Запретный

      Вейдер погрузился в воспоминания Люка. Он оказался в положении наблюдателя: слышал голоса и видел лица в памяти сына, при этом полностью бестелесным он не был. Он чувствовал палящий зной двух солнц-близнецов Татуина, ощущал на губах сухой и жёсткий вкус песка. Это пробудило в нём старые воспоминания, суровые, но в то же время тёплые. На секунду его закружил водоворот образов собственного прошлого: вот он возвращается из лавки Уотто, и мать терпеливо ожидает его, уже приготовив прохладный сок и сладости. Воспоминания отступили, когда он увидел Люка, более молодого, чем тот, которого он теперь знал, идущего по песчаной дюне и входящего во двор фермы.       Через несколько мгновений Вейдер узнал это место: ферма Ларсов. Он уже видел её, когда прилетел на Татуин вместе с Падме и направился на поиски матери. «Оби-Ван поступил смело, когда привёл мальчика к людям, которых я знал... И в то место, которое я посещал. Он даже не удосужился изменить фамилию Люка, или, возможно, сам Ларс не сделал этого. Мой старый учитель, должно быть, был уверен в моей убеждённости в смерти Люка. Снова его высокомерие! Однако на этот раз он оказался прав. Сила, если бы я только мог предположить, что где-то в Галактике растёт мой сын, я бы сразу забрал его!».       Вейдер проследовал за сыном во двор. Люк был одет во всё белое, лицо обрамляли отросшие, взъерошенные ветром волосы, движения казались более непринуждёнными, чем у нынешнего Люка-джедая. Люк открыл ворота, озираясь по сторонам, словно ища взглядом кого-то или, скорее, в надежде никого не увидеть. Вейдер понял, что знает все мысли сына. Тёмный Лорд знал, например, что Люк сильно обеспокоен задержкой в школе. Люк остался после уроков, чтобы использовать голонет. Дядя Оуэн вообще был недоволен тем, что мальчик посещает школу, и наверняка придёт в ярость, узнав, что Люк бездарно использует дневные часы, копаясь в сети после окончания уроков, даже если цели были сугубо образовательные. Однако сегодняшние поиски Люка не имели никакого отношения к обучению.       Мальчик задумчиво прикусил губу. Он использовал ресурсы школьного информационного класса, чтобы найти определённую планету с удивительным пляжем. Он не имел возможности узнать, существовала ли эта планета на самом деле или была лишь в его воображении. Люк подумал: «И даже если я узнаю, что это изменит? Мой отец умер. Но даже если он был жив, он не может быть таким молодым». Но какой-то внутренний голос приказывал ему продолжать поиски, продолжать перебирать информацию в поисках ответов, несмотря на нежелание дяди Оуэна и тёти Беру отвечать даже на самые простые вопросы об отце. Разве они не понимали, что это лишь разжигало его желание знать? Их скрытность в отношении Энакина Скайуокера говорила о существовании того, что следовало скрывать.       Впрочем, Люк не терял время уж совсем впустую: пока он искал загадочную планету из своего сна, он просматривал видео выступлений Лорда Вейдера, на которых второй человек Империи красочно излагал преимущества службы в имперских войсках. Дядя Оуэн категорически запретил Люку смотреть эти выступления. Лорд Вейдер был удивительным. Сильный, яркий и харизматичный, он умел привлечь внимание людей. Люк собирался поступать в имперскую лётную академию сразу после достижения совершеннолетия. Может быть, он мог бы стать очень хорошим пилотом, таким же, как и его отец, и в один прекрасный день встретиться с Лордом Вейдером... Возможно, Тёмный Лорд увидел бы в Люке потенциал. Мальчик почти ощутил тяжесть большой руки Вейдера на плече, и вспышка тепла прокатилась от груди до живота, вызывая тянущую истому. Люк вздрогнул, с трудом останавливая смелую фантазию. «Неужели я так помешан на сексе? Вейдер никогда не пожелает ничего подобного со мной! Нужно контролировать себя».       Вейдер усмехнулся, услышав мысли Люка. Мальчик был столь же чувственен, сколь и невинен, и даже если бы Люк явился пред ним как безымянный пилот имперского флота, не одарённый чувствительностью к Силе, Вейдер заметил бы его. И мальчик довольно быстро оказался бы в его постели.       