Упасть с матраца

Я встретила его в торговом центре в отделе канцелярских товаров. Я искала там подарок для Джейн напоследок. Вчера ей тоже пришло письмо из колледжа. - Что ты думаешь ей подарить? – спросила я, не здороваясь. - Я не знаю, - он пожал плечами. – Это ведь окончание школы. Нужно что-то большее, чем просто краски. - И что это будет? - Я не знаю, - он посмотрел на меня через плечо. – МНОГО красок? Я не испытала даже слабого желания улыбнуться. Его шутки были вымучены, как никогда. Я видела перед собой несчастного и бесполезного человека. - А тебе что подарить? – спросил он. - Место на кладбище. - Это дорого? - Не знаю. Он сунул руки в карманы и уставился на большую пушистую кисточку для рисования. - Давай купим себе на кладбище два места по соседству, - сказал Трент, уставившись в одну точку. - А если один из нас утонет в море во время кораблекрушения по пути в Новый Свет? - Тогда ему будет уже все равно, разве нет? Я задумалась. Обычно я много говорю о смерти, потому что это раздражает и пугает всех, но я думаю о ней гораздо меньше, чем говорю. А в тот момент я даже почувствовала, что наши с Трентом могилы рядом, на кладбище ненавистного Лондейла, - отличное завершение занудного пафосного фильма о двух людях, которые просрали своё счастье из-за того, что один каждый день спускал свою жизнь в унитаз, а другой парился об огромном количестве никому неинтересных вещей. Трент как-то сказал мне в ответ на жалобы о всеобщей тупости, что мои человеконенавистнические настроения пройдут, потому что размышления о том, как можно жить жизнью модного клуба или быть подругой Кевина отнимают слишком много времени, нервов и, в сущности, совершенно неинтересны. Что все это проистекает от обиды за то, что меня не ценят, а ценят всякое говно. И что терпеть окружающую действительность совсем не мучительно. Я гораздо глупее Канта, а здоровье у меня гораздо лучше, и все же Кант был милым, общительным, домашним человеком, с наслаждением жил и работал в этом худшем из миров, собирал гостей и даже любил говорить с женщинами о философии. Моя позиция – не более чем глупость, которая на какую-то ступень выше глупости Бритни. Я могу перерасти ее. А могу застрять тут навсегда, и тогда лучше даже не думать о том, на что будет похожа моя жизнь. Трент, конечно, не сказал всего этого. Он сказал: - Не уверен, что понял твою проблему. Но если хочешь мое мнение – мне на все плевать. Думаю, он имел в виду именно это. Благодаря Тренту на меня иногда нисходят озарения. Он будит мою мысль, хоть это и звучит, как насмешка. Я сказала: - Я думаю, мы должны купить ей много красок, бумаги, кисточек, карандашей…холст. - Холст? - Да. - Как мешок из-под картошки, что ли? - Почти. - На нем же неудобно рисовать. - Художники не ищут легких путей. Он повернулся ко мне лицом, и я увидела, что у него подбит глаз. Это было самое нелепое, что я видела в своей жизни, если не считать Бритни, глядящую в микроскоп. - Ты дрался? – удивилась я. - Это не я, - ответил Трент. – Я оказался не в то время не в том месте. - Я так и думала. Не замечала за тобой склонности к агрессии. Он вынул из стакана все кисточки, какие там были, и замер с ними, как будто это был букет цветов. Он думал над ответом. - Вообще-то я дерусь иногда, - сказал он. – Но обычно бьют меня. Я всегда долго думаю, прежде чем ударить. - Это хорошо. - Ты так считаешь? - Думать вообще хорошо. Прижимая к груди краски, бумагу и карандаши, я побрела на кассу и ни разу не обернулась.