Пока тигры сражались в долине

      Того, кто предположительно был Мато Бьякуей, Кирэй пошёл оттаскивать в одну из комнат и там запереть. Главное теперь было не забыть его потом отпереть, а то помрёт ещё там от голода или сломает шею, пытаясь выбраться из окна. Рин же с Сакурой на руках прошла в гостиную, где положила спящую сестру на диван, а сама села на корточки рядом и, не сдержав улыбки, убрала волосы с её бледного личика.       — Потерпи ещё чуть-чуть, Сакура. Мы непременно спасём тебя.       О Кирэе Рин старалась не думать. Она испытывала такой дикий стыд, что просто не знала, что ему сказать и что сделать, когда он вернётся. В итоге он не сказал ничего. Не стал ругать, требовать объяснений – совершенно ничего. Просто с каменной мордой подхватил на руки бесчувственного Мато Бьякую и отнёс его в дом.       Собственно, Рин вернулась в дом только поэтому. Им ещё предстояло решить, что делать с Сакурой, да и спасение её не было завершено, так что, вероятно, удобнее всего лечением Сакуры будет заняться в доме. Но согласится ли Кирэй лечить её?       А что делать потом? Отнести Сакуру к дому Зенджо? Или в поместье Тосака? Рин разрывалась между этими двумя вариантами. Главой семьи был отец, и все решения принимал он. Соответственно, и возвращение Сакуры нуждалось в его одобрении. Рин почти не сомневалась, что одобрение будет получено, хотя бы потому, что теперь, когда от Волшебников Мато никого не осталось, никакой «пользы» от пребывания с этой семьёй более Сакура извлечь не могла, и её надлежало забрать. Но всё равно это возвращение должно было «пройти через руки отца».       — Вот ты где.       В гостиную вошёл Кирэй. Кстати о руках…       — Я поищу аптечку, — Рин распрямилась.       — Зачем?       — Надо обработать ваши раны.       — А, — Кирэй взглянул на свои руки. — Действительно.       «Действительно»?! Ему руки чуть до костей не обглодали, а всё, что он может сказать: «Действительно»?!       Рин обогнула Кирэя, боясь лишний раз на него взглянуть, и выбежала в коридор. Пройдя несколько шагов в темноте, Рин остановилась и обернулась на двери гостиной. К счастью, Кирэй уже прошёл внутрь комнаты, и Рин не пришлось выдумывать никаких объяснений своему поведению. Пусть объяснить его следовало хотя бы себе самой.       С поисками аптечки пришлось повозиться, благо в особняке Мато Рин знала всего три комнаты: спальню Сакуры, кабинет Зокена и червехранилище. Подходя назад к дверям гостиной, Рин чувствовала, как бешено колотится её сердце. Отчего ей было так страшно?       Люстра в гостиной включена не была, и единственным источником света был фонарь на улице за окнами, занавешенными лёгким тюлем. Кирэй сидел в кресле у окна, и, как показалось Рин, дремал. Тихо, стараясь ступать бесшумно, Рин вошла в комнату и поставила аптечку на круглый столик с лампой под тканевым абажуром в центре. Кирэй молча повернул к ней голову. Подвинув кресло, Кирэй включил лампу и потянулся к аптечке.       — Вы же не собираетесь сами обработать свои раны?       — Не волнуйся, я справлюсь.       — И всё же позвольте мне, — раздражённо потребовала Рин.       Кирэй смерил её задумчивым взглядом, но ничего не сказал и положил правую руку на стол ладонью вверх. Без боли на эту руку было не взглянуть, и Рин плохо становилось от одной попытки представить, что Кирэй (по идее) должен был чувствовать. А он этими руками умудрялся ещё и что-то делать!       Конечно, целительские способности Кирэя превышали способности Рин, однако самому себя лечить всё же неудобно, да и с такими повреждениями и Рин справится прекрасно, как бы ужасно они ни выглядели – руки всё же не оторвали, а просто объели. Поэтому, пододвинув к столику ещё одно кресло, Рин уселась, раскрыла аптечку и уверенно потянулась к руке Кирэя. И вдруг поняла, что ей просто страшно к нему прикасаться. Почему? Интересный вопрос.       Собрав себя в кучу, Рин приступила к лечению. Может ли Кирэй по целительству опознать Волшебство Тосака? Или, что куда хуже, своё собственное, потому что целительству-то Рин учил как раз Кирэй? Сейчас думать об этом было уже поздно, так как на попятный идти глупо и странно.       К тому же, что бы она о нём ни думала, Рин надлежало извиниться перед Кирэем хоть как-то.       От лампы комнату наполнили резкие тени, а плотный абажур не позволял ей светить в стороны и вверх, поэтому Кирэй практически полностью оказался в чернющей тени, и когда Рин украдкой бросала на него взгляд, то видела только тени. Странно и неправильно, но сейчас, успокоившись и сосредоточившись на лечении, Рин чувствовала себя почти уютно. Сейчас этот человек, сидевший напротив неё, не воспринимался ею как враг. Напротив, во всей атмосфере было что-то родное, домашнее. Рин ощущала странную ностальгию непонятно по чему.       Она ненавидела этого человека всем сердцем. Он чудовище. Он предатель. Он убил её отца.       Нет. Не убил.       Этот человек не убивал Тосаку Токиоми.       Но это мало что меняет. Кто знает, что за мысли рождает это отравленное сознание? Он уже замыслил это убийство. Уже некоторое время он вынашивает свой ядовитый замысел и лишь ждёт удачного момента для его осуществления.       Нет.       Она не может знать наверняка. Чужая душа – потёмки. Она не умеет читать мысли. Она не может знать, о чём думает этот человек.       Он жесток.       Без сомнения. Этого достаточно?       Да.       Нет.       Ему можно верить?       Нет.       Нет, нельзя.       Вот видишь.       Этого достаточно? Этого достаточно для того, чтобы убить его сейчас? Уничтожить даже ценой своей жизни?       Да.       Нет.       Отчего ему нельзя дать шанса?       Его не спасти. Зачем его спасать? Зачем пытаться исправить чудовище, являющее собой лишь всепоглощающую пустоту? Эту пустоту ничем не заполнить.       Откуда ей знать?       Она прожила с ним десять лет. Ей ли не знать?       Откуда ей знать?       Это не её дело.       Не её ли?       Кто вообще этот человек? Когда они сражались тут совсем недавно, он, не сомневаясь, защищал Рин и Сакуру, словно так и только так ему и следовало поступать. Ему не приходило в голову их бросить и сбежать, спасая собственную жизнь – по крайней мере, Рин ничего такого не заметила. Почему так? Что заставляет его так поступать? Почему иногда он такой… смешной? Котоминэ Кирэй,…       — … кто ты?       