Тёмный Лорд снова потерял себя в действиях и мыслях Люка. Он наблюдал, как сын прошёл к одному из куполообразных сооружений во дворе. Мальчик открыл дверь и взял инструменты для ремонта влагоуловителей, которые снова оказались неисправны, на этот раз в северной части фермы. «Клянусь, иногда мне кажется, что дядя Оуэн специально портит их, чтобы занять меня хозяйственными делами, не давая проводить время с Биггсом или летать в Каньоне. Хатт, ни у кого влагоуловители не ломаются так часто, как у нас». Подумав это, Люк почувствовал укол совести. Он знал, что влагоуловители, принадлежащие Ларсам, были старыми, а потому часто ломались. Суровый климат Татуина приводил к быстрому износу любых механизмов. Кроме того, он понимал, что не имеет права обижаться на излишнюю загруженность хозяйственными делами, учитывая то, что Ларсы сделали для него: взяли к себе после смерти родителей, тогда как для фермеров засушливой планеты прокормить лишний рот было непростой задачей. Да, он должен быть благодарен им, хотя иногда казалось, что он являлся для своих дяди и тёти ещё одним полезным в хозяйстве дроидом для помощи в поле, только его приходилось кормить едой вместо топлива. Именно поэтому Люк очень хотел, не в первый и не в последний раз, чтобы его отец был жив.       Отец никогда не дал бы ему чувствовать себя слугой. Они бы путешествовали по Галактике вместе, исследуя новые удивительные системы, встречая представителей иных рас, попадая во множество увлекательных приключений. Люк покраснел. «Если бы отец был рядом, я бы до сих пор мечтал о нём? Хотел бы я, чтобы он поцеловал меня, прикоснулся ко мне, разжигая огонь в моей крови?». Люк постарался успокоить сбившиеся дыхание и вытер выступивший на лбу пот. Он взял свои инструменты и выпрямился, сразу же наткнувшись на дядю Оуэна.       — Дядя! Прости, я не заметил тебя, — Люк улыбнулся и увидел свой датапад в руке Оуэна. Он почувствовал, как дыхание остановилось в груди. — Где... где ты это взял?       Челюсти мужчины сжались, выдавая его ярость. Глаза дяди, привыкшие щуриться под двойными солнцами, были сосредоточены на Люке, и этот взгляд был пугающим и пристальным.       — Я нашёл это там, где ты спрятал его.       Мальчик почувствовал, будто его окатили ледяной водой. Мечты об отце и их совместных приключениях... Но кроме того, и та мечта, в которой отец целовал и ласкал его отнюдь не по-отцовски, как родитель не должен ласкать своего ребёнка, но такая сладкая мечта, что Люк чувствовал себя центром Вселенной, чувствовал, как огонь бежит по его венам... Но теперь вместо огня в нём, казалось, тёк лёд. Дядя знал о его запретной мечте, знал о самой желанной и постыдной тайне.       Оуэн опустил датапад во внутренний карман накидки, и Люку захотелось крикнуть, потребовать, чтобы дядя отдал ему деку. У Люка не было ничего, что могло бы напоминать ему об отце, лишь его мечты, а Оуэн хотел отобрать даже это! Но в то же время он понимал, что такое требование было бы плохой идеей. «Он выглядит так, будто хочет убить меня!». Вейдер мысленно согласился с оценкой ситуации и сжал ладони в кулаки.       Люк сглотнул.       — Дядя, я могу объяснить...       Неожиданно Оуэн замахнулся и ударил мальчика. Тёмный Лорд попытался перехватить занесённую руку, но это не удалось — рука Оуэна просто-напросто прошла через него, будто его там не было, и соприкоснулась со щекой Люка. Вейдер повернулся и увидел, как голова сына откидывается назад, а на его лице расплывается, словно ядовитый цветок, уродливый алый след. Люк споткнулся, и инструменты рассыпались из его рук. Он упал, приземлившись на правое бедро и больно ударившись о землю. Люк смотрел на дядю расширившимися глазами, полными обиженного недоумения.       — Как ты мог! Мы вырастили тебя! — зарычал Оуэн. — Каким образом ему удалось привлечь тебя?! Я должен положить конец мерзости, и я сделаю это!       — Дядя, пожалуйста, это просто мечты. Он... Отец умер. Они никогда не могли бы сбыться!       Оуэн горько рассмеялся:       — Люк, мечты и заветные желания создают наши души. Они говорят, какие мы на самом деле. И твоя душа, Люк, жаждет такой мерзости.       В голубых глазах Люка мелькнула боль, отражаясь в сердце Вейдера режущим чувством. Мальчик видел осуждение дяди и поднял руку в умоляющем жесте. Оуэн наклонился и схватил тонкую кисть, рывком поднимая Люка на ноги, чуть ли не разрывая сухожилия в плече мальчика. Люк тихонько вскрикнул, но замолчал, когда дядя поднял свободную руку, словно намереваясь ударить снова.       — Не смей плакать! Ты не имеешь права кричать, — Оуэн протащил оглушённого подростка через весь двор к небольшой хижине в дальнем конце.       Вейдер бросился за ним, болезненно ощущая свою полную беспомощность и сводящее живот беспокойство от понимания того, что должно произойти. За гневом Оуэна он увидел то, что сам слишком хорошо знал. У некоторых офицеров со временем появлялся вкус к причинению боли. Удовольствие от чужих мучений. У Ларса было именно то выражение лица, которое Вейдер уже видел у офицеров, идущих, чтобы пытать пленных, когда Оуэн толкнул Люка в тёмное замкнутое пространство хижины.       Мальчик пролетел через всё помещение и ударился о противоположную стену. Вейдер постарался остановить себя от использования Силы, чтобы отвлечь воздействие. Тёмный Лорд мысленно повторил: «Это уже произошло. Я ничего не могу сделать с прошлым». Однако даже ясное понимание того, что картина, разворачивающаяся перед ним, была лишь воспоминанием, не помогало и не утешало.       Люк, дрожа всем телом, развернулся от стены к дяде. Нижняя губа кровоточила от удара о стену. Он выставил перед собой руки, намереваясь защищаться от ударов, а глаза были такими огромными, что, казалось, занимают всё лицо. Оуэн захлопнул за собой дверь и прошёлся по небольшому помещению от стены к стене, словно зверь в клетке. Его большие грубые ладони судорожно сжимались.       — Сними рубашку, — зарычал Ларс, и Вейдер возмущённо ахнул.       — Что? Почему? — охрипшим голосом переспросил Люк.       Оуэн замер и медленно повернулся к Люку, сжимая руки в кулаки.       — Сними рубашку, Люк, или я разорву её.       Вейдер понимал, что мальчик привык подчиняться своим опекунам, но тем не менее с ужасом наблюдал, как Люк поднял руки, чтобы выполнить приказ. Ему с трудом удалось развязать узел онемевшими пальцами, и лёгкая туника соскользнула со стройных плеч. Под золотистой кожей выделялись ещё по-подростковому мягкие, но уже рельефные мышцы. Взгляд Оуэна задержался на тёмно-розовых сосках, и мужчина нервно облизнул губы, но Люк, к счастью, этого не заметил. Комкая в руке тунику, он испуганно уставился на дядю. Оуэн несколько мгновений неотрывно смотрел на мальчика, потом сдёрнул с крюка на стене крепкую верёвку.       — Вытяни руки перед собой, — приказал Оуэн.       — Я... Почему? — Люк съёжился, когда Оуэн натянул верёвку в руках.       — Ты будешь делать то, что я говорю, Люк.       — Нет, я... Нет!       Люк отполз к стене и вскочил на ноги. Так велел ему инстинкт самосохранения: стоя на ногах, было бы проще защитить себя. Вейдер подумал: «Да, брось ему вызов. Используй свой внутренний огонь, чтобы защитить себя!».       Голос Оуэна прозвучал мягко и вкрадчиво:       — Если ты не сделаешь то, что я велю, я оставлю тебя здесь.       Из горла Вейдера вырвался низкий рык. Песчаные люди. Конечно, Оуэн понял, что они учуют мальчика. Он получил ответ на этот вопрос почти незамедлительно, Оуэн продолжил:       — Ты не сможешь добраться до другой фермы до темноты. Тускены активизировались в нашей области. Сегодня утром я обнаружил в пустыне следы их лагеря в Южной области. Они несомненно подойдут сегодня ещё ближе, проверяя наши периметры. Они найдут тебя и медленно выпустят всю кровь. И ты... умрёшь.       Вейдер быстро посмотрел сначала на Люка, потом на Оуэна и вернулся взглядом к сыну. Ему хотелось крикнуть Люку, чтобы он бежал. Мальчик имел шансы в пустыне, но не оставалось никаких шансов, если бы он отдал свою свободу этому человеку. Это понимание было больше, чем инстинкты и опыт самого Вейдера. Тёмный Лорд мог слышать некоторые мысли Оуэна с помощью Люка, разумеется, хотя мальчик и не осознавал своих возможностей. Оуэн был намерен сделать нечто чудовищное. Непроглядная тьма раскинула свои широкие крылья над разумом фермера.       — Тётя Беру не позволит тебе этого сделать! Она...       — После того, как я покажу ей твои записи на деке об этом ситховом ублюдке, Энакине Скайуокере, она не пошевелит и пальцем, чтобы помочь тебе.       — Не называй так папу!       Но несмотря на смелые слова, лицо Люка приобрело серый оттенок. Он знал, что никогда и никто не поймёт его фантазий об отце. Люди придут в ужас. Он представил себе, какое отвращение отразится на добром лице тёти Беру. Она отвернётся от него раз и навсегда, как от чего-то нечистого.       — Не говори ей. Пожалуйста, не надо!       — Тогда. Протяни. Мне. Свои. Руки. Сейчас. Или я сейчас выйду за дверь и никогда не вернусь.       Слёзы прочерчивали мокрые дорожки на щеках мальчика, когда он поднял руки перед собой, соединив вместе ладони. Верёвка обмоталась вокруг запястий, один, два, три, четыре раза, туго перетягивая, практически отрезая кровообращение.       — Теперь на колени.       Ноги Люка подкосились, и он рухнул на колени, склонив голову и инстинктивно сжимаясь в комок. Он тихо захныкал, когда Оуэн расстегнул кожаный ремень с тяжёлой металлической пряжкой и обошёл мальчика, заходя со спины. Он занёс руку над головой, и ремень скользнул по спине, как змея.       — Ты навлёк это на себя, Люк. Я делаю так, чтобы помочь тебе, — тихо сказал Оуэн, не отрывая глаз от склонённого перед ним тела. Вейдер еле сдержал истерический смех, столь абсурдно было заявление Ларса. Единственным ответом Люка была ещё больше сгорбленная спина. — Болезнь, — голос Оуэна чуть сорвался. — Болезнь — вот что ты написал в своём датападе. Желать собственного отца... Кровь Скайуокеров заражена. Так было всегда и всегда будет, но я остановлю тебя от дальнейшего падения.       Люк яростно покачал головой. Мужество вернулось к нему, когда он поднял сияющие голубые глаза, открыто глядя в лицо Оуэна.       — Может быть, я неправильный внутри, но мой отец здесь не при чём. Не вини его в этом.       Вейдеру хотелось рвать и метать. Его сын был невинен, Люк был хорошим и чистым, это окружающие его люди были ненормальны. Одна, всего лишь одна мечта о нескольких поцелуях, о капле нежности не была злом.       — Ты не знаешь своего отца, Люк, — тем временем продолжил Оуэн. — Ты понятия не имеешь, какой отпечаток он оставил на тебе. И моя задача — избавить тебя от него настолько, насколько смогу.       Ремень просвистел в воздухе, и металлическая пряжка с щелчком соприкоснулась с нежной кожей внизу спины Люка. Вейдер сделал попытку остановить удар — он бросился через тело Люка, но, разумеется, ничего не получилось. Ремень прошёл сквозь него так же, как и рука Оуэна чуть ранее. Это напомнило ему, что он не был там, чтобы принять на себя удары за своего сына. Его не было там, чтобы разорвать Оуэна Ларса на кровавые куски. Не было там, чтобы заткнуть рот, говорящий его ребёнку уродливые и злобные вещи.       Люк сдерживал крик вплоть до седьмого удара, даже когда кровь уже потоками текла по его спине. На губах Оуэна от усердия и злобы появилась пена, клочьями летящая при каждом ударе. Он молча сдирал чудовищными ударами кожу со спины Люка. Наконец, по всей видимости, рука фермера устала, и он остановил порку. Люк упал на землю бесформенной кучей. Он перестал кричать ещё до окончания порки и сейчас едва был в сознании. Кровь красным озером собиралась вокруг тела мальчика, а единственным звуком, нарушавшим тишину в помещении, было тяжёлое дыхание Оуэна и тихие стоны, и Вейдер не сразу понял, что они идут из его губ. Его сын! Его сын!       Минула примерно четверть часа, когда Оуэн ткнул Люка в бок мыском ботинка.       — Вставай, мальчик.       Почти без сознания от боли и кровопотери, Люку удалось-таки придать своему телу сидячее положение. На лице мальчика разлилась болезненная бледность, глаза остекленели, и взгляд был расфокусированным. Оуэн схватил за концы верёвки, которая стягивала запястья Люка, и резко дёрнул вверх, поднимая мальчика на ноги. Люк качнулся, но сумел удержаться на ногах.       