mamihlapinatapai

бёнджу курит уже третью, когда понимает, что давно это было — когда он вот так стоял и ждал ходжуна перед стардомом. да и если вообще было. может, сам бёнджу эгоист? когда ему плохо, плачется чону в фирменную затасканную футболку, мол, как всё меня задрало, я больше не хочу, а когда хорошо — «иди отсюда» одним только взглядом, вешается на чихо и веселится, пока скучно не станет. поведение бёнджу в последние дни напоминает поведение продажной шлюхи, которая, при двух клиентах идёт к тому, у кого изымет для себя больше выгоды. иногда бёнджу думает, что было бы неплохо, если бы ходжун был так же прямолинеен и грубоват, как тот же санвон, к примеру. что-то делаю не так — скажи мне, грубо истолкуй, а лучше — врежь, когда я совсем сошёл с пути. кто знает, был бы тот поцелуй с хансолем, окажись ходжун рядом, будь он предельно честным. кто знает. может, он бы промолчал, а может… пристыдил бы его в своём обычном мамочка-стиле, переспросил три тысячи раз: «ты абсолютно уверен в том, что сам этого хочешь?» а чихо, ну, чихо бы точно сделал что-то, будь он на чуточку адекватнее и трезвее, потому как хансолю верит только умалишённый. а вообще… какого чёрта бёнджу стоит здесь и обвиняет всех в их с хансолем поцелуе? кто виноват в этом? неа, не хансоль, оправдание которого состоит в том, что он был чертовски пьян. в этом виноват бёнджу. бёнджу, который был со здравым умом и сильными руками, бёнджу, который мог оттолкнуть, но почему-то этого не… — чёрт. бёнджу продолжает тушить сигарету в лёгких. — я дерьмо. окоченевшими пальцами выбивает на сенсоре: «ты где?» ходжун отвечает спустя 60 секунд: «я еду» будто они любовники какие-то — быстрые вопросы, короткие ответы, ни больше, ни меньше. и бёнджу только сейчас признаёт, что сам в этом виноват. он обязательно упадёт перед чоном на колени, когда тот придёт. поджигает четвёртую, когда кто-то перед ним шоркает носками кед по асфальту. уже по одному запаху парфюма бёнджу может сказать, что это ким, мать его, хансоль, потому что вся одежда бёнджу пропитана кимом, все лёгкие в этом апельсине, каждый ангстрем ладоней. хансоль останавливается за два метра до младшего, тот молча смотрит на носки его серых конверсов и боится. боится, что если поднимет взгляд, половина планеты уйдёт под воду, или что там с ней случится. он рассматривает цепи на его потёртых джинсах сквозь стёкла слегка запотевших очков; хансоль пересчитывает нитки в кармане. «скажи что-нибудь», — молится бёнджу, пока взглядом пересчитывает трещинки в асфальте. «не молчи». «ты первый. ты должен быть первым». в этой тишине мысли душат бёнджу, он задыхается, не находя ответов на вопросы, крошит лёгкие в пыль, нервно постукивая пальцем по сигарете, а пепел летит на асфальт так же медленно, как умирает ким бёнджу. «ты хотя бы помнишь, что было вчера?» «и почему молчишь?» «и что чувствуешь? сейчас». «а что же чувствовать мне?» медленно, на одной из полок своих мыслей, бёнджу составляет дурацкую анкету, вроде тех, что в детстве таскали друг другу девчонки из его класса, со стандартным списком вопросов, ответы на которые до смерти интересны, ломается каждый раз, когда не может озвучить хоть один вслух, и погибает в каждую секунду, в которую слышит тишину. неожиданно хансоль делает четыре шага навстречу, а бёнджу всё продолжает смотреть вниз. «тебе понравилось?» «хотел бы ещё?» «так же, как хочу я». и ещё тысяча, сука, вопросов, которые бёнджу не произнесёт вслух никогда. ему кажется, что они стоят так, друг напротив друга, три вечности — в грёбаном молчании, которое рвёт грудную клетку. «почему ты стоишь и ничего не делаешь?» и бёнджу впервые пытается отыскать ответ в самом себе. медленно поднимает взгляд на уровень едва приоткрытых хансолевских губ — он неровно дышит (от холода?), и облачка пара между ними плавно растворяются в воздухе. 