Рин взяла бинт и принялась перевязывать руку. Получалась почти мумия, но ничего, потерпит. Закончив с этим, она подняла взгляд, чтобы попросить Кирэя подать вторую руку. В резких чёрных тенях видно было очень плохо, но всё же Рин показалось, что она разглядела очень странное выражение лица Кирэя. Он был словно одновременно удивлён и напуган, и будто бы смотрел на Рин, но расфокусированный взгляд однозначно говорил о том, что это было не так.       Рин почувствовала зуд. Зудело не в каком-то конкретном месте, это было скорее общее душевное состояние. И она сделала то, чего не могла не сделать, сколь бы глупым ни был этот поступок – протянула руку и щёлкнула пальцами у Кирэя перед носом. Реакция была молниеносной. Кирэй схватил руку Рин и сжал запястье с такой силой, словно (что очень вероятно) хотел его сломать. Рин ойкнула от боли.       — Что ты сказала? — спросил Кирэй, заглядывая ей прямо в глаза, как будто желая через них увидеть её душу.       — Я… я что-то сказала? — непонимающе переспросила Рин, инстинктивно отодвигаясь от него подальше. — Отпустите, вы сломаете мне руку.       — Ты спросила кое-что, — Кирэй ослабил хватку, но руки Рин не выпустил.       — Спросила? Я ничего…       — Ты спросила, кто я.       Рин испуганно посмотрела на Кирэя. Она произнесла это вслух? Тот вопрос – он прозвучал не только в её голове? Но почему он вызвал у Кирэя такое смятение? Для него этот вопрос… важен?       — Я… я действительно вас не знаю, и вот подумала…, — попыталась выкрутиться Рин.       — Я бывший экзекутор. Тебя интересует это?       Кирэй ей и на секунду не поверил, Рин почувствовала это по его тону.       — Ну я… я заметила, что вы не обычный священник, и…       — Ты знала об этом, иначе бы не попросила меня о помощи в первую очередь.       Рин сглотнула. С этим спорить было практически бесполезно. С другой стороны…       — Это же очевидно, — Рин попыталась уверенно улыбнуться. — Церковь не станет посылать на Войну Грааля обычных священников. Такое решение лишено смысла.       — Но ты не удивилась, когда я сказал, что я бывший экзекутор.       Да пусть Бог, боги, Акаша и ещё что-нибудь похлеще обрушат громы и молнии на голову Котоминэ Кирэя! Это у него профессиональная привычка до всего докапываться и придираться к мелочам?!       — Котоминэ-сан… вы очень… обиделись?       Кирэй удивился. Он так не удивлялся даже тогда, когда Рин впервые потребовала себя причесать после того, как самостоятельно это сделать у неё не получилось. Кирэй с искренним изумлением уставился на Рин, а потом задумчиво отвёл взгляд. Придя к какому-то решению, он вновь посмотрел на неё и с неожиданным упрямством спросил:       — И?       Рин фыркнула. Потом ещё раз. На лице Кирэя отразились досада и, кажется (наверняка кажется!), даже смущение. И Рин расхохоталась в голос, ткнувшись носом в столешницу. Чудо, что Сакура не проснулась.       Ах, это было невыносимо. Это было невозможно. Это было фундаментально неправильно. Котоминэ Кирэя надо опасаться. Его надо ненавидеть. И боже упаси над ним ржать!       Когда Рин, отсмеявшись, подняла голову, Кирэй сидел, откинувшись в кресле и подперев подбородок левой рукой, и смотрел то ли в окно, то ли в пространство. Повернувшись к Рин, он мрачно спросил:       — Не хочешь сходить к психиатру? С твоими нервами определённо что-то надо делать. Или это такой изощрённый способ прекращения моих расспросов?       Рин не знала, что ему ответить. Это был Котоминэ Кирэй, и это был не он. Он выглядел также (разве что моложе), имел те же привычки, тот же голос, ту же манеру себя держать, и… и всё это было немножко не то. Не тот взгляд, не те интонации, не те жесты. Рин казалось, что она сходит с ума. Кто этот человек перед ней? Можно ли его спасти? Как его спасти? От чего его спасать? Что его изменило? Что его…       … сломало?       Котоминэ Кирэй, которого знала Рин, выглядел самодостаточным и в целом счастливым человеком. Но он был сломан. Что-то внутри него сломалось, результатом чего стало стремление к… самоуничтожению? Он разрушал счастье вокруг себя, и разрушал себя самого и своё будущее. Как бы ни развивалась Пятая Война Грааля, для Котоминэ Кирэя она могла завершиться лишь смертью. Когда Эмия Широ убил его, Котоминэ Кирэй уже был мёртв. И не потому, что его сердце было искусственно создано Граалем, но по другой причине. Эта смерть не была физической. Была мертва его душа. Это ошибка полагать душу бессмертной – бывает убить её проще, чем тело.       — Почему вы решили мне помочь? У вас было свободное время, и вы решили чем-то его занять? Почему вы защищали меня и Сакуру? Почему доверились мне? — Рин покачала головой. — Можете не отвечать. Вы ведь сами не знаете ответов?       — Ты действительно полагаешь, что человек, посвятивший себя Богу, сам не знает, чего хочет и что им движет? — Кирэй усмехнулся, и что-то странное было в тоне этого смешка.       — А я неправа?       Рин смело взглянула Кирэю в глаза, дивясь, где только набралась этой храбрости. Этот человек перед ней – не чудовище. Он такой же, как и она. Сильный и слабый, уверенный и сомневающийся. Он бредёт в темноте наощупь, сам себя не понимая и даже не зная, куда же желает прийти.       Спустя минуту Кирэй первым отвёл взгляд.       — Давайте левую руку, — попросила Рин.       Тишина и темнота, жёлтый свет лампы, капли крови на гладкой до зеркального блеска столешнице. Рин работала спокойно и уверенно, обрабатывая и исцеляя раны. Эти руки спасут её младшую сестру, и сейчас ей надо привести их в рабочее состояние. Эти руки лишат жизни её отца. Нет, не лишат. Рин понятия не имела, как она это сделает, но в то же время была совершенно уверенна, что не допустит такого развития событий. Эти руки способны спасать жизни, в этом их основной талант, так пусть этим они и занимаются.       Закончив с перевязкой, Рин принялась укладывать аптечку. Кирэй убрал руку со стола и спросил:       — И что ты намерена делать теперь? Когда Мато Сакура в твоих руках?       — Избавить её от проклятия, — Рин захлопнула крышку аптечки.       — И что за проклятие?       — В ней всё ещё находятся Черви Мато Зокена.       Кирэй скривился. Видимо, он свёл знакомство с ними достаточно близко, чтобы полностью потерять даже намёк на желание повторной встречи. Прежде, чем Рин успела попросить Кирэя осмотреть Сакуру, он встал и подошёл к дивану, где склонился над спящей девочкой.       — Вы сможете её спасти? — робко спросила Рин.       — Да, — кратко ответил Кирэй.       Это было странно, но этого короткого «да» Рин было достаточно, для неё оно прозвучало куда убедительней длинных речей о том, что, как, как долго и о тому подобных подробностях. Рин встала со своего места и уверенно направилась к выходу из комнаты.       — Куда ты? — спросил Кирэй, оборачиваясь.       — Будет лучше вам не мешать, не так ли?       — А если я попытаюсь её убить?       Рин посмотрела на него и лукаво улыбнулась:       — Вы не станете этого делать, — и произнесла самые неожиданные слова в своей жизни. — Я в вас верю, — и вышла из комнаты со всей возможной поспешностью, чтобы не видеть реакции Кирэя.       Все десять лет жизни, вынужденно проведённые бок о бок с Котоминэ Кирэем, Рин в него верила. Терпеть не могла, но верила. Как оказалось, очень зря. Или нет? В целом, он оправдал все возложенные на него ожидания вплоть до того, что оказался последним мерзавцем.       Заложив руки за спину, Рин прогулочным шагом направилась прочь по коридору, размышляя о том, что же делать дальше. Сейчас имело смысл попросить Кирэя отнести Сакуру в особняк Тосака и на том с ним распрощаться. И на всякий случай послать вдогонку фамильяра, если вдруг он захочет убить Тосаку Токиоми прямо сейчас,… в чём Рин сильно сомневалась. А что потом? Все противники устранены, противостояние пойдёт между отцом и Эмией Кирицугу, Гильгамешем и Сэйбер. Но Гильгамеш предаст своего Мастера, и отец будет убит Кирэем. Как это предотвратить? Да даже если по непонятной причине Кирэй вообще не станет этого делать, Убийцу Волшебников сбрасывать со счетов тоже не следует. Он не пожалел Кейнеса Эль-Мэллоя, не пожалеет и Тосаку Токиоми, тем более, что они опасно схожи в своём отвращении ко всему не-Волшебному.       И нельзя сбрасывать со счетов Маб. Было бы слишком наивно предположить, что в том взрыве на мосту она самоуничтожилась – это слишком хорошо, чтобы быть правдой. То, что она до сих пор никак себя не проявила, могло значить лишь одно из двух: либо она затаилась и чего-то выжидает, либо Рин не знает, что что-то из уже произошедшего является следствием её действий. В любом случае имело смысл навестить ту квартиру, даже если просто убедиться, что там никого нет. В конце концов, Рин всегда могла вернуться в церковь и даже официально попросить убежища как проигравший Мастер.       Но что она будет делать, если встретит Маб? Та убила Слугу Райдера, Александра Македонского, и его Мастера, Эль-Мэллоя, причём последнего сразу в двух ипостасях. Рин выжила случайно, ей просто повезло. Но, если не забывать о той угрозе, которую несёт в себе Грааль, о масштабе доступной ему мощи, союз с Маб может оказаться единственной надеждой на победу. Всё-таки, она дура без царя в голове. Может быть, с ней удастся договориться. Если бы знать наверняка, чего Маб добивается, можно было бы что-то ей противопоставить, что-то посулить, чем-то заманить. Но как это узнать?       Рин гуляла взад-вперёд по коридору, предаваясь мучительным размышлениям, и старалась не думать о том, что происходит в гостиной. Спустя десять лет спасти Сакуру уже было не в силах Кирэя. Но сейчас же ещё не поздно?       Медленно отворилась дверь гостиной, и в коридор выглянул Кирэй.       — Как она?! — Рин бросилась к нему, запнулась о ковровую дорожку и чуть не упала.       — В полном порядке, насколько это возможно с её предысторией, — кисло ответил Кирэй, массируя переносицу.       — Что-то случилось? — обеспокоенно спросила Рин.       — Нет, ничего, — Кирэй замялся, а потом опустил руку, и Рин увидела у него на носу отметину от укуса.       — Что с вами…?       — Скажем так: Мато Зокен не хотел сдаваться так легко, — Кирэй развернулся и направился вглубь комнаты.       — Червь попытался пробраться в вас?! — испугалась Рин.       — … Да, — Кирэй встал у окна спиной к Рин и заложил руки за спину. — Пока другой заставил Мато Сакуру на меня напасть, чтобы отвлечь внимание. Но всё обошлось благополучно.       А. Понятно. То есть, Сакура укусила Кирэя за нос. Замечательно. Осталось не заржать.       — И как вы это пресекли? — и тут Рин осознала. — Вы же её не били?! — она буквально подлетела к Сакуре и опустилась рядом с ней на колени.       — Следов не останется.       — Котоминэ-сан!       — Шучу.       Рин удивлённо уставилась на Кирэя. Кирэй сосредоточенно смотрел в окно. Рин взяла с дивана подушку и задумалась, кинуть в него или нет. Для Тосаки Рин такой поступок был бы совершенно нормален, чего, увы, нельзя было сказать о Котоки Рё. Рин сидела на корточках у дивана и задумчиво мяла в руках подушку. Кинуть или не кинуть?       Кирэй отвернулся от окна и с недоумением воззрился на Рин:       — Что ты делаешь?       — Думаю, — Рин встала и положила подушку назад на диван. — Давайте сюда ваш нос, его надо обработать.       — Спасибо, я как-нибудь переживу.       — Будет вам упрямиться, вам не пять лет, — Рин подошла к аптечке.       Интересно. С той минуты, как Рин полностью осознала, что Котоминэ Кирэй – самый обычный человек, она перестала его бояться. Страх прошёл. Она понимала, что он опасен и вообще редкостный мерзавец, но цепенящего ужаса перед ним более не испытывала. Если бы речь шла о ком-то другом, Рин предположила бы, что это он начал её опасаться.       Кирэй постоял у окна, рассеяно блуждая взглядом по комнате, а затем со вздохом всё же подошёл к столику с аптечкой. Рин промокнула ватку спиртом и поднялась на цыпочки, чтобы обработать укус. Странно, кажется, Кирэй был выше. Он, конечно, уже высоченный, но он что, ещё расти будет?! Грааль на него так подействовал?       — Всё, хорошо, спасибо, — Кирэй схватил Рин за руки и заставил её оставить его нос в покое.       — Ладно, — Рин пожала плечами и отступила.       Но Кирэй всё ещё держал её за запястья. Мания у него что ли? Возникла неловкая пауза, во время которой Рин ощутила внезапное желание провалиться сквозь землю. Недовольным тоном, скрывавшим смущение, она попросила:       — Вы не могли бы меня отпустить?       Кирэй разжал руки и, быстро спрятав их за спину, отступил к окну. За шторой бы ещё спрятался для полноты картины, извращенец хренов. Рин с лязгом захлопнула крышку аптечки и взяла её, чтобы отнести на место. Но перед этим…       — Вы не могли бы отнести Сакуру в особняк Тосака? — спросила Рин, обращаясь скорее к окну, чем к стоявшему перед ним человеку.       — И всё? Ты сама ничего не собираешься с ней делать? — судя по тону, Кирэй удивился.       — А что я должна с ней делать?       — Тебе виднее.       — Вот я и решила.       Рин вышла из комнаты и побрела по особняку в поисках того места, где она ту аптечку достала. Где-то в глубине души она надеялась, что пока она будет бродить, Кирэй с Сакурой уже уйдут, однако же она столкнулась с ними на дороге назад к гостиной на лестнице. Кирэй аккуратно нёс спящую Сакуру на руках, и Рин невольно задумалась, действует ли это всё ещё её заклинание, или Кирэй наложил новое.       — Что ж, — заговорила Рин, — на том и попрощаемся.       — Попрощаемся? — Кирэй поднял брови. — Не припомню, чтобы куда-то тебя отпускал.       — Спасибо, но ваше разрешение мне не нужно.       — Это ты так думаешь.       И всё-таки он её бесит. Надувшись, Рин резко развернулась на каблуках и направилась к выходу из дома.       — Не хочешь проследить, что я отнесу её к Тосаке, а не утоплю в ближайшей канаве? — поинтересовался Кирэй.       — Но вы же сами говорили, что не любите, когда ваши труды пропадают впустую, — Рин ухмыльнулась. — Впрочем, если вам так хочется…       В квартале было темно, хоть глаз выколи, точно кто-то специально пробежался по улицам, расшибая все встречные фонари. У Кирэя было предположение, кто бы это мог быть, но он не мог понять, хотел бы он сейчас этого «кого-то» встретить или нет. Котоки, помявшись и помаявшись, разве что лбом о последний работающий фонарь не побившись, всё же отказалась подходить к поместью Тосаки, и теперь по пустым тёмным улицам Кирэй шёл один. И в тайне этому даже немного радовался, хотя внятной причине этому вроде бы не было.       Хотя нет. Кирэй был очень зол. На себя или на Котоки – он так и не решил. Эта девушка в самом буквальном смысле сводила его с ума. Фантастическая непоследовательность её слов и поступков говорили о том, что она сама ещё не решила, как ей относиться к Кирэю, но если бы этим всё и ограничивалось, никакой проблемы бы и не было.       Впервые в своей жизни Котоминэ Кирэй осознал это неприятное чувство, когда собеседник видит тебя насквозь, причём даже там, где ты сам ещё не до конца в себе разобрался. Рядом с Котоки Кирэй чувствовал себя естественно и неуютно одновременно, и постепенно начинал склоняться к мысли, что проще всего её убить, и тем самым закрыть вопрос раз и навсегда. Ему уже не хотелось её «вскрывать», разгадывать тайны, копаться в её душе. Он просто хотел, чтобы она перестала копаться в нём. Потому что это вызывало не вполне ясные чувства.       Гильгамеш пытался откопать в душе Кирэя страшные пороки, и Командные Заклинания, вновь появившиеся на руке, говорили о том, что что-то такое там было. Но Котоки, копаясь там же и без всякого удивления находя всё то же, словно не верила и пыталась в этом же убедить Кирэя, что это ещё не всё, что там есть что-то иное, радикально от этого отличающееся. Чем-то похожим наивно занималась Маб, но Котоки определённо действовала по своей воле и по своему разумению. Откуда-то она знала, что от него ждать, и как будто вечно старалась повернуть всё так, чтобы получить реакцию, которую она не ожидала.       Да, в этом всё дело.       По неизвестной причине Котоки знала Кирэя, как облупленного. И это выводило Кирэя из себя. Гнев входит в число семи смертных грехов, но, кажется, сама природа Кирэя была греховна (иначе бы он не отдавался служению Богу столь фанатично). Котоки понимала и это. И… и мозг Кирэя потихоньку закипал. Если бы Господь решил устроить конец света прямо сейчас сию же секунду, Кирэй ничего бы не имел против.       Или имел?       Он всегда мечтал разобраться в себе, найти своё «я», понять свои помыслы и желания и обрести подлинное счастье, о котором твердили все вокруг, но сам он не имел и малейшего представления. Почему-то ему всегда казалось, что это будет сродни озарению, и всё точно по мановению десницы Господней станет просто, ясно и понятно. Во всяком случае, он никогда не думал, что процесс обретения всех этих благ человечества должен сопровождаться таким неприятным и бестолковым самокопанием при участии нескольких посторонних лиц, степень заинтересованности которых в успехе предприятия была в высшей мере сомнительна.       Кирэй остановился. Что-то было не так. И не просто «что-то», а кое-что очень и очень конкретное. Ворота и часть ограды перед входом в особняк Тосаки были снесены, а ряд широких рытвин пересекал улицу, часть из которых даже вторгалась на территорию дома напротив. Маленький ребёнок на руках помешал бы Кирэю сражаться в полную силу, однако возвращаться назад к Котоки прямо сейчас непосредственно в процессе душевных метаний между «сверну шею» и «да пусть живёт» Кирэю не хотелось. К тому же в доме было темно и тихо, так что сражение (а такие разрушения следствием ничего иного быть не могут) уже завершилось. Чьей победой? Странно было бы сомневаться в успехе Гильгамеша, да ещё и на территории его Мастера.       Кирэй обошёл по краю рытвины и живописную воронку и вошёл в дом. Темнота и пустота были ещё объяснимы, но почему Токиоми до сих пор никак не обозначил своё присутствие? Кирэй активировал два Чёрных Ключа и полностью переложил Мато Сакуру на левый локоть для удобства. Осторожно и медленно продвигаясь в темноте по коридору, Кирэй дошёл до гостиной и прошёл внутрь. Там он положил Сакуру на диван, выпрямился в полный рост и прислушался, пытаясь уловить звуки присутствия в доме кого-то помимо их двоих.       Краем глаза заметив движение, Кирэй швырнул в ту сторону Ключ, ни мало не беспокоясь о том, что этот бросок мог кого-то убить – Токиоми не стал бы молча подкрадываться к нему со спины. Ключ вонзился в стену, а на рукоять его приземлилось нечто, что Кирэй бы назвал маленьким язычком пламени. Кирэй замер, готовый к немедленному отражению атаки. Огонёк спорхнул с Ключа и описал в воздухе замысловатый узор, сложившийся в слова:

You may go.

      — Уж не думаешь же ты, что я просто тебя послушаюсь?

You can make me no harm. Go now and let Matou Sakura stay here. There is nothing else you can do.

      Сложно было сказать, был ли огонёк чьим-то фамильяром, издалека управлявшимся своим хозяином, или обладал собственной волей, да и сейчас это было не так уж и важно. Если он не стал нападать сразу, а решил сначала поговорить, значит, с ним можно о чём-нибудь договориться, более того, он заинтересован в таком договоре более, нежели в убийстве Кирэя.       — Где Тосака Токиоми? И кто твой хозяин? — впрочем, Кирэю казалось, что он уже знает ответ на второй вопрос.

Mr. Tohsaka is alive. He will find Sakura eventually. As for my master, I cannot tell you her name, but you already know the answer.

      — Значит, Маб? — Кирэй удовлетворённо кивнул. — Где Гильгамеш?

He is where no light can reach him.

      Горевшая в воздухе фраза была лишена смысла. То есть, Гильгамеш был убит? Но кем?! Неужели…       — Маб его убила?!

You can put it that way.

      И так было понятно, что Маб – это что-то с чем-то, но, чёрт возьми, не до такой же степени! Пережить атаку из Врат Вавилона – предположим, как-то это у неё получилось. Но убить Гильгамеша, вдобавок, ещё и на его территории… впрочем, если отбросить «разумность» (что, как уже понял Кирэй, на этой Войне часто бывает необходимо), сценарий получался уже не настолько фантастическим.

Go now, while I am willing to wait. Do not disturb me anymore. And do not worry, I will look after Sakura.

      — Где твой хозяин?

I do not know. Well, I can guess, but you do not think I will tell you, do you?

      — Что ты такое?

What a rather annoying brat you are. Get out of here before I make you.

      В предложении убраться отсюда был свой смысл, однако Кирэй не собирался делать это в одиночку. Кирэй потянулся к Сакуре, чтобы забрать её, но руки его встретили невидимую преграду.

You cannot take her with you. She will wait here for her father.

      Хм, некий Волшебный барьер? Кирэй попытался нащупать его структуру.

And don’t you even dare to think you can outsmart me, Mr. Smarty Pants. Why won’t you try to be just a little bit nicer and GET THE HELL OUTTA HERE?!

      Кирэй вылетел из дома пулей. И не потому, что очень хотел. И не потому, что тело сработало на одних рефлексах. Просто его вынесло спиной вперёд через окно и перекинуло через ограду (между прочим, венчавшуюся огромными шипами), где он рухнул прямо на асфальт. Какая прелесть. Хорошо сутана пуленепробиваемая, а то у него бы вся спина сейчас в осколках была. И Котоки бы предложила её обработать. Наверно, примерно так чувствуют себя скулящие собаки.       Кирэй поднялся на ноги, отряхнулся и смерил дом задумчивым взглядом. А если попробовать…       Didn’t I make myself clear? — всплыло за разбитым окном.       Да сдалась Кирэю эта Мато Сакура?       Последний раз окинув взглядом дом, очевидно, перешедший под контроль Маб, Кирэй поспешил назад к Котоки. Она ждала его в пятне света последнего уцелевшего фонаря, переминаясь с ноги на ногу и бросая нервные взгляды на дорогу. Увидев Кирэя, она резко вытянулась по стойке смирно и дрожащим голосом спросила:       — Ну как?       — Нормально, — ответил Кирэй, решив не вдаваться в подробности.       — Что сказал Тосака-сан?       — Ничего. Он просто её принял, — строго говоря, Токиоми и в самом деле ничего не сказал, так что Кирэй соврал только наполовину.       Котоки расцвела от радости, глаза её загорелись, на щеках вспыхнул румянец, а рот растянулся в улыбке. Не похоже, что она пыталась скрыть свои чувства. Хоть кто-то нынче счастлив.       Вдруг выражение счастья на лице Котоки сменилось озадаченностью, она привстала на цыпочки и, потянувшись, провела рукой у Кирэя по волосам. В этот момент Кирэй твёрдо решил, что всё-таки сломает ей шею. По крайней мере, если она немедленно не прекратит совершать глупости и так нагло нарушать его личное пространство.       — У вас стекло в волосах, — многозначительно сообщила Котоки.       — Неужели? — ледяным тоном процедил сквозь зубы Кирэй.       — Что-то случилось?       — Всё в полном порядке.       — Но…       — Просто убери свою чёртову руку!!       Котоки полным удивления взглядом уставилась на Кирэя. Он бы на её месте тоже удивился, и непременно бы это сделал, если бы не был так зол.       — Но что-то всё-таки случилось?       — Ничего не случилось. Просто кое-кто усиленно пытается нарваться на неприятности.       Котоки надулась и, скрестив руки на груди, воскликнула:       — Ах, ну простите! Я просто пытаюсь быть благодарной!       — Оставь эти попытки, у тебя не получается.       Она надулась ещё сильнее. На щеках вспыхнул румянец, глаза гневно сверкали, губы поджаты. Прекрасное зрелище. Ещё прекрасней оно стало, когда у Котоки запел пустой желудок, и она покраснела уже вся до самых корней волос.       — У тебя есть деньги? — в лоб спросил Кирэй. Среди её вещей кошелька не было, поэтому вопрос был скорее риторический.       — Ну… эээ…, — Котоки замялась.       — Идём, — Кирэй схватил её за руку и потащил за собой.       Разумеется, после ухода загадочного существа, раскатанного Гильгамешем по всей улице и его убившего, Тосака Токиоми не стал сидеть сложа руки и рефлексировать о несбыточном. Прежде всего, он попытался выяснить границы доступного ему пространства. И выяснил, что «светлячок» над ним издевается. Помимо собственно кабинета тот выделил Токиоми ещё и узенький проход к туалету на втором этаже. Весь остальной дом был для Токиоми недоступен. Тогда Токиоми встал посреди кабинета и попытался разобраться в структуре барьера, чтобы понять, в его ли силах с барьером что-нибудь сделать, и если в его, то что именно.       К сожалению, этот мир был бы неправдоподобно хорош, если бы у Токиоми что-нибудь получилось. Он был хорош в долгосрочном планировании, однако импровизация его сильной стороной не была никогда, потому что, увы, кем он точно никогда не был, так это гением. Но свет не видывал человека старательней и усердней, чем Тосака Токиоми. Он знал, что если что-то не получается, достаточно всего лишь расшибиться в лепёшку, и всё непременно получится.       Поэтому Токиоми не опускал рук.       В конце концов, на кону была его семья и её будущее. Отдать Волшебство было неприемлемо. Допустить гибель Аой и Рин – тоже. Предоставленный существом «выбор», по сути, выбором не являлся, относясь к той категории «вопросов», что не имеет верных ответов, где отвечающему предлагается выбрать, спасти ли мать или жену, сына или дочь, брата или сестру, при условии, что второй непременно погибнет. В таких случаях всегда надо искать третий вариант, который никогда не подразумевается в формулировке, но всегда существует, и именно этим Токиоми и занимался.       А параллельно, помимо своей воли, размышлял.       То, в каком виде был ему предоставлен выбор, Токиоми не нравилось. Аой и Рин совершенно обесценивались, низводились до инструментов, которые можно при необходимости просто выкинуть и заменить новыми.       Это было не так?       Рин была драгоценным сокровищем семьи Тосака.       То есть, она всего лишь инструмент удовлетворения амбиций рода? Амбиций Токиоми? Значит ли это, что отдельно от своего таланта Рин была пустым местом? А Аой – кем была она? Всего лишь инструментом продления рода? Плодородной нивой, дающей чудесные всходы? Всего лишь тенью, предметом мебели, который легко убрать в угол, когда он не нужен?       Нет! Всё это не так!       А как тогда?       Зачем Токиоми отдал свою младшую дочь в семью Мато? Потому что там она могла получить протекцию древнего рода Волшебников и развить свои таланты. Да, невероятные таланты, которые могут стать причиной её страданий и гибели, если протекции она не получит. А род Тосака не сможет защитить обеих дочерей Токиоми.       Защитить? Но почему Токиоми хотел защитить Сакуру?       Потому что любил её. Это было до смешного просто, банально и категорически неприемлемо в мире Волшебников. Свою жену, обеих своих дочерей, Токиоми любил их. Не выставляя этого на показ, даже сам по большей части не осознавая, просто любил, безо всяких условий, уже за самый факт их существования.       Именно поэтому сейчас он не мог сдаться. Ради них он не мог опустить рук. Позор семьи Тосака поставит крест на судьбе Рин. Она будет обречена. Кроме того, как она, наследница древнего рода, гордая и талантливая Волшебница, посмотрит на него, своего отца, который малодушно отказался от своей ответственности, от своего осознанного выбора, от пути Волшебника? Токиоми хотел быть таким отцом, которым его дочери могли бы гордиться.       Ничего, времени до полуночи ещё достаточно. Он ещё сумеет что-нибудь придумать и выбраться отсюда.       Хлопок, грохот и громкое ойканье сообщили Токиоми о том, что кто-то попал в простенькую немного хулиганскую ловушку, установленную им на всякий случай перед входом в кабинет. Токиоми открыл дверь и сначала увидел только валяющийся на полу бело-зелёный полосатый шарф, а уже потом, подняв взгляд, обнаружил то самое существо, правда, уже одетое (с серьёзной ошибкой на несколько размеров), свисающим с потолка на одной ноге. Вокруг существа в воздухе пылала огненная надпись: «You’re hopeless».       — Здрась, Токи-сан, тут таки дела, один придурок подкинул мне дельную мыслю, что до полуночи-то времени у меня может и не быть, — затараторило существо, очевидно, не стеснённое своим положением. — Поэтому я пришла за ответом сейчас, вы уж простите.       Элегантность и уверенность в себе.       Мысленно выругавшись, Токиоми захлопнул дверь. Это было не очень разумно перед лицом столь опасного врага, но раз уж сражение неизбежно, то надо к нему хотя бы подготовиться.       — Токи-сан, это грубо! — в дверь обиженно замолотили.       Токиоми не слушал. Он прикидывал свой арсенал и пытался понять, что произойдёт, если он подорвёт поместье целиком. Сравнимо ли это со взрывом, уничтожившим мост? Сможет ли Токиоми его превзойти?       — Токи-сан, ну давааааайте без глупостей, а? — раздался грохот – очевидно, существо избавилось от ловушки и рухнуло на пол. — Токи-сан?       Дверь распахнулась, и существо вошло в комнату. Токиоми повернулся к нему. В руках, заведённых за спину, он держал весь свой Волшебный потенциал, все камни, какие были у него с собой. Надо лишь подпустить чудовище поближе и тогда активировать заклинание. И надеяться на то, что этого будет достаточно.       — Токи-сан, вы же не собираетесь совершить ничего необдуманного? — существо неуверенно двинулось к Токиоми. — Поверьте, вы сами потом об этом непременно пожалеете.       Нужно подождать ещё немного и подпустить это существо чуть-чуть поближе. Так близко, как возможно, чтобы оно не успело сбежать. А даже если сбежит? Оно не кажется мстительным. Оно не станет убивать кого-то, чтобы отомстить мёртвому. Но зачем ему вообще Волшебство Токиоми? Если бы быть уверенным…       — Папа?       Токиоми не слышал этого голоса уже год. Поэтому поначалу подумал, что ему пригрезилось, что он всего лишь перед смертью вспоминает свою семью. Но судя по тому, как резко остановилось существо и какое удивление отразилось у него на лице, оно тоже услышало.       — Саку-чан? — существо обернулось. — Мы тебя разбудили?       Эта маленькая девочка, такая крохотная, что выглядела почти как куколка, стояла на пороге кабинета и смотрела на Токиоми. Вся её внешность, всё её поведение изменились, и всё же Токиоми узнал её немедленно.       Он не мог не узнать свою дочь.       — Сакура?       Девочка нерешительно шагнула внутрь и остановилась. В её взгляде была пустота. Она ни во что не верила, ни на что не надеялась и ничего не ждала. Эта маленькая девочка, нежная и такая беззащитная, была полностью сломлена и опустошена, как будто кто-то специально вырвал из её души все чувства и эмоции. Воплощённое отчаяние, она не чувствовала даже этого.       — Саку-чан, — существо повернулось к Сакуре и полуприсело так, что его лицо оказалось на одном уровне с лицом Сакуры, — подожди нас в гостиной. Нам с твоим папой надо поговорить.       — Папа? — Сакура словно не слышала существа. Для неё существа сейчас в кабинете просто не было.       Постепенно лицо Сакуры начало приобретать выражение, глаза её наполнились слезами, словно что-то, упрятанное в самых глубинах её сердца для защиты от ужасов реальности, начало пробиваться наружу.       — Папа!       — Сакура.       Сакура разрыдалась и бросилась к Токиоми. Забыв обо всём, он распахнул объятья, и с тяжёлым стуком и звоном камни рассыпались по полу. Что он сотворил со своей дочерью?       — Стоять!       Возглас существа был подобен удару хлыста. Тонкие алые нити опутали Сакуру и буквально выволокли её в коридор, после чего дверь кабинета захлопнулась.       — Немедленно отпусти её! — рявкнул Токиоми.       — Отдай мне своё Волшебство, и можешь тискать её до потери пульса, её или твоего – оставляю на ваше усмотрение, — когда существо посмотрело на Токиоми, глаза его сияли страшным голубым светом. Потом оно опустило глаза и увидело рассыпавшиеся по полу камни. — Токи-сан, вы же не пытались подорвать особняк? — когда оно вновь подняло взгляд, к удивлению Токиоми, в нём не было гнева – только усталость и раздражение. — Как же вы меня все задолбали, самоубийцы хреновы. Да когда же вы, наконец, научитесь ценить свои жизни?!       Если сознание Токиоми прежде, чем отключиться, зафиксировало всё верно, то ему заехали коленом по носу.       Когда Токиоми очнулся, то обнаружил себя лежащим на диване с пакетиком льда на задубевшей переносице. Это, конечно, было очень заботливо, но малопонятно. Токиоми сел, придерживая пакетик, и увидел существо. Оно сидело на диване напротив, поджав под себя одну ногу, и задумчиво смотрело в окно. Токиоми решил, что оно было так погружено в свои мысли, что не заметило, как он очнулся, но вдруг оно заговорило, не поворачивая головы:       — Токи-сан, я думаю, в подробностях вы вряд ли знали, но сильно сомневаюсь, что не знали совсем, что представляют собой Макири-сан и его Волшебство, — оно перевело взгляд на Токиоми. — Не подумайте, я не собираюсь осуждать ваше решение, я прекрасно понимаю, почему вы поступили именно так. Я ни секунды не сомневаюсь, что вы хотели Саку-чан только добра. А куда именно вымощена дорога благими намерениями, очень часто зависит от точки зрения. То, что я с вами не согласна, не значит, что неправы вы или неправа я. Но отступаться я не собираюсь, — существо замолчало, словно подбирая слова. — Я думала показать вам воспоминания, что извлекла из Червей, но, быть может, вам хватит и того, что вы уже видели. Если вам не хватит и Червей… ну, в ближайшей перспективе я бессильна, а в долгосрочной ещё посмотрим. Токи-сан, мне действительно важен ваш ответ. Просто решите, что вам дороже – ваша семья или ваш статус Волшебника. Это надо решить сейчас, пока у нас есть время.       Статус Волшебника и семья были для Токиоми неотделимы друг от друга. Род Тосака – род Волшебников, иначе и быть не может. Нельзя быть Тосакой и не быть Волшебником.       — Сакуру… привела ты?       — Нет.       — А как она здесь оказалась?       — Её принесли.       — Кто? Зачем?       — У меня есть догадки, но это может рассказать только ваш сторож, а он, вонючка, не шибко разговорчивый, если вы могли заметить, — существо усмехнулось. — Зачем? Скажем так, ни я, ни тот, кто её принёс, не считаем более для неё возможным находиться под покровительством семьи Мато.       — Значит, после того, как ты уйдёшь, я смогу вернуть её… если она будет жива?       — В принципе, да. Токи-сан, вы решили?       Токиоми спустил ноги на пол, откинулся на спинку дивана и окинул взглядом кабинет. Это кабинет Волшебника. Всё здесь связано с Волшебством, всё для него предназначено. С рождения Тосака Токиоми встал на путь Волшебства, другого выбора у него просто не было. Другой возможности он никогда не рассматривал.       — Токи-сан?       — Я решил.       Полуподвальное лишённое окон помещение подозрительного китайского ресторанчика было освещено неприятным жёлтым электрическим светом. В этот поздний час посетителей здесь вообще не было (хоть их и в более подходящие часы было немного), но хозяин, кажется, за идею готов был работать круглосуточно. Этот самый хозяин, получив заказ, упорхнул на кухню колдовать над кастрюлями, а Кирэй и Котоки остались сидеть за столиком и смотреть друг на друга.       Изредка.       — Вам незачем было обременять себя, — сконфуженно пробормотала Котоки, внимательно изучая взглядом солонку.       — Это всего лишь христианское милосердие. И оно нисколько меня не обременяет.       Котоки удивилась:       — А вы не испытываете финансовых затруднений?       — А должен? — в свою очередь удивился Кирэй.       