Оуэн потянул Люка вперёд, вытаскивая во двор. Закатные солнца-близнецы освещали красным светом строения из песчаника. Вейдер вышел в окружающую пустыню плечом к плечу с Люком. Там, где проходил истерзанный мальчик, оставался кровавый след.       Ларс подвёл Люка к старому разбитому спидеру, наполовину занесённому песком. Фермер привязал верёвку, стягивающую запястья Люка, к металлическому бамперу. Едва ли мальчик осознавал происходящее, пока Оуэн не протянул ему злосчастную деку. Люк ухватился за неё и прижал к обнажённой груди.       Оуэн хмыкнул:       — Даже после наказания ты продолжаешь цепляться за эти гнусности.       Голос Люка прозвучал невнятно, горло было сорвано криком.       — Это всё, что у меня есть о моём отце. Вы не говорите мне ничего о нём. Вы говорите, что у вас нет ни одной вещи. Это всё, что я имею.       Оуэн медленно улыбнулся, но глаза оставались злыми и неподвижными. Вейдер почувствовал, как болезненно сжимается сердце.       — Я вижу, что избавить тебя от навязчивой идеи непросто. Я хочу, чтобы ты уничтожил датапад, Люк.       Люк поморщился и покачал головой.       — Уничтожить...       — У тебя есть выбор, — тихо продолжил Оуэн. — Ты можешь разбить датапад прямо сейчас, и мы пойдём внутрь, ты сможешь вымыться и поесть. Я забуду о твоих грязных желаниях, и мы никогда не будем вспоминать это. Всё будет так, как было раньше.       Люк дрожал, судорожно сжимая деку в руках.       — Я не смогу уничтожить его. Я не буду...       Оуэн стиснул челюсти так, что зубы заскрипели.       — Если ты не сделаешь это сейчас, ты останешься привязанным здесь. День и ночь без еды, без воды. Пока ты не разобьёшь деку.       Лицо Люка покрывала болезненная бледность от потери крови, но мальчик с угрюмым видом ответил:       — Я не сделаю этого. Я не предам своего отца.       Вейдер ахнул. Неужели именно так Люк думал? Датапад являлся лишь носителем информации из воображения Люка, даже не тем, к чему Вейдер хоть единожды прикасался. Но даже если бы это была самая ценная вещь Вейдера, для Тёмного Лорда это не имело бы никакого значения. Ему хотелось закричать на Люка, потребовав разбить эту проклятую вещь. «Не играй в игру Оуэна, сын! Не делай из этого куска пластика что-то особенное!». Но он лишь увидел, как решительно напряглись плечи Люка. Мальчик считал, что уничтожение датапада означало бы отказ от его любви к отцу, и он не сделает этого. Люк не выполнит требования Оуэна ради еды и воды, чтобы вернуться к борьбе в другой день. «Мой ребёнок без подготовки терпит такие муки!». Возможно, если Оуэн оставит его в одиночестве, Люк сможет освободиться и сбежать на другую ферму... Вейдер надеялся на это, хоть и понимал, что это практически невозможно.       Оуэн кивнул:       — Я не удивлён твоим поведением, Люк. Скайуокеровская зараза слишком глубоко в тебе, чтобы легко избавиться от неё. Я готов ждать, — Оуэн вынул из жилета комлинк: — Беру, мне нужен тент, винтовка и немного еды. Привези мне эти вещи к северо-западному периметру. И не задавай лишних вопросов, просто сделай.       Люк опустился на ещё тёплый песок, подтянул ноги к груди и положил подбородок на колени. Он надеялся, что тётя Беру спасёт его, сможет убедить дядю не продолжать это безумие. Однако мальчик был в любом случае готов сидеть здесь до тех пор, пока дядя не убедится в том, что Люк не выполнит его требование и не разобьёт датапад. Свежие рубцы от шрамов обжигали тело, но придавали мужества Люку.       Вейдер поразился тому, что в эмоциях мальчика не было ни гнева, ни ненависти, наоборот — Люк был совершенно спокоен. Тёмный Лорд не мог похвастаться тем же. Он кипел от такой чёрной ярости, что казалось, тьма пульсирует вокруг его бесплотной фигуры в воспоминаниях Люка. Он смотрел на Оуэна с такой ненавистью, которую не испытывал ни к одному существу в Галактике.       Через некоторое время появилась Беру вместе с дроидом-помощником, держа вещи, которые попросил принести Оуэн. Она испуганно вскрикнула, увидев окровавленное тело Люка. Она подбежала к мальчику, когда он тяжело поднялся на ноги, но Оуэн остановил её, схватив за руку.       — Оуэн? Что это значит?       Несколько мгновений Люк и Оуэн смотрели друг на друга.       — Люк, мне сказать ей, или ты хочешь сам?       Люк сглотнул. Всё равно рано или поздно Беру узнает о причине инцидента. Его плечи поникли, но усилием воли он снова выпрямился.       — Я... У меня была мечта об отце... В ней мой отец целовал меня.       — О, — Беру вопросительно посмотрела на обоих мужчин. — Мечта?       — Я записал её в датападе. Дядя Оуэн нашёл и избил меня за это. Теперь он хочет, чтобы я разбил датапад, прежде чем он впустит меня в дом.       Беру от изумления раскрыла рот и выдавила:       — Оуэн, почему?       — Почему? — Ларс отшатнулся от жены. — Как ты можешь задавать такой вопрос?       — Но, Оуэн, это же просто мечта. Она безвредна.       — Он хочет Энакина Скайуокера, своего собственного отца, и ты меня спрашиваешь, почему я так поступаю?       Оуэн схватил жену за плечо и прошептал ей что-то на ухо. Люк не слышал, что именно говорит дядя, но Вейдер прочитал по губам Оуэна своё имя. Беру побледнела. Она попыталась возразить, но губы Оуэна сжались в тонкую белую линию, и она промолчала.       — Он должен быть наказан за это, Беру. Ты должна мне поверить, — сказал Ларс.       Она снова посмотрела сначала на мужа, потом на Люка.       — Пожалуйста, Люк, просто разбей деку. Закончим это.       Люк почувствовал холод внутри и снаружи. Беру не спасёт его. Она будет настаивать на том, чтобы он уничтожил датапад, предал своего отца, а Люк никогда не сможет этого сделать. Он покачал головой и снова опустился на песок. Оуэн с помощью дроида раскинул тент. Беру смотрела на мужа, ломая руки, её нижняя губа дрожала. Она прекрасно видела, как страдает Люк. Наконец, Оуэн устроился под навесом, положив лазерную винтовку с одной стороны, а пластиглассовые контейнеры с едой и водой с другой. Запах жареного мяса и овощного рагу напомнил Люку, что он ужасно голоден. Но больше голода его мучила жажда. Люк не мог отвести взгляда от прозрачной жидкости, даже когда пытался сосредоточиться на чём-то другом. Потеря крови привела к сильному обезвоживанию. Тем временем Оуэн сделал большой глоток из бутылки и вытер капли с подбородка тыльной стороной ладони. Люк облизал пересохшие губы и попытался устроиться так, чтобы истерзанная спина причиняла меньше мучений.       — Иди в дом, Беру. Нет необходимости ещё кому-то мучиться здесь из-за упорства Люка.       Беру предприняла ещё одну попытку:       — Люк, просто разбей датапад. Пожалуйста, прошу тебя!       — Я не предам своего отца, — твёрдо ответил мальчик и уронил голову на грудь.       Сознание стремительно оставляло Люка, и он уже едва слышал голос тёти. Он закрыл глаза, когда солнца-близнецы наконец опустились за горизонт. Холодный вечерний бриз швырял песок, который прилипал к окровавленной спине Люка. Его била дрожь. В пустыне всегда было жарко днём и холодно ночью, а Люк был одет лишь в тонкие брюки, его туника осталась на полу хижины. Он бережно прижал датапад к груди и обнял колени. Вейдер встал на колени перед Люком и протянул прозрачные невидимые руки, пытаясь прикоснуться к сыну, погладить его по плечам и волосам.       Люк, должно быть, задремал, потому что, когда он очнулся, луна уже светила высоко в небе. Люка трясло от озноба. Вейдер знал, что раны мальчика были инфицированы, кроме того, давал о себе знать шок от случившегося. Оуэн бодрствовал. Увидев, что Люк очнулся, он лениво произнёс:       — Мне показалось, что некоторое время назад я слышал крики тускенов.       Пустые контейнеры из-под пищи, видимо, Беру уже забрала, зато бутылка с водой была явно новой. Горло Люка болело от сухости, он испытывал невероятную жажду. Оуэн продолжил:       — Они звучали совсем рядом. Я должен предупредить тебя, Люк, что, если они придут, я буду не в состоянии удержать их и мне придётся отступить, а тебя оставить тускенам.       — Есть ли у тебя причины так ненавидеть меня, дядя? — голос Люка звучал как шуршание песка по бумаге.       Оуэн повернулся, его лицо показалось в темноте белым смазанным бликом.       — У меня нет ненависти к тебе, Люк. Я пытаюсь остановить тебя от того, чтобы ты стал человеком, которого я не хочу видеть. Которого не хочет видеть вселенная.       — Ты думаешь, что... — Люк попытался сосредоточиться на словах, но это оказалось очень трудно. — Ты считаешь, что я ужасен просто потому, что я люблю своего отца?       — Любовь и похоть — немного разные вещи, не так ли?       — Нет. Там были записаны десятки разных фантазий об отце. И лишь одна... Только одна была такой, где он поцеловал меня. Я люблю его...       Люк вздрогнул и почувствовал, как пот стекает по шее. Прикосновение песка к открытым ранам было мучительно.       Когда Оуэн снова заговорил, его голос прозвучал на удивление мягко.       — Как ты считаешь, он любил бы тебя, зная, что ты к нему чувствуешь?       Внутри у Люка словно разлилась едкая кислота от этой мысли. Он не был уверен, но всегда чувствовал, что отец не презирал бы его за это. Может быть, даже...       — Он бы понял.       «Да, я бы понял, — подумал Вейдер. — Я понимаю, всегда пойму. Любовь ко мне никогда не причинит тебе вреда, Люк. Никогда». Он снова присел рядом с сыном, больше всего на свете желая обнять его.       — Что он бы понял? — спросил Оуэн.       Перед глазами Люка всё плыло, он едва мог видеть Оуэна под навесом. Это было похоже на зияющую перед ним чёрную яму.       — Он бы понял, что я люблю его так сильно. И что я желаю быть для него всем.       Оуэн встал и подошёл к Люку, но мальчик не увидел, когда он это сделал, на секунду погрузившись в тёмное лихорадочное небытие. Грубая мозолистая ладонь легла на покрытый испариной лоб Люка. Он непроизвольно отпрянул, падая на спину, на страшные раны, и мучительно застонал, когда ещё больше песка соприкоснулось с кровоточащей плотью. Задыхаясь от боли, он с трудом перевернулся на бок.       — Тебя лихорадит. Тебе необходимо попасть в дом, Люк. Ты должен сломать датапад сейчас, — произнёс Оуэн, не отходя от мальчика, но и не пытаясь ему помочь.       — Нет.       Оуэн задумчиво покачал головой, разглядывая лежащего за земле племянника.       — Ты такой красивый в своих страданиях, Люк. Очень красивый. Но это не спасёт тебя.       Лихорадочный ум Люка не смог придумать достойный ответ. Вейдер бросился на Оуэна, снова забыв, что бессилен. Тёмный Лорд, не сдержавшись, выкрикнул в лицо ненавистного сводного брата:       — Он невинное дитя! Ребёнок! Как ты можешь так поступать?       Однако Вейдер отлично знал, что детство не является защитой от жестокости. Он убил сотни юнлингов в храме, даже когда они бежали к нему, видя в нём спасителя. А он оказался палачом. Он сделал это, чтобы добиться власти, чтобы спасти Падме и Люка, власти для себя. Оуэн сделал это, будучи уверенным в том, что использует единственный способ спасти Люка. А ещё потому, что это приносило фермеру удовольствие, хоть он и не признавался себе в этом. Вейдер уныло подумал: «Что отличает его и меня? Мы оба монстры». Но одно отличие всё же было: Оуэн был готов позволить Люку умереть, в то время как Вейдер будет защищать его даже ценой собственной жизни. «Я монстр, но я буду защитником для сына. Я использую все свои возможности, чтобы обеспечить Люку безопасность».       Люк свернулся в клубок на холодном песке, продолжая бережно прижимать датапад к груди, надеясь, что сон позволит ему избежать тяжёлого взгляда дяди. Вейдер лёг рядом с сыном, снова и снова шёпотом повторяя, как он любит Люка. Он знал, что его слова не могут достичь сознания того Люка, который лежал на песке, но надеялся, что его услышит тот, кто сейчас на «Исполнителе» в его объятьях.       Когда Люк проснулся, солнца-близнецы были уже высоко в небе. Их яркий свет помог изгнать пронизывающий холод из его тела, но суставы ломило от лихорадки. Он открыл рот и глухо застонал, но его горло было настолько сужено от недостатка влаги и забившихся мелких песчинок, что звук едва ли был различим. Затуманенным взглядом он поискал Оуэна. Дядя по-прежнему находился под навесом, не сводя с Люка пристального взгляда и держа на коленях лазерную винтовку. Люк снова закрыл глаза, но вдруг почувствовал прикосновение пластиглассового контейнера к губам. Капля воды скатилась ему в рот. Глаза Люка распахнулись, и он попытался пошевелить связанными запястьями, чтобы схватить бутылку. Оуэн присел рядом, держа в руках вожделенную ёмкость с водой.       — Сломай датапад, Люк, и я дам тебе столько воды и еды, сколько захочешь. Откажись от этой сволочи, Энакина Скайуокера!       У Люка защипало глаза, но слёз не было из-за обезвоживания. Он лишь качнул головой и снова упал на песок. Люк чувствовал, что его открытые участки кожи сильно обгорели, и задался вопросом — начали уже появляться пузыри или ещё нет? Однажды в детстве он заблудился в пустыне и ужасно обгорел. Он плакал, а открытые раны от ожогов покрывали его тело целую неделю. На этот раз солнечные ожоги будут ещё страшнее.       В мире воспоминаний Люка время текло странно. Разум мальчика снова сломался под огнём лихорадки и жаром двойной звезды. Вейдер лежал рядом с Люком, разговаривал с ним до хрипоты. Оуэн мрачной тенью сидел под навесом и время от времени предлагал Люку выбор: сломать датапад и избавить его от сожжения беспощадными солнцами. Но Люк его не слышал, также как не слышал и Вейдера. На протяжении всего этого времени мальчик судорожно прижимал к груди деку, защищая её, словно самую великую ценность.       В следующий раз, когда луч сознания прорезал тьму беспамятства, послышались голоса, говорящие о лихорадке, но обожжённый разум Люка не мог понять смысла сказанных слов. Потом были прохладные руки Беру и бутылка с водой, прижатая к губам мальчика. Вейдер мысленно поблагодарил женщину.       — Люк, всё будет хорошо. Это вода. Я вылечу твои раны, тебе станет лучше, — срывающимся голосом проговорила она.       — Я должен был остановить его, — сквозь зубы процедил Оуэн.       Люк даже не смог поднять голову, чтобы пить воду. Беру осторожно приподняла его, помогая присесть. Вейдер мысленно умолял Люка постараться проглотить жидкость, так необходимую сейчас его организму. Тело Люка было полностью покрыто ожогами. Он чувствовал, как потрескалась нежная кожа, и волдыри покрывают всю спину и плечи. Ожоговая поверхность была инфицирована и отравляла кровь. Но даже через боль на грани безумия Люк осознал, что датапада нет. Издав невероятный, совершенно нечеловеческий крик, он нашёл в себе силы вскочить на ноги и увидел Оуэна, держащего в руках деку. Оуэн взглянул на Люка и разломил деку пополам. Люк вскрикнул и упал на колени.       Тогда началось видение.       Люк снова увидел отца из своего сна. Вейдер также присутствовал в видении сына. Его образ из мечты стоял наполовину раздетый перед бушующим океаном. Но окружающая действительность постепенно менялась, и первым изменился океан. Сначала его цвет из синего постепенно стал красным, превратив бескрайнюю водную стихию в море кипящей лавы. Песок под ногами превратился в чёрные плиты закалённой спёкшейся породы. Вейдер узнал это место — Мустафар. Разум мальчика попытался оттолкнуть видение, вырваться за его пределы, но это не удалось. Тёмный Лорд стремился блокировать зрение Люка, но не смог. Энакин из мечты Люка всё ещё стоял, ласково улыбаясь мальчику, когда медовые волосы, спадающие на плечи, загорелись. Люк закричал.       Вейдер наблюдал, как плавится и чернеет от жара плоть образа из мечты Люка, как огонь пожирает молодого мужчину. Он почти ощущал сладковатый запах обугленной плоти.       — Нет, отец! Нет, нет, нет!!! Прости меня! Прости меня за всё! Нет! — Люк плакал, срываясь на крик.       Мальчик пополз к горящей фигуре, подтягивая своё тело, цепляясь руками за твёрдую поверхность, но сил почти не оставалось. Тёмный Лорд снова опустился на колени около распластанного на чёрной плите Мустафара сына и склонился, чтобы обнять его. На этот раз ему удалось.

***

      Вейдер почувствовал прохладу полутёмной каюты «Исполнителя» и мягкость дивана под собой вместо вулканического песка. Он держал Люка в объятьях, крепко прижимая к груди. Слёзы текли по лицу Тёмного Лорда. Казалось, что крупная дрожь, бьющая тело мальчика, передавалась и ему самому.       — Люк, мне очень жаль, что меня там не было. Я должен был быть с тобой. Тогда я спас бы тебя. Прости меня, сын... Пожалуйста, прости меня.