1. 2. 3… бёнджу поднимает взгляд и смотрит ровно в душу хансоля. в ту самую секунду, когда старший вырывает у него из ладони сигарету и крепко сжимает в ладони. — привет. пока смятая сигарета и пепел летят на заледенелый асфальт, бёнджу кажется, что его душа на всей скорости падает вслед за ней. потому что он не чувствует её в своём теле, он себя не чувствует — онемевшие пальцы и остекленевшие глаза, и колотит, его мелко колотит, с каждой секундой всё сильнее, сильнее… то, что он видит в глазах хансоля, почти заставляет бёнджу закричать. глубоко в душе ким хансоля бёнджу видит грубого себя. те самые дни, каждый из них, каждую секунду, в которую бёнджу чувствовал к нему ничего, потом ненависть, а после — снова ничего. он видит те дни, в которые хансоль не рисует бёнджу, не смотрит на него, не хочет его. в глазах хансоля он видит дни, в которые они друг друга не ощущают. это «привет» такое обычное, холодное, словно ким бёнджу ему одноклассник бывший, сосед или знакомый в закусочной напротив. будто их не связывает ничего. северный полюс и южный. когда хансоль делает первый шаг к тому, чтобы оставить бёнджу одного, младший вспоминает, как чихо недели три назад отобрал у юнчоля из сумки мангу и открыл на случайной странице. « — что это? — спросил бёнджу, заглядывая через плечо друга. — не моё, сразу говорю, я давно таким не занимаюсь. это манга юнчоля, — длинные пальцы перелистывают страницы, — посмотрим. бёнджу смеётся, заглядывая в книжку. «ты и правда хочешь остаться один? ты же мне сам говорил, что это больно! и теперь я тебя понимаю!» улыбка сходит с лица бёнджу. «но… если ты уйдёшь… вот тогда…тогда я останусь совсем одна…» чихо продолжает листать страницы, а бёнджу старается зацепиться взглядом за текст. «прошу тебя, останься со мной…» чихо останавливается под предлогом «смотри, какая классная рисовка глаз», а ким продолжает читать. «не уходи! иначе я закричу!» — вот придурок, — растягивает слова чихо, — я читал это, когда мне было 12 лет, не могу поверить, что юнчоль старше и выше меня. но впечатлительный бёнджу не слушает его трёп, думает: «загляну в последний разочек, уж больно интересно, как там всё закончится». парень с длинной чёлкой внезапно оказывается за спиной у девушки, с помощью своих ловких рук и каких-то там удивительных навыков заставляет её потерять сознание, но перед этим (бёнджу больно кусает губу) говорит ей: «спасибо тебе». чёртов. вынос. сердца». и, вспоминая это, бёнджу думает: «похоже». похоже, блять, потому что он тоже, тоже закричит, когда хансоль исчезнет, бёнджу тоже хочется, чтобы он не видел этого. «лучше добей меня». но хансоль проходит мимо, оставляя после себя только лёгкое дуновение воздуха. бёнджу кажется, что треснули линзы в его очках, капилляры в его глазах, вены в его руках. он опускается на холодный асфальт, но не садится, шумно выдыхая и закрывая глаза. по его щеке катится одинокая слеза, но, кажется, и она замерзает из-за всего этого холода. он не слышит, когда подходит ходжун, как он без слов опускается перед ним на колени. — эй. бёнджу открывает глаза. — ты как? — а ты видел? ходжун хмурится: — только последние несколько секунд.? что он сделал? — ничего, — бёнджу истерично смеётся всё громче и громче, — ничего он. не сделал. ходжун прижимает его к своей тёплой куртке. бёнджу плачет? нет, он этого не делает. так же, как не плачут умирающие в последнюю секунду своей жизни. ходжун молчит, кусая губы, и говорит прежде, чем успевает подумать: — звёзды гаснут каждый день. бёнджу опускает голову, выдыхая чону в шею: — пусть лучше… они гаснут на небе. и мысленно завершает, крепко зажмуриваясь, чтобы не заплакать: «а не в чьих-то сердцах».