействуют? — Да, все думают о чём-то своём. Завидую вам, — Громова с каменным лицом повернулась к подруге. — У всех одна забота — выжить. Собрать вещи, быть готовым к походу по пустыне. Но поверь, — голос девушки дрогнул, — если бы только эти проблемы были у меня, я бы была самым счастливым человеком на свете! Если бы прямо сейчас все прочие мои заботы исчезли — мне больше ничего не надо! — Алён, у нас здесь у всех проблемы идентичные. Мы все, в первую очередь, боимся за родных и близких. Ты говоришь, будто тебя вообще никто не может понять, но это не так! Я знаю, как тебе больно. — Откуда?! — выкрикнула Алёна, сама того не ожидая. — Я... — она провела ладонью по лицу. — Вы уйдёте. Но я не смогу, ты же это понимаешь? И не только потому, что обещала Максу, что буду ждать его на том самом месте. У вас там... У вас есть надежда на свободную счастливую жизнь. У меня её нет! Без Саши и без Макса мне жизни нет! И мне всё равно, что со мной будет! Я никуда не уйду отсюда! И меня никто не переубедит! Ира не знала, что ответить, но хотела хоть как-то поддержать подругу. Однако та не была намерена выслушивать слова ободрения, вскочила на ноги и зашагала по направлению к гряде больших камней, скрывающей тропу за пределы лагеря. Снова хорошо изученный пейзаж перед глазами, снова боль в груди, самообман в голове. На самом деле у Алёны почти не было веры, надежды, что вот сейчас появится вдалеке силуэт Макса, несущего на плечах Александра. Ей было приятно думать об этом, представлять, мужаться, но реальной веры в то, что может произойти что-нибудь настолько хорошее и долгожданное, давно и след простыл. Пустыня скоро погрузилась в сумерки. Голоса в лагере почти окончательно стихли. Слёзы, ещё недавно в три ручья лившие из глаз, высохли, и Алёна почувствовала, насколько ей холодно. Хотелось вернуться к костру или уйти в землянку, чтобы там с головой закутаться в одеяло, но отчего-то Громовой казалось, что посиди она здесь ещё минут двадцать, её ожидание будет вознаграждено. Если не сейчас, то позже... От мыслей о будущем её отвлекло едва заметное движение впереди. Растерянно вглядываясь в сумрак, девушка по началу подумала, что то была лишь птица, но вот вдоль обрамляющих оазис валунов показалась фигура. Женщина, совсем невысокая и худая, несла в руках массивный свёрток, который явно тяготил её. «Кто-то из ближайшей деревни», — тут же решила Громова. Видимо, строительство лазерного забора оправдано, раз разрушенный лагерь привлекает всех кому не лень. Незнакомка приближалась медленно и очень неуверенно, постоянно оглядывалась, будто ожидая кого-то. В тусклом свете догорающего заката морячка разглядела её наряд: лёгкое, местами полупрозрачное платье тёмных оттенков, дополняемое короткой накидкой; на голове — изящно уложенный шарфик или платок, в виде косы опоясывающий макушку; на ногах — плохо различимые сандалии, своей тусклостью резонирующие с остальными элементам гардероба, словно их надели специально для удобства. Такие платья и платки Алёна видела только в городе, когда сквозь прутья клетки наблюдала за состоятельными горожанками. Что могло понадобиться здесь такой особе? Что-то спрятать? Она явно дорожила своим имуществом, ибо крепко прижимала свёрток к груди, время от времени даже прикладываясь к нему губами. Снова обернувшись, девушка остановилась, и из-за камня показалась вторая фигура, головы на две выше. Мужчина. В обеих руках у него были тяжёлые сумки, которые он протащил пару метров и складировал под кустом, что-то объясняя девушке. Пришелец был одет гораздо более практично, чем дама; по походной экипировке Громова бы подумала, что это кто-то из лагеря, если бы до неё не донеслась речь на керате. Девушка двинулась дальше, мужчина прогулочным шагом, не торопясь, шёл следом. Заметив пистолет у него на поясе, Алёна напряглась и приготовила своё оружие. Лёгким шорохом доносились до ушей капитанской дочки шаги незваных гостей. Душа отчего-то ныла. Между Алёной и незнакомкой оставалось не более пяти метров, когда Громова заметила у той странное шевеление на груди. Свёрток был живым. Но из-под грубой ткани показались не волосатые уши и не звериная морда, а голова маленького мальчика. Увиденное повергло морячку в ужас, эмоции, нахлынувшие вмиг, заставили её резко встать и нацелить пистолет. Расстояние сократилось ещё на один метр. И ещё шаг. И теперь уже девушка с ребёнком замерла, приоткрыв от удивления рот. Она смотрела аккурат в глаза Алёны. — Ты... видишь... — одними лишь губами проговорила Громова. Незнакомка с усилием сглотнула. Даже в темноте было видно, как трясутся её губы. Такая же дрожь била Алёну. Рука с пистолетом ходила ходуном, но она не могла опустить её. Мужчина позади тоже остановился и выглядел озадаченным. — R...rem... — сорвалось с пересохших губ девушки. Она обернулась, взывая к мужчине, но тот не ответил. Он неуверенно вглядывался вслед своей спутнице, словно потерял её из виду, хотя их разделяло лишь несколько метров открытого пространства. Девушка медленно подняла свободную руку, второй сильнее прижимая к груди мальчика. Догадка снизошла на Алёну, что она едва удержалась на ногах. Морячка осознала, кто эти ребёнок и мужчина. — Отдай его! — прошипела она, бешено распахнув глаза. Громова, преодолевая сковывающий всё тело паралич, в три шага сократила дистанцию и с силой вырвала малыша из рук попятившейся незнакомки. Алёна присела на одно колено, вглядываясь в испуганное личико. Было темно, но материнского сердца оказалось достаточно, чтобы понять, что её Сашенька был у неё в руках. Нахлынувшие слёзы радости быстро сменились истерикой. Вечерний покой прорезал надрывный стон. —Ты... ты его мать? — молвила незнакомка на веррийском. Алёна опустила пистолет и просто сидела на холодеющей земле, сжимая в объятиях своего сына. На тропинке послышались топот и щелчки предохранителей. Алёнину истерику заслышали лагерные часовые. — Руки!.. — два автомата взяли гостью на мушку. — Алёна! Что такое?! Кто это?! — Я... могу объяснить... — снова подала голос девушка. — Меня зовут Элмари. Я... принесла этого ребёнка его маме. И ещё там... немного еды, которую мы взяли. — Откуда ты? Больше никого? Элмари осторожно оглянулась и убедилась, что её хозяина позади уже не было видно. — Там... мой хозяин, он отпустил меня, мы принесли еды, сумки там... — Был ещё мужчина. Военный, — охрипшим голосом заговорила Алёна. — Он не мог далеко уйти, его нужно схватить! Быстрее! Веррийцы побежали в указанную сторону. Гостья стояла, покорно подняв над головой согнутые в локтях руки и с опаской глядя на Громову. Словно тигрица, Алёна, прижимала к груди своё дитя, метала молнии глазами, будто готовая вцепиться Элмари в глотку, сделай та одно неосторожное движение. — Человек? Полукровка? — на место происшествия прибыл командир лагеря и маленьким фонариком осветил лицо новоприбывшей. — Я... из вельсов. — Серьёзно? Накрасилась, не узнать... Вельсов в пустыне нам не хватало... — Эрбет направил луч света на жавшуюся с Александром Алёну: — Что, вернули тебе сына? Ослабленная всем произошедшим Громова только молча отвернулась. — Может, и Макс вернётся со дня на день, — зачем-то бросил он. Его внимание привлекла группа часовых. С собой они вели безоружного человека. — По-веррийски не говорит. С собой был пистолет, нож, офицерское удостоверение, и там ещё несколько сумок с провизией оставил. — Ясно. Ко мне его ведите. На миг Алёна, погружённая в свои эмоции, подняла голову и встретилась с его взглядом. Желание пристрелить, зарубить, задушить этого человека тут же дало о себе знать, но где-то глубоко, под чувством безмерной радости, счастья и любви к Александру. Поэтому она отворотилась, не проронив ни слова. Всё равно он теперь никуда от них не денется.***
Тихое потрескивание деревянных перекрытий, шорох мыши за стеной, звук задувающего песчинки ветра... Конечно, ни о каком сне в эту ночь не могло идти и речи. Командир лагеря оказался весьма адекватным, опытным человеком, умеющим правильно расставлять приоритеты. Они успели многое обсудить, и сейчас, с первыми лучами солнца, пришло время действовать. — Тебя проводят. Верриец хорошо говорил на кэрате. Только благодаря этому было решено не мучить утомлённую долгой дорогой Элмари всю ночь. — Пистолет отдадите? Табельное оружие всё-таки, придётся объясняться. — Как за границу лагеря выйдешь, отдадут. Лишних вопросов от начальства, скорее всего, Ворожцову избежать всё равно не получится, несмотря на официальный больничный. Комиссар был в ярости из-за гибели информатора и лично велел Герману быть на виду, как минимум, ближайшую неделю. Так что если в эти сутки на квартиру к Ворожцову направляли проверку, он её уже не прошёл, и по возвращении его неизбежно арестуют... Но теперь хотя бы рисковать будет некем и нечем... Разве что разработанным с беженцами планом. Был ранний час, однако многие обитатели лагеря уже не спали. Увидев столько знакомых лиц, Герман почувствовал себя очень неуютно, но с самым невозмутимым видом продолжил идти рядом с командиром, в наглую отвечая тем же пристальным взглядом, каким одаривал его Ракита. Недалеко от бывшего старпома стояла Ксения. Воспоминания о последней встрече с доктором колющей болью отозвались в груди, так что Ворожцов решил не смотреть ей в глаза дольше пары секунд. — Куда они его ведут?! — послышался голос той, встречи с которой полукровка ожидал всю ночь. Затем последовал жаркий спор с руководством лагеря на веррийском. По разочарованным и разгневанным лицам экипажа корабля можно было предположить, что речь идёт о судьбе Ворожцова — вряд ли Юру и Алёну могло устроить то, что убийцу Виктора просто так отпустят восвояси, а не четвертуют. — Ну нет!!! Я это так не оставлю!!! — взревел Ракита, не удовлетворённый доводами командира. Герман обернулся. Старпом, растолкав впереди стоящих, встал позади бывшего учителя выживания и нацелил на него пистолет. Командир лагеря остановился, стиснув зубы от созерцания такого безрассудства. — Ты... Так же тогда стоял, смотрел ему в глаза... А Витька верил тебе! Дурак! Всегда... Всегда я говорил ему, что этот чёрт ещё чего выкинет! — Юра переминался с ноги на ногу, чтобы обуздать дрожащие по всему телу мышцы. — Сколько из-за тебя мы пережили... Таких земля носить не должна! Командир лагеря что-то прорычал, развернувшись к моряку всем корпусом. Ракита оставил замечание без внимания. Тогда главарь, долго не думая, достал из кобуры своё оружие и навёл его на Юру. Примеру предводителя последовали часовые. — Ой, да это что же! — сразу же схватилась за сердце Надежда. — Ракита! Тебе сказали, опусти! — Во-от, смотрите-ка! — не унимался морской волк. — Крысы камбузные, защищают его! Столько живёшь с людьми бок о бок и не знаешь, на чьей они стороне! — Вы сильно изменились с момента нашей последней встречи, товарищ ста'пом, — наконец позволил себе высказаться Герман. Он давно не говорил на русском, не считая короткого диалога с Громовой во время штурма лагеря, но был уверен, что никакого акцента не приобрёл. Задрав голову и слегка прищурившись от солнечного зарева, мужчина старался всем своим видом демонстрировать уверенность и непринуждённость. — Видимо, победили рак. — Пасть закрой, ублюдок! Если бы не Витька, меня бы здесь не было. Я жизнью ему обязан, а ты, сука.... — Да неужели? Виктор, вас, значит, излечил? Да, тогда, думаю, правды вы не переживёте. Наш пе'натый друг присутствовал ведь тогда при инъекции, — Ворожцов обратил взор на Орлушу. Надежда, словно мать, оберегавшая сына от своры хулиганов, приобняла того за плечи. — А, хотя, он тоже ничего не знает... — Герман обвёл глазами всю команду. — Что, Орлуша, вспомнил своё прошлое до катастрофы? — А ну, отстань от него! — гаркнула Соломатина. — Глаза б мои не видели! Герман косо ухмыльнулся всему этому зрелищу: — А ты, Ксения, рассказала про «Александрию»? — Всё, что знала, — тут же выпалила Данилова, словно заранее ожидающая этот вопрос. — Не хватает только твоей части рассказа. — Хм, вряд ли вы его услышите. Я, скорее всего, не вернусь. Вы же этого хотите? — Мы хотим быть уверенными, что ты не вернёшься, — выступила вперёд Алёна. — И что ты получишь по заслугам. Увлечённый беседой Ракита не заметил, как его уставшая рука сама опустила пистолет, немного разрядив обстановку. — Мы все не бессмертны. Только на этой территории я под п'отекцией вашего командира, — Ворожцов наконец в открытую лицезрел воодушевлённую жаждой справедливости Громову. — Я вернул тебе сына. Можешь хотя бы на первое время успокоиться... А где Макс, кстати? — Не твоё дело. — Не моё, согласен... Как мальчика зовут? — Это тебя тоже не касается. Едва заметно поджав губы, Герман стоял, уязвлённый таким ответом матери его ребёнка. — Он даже не будет знать твоего имени, — хладнокровно добавила капитанская дочка. Ворожцов с вызовом заглянул ей в глаза, но выражение лица девушки было столь непроницаемым, что полукровка почувствовал, будто проиграл ей этот поединок. Не видя смысла продолжать переговоры, Герман на прощанье ещё раз обвёл взглядом присутствующих и зашагал к границе. Ни слова более не раздалось за его спиной, пока тропинка не свернула за валуны, оставляя позади и землянки, и их обитателей. — Рэм! Знакомый голос заставил конвой вновь остановиться. Неуклюже переступая через торчащие из земли камни, торопилась Элмари. Несмотря на так и не снятое платье, позаимствованное у убитой Змейки, и уже смытый макияж, маскирующий зеленоватый оттенок кожи, её облик удивил Германа — там, где всегда, в любое время дня и ночи красовался плотно прилегающий к голове платок, не было ничего, что бы прикрывало коротко остриженные жёсткие волосы с пепельным отливом и чуть ли не наполовину обрезанные ушные раковины. — Рэм, я... Ой! — приблизившись к бывшему хозяину, девушка стыдливо прикрыла уши ладонями. — Простите... Я... Я просто хотела сказать спасибо. — Тебе тут трудно будет, за что спасибо? Здесь гораздо меньше воды, чем в городе. Моё мнение — ты долго не протянешь. — Я... буду сильной. Я свободна здесь и за это благодарна Вам. И да, я буду присматривать за Асуми. Буду помогать здесь. — Не досаждай Алёне. Она убить за него готова. Элмари покорно опустила зелёные глаза. — А, может, Вы останетесь? Почему не остаётесь? В ответ мужчина только устало ухмыльнулся. — Прощай. Уже уставшие от долгих провод беженцы обступили Германа со спины, отсекая от него Элмари. Теперь Ворожцов тоже был свободен. Теперь он мог поступать так, как считает нужным, и нести ответственность только за себя. И договор с командиром беженцев никак не препятствовал этому. Герман знал, как надо. Элмари, наконец, опустила руки, прикрывающие её изъян. Она смотрела вслед бывшему хозяину, уверенная в том, что больше никогда его не увидит.