По ту сторону Земли

      Странный город. Народа много, машины кое-где проползают по узким мощёным улочкам, вода по трубам бежит в каждый дом и к фонтанам, а электричества нет. Чуть стемнеет — приходится зажигать свечи и лампады. Сегодня с утра в холле перед зеркалом Герман, Виктор и курсант Андрей увидели уже пять зажжённых свечей. В первый же день, когда они прибыли в часть, горела лишь одна. Моряки помнили слова жрицы о 'ночи шести свечей', поэтому с настороженностью ожидали предстоящих сумерек.       Вот уже четыре дня трое бывших членов экипажа «Бегущей по волнам» вставали рано по общему подъёму, носили военную форму и ходили на учения. Для Виктора и Германа сделали исключение и разрешили первое время пропускать пробежки, конную езду и борьбу из-за недавно полученных травм и операции.       Вся рота из семидесяти двух человек пришельцев сторонилась. Самой распространённой была версия, что они вовсе и не полукровки, а агенты тайной полиции, посланные с целью выслеживания и устранения инакомыслия. Но все подобные слухи были связаны только с отстранённым поведением самих моряков. Каждому уже пятую ночь снились совершенно непонятные и незапоминающиеся, но какие-то тяжёлые и неприятные сны, а днём, порою, стирались из памяти самые важные и элементарные вещи. Но новобранцы, конечно же, 'Полудемонами' себя не считали и терзались бессмысленностью своего нахождения в рядах военных неизвестного государства.       Каждое утро все незнающие обязаны были посещать уроки письменности. Алфавит языка кэрата оказался замысловатым, но обучение упрощал тот факт, что сам язык все солдаты откуда-то знали, оставалось только научиться читать и писать.       Курсанту Андрею было занятно наблюдать, как изо дня в день Виктор и Герман всё больше общались, обращались на «ты», советовались по тем или иным вопросам. Хотя и во всей роте атмосфера была, что называется, своя, несмотря на нелюдимость трёх новобранцев. Кроме того, Анцет Грайф, или просто Грайф, как представился им один из рядовых, своей общительностью и позитивом частенько вносил разрядку в отношения между сослуживцами.       — Это хорошо, что дежурство у вас сегодня дневное! — с улыбкой сообщил Грайф после того, как на построении объявили дежурными по районам Виктора и Германа. — Вот остаться на улицах Шелама в ночь на Энхильмэ… да лучше в атаку безоружным!       Не очень хотелось идти в незнакомый город, но делать нечего. Громову и Ворожцову достались разные районы для патрулирования, дорогу, в случае чего, офицер посоветовал им узнавать у торговцев, которые уже привыкли к теряющимся новобранцам.       Там, на улицах жаркого каменного города, жизнь по-столичному кипела. Военные разного уровня, покалеченные старики, надменные барышни, бесшабашная детвора всех возрастов — все передвигались каждый в своём темпе и по своим делам. Среди этой толпы трудно было уличить кого-либо в чём-то преступном. Так что день обещал быть скучным...       Но уже очень скоро разморенные улочки заиграли для бывшего инструктора по выживанию новыми красками. Герман прогуливался у богатого на вид дома, когда увидел Её. Не Демоница — Ангел! Черноглазая, точёное лицо, атласные локоны, а фигура — какая фигура! И это Совершенство было одето не в какие-то бесформенные тряпки, наподобие остальных, но в аккуратное платьице с короткими рукавами из белой ткани с чёрным узором. Какой контраст! Мужчины оглядывались Ей вслед, женщины закатывали глаза и шипели от зависти, а Она гордо шла вперёд и ни на кого и не обращала внимание.       Герман вмиг забыл о каком-то там дежурстве, патрулировании и пошёл за Ней. Ворожцов не знал, для чего он идёт следом, не помнил вообще ничего вокруг, но прошёл так всю улицу и оказался на рыночной площади. Только когда Незнакомка затерялась в толпе, он будто бы очнулся и осознал, что такой маршрут в его дежурстве запланирован не был.       На рынке толпилось слишком много народа, и расспросить у торговцев нужную улицу возможным не представилось. Герман повертел головой, заметил в отдалении менее людный закоулок и направился туда. По обочинам у самых домов — массивные клетки, как в зоопарках, только в этих вместо зверей томились люди. Железные ошейники сковывали исхудавшие шеи, толстые цепи присоединялись к столбу в центре и делали какие-либо попытки побега немыслимыми. Ворожцову тут же вспомнился рассказ Грайфа про работорговцев, промышляющих захваченными в плен Людьми, и ради любопытства Герман решил рассмотреть пленённых «врагов» получше.       В первой клетке сидели дети. Цепи были тяжёлыми, так что ребята недвижно сидели, облокотившись спиной на столб и опустив плечи. У большинства глаза были закрыты. На щеке каждого ребёнка Герман различил чёрный символ. Офицеры говорили, что Людям делают для отличия специальную татуировку, но в живую Ворожцов её ещё не видел, поэтому осторожно приблизился к клетке.       Златовласая пленница подняла ранее опущенную на грудь голову. Мужчина встретил взгляд зелёных глаз. Прикованная цепями, окольцованная ошейником, с испачканным лицом перед ним сидела Валерия. Несколько секунд девочка продолжала всматриваться, широко раскрыла глаза и сделала попытку шевельнуться, но сил противостоять цепям не оказалось.       — Лера…       До Ворожцова успела долететь едва слышная фраза: «Это вы?» Но тут же бесцеремонно вмешался охранник:       — Эй, roytse! Ты заблудился? Проваливай отсюда! Рядовым полукровкам не продаём! Нечего тут глазеть! — Герману пришлось послушно отойти, а маленькая Валерия поспешила вновь опустить голову.       От резко участившегося пульса заломило виски. Ворожцов даже не думал о возможности такой встречи. Да, по правде говоря, он иногда вообще забывал о существовании остальных членов экипажа корабля. Такое бывало редко, но всё же случалось. И даже сейчас в голову лезла навязчивая мысль о том, что же значит слово «ройце», но Герман всеми силами пытался сконцентрировать внимание на произошедшем.       Он огляделся. В одной из клеток с табличками «мужчины» различил лица нескольких курсантов. Недалеко находились три решётки с надписями «женщины»: за первой Ворожцов заметил Вику и ещё одну курсантку, за второй — Ксению, за третьей — Надежду. Мужчина хотел было подойти ближе, но налетело много покупателей, да и что бы он мог сделать сейчас? Герман лишь пытался разглядеть среди этих измученных лиц Алёнино, а ни в одной из «женских» клеток его видно не было.       Уица расширилась, и Ворожцов оказался на небольшой площади, с трёх сторон огороженной домами. Сбоку, за рядами лавок, стояла ещё одна клетка. Вокруг решётки людей было меньше, чем на узкой улице, и Герман быстро приблизился. На табличке — длинное, ещё непонятное слово. Он, не выпуская из поля зрения охранника, стал разглядывать лица семи пленниц… И, наконец — вот она!       — Алёна! Эй! Громова! — присел он на одно колено и прислонился к железным прутьям.       Девушка, сначала не обращая на зов внимания, через несколько секунд вздрогнула и посмотрела в дальний угол клетки, где впервые увидела знакомое лицо по ту сторону решётки. Алёна вся напряглась, аккуратно, чтобы не загреметь цепью, толкнула в бок Иру, и обе медленно приблизились к учителю выживания.       — Герман! — Громова, глотая слёзы, протянула руки. — Что происходит?! Где… Куда вас увели?! Где остальные?!       — А… почему на тебе эта форма? — дрогнул голос Иры.       — Думаю, у меня не много времени, — Ворожцов сжал руки Алёны. — Нас трое. Я, Виктор и Андрей, курсант. Нам выдали форму и теперь говорят, что мы — солдаты их армии. Рассказывают о каких-то демонах, мирах… Это больше похоже на гипноз. Массовый. Я сейчас нашёл Валерию, Надежду, Ксению и некоторых курсантов, они в соседних клетках. Эти «демоны» хотят, чтобы и мы видели в вас врагов и ничтожеств. Здесь полный сумасшедший дом, какая-то секта!       — Для меня главное знать, что папа и Лера живы… Это всё ужасно, как кошмар!       — Алён... ты извини, что накануне там, на корабле, обошёлся так с твоей сестрой. Я бы её не тронул в любом случае... Мы вас вытащим отсюда, слышишь?       — Да… Главное сейчас быть всем заодно…       — Подожди, а Ренат? Его же тоже с вами увели?! — выпалила Зябликова.       — Когда мы только очнулись, его от нас забрали для кого-то обмена. Мы его больше не видели. А в одной из клеток на той улице я видел этого, клоуна твоего, Зацепу.       — Петька... Слава богу...       — Вы тут на пекле весь день сидите? — Ворожцов осмотрел заключённых.       — Утром, вечером и в середине дня уводят чуть умыться и в туалет, — Громова показала небольшой стаканчик. — Воду и похлёбку с чёрным хлебом три раза в день дают понемногу.       — У меня есть вода, — Герман протянул девушкам флягу.       Пять пленниц, сидящих у столба, тоже оживились.       — Рэм, мы тоже! — одна из женщин обратилась к Герману на кэрате: — Пожалуйста, рэм! Вода!       — Чёрт… — Ворожцов украдкой огляделся. — Дайте и им, только быстро!.. Слышите там? Быстрее!       — Ты… ты знаешь их язык?!       — Да, и твой отец тоже… Не знаю, как это объяснить, кроме как гипнозом, — Ворожцов пристегнул на пояс возвращённую флягу.       — Герман! Приведи сюда папу! Приходите почаще! Нам нужен план, чтобы всем выбраться! Мне больно думать, как Лера переносит это!       — Сегодня у нас дежурство, поэтому я здесь, — Герман стёр с щёк Громовой слёзы. — Обычно нас не пускают в город. Но неужели ты думаешь, что мы ничего не придумаем? — он улыбнулся.       — Конечно, придумаете... А ещё… Герман… А… ты видел Макса?       — Нет, — едва заметно изменился в лице Ворожцов. — Не видел, честно. В клетке с мужчинами его не было. И старпома, кстати, тоже.       — Может, они сбежали? — предположила Зябликова.       — Может, их просто купили? — высказал свою версию Герман. — Это же невольничий рынок. Главное, чтобы всех не раскидали, кого куда, до того, как мы составим план побега…       — Эй! У решётки! — послышался окрик.       Пленницы вздрогнули и заторопились к столбу. Ворожцов выпрямился, обернулся. Дежурный солдат, как и он сам, уверенно направлялся к клетке. По белым нашивкам стало ясно, что он тоже полукровка — у чистокровных Демонов нашивки на форме были жёлтыми.       — А ты не знаешь, что с рабами на рынке разговаривать нельзя? — дежурный сурово прищурился. — Эй, охранник!       Работорговец, до этого куривший длинную-предлинную трубку, лениво уставился на солдат.       — Не знал, я новобранец, — поспешил оправдаться Герман.       — А что ты вообще здесь делаешь? Если ты патрульный, то это явно не твой участок!       — Я заблудился. Просто забрёл сюда, а тут клетки с рабами. Я их раньше не видел, вот и стало любопытно. А мой участок под номером семнадцать.       — Ну-ка идите отсюда оба! — огрызнулся торговец. — Roytsef! Только клиентов распугиваете!       — Я вообще-то дежурный здесь! — возразил рядовой. — А ты, охранник, за товаром своим не смотришь! За порядком-то! — и, подталкивая вперёд Ворожцова, пошёл дальше по улице. — Из какой ты роты? Моя обязанность — доложить твоему начальству.       — Слушай, друг, я не знал, правда. Это же мелочь! Тебя за такое не наградят, а меня не расстреляют. Давай миром разойдёмся? Ты мне только дорогу покажи, — начал улаживать конфликт Герман. Он проходил мимо клетки, стоящей на противоположной стороне улицы, как вдруг его взгляд уловил знакомые черты. Ворожцов пригляделся — это был Ракита. Его потемневшее лицо выглядело очень болезненным. Старпом будто почувствовал на себе внимание и встретился с Германом глазами, его лицо оживилось, он привстал...       — Что? Куда ты смотришь? — завертел головой дежурный. — Тебя правда так увлекают рабы? Ха! Дослужишься хотя бы до капитана, купишь себе своего!       — Так инцидент исчерпан? — Ворожцов отвлёкся и посмотрел на коллегу. — Покажешь дорогу? — Солдаты свернули к проулку на рыночную площадь.       — Как ты забрёл на рынок? Про такой большой объект тебе бы обязательно сказали перед дежурством. Так нет же, ты пошёл ещё дальше! — продолжал ворчать рядовой, но вмиг он замолчал и остановился. — Смотри! Ми́рэла домой идёт…       — Кто? — но через секунду Герману ответ не понадобился. Она грациозно ступала аккуратными туфельками по каменным плитам, плыла через расступающуюся перед Ней толпу. — Мирэла? Её зовут Мирэла?       — Да. А это не имеет значение… Ей очарованы все мужчины Шелама… Никто даже надеяться не смеет!       Перед тем, как мозг в основе своей отключился, Ворожцов успел подумать, что раз Она увела его с нужного участка, то Она же и приведёт обратно. И Герман снова пошёл за Ней, хотя, наверное, он бы шёл следом даже, если бы не имел цели вернуться на патруль.

***

      — Встретил курсантку, которая с нами была. На курсах медицинских. Напугана, чуть не плачет. Говорит, как к животному какому относятся, — Громов поддел на вилку половинку огурца. — Мы тут ещё хорошо устроились.       Обед, как всегда, был небедным. Солдат кормили и качественно, и количественно. Только ни Виктор, ни Герман, ни Андрей третий день смотреть на мясо не могли. А всё из-за Грайфа. Тот с коварной ухмылкой, сообщил им как-то раз, что то мясо, которое в самый первый день давали морякам в Храме, было человеческим. Они, конечно, не поверили, но пока от мясных блюд решили воздерживаться. Кто их знает, этих «Демонов»?       — У меня новости похлеще твоей курсантки. Я встретил наших. Курсантов, доктора, старпома, Надежду… и Валерию с Алёной.       Капитан чуть не подавился и, как ужаленный, вскочил на ноги. Он только сейчас осознал, что уже три дня его память была будто окутана дымкой, он забыл о корабле, об экипаже, о дочерях. Знал всё только в общих чертах и ходил с какой-то тяжестью на сердце. А теперь отчётливо вспомнил, кто он, и какой именно камень лежит у него на душе. Виктор заметил косые взгляды остальных солдат, собрал волю в кулак и спокойно уселся обратно на скамейку:       — Ты… Где они??!       — Они сидят на рынке в клетках, как звери в зоопарке. Их продают, как рабов. Например, Макса я так и не увидел… Алёна хочет встретиться с тобой, говорит, нам нужно составить всем вместе план побега. Очень переживает за Леру. Ты бы видел их…       — Мне нужно к ним!.. Мои девочки…       — Как? Как ты собираешься просто так пройти через пост охраны? Для этого нужно разрешение!       — А ты предлагаешь сидеть здесь и ждать очередного дежурства, которое может быть и через месяц?! Это мои дочери! Мой экипаж!       — Мы давно не на корабле, и ты не капитан! Теперь ты обычный рядовой.       — Не капитан, но всё ещё отец! И остальные — они тоже люди, наши люди! И мне плевать на весь этот бред про демонов и ангелов! В этом проклятом месте занимаются только промывкой мозгов, и мы с тобой можем стать такими же, как эта «жрица», если не выберемся!       Виктор уловил любопытный взгляд Грайфа, сидящего рядом с Германом и привлечённого разговором на неизвестном языке. Ворожцов повернулся к нему, безразлично откашлялся и со спокойным видом допил содержимое стакана.       — Слушай, а ты не знаешь, что значит «roytse»? — он невозмутимо обратился к Грайфу.       — А… ну, типа как «полукровка», только грубее, как ругательство. Ха, а что, уже натворил чего-то?       — Да нет, ничего. Просто на улице услышал незнакомое слово.       Обед уже заканчивался, и пора было идти на построение.       — Только не думай, что я хочу оставить всё, как есть, — тихо проговорил Ворожцов, стоя в строю. — Мне самому, вообще-то, Алёна дорога. — Виктор ответил хмурым недоверчивым взглядом.       — Сегодня любой из вас сможет испробовать свои способности рукопашного боя на настоящей практике, — объявил перед солдатами офицер. — У нас есть пара-тройка Людей. Будут устраиваться поединки. Один из вас против одного Человека. Всё по-настоящему, кроме оружия вашего соперника. В ходе битвы вы имеете право убить противника. Если соперник окажется сильнее вас, мы предпримем меры. Вопросы есть?.. Хорошо, все марш к полю!       — Этой ночью… ну, или в ближайшее время — бежим из этого лагеря, — на ходу размышлял Громов. — Укроемся где-нибудь в городе — я видел, закоулков много. Наберём побольше информации, какого-нибудь оружия и вытащим всех оттуда!       — Слушай, капитан, я, конечно, никогда не был высокого мнения о твоих организаторских способностях, но такой глупости даже от тебя услышать не ожидал, — возразил Герман. — Мы сейчас в безопасности. Да, другие члены экипажа там, но мы здесь в удобном положении, и этим надо пользоваться! Главное сейчас — искать пути, чтобы можно было навещать их, помогать продуктами, обмениваться идеями — так и составим по-настоящему действенный план.       — Товарищ капитан! Герман! — окликнул обоих Андрей.       — Чего?       — Вы что, не видите?! Это же Макс! Наш Макс Григорьев!       Все трое посмотрели на другую сторону небольшого поля. Там вместе с ещё двумя парнями стоял Макс. Внешне он почти не изменился. Только другая одежда — мешковатая, связанная из тряпья, — но и под ней его фигура не выглядела хуже обычного. Лицо и тело парня были в пыли, но голубые глаза по-прежнему ясны и глядели гордо и сосредоточенно. На шее — тонкий металлический ошейник, на щеке — чёрная татуировка.       Офицер вытолкнул Григорьева на середину поля:       — Это — ваш первый соперник. По виду не скажешь, что он очень слаб, правда? Кто желает испробовать свои силы с ним? — военный обвёл глазами роту. — Долэм?       — Да, рэм! — из строя вышел высокий, мускулистый и мощный мужчина, местный авторитет по части рукопашного боя. Он размял толстенную шею, похрустел огромными кулаками и зашагал к центру площадки.       — Рэм! — неожиданно выступил вперёд Герман. Григорьев остолбенел. — Я ни разу не принимал участия в тренировках, но хочу наконец попробовать, на что способен. Разрешите, я займусь этим Человеком?       — Что ж, Долэм, — подумал офицер, — я считаю, надо сначала новичку дать возможность показать себя. Ты займёшься следующим. А ты… Громо́в… Так ведь твоя фамилия?       — Нет, я Ворожцов.       — Да, Вороцов, займись этим, — командир дал в руки Герману нож, а Максу — совершенно бесполезную деревянную пластину.       Ворожцов встал напротив Григорьева. Парни посмотрели друг другу в глаза. Макс пытался разглядеть во взгляде Германа более-менее дружественный настрой, но учитель выживания смотрел, казалось, с той же ледяной яростью, что и при их драке в учебном кабинете на корабле, и сын старпома настроился на тяжёлый бой.       Нападать первым? Это всегда рискованно. Попробовать сначала разозлиться? Но ведь тот, кто дерётся на эмоциях, всегда проигрывает, не так ли говорил Герман? Макса так удивила внезапная встреча со старым знакомым, что он не мог сфокусироваться и решить, с чего начать поединок, ведь Ворожцов вряд ли начнёт бой… Но не стоять же как истукан?! Григорьев подлетел к противнику, держа наготове левую руку для обороны и занеся вбок правую, с деревяшкой.       Герман мгновенно схватил Макса за возведённую с оружием конечность и вывернул. Последовал ответный удар слева. Ворожцов, легко отделавшись, пнул соперника по голени и, лишив того опоры, рухнул вместе с ним. Ещё секунда — и Макс пригвождён к земле, а Герман всем весом навалился на него в удушающем приёме.       Нужно было срочно что-то предпринимать. И Григорьев, отгоняя всплывающие в памяти «наставления» Германа, решил действовать старым способом. Он вспомнил лицо плачущей Алёны, дуло пистолета у виска маленькой Валерии, ту болезненную жажду реванша за прошлое поражение… Максом наконец-то овладел гнев. Он вырвал одну руку и врезал противнику по лицу. Удушение прекратилось, но через миг у шеи парня заблестело лезвие. Макс посмотрел Герману в глаза. Ему хотелось, чтобы в его взгляде враг прочитал ненависть, решимость, бесстрашие перед смертью…       — Ударишь меня сейчас слева, — чуть слышно проговорил Ворожцов.       Только сейчас Григорьев почувствовал, как слабо приставлен нож. Макс опешил, но тут же спохватился и приложил Герману правой рукой. Тот на удивление легко отлетел в сторону, потеряв оружие. Григорьев подобрал нож, подскочил к ещё стоящему на одном колене сопернику и занёс лезвие над его горлом.       — Стоп! — подлетел офицер и направил на Макса пистолет. — Брось! Брось оружие! Конец боя!       Парень, не зная языка, на котором говорит военный, понял, что теперь к чему, и медленно поднял пустые руки.       — Он не плох, отведите в клетку, ещё понадобится! — Военные повели Григорьева прочь. — Поднимайся, Вороцов. Ты хорошо дрался, но боя не выиграл. На войне нужна только победа. Ничего, тренируйся. Сейчас можешь сходить отдохнуть… или посмотреть, как будет драться Долэм. Давайте следующего! Долэм, твоя очередь!       На предложение командира Герман ответил едва заметной ухмылкой.