Котоки задумчиво на него посмотрела и предположила:       — Всякие издержки, связанные с Войной Грааля? Там, ремонт улиц, с мостом эта проблема, подмазать, где надо?       Кирэй как-то не задумывался, какими суммами на должности Наблюдателя ворочает его отец. И где он их берёт. Точнее, где их берёт Церковь, и почему она вообще готова вбухивать такие средства в сомнительное предприятие, к тому самому Граалю вообще никакого отношения не имеющее. Если так разбираться, в финансовых вопросах Кирэй не то что бы был полный профан, но что-то близкое к этому.       — Лично я финансовых затруднений не испытываю, — наконец, ответил Кирэй.       — Это хорошо.       — Для тебя, во всяком случае.       Котоки обиделась:       — Прошу заметить, я не напрашивалась.       — В отличие от твоего желудка.       У Котоки покраснели уши. Дразнить её было… приятно. Особенно после всех её выходок.       — И куда ты теперь? — Кирэй решил сменить тему. — Не хочешь всё-таки попросить убежища в церкви?       — Нет, спасибо, — Котоки кисло улыбнулась. — Это вообще не ваше дело.       — С Маб встречаться не собираешься?       — А вам зачем? — она с подозрением покосилась на Кирэя.       — У меня к ней есть пара вопросов.       — Поверьте, вы не хотите узнать ответы на них.       Кирэй озадаченно посмотрел на Котоки.       — Просто поверьте мне, — только повторила она.       — Ваш заказ! — к столику подлетел хозяин с чем-то для Котоки и тарелкой магмы для Кирэя. — Приятного аппетита! — и упорхнул назад.       Котоки смерила мапо тофу скептическим взглядом.       — Я не заставляю тебя это есть, — заметил Кирэй.       Она на мгновение прикрыла глаза, сглотнула и спросила, судя по выражению лица, поражаясь собственной наглости:       — Можно попробовать?       — Ты действительно хочешь? — изумился Кирэй.       — Просто попробовать, — упрямо повторила Котоки.       Целую ложку тратить на… интересно, а какое лицо она сделает?       — Только одну ложку, — Кирэй пододвинул тарелку к Котоки.       Она взяла ложку, зачерпнула немного лавы (так мало, что почти не считается) и медленно поднесла ложку ко рту, причём рука её так дрожала, что она рисковала расплескать и это микроскопическое количество. Взглянув на ложку полными ужаса глазами, Котоки вдруг зажмурилась и одним решительным движением сунула ложку в рот по самую ручку. Кирэй затаил дыхание. Котоки проглотила лаву и зашлась резким кашлем, на глазах у неё выступили слёзы. Котоки схватила стакан воды и залпом его выпила.       Кирэй прикрыл рот рукой, боясь не справиться с рвавшейся наружу улыбкой. Когда Котоки не рылась у него в душе, она могла быть очень забавной.       — Я предупреждал, — напомнил Кирэй.       — Мазохист, — прохрипела Котоки, утирая слёзы.       Кирэй обиделся и пододвинул тарелку назад к себе.       — Я позволил тебе попробовать после того, как ты сама попросила, а теперь ты ещё меня и оскорбляешь?       — Я просто констатирую факт, — пробурчала Котоки, промакивая губы салфеткой. — Приятного аппетита.       — И тебе того же.       Котоки со странным выражением ужаса на лице проводила взглядом ложку, которой Кирэй с горкой зачерпнул мапо тофу, пока она не скрылась у него во рту.       — Что ещё? — недовольно спросил Кирэй, почувствовавший себя львом в цирке, которому только что скормили дрессировщика.       — Могли бы её хотя бы вытереть…       — Зачем?       — Не важно, — Котоки вздохнула.       — Если по гигиеническим соображениям, то, как ты уже сама поняла, мапо тофу такое острое…       — Не важно!       Трапезу продолжили в молчании, тем паче, что Кирэй не хотел отвлекаться от процесса. Странно, но никакой неловкости не ощущалось. Им было совершенно нормально есть вместе, и эта нормальность вновь обеспокоила Кирэя. Было ли это связано с тем, что три года Кирэй провёл с семьёй Тосака, и Котоки, как предполагаемый её член, вызывал у него ассоциации с тем временем? Кстати…       Закончив с едой, Кирэй отпил воды и заговорил:       — Котоки-сан, ты можешь прикидываться, сколько хочешь, но твоя принадлежность к роду Тосака очевидна.       Котоки поперхнулась и испуганно взглянула на Кирэя. В точку.       — Не расскажешь мне, кто ты? — предложил Кирэй.       Котоки прикусила губу, потом взяла свой стакан и вылила остаток воды на столешницу. Пальцем она написала водой на столе «戸時 旅», «Тотоки Таби». Нет, «Котоки Рё».       — Вот мой ответ на ваш вопрос, — убедившись, что Кирэй прочитал, Котоки размазала воду по столешнице.       — Думаешь, сможешь отделаться ребусом?       — Он не сложный, — Котоки улыбнулась и встала из-за стола. — Спасибо вам за всё, Котоминэ-сан. Прощайте.       Она развернулась и направилась к выходу. Кирэй остался сидеть за столом, задумчиво глядя ей вслед. Отпустить её?       Это даже не обсуждается.       В особняке Тосака уже год была одна комната, в которую никто не заходил. Кроме слуг, пожалуй, чтобы пропылесосить и вытереть пыль. Больше здесь ничего не трогали. Дом большой, и просто забросить одну из комнат его хозяева, семья из трёх человек, вполне могла себе позволить.       Теперь же, сидя в этой самой комнате, Токиоми пытался понять, почему он её не трогал. Просто потому что за подготовкой к Войне не дошли руки? Или потому что это была комната Сакуры?       Спящая на кровати девочка, заботливо укутанная одеялом, беспокойно зашевелилась.       — Папа?       — Я здесь, — Токиоми положил руку на голову дочери и вдруг понял, что это первое проявление нежности, которое он позволил себе с самого её рождения.       Или с самого своего?       — Это сон? На самом деле я не здесь?       — Нет, Сакура, это не сон.       Сакура слабо улыбнулась, нежно и ласково. И счастливо, но робко, словно она не верила своему счастью. Потому она удивлённо спросила:       — Папа, ты плачешь?       — Нет. Это ты плачешь, — большим пальцем Токиоми вытер слезинку, выступившую в уголке её правого глаза.       — Не плачь.       Влетавший в приоткрытое, чтобы проветрить комнату, окно ветер шевелил занавески. В комнате было темно, углы её полнились тенями, и только белое лицо Сакуры точно светилось.       — Когда-нибудь… ты сможешь простить меня?       Сакура улыбнулась и ласково погладила Токиоми по руке своими маленькими ручками:       — Только если ты больше никогда меня не оставишь.       Почему-то Кирэю не везло гоняться по Мияме за особами женского пола, способными побороться за золото на марафоне. Обнаружив «погоню», Котоки припустила прочь с такой скоростью, что Кирэй даже не успел ей объяснить, что ему от неё надо.       А что ему надо?       Кирэй споткнулся и чуть не растянулся на асфальте. Вот зачем он за ней бежит?! Вот серьёзно, что в этой Котоки такого важного?! Это ниточка, связывающая с Маб? Более существенная ниточка сейчас обретается в особняке Тосака, и именно туда сейчас надо вернуться. Фактически, преследование Котоки – его собственный, Кирэя, каприз. Она не опасна, не важна, а просто любопытна.       Секундочку.       Его собственный что?!       Кирэй резко остановился. Котоки уже почти завернула за угол, но увидев, что он прекратил преследование, тоже остановилась. Свет фонаря превратил её куртку в яркое красное пятно. Что-то в ней было до боли знакомо. Котоки показала язык и оттянула нижнее веко правого глаза, а потом бросилась бежать дальше.       И вдруг Кирэй понял.