Тандо-гуми

АНЗАЙ 1 Обратный отсчет. Дом отца - теперь мой, - оставляю. Почти нетронутым. Почти непотревоженным. Заброшенным. И забытым. «Исигаки Резорт» - единственный пятизвездочный отель на острове. Номер на двоих. Нет, все-таки, на одного. Я не дожидаюсь возвращения Ютаки. И даже не знаю, вернется ли он, чтобы забрать свои вещи. Просто оплачиваю номер еще на несколько дней вперед, чтобы у него оставалась такая возможность. Выхожу на балкон. Равнодушно смотрю на два уютных кресла из ротанга. Еще совсем недавно мы сидели в них, пили коктейли и наслаждались закатом. Вдвоем. Сейчас, почти физически ощущая необратимость произошедших перемен, я должен испытывать боль. Грусть. Отчаяние. Но глядя на призрак Ютаки, застывший навсегда в этом кресле, я не могу пробудить в себе никаких переживаний. Тупая пустота. Перед осознанием утраты. Десятиминутная поездка на такси. Аэропорт Исигаки все также располагается близко к берегу. Все такой же маленький и обшарпанный, требующий ремонта. Все те же 4 терминала, одна взлетная полоса протяженностью в полтора километра. Как будто бы я ожидал увидеть что-то иное. Как будто бы вместо недели прошла целая вечность. Но ничего не изменилось вокруг меня. Изменения произошли внтури. Внезапно. Пронеслись как летний тайфун, выпотрошив все, чего коснулись. Оставив после себя звенящую тишину. Один билет до Нахи. Один билет из Нахи в Токио. Один. Билет. Приезжая в Хираэ, я рассчитывал встретиться лицом к лицу с прошлым своего отца. Со своим прошлым, о котором ничего не знал, но которое так повлияло на всю мою жизнь. Я стремился увидеть то место, где Сора любил проводить время. Хотел получить ответы на вопросы, которые уже некому задать. Увидеть все собственными глазами и сделать самостоятельные выводы, которые помогли бы пролить свет на тайны семьи Хонда. Я полагал, что это путешествие все изменит к лучшему. Думал, что вернусь в Токио другим человеком, способным ценить свою и чужие жизни. И верил в то, что мы с Ютакой останемся вместе навсегда. Теперь уж наверняка. Ведь никаких стен больше бы не осталось между нами. Но события получили совершенно неожиданную развязку, которую невозможно было предвидеть. Куда теперь идти? Что делать? Ради чего жить? Больше нет необходимости мстить. Завоевывать кого-то. Или что-то кому-то доказывать. Семья также не имеет никакого значения. И сейчас я должен испытывать стыд за то, что не питаю никаких эмоций по отношению к сыну и к брату. Но не могу почувствовать даже этого. Все равно. Все. Ровно. Настолько, что пустить пулю им в лоб начинает казаться неплохим решением. Хочется избавиться от якорей, тянущих на дно невозвратными долгами. От пустых обещаний любви и заботы, которых не смогу дать. Чтобы стать свободным как ветер. Лететь вперед без оглядки, не испытывая никаких сомнений. Я возвращаюсь домой с отчетливым осознанием того, что теперь с прошлым по-настоящему покончено. Раз и навсегда. Наверное, такой расклад был предопределен с самого начала, просто никто из нас о нем не догадывался. Ни я. Ни Ютака. Зачем он захотел ехать со мной в Хираэ? Что хотел найти? Нашел ли? Уверен, что да: умиротворение в объятиях сказочного принца, воскресшего из мертвых. Того единственного, с кем мог наконец почувствовать себя как за каменной стеной. Что получил я? Только выжженную жестоким солнцем пустыню. Очищение огнем. Иллюзия внутренней гармонии, которая сформировалась за год жизни в храме Хиатари, терапия честным мирным существованием и простая физическая работа на износ не вытравили многолетнее дерьмо, наслоившееся на гноящиеся раковые экземы, спрятанные глубоко в сердце. 2 - Это я, - Рихимару шепчет одними губами мне в ухо. Там. На пляже. - Я убил Сору. Шум алкоголя в крови заглушает грохот разбивающихся о берег волн. Свет луны не согревает, но мне очень жарко.  Я пьян, жалок и беспомощен. Песок скрипит на зубах. Забивается под одежду с каждым неловким движением. Не замечаю ничего. Кроме слов Рихимару. Его исповедь запоминается очень четко. - В ту ночь Масахидэ даже не было на месте преступления. Но знаешь, почему он негласно взял всю вину на себя, а затем исчез? Потому, что я не оставил ему иного выбора. Рихимару присаживается рядом. Вытаскивает бутылку с недопитым виски из моих пальцев. Одним глотком расправляется с ее содержимым. Гладит меня по голове. В его прикосновениях чувствуется нежность и сожаление. В этот момент я уверен - или просто пытаюсь убедить себя, - что несмотря на личные обиды этот человек продолжает относиться ко мне как к «своему» сыну. Ведь он – «моя мама». - После того, как все посчитали Сэйсё Рихимару погибшим, Масахидэ внезапно встретил очень похожего на него человека в одном из лучших ресторанов, принадлежавших Ямагути-гуми. Действительно, в то время я часто виделся с некоторыми членами организации, желавшими выгодно сотрудничать с триадами. Мой тайваньский благодетель позволил работать в команде вместе с опытным переговорщиком. Тогда я только учился вести дела и официально считался переводчиком. Сначала мой давний друг подумал, что обознался, поскольку ничто не свидетельствовало в пользу того, что Сэйсё Рихимару выжил после шторма в Хираэ. Поэтому он не придавал значения нашим периодическим мимолетным встречам на расстоянии. Но потом, когда Сора оказался убит, Масахидэ внезапно сложил два плюс два и сделал правильные выводы. В глубине души он по-прежнему оставался для Соры хорошим другом. Даже несмотря на то, что последний до конца своих дней ненавидел семью Тандо и обвинял ее главу в смерти своего любовника. Масахидэ все равно желал отомстить за убийство бывшего товарища. Он разыскал меня, перевернув вверх дном всю Тосиму. Решив себя обезопасить, я пообещал Хидэ, что если он не угомонится, то мои китайские друзья уничтожат бизнес Тандо-гуми и закопают живьем всех членов клана. Поэтому лучшее, что он мог предпринять - провалиться сквозь землю и никогда не возвращаться. Однако этот идиот все-таки вернулся по истечению срока исковой давности по этому делу... Хотя теперь этот факт уже не имеет никакого значения. Наживка в виде прекрасной куклы находилась в доме отца очень долго. Все это время охотник спокойно дожидался, когда на нее попадется добыча и ловушка захлопнется. Терпение и предусмотрительность Рихимару действительно впечатляет. Ведь я мог никогда не догадаться приехать на Исигаки. Или - что более вероятно, - не захотеть вовсе. Теперь этот человек забрал с собой последний трофей.  И выиграл всю войну длинной в 18 лет. Черт с тобой, Ютака. Ты появился из бездны – и в нее же провалился. Я не способен задержать дыхание так надолго, чтобы нырнуть за тобой в самую глубину. Признаю. Исигаки навсегда останется для меня островом кошмаров. 3 Перелет из Нахи в Токио длится 2,5 часа. На борту самолета душно и холодно одновременно. И даже пребывание в салоне бизнес-класса не может обеспечить комфортного полета. Я не имею никакого желания вновь возвращаться к привычной жизни, когда уже был настолько от нее отрезан. Играть роли. Подавлять вспышки агрессии. Быть нормальным. Заботиться о близких. Делать то, что должен. То, чего не хочу делать. Пью виски чтобы заглушить голос безысходности. В свете последних событий новое увлечение рискует перерасти в дурную привычку. Когда я думаю об алкоголе, то всегда вспоминаю отца. За несколько месяцев до смерти он сильно пристрастился к бутылке и шлюхам, потеряв всякое понимание смысла собственного существования. Часто мне кажется, что я непременно повторю его судьбу. И от осознания этого становится по-настоящему жутко. Миленькая стюардесса с напускной услужливостью приносит стакан за стаканом. Отец. Наверное впервые в жизни я хочу, чтобы сейчас он оказался рядом. Тот единственный близкий человек, которого я все-таки безусловно принимал, несмотря на все несовершенства характера. Уверен, это чувство было взаимным. Но тогда я не мог поверить в это. «Прости меня». Буду повторять до последнего выдоха. Слова, которые уже никто и никогда не услышит. Самолет входит в густые облака и попадает в зону турбулентности. Начинается неприятная болтанка. Закладывает уши. Тошнит. Закрываю глаза, чтобы унять головокружение и подкатывающий ком в горле. Не замечаю, как погружаюсь в сон. Снится бессвязный бред, в котором пытаюсь разглядеть хоть толику символизма. Незнакомый молодой человек. Cын известного политика. Очень хорош собой. Образован. Умен. Планирует идти по стопам отца. Имеет все шансы построить такую же блестящую карьеру. Потому что каким-то невероятным образом в его голове живут воспоминания отца. Будто передались с генами в процессе зачатия. Память о собственном жизненном опыте у парня отсутствует: он с точностью повторяет все то, что когда-то в его возрасте делал отец. Будто тот стремится пожить в этом мире дважды... 3 - Давно не виделись, Анзай. Очень давно. Не ожидал... Как-никак, много лет прошло с тех пор... В последний раз я приходил к Иэндо Асано – психотерапевту и психиатру, - через год после смерти отца. Измученным чувством вины и раскаяния. Искавшим отпущения грехов. Свободные уши. Дельный совет. И гарантию конфиденциальности разговора. - Ничего не изменилось. Я по-прежнему разрушаю все, к чему прикасаюсь. Три с половиной недели спустя после возвращения в Токио продолжаю искать утешения в алкогольной эйфории. Искупления - в ярких симптомах интоксикации. Прощения – в ночных приступах тихой паники. Перестаю появляться на рабочем месте, чем вызываю справедливое недовольство Фумио. Вынуждаю Миюдзи прислуживать когда настигает жестокое похмелье. Заставляю Хару стыдиться собственного отца. И вижу кривое отражение небритого и помятого Хонда Соры, когда смотрюсь в зеркало по утрам, которое теперь начинается часа в четыре дня. Я понимаю, что одиночество не сделает сильнее. Теперь. Оно уничтожит меня. Утопит в желтом как моча океане виски, бренди, бурбона... - Вы верите в проклятия? - Внезапно спрашиваю c горькой иронией обреченного человека. Наблюдая за собственной жизнью, которая все быстрее катится под откос, сложно воздержаться от нелепых суеверий. Почти все японцы исповедуют всякую чушь. Ками, городские легенды, секты, плоды чужой шизофрении и многое другое. В вопросе нет ничего сверхъестественного, однако Иэндо изумленно таращится на меня. Наверняка прикидывает, насколько я трезв. Потому, что перегар после вчерашних возлияний до сих пор не выветрился. Голова раскалывается. Мечтаю о банальном аспирине, а не о пачке антидепрессантов. - Я верю в запущенные неврозы, посттравматические расстройства и затяжные депрессии, Анзай, - сухо отвечает он. Когда-то давно именно отец впервые привел меня к Иэндо – своему очередному знакомому, - чтобы сделать сына «удобным» ребенком, не приносящим проблем. Психотерапевт провел со мной много воспитательных бесед. Был внимательным и заботливым. Старательно выполнял возложенные обязанности, поскольку больше всего переживал за сохранность собственной репутации. Когда мне было 12, я считал, что отец ненавидел меня. И не без причин. Сора часто срывал на мне злость неизвестно за что. Бил. Унижал. Орал. Пугал до смерти бесконечными угрозами. Никогда не выражал никаких положительных эмоций и не проявлял ко мне никакого интереса. И при всяком удобном случае отправлял пожить у своей сестры – в захолустный поселок, располагавшийся в трех часах езды от Токио. У тети было двое детей: сын - почти мой ровесник, - и маленькая дочь. Втроем мы неплохо ладили. Они были моими единственными настоящими друзьями детства. Помню, как мечтал о том, чтобы тетя усыновила меня. И когда я просил ее об этом, она лишь неловко отшучивалась. Я чувствовал себя ненужным и бесконечно виноватым перед отцом за то, что продолжал жить и докучать ему. Но никогда не смел рассказывать психотерапевту об этом, боясь, что тот донесет отцу, нарушая врачебную тайну. - Так что тебе нужно сейчас? – Иэндо заметно нервничает, но мне не очевидна причина, заставляющая его так волноваться. - Всю свою жизнь я считал себя недостойным жить. И незаслуживающим от судьбы никаких подарков. Поэтому никогда не умел ценить того, что имел. Я натворил очень много дерьма… Не успеваю закончить мысль. К моему изумлению Иэндо достает из ящика стола огнестрел. Старенький. Но, уверен, вполне рабочий. У бывших якудза не хранится бесполезных вещей. Кладет на стол. И больше не прикасается к пушке. Однако намек понятен: оказывается, я давно перестал быть здесь желанным гостем. - Я наслышан о твоих подвигах, Анзай. Но ты - не твой отец. И мне жаль, что он умер вместо тебя. Нечего сказать. Шокирован. - Извините Иэндо-сан, - поклон. Последняя попытка сохранить лицо. - Я больше никогда не побеспокою вас. 4 Я долго стремился к этому. Как неумелый солдат рвется быть на передовой линии фронта. В груди плавится липкий страх, а в голове – вязкое отчаяние. На такси. Еду в забытые богами трущобы, расположенные на самых дальних окраинах. Потом пешком. Иду к лачугам из фанеры, картона и листов ржавого железа, облепивших остовы заброшенных судоремонтных доков. Крошево. Обломки. Камни, доски и щепки. Добротно перемешанный суп из грязи, веток, дорожных знаков, остатков транспортных средств, предметов обихода. Песок, грязь, прохудившиеся лодки, рваная истлевшая одежда. Все вокруг серо-коричневое, ржавое и грязное. Удручающее. C навязчивым запахом сырости и смерти. Разлагающиеся заживо бомжи. Больные. Изможденные. Смердящие. Я подохну здесь. В подходящей обстановке. Подхожу к берегу, едва не переломав ноги об завалы и торчащую арматуру. Море спокойно и гладко. Тихо плещущиеся волны, колыхают щепки, тряпки и мусор. С востока веет свежестью. И умиротворением. По щекам катятся слезы. Медленно захожу в воду. Иду вперед. Она приветливо лижет мои ноги. И я улыбаюсь ей. Крепнет уверенность, что здесь мой путь, наконец, заканчивается. Опустошение, которое я вынашивал все эти годы, не позволяет больше заглядывать в будущее. Будто бы и нет его вовсе. Все, чего я хочу сейчас - увидеть чистую воду. Холодную. Стерильную воду. Которая вымоет из меня всю боль без остатка... Но инстинктивно останавливаюсь когда соленое море начинает заливаться в рот и в нос. Оно отрезвляет. И внезапная вспышка осознанности развевает липкую вязкую тьму в голове. Это страх. Страх предсмертной агонии. Дерьмо!.. Я не готов свести счеты с жизнью. 5 Чувствую себя обновленным. Появляется потребность сопротивляться обстоятельствам. И передо мной возникает только одна цель. Тамурамаро. Наши судьбы связаны не только противоречивыми чувствами, но и кровью, и болью, и жертвами. Все это не позволяет ни ему, ни мне завести иные полноценные отношения. Потому что, мы постоянно вспоминаем друг о друге, невольно сравнивая очередного партнера и очень быстро теряя к нему интерес. Метастазы, которые никогда не удалить из пораженного сердца. Все мои любовники - Камия, бесконечные шлюхи разного пола, юные мальчики, которых я отлавливал в Роппонги и увозил на верную смерть, - все они впечатляли лишь на короткий промежуток времени. Пока интриговала новая ситуация. И новое сопротивление, которое необходимо было преодолеть. И как только все становилось милым, привычным и знакомым, игра завершалась без всякого сожаления. Наши отношения с Тамурамаро были неправильными с самого начала. Я причинял ему боль, бил, резал, трахал, насиловал, ставил перед неравнозначными выборами, изматывал нервы, испытывал психику на прочность. Убил его сестру. Пытался убить его самого. Его отца – Ютаку. Но Таму терпел и прощал. Потому что в глубине души был также испорчен и отравлен как я. Два нездоровых влечения. Два человека, стыдящиеся своих желаний и страдающие из-за того, что причиняют другим боль. Неспособные остановиться. Ненормально. Но так увлекательно. 6 В дом Тандо я проникаю словно вор. Дожидаюсь темноты. Преодолеваю живую изгородь и решетчатые заборы. Остаюсь незамеченным для двух охранников, несущих караул у главных подъездных ворот. Оказываюсь на территории внутреннего двора с садом. За несколько лет я успел изучить каждый его уголок для того, чтобы не попасть в зону видимости камер внешнего наблюдения. Проникаю в дом с черного хода. Тамурамаро слишком полагается на электронную систему безопасности и своих телохранителей, чтобы проверять, заперты ли двери, закрыты ли окна. И эта беспечность играет на руку. Если по улице передвигаться незамеченным относительно просто, то в доме сделать это значительно сложнее. В некоторых помещениях ремонт не делался с сороковых годов, потому что отец Масахидэ и сам Масахидэ желали сохранить в доме память о предках как можно дольше. Большое старое здание постоянно издает звуки, от которых кровь застывает в жилах. Половицы поскрипывают от каждого шага. Стараюсь ступать как можно легче. Двигаться, держась ближе к стене. Минуя комнату за комнатой. С особой осторожностью – спальню Дзюон несмотря на ощущения, что ее нет дома этим вечером. Таму. Здесь ли ты? Не важно. Я дождусь тебя, когда бы ты ни вернулся. Однако мне везет. Застаю его в кабинете. Работающим. Перебирающим документы. И периодически что-то печатающим на клавиатуре лэптопа. Таму настолько поглощен процессом, что не замечает, как я вхожу в помещение. Погружаюсь в мягкий полумрак. Впитываю дух старины, которым напитаны предметы роскоши, находящиеся в комнате. Все здесь – китайское. Изящная традиционная мебель: шкафы для книг, стеллажи для безделушек, аптекарский комод с девятью выдвижными ящичками, чайный стол с лежаками, подставки под цветочные горшки, секретер, большое прямоугольное зеркало от пола до потолка. Все это подлинное музейное великолепие переносило в эпоху опиумных войн. Не хватало только места для курильни. История этих вещей печальна: они были вывезены дедом Тамурамаро из оккупированной японцами Манчжоу-го в качестве военных трофеев. Каждый предмет интерьера когда-то принадлежал зажиточной китайской семье. Каждый предмет был окроплен кровью. Несомненно. После Исигаки начинаю испытывать отвращение ко всему китайскому. Ко всему, что может напомнить о существовании Сэисё Рихимару. Мне хочется сжечь эту комнату. Сжечь этот дом, который так щедро обставлен бесценными произведениями искусства. - Тамурамаро. Наконец произношу. Одними губами. Но этого колебания воздуха оказывается достаточно для того, чтобы Таму наконец заметил мое присутствие. - Что ТЫ здесь делаешь?! – он вскакивает с места так резко и нервно, что красивый антикварный стул с грохотом падает на пол. – Ты! Т-ты… - Задыхается от возмущения. Моим наглым проникновением в дом. Тем, что я вижу его сейчас вот таким, не при параде. Без алых губ. Без черных стрелок на веках. С растрепанными волосами. В полузапахнутой пестрой юкате. Совершенно не готовым к приему посетителей. И прекрасным в своей безоружности. Улыбаюсь. - Убирайся из моего дома! Как ты вообще здесь оказался?! – Таму швыряет в меня все, что подворачивается под руку. Книжки. Кружку. Пепельницу. Без труда уворачиваюсь, поскольку стою слишком далеко, чтобы такой бросок застал врасплох. – Куда, блядь, смотрит охрана?! ОХРА… Два прыжка – оказываюсь рядом с ним. Накрываю ладонью его губы, убивая крик и призывы о помощи. Никто тебе не поможет. Больше никто. Ни Тандо Масахидэ. Ни Асаяма Дайро. Ни сам дьявол. Никто. Ты извиваешься в моих руках, тщетно пытаясь вырваться. Расцарапать мне лицо, как шлюха. Вырвать зубами горло как дикий загнанный зверь. Но я сильнее тебя. Наношу резкий короткий удар коленом в солнечное сплетение. Таму сгибается пополам, провисает в моих руках и оседает на пол, судорожно хватая ртом воздух. Эта сцена напоминает о нашей первой близкой встрече целую вечность назад. Тогда, в доме Хонда. Тогда, за спиной Соры, к которому ты явился для того, чтобы в очередной раз подставить задницу. Это пробуждает эмоции прошлого. Их вкус. Цвет. Запах. Тогда я избил тебя. Ногами в живот. И за это отец сломал мне два ребра. - Таму. Я люблю тебя. Звучит более чем неуместно и неубедительно. Но по другому не умею. - Что б... Ты сдох!.. СУКААА!.. – Сдавленный крик, в который Таму вложил всю свою злость. На доли секунды я даже поверил, что он действительно проклянет меня. Тихо смеюсь. Наслаждаясь чувством полного превосходства и доминирования. Наклоняюсь. Наматываю его волосы на кулак. Притягиваю к себе. Таму все еще не может выровнять сбитое дыхание, поэтому почти не сопротивляется. Все. Как раньше. Боги! Полдня назад я намеревался покончить с собой, но уже сейчас чувствую себя невероятно живым и полным сил. - Ты пьян, дерьма кусок!.. Ты пьян, ублюдок!!! ОТВАЛИ! Ну да. После утреннего купания я хлебнул еще полбутылки виски. Чтобы согреться. Чтобы не спасовать в последний момент, приходя сюда. Для храбрости. Смеюсь в голос. Ты прекрасен. Ты горяч. Ты как всегда непокорен. Но я знаю, чему ты точно подчинишься. Прикладываю его головой об пол. Кажется, не сильно. Но под алкоголем сложно рассчитать допустимую меру физического воздействия. Таму стонет. Правая бровь рассечена. Еще раз. И еще. Тело обмякает. Нет, мой дорогой. Если ты прикинешься мертвым, это не облегчит твою участь. - Я люблю тебя, - каждый удар приносит внутреннее облегчение. Вот оно. То, по чему я скучал. Твоя беспомощность. – Ты. МОЙ. МОЙ. МОЙ, – чеканю слова сквозь зубы. Наверное, я повторяю это раз пятнадцать. Не меньше. - Дайро убьет тебя... – последняя попытка держать оборону перед тем как выбросить белый флаг. – Я скажу ему, какое ты ничтожество, Анзай... Говорю, что мне плевать на Асаяму. Мне плевать на все. На полицию. На общественную мораль. На закон божий. На карму. Насрать. Пару часов назад я хлебал воду Токийского залива. Произношу как будто бы с полным равнодушием. Пару часов назад я хотел отречься от Хару. От Миюдзи. От собственной жизни. Улыбаюсь. Потому. Что. Мне. Нечего. Больше. Терять. - Так что, давай. Зови Асаяму. Пусть приходит. Пусть всадит мне в грудь еще одну обойму. Ведь он уже сделал это однажды. Почему бы не повторить? Почему бы нет? Мне плевать. На боль. Унижение. На справедливость. На страх. Я прошел через это уже дважды. Пройду и в третий раз. Не умру. Снова. Приду к тебе. Через год. Через пять лет. Через сто. Заберу тебя. Таму. МОЙ. ТАМУ. -Ты… Сумасшедший… - шепчет Тамурамаро сквозь слезы. – Ты… Его ладонь касается моей щеки. И я понимаю, что… - Вся моя жизнь рядом с тобой – это ебаный пиздец… - он шепчет разбитыми губами. Ему больно шевелить ими. Морщится от каждого слова. – Ты сделал столько дерьма, что я не могу даже придумать наказания по заслугам… Ты вернулся сейчас, пытаясь снова разрушить мою только-только налаживающуюся жизнь. Без. Тебя. Почему? Почему ты не даешь мне быть счастливым? Почему ты приходишь тогда, когда я начинаю вычеркивать тебя из памяти… Почему? Будто чувствуешь, когда можно сделать больнее всего… Почему? ПОЧЕМУ?! ПОЧЕМУ, БЛЯДЬ, АНЗАЙ? Он плачет, как ребенок. Он утыкается окровавленным лицом в мою шею. Я обнимаю его. Глажу по волосам. И понимаю только одно: он все еще любит меня. Любит. И поэтому страдает. Действительно. Никакой Асаяма так и не смог занять мое место в сердце Таму. Потому, что ты принадлежишь мне. Я не говорю этого. Я делаю. Делаю его своим. Доказывая правоту своих убеждений. Прямо здесь. На полу. Задрав юкату и спустив нижнее белье. Грубо и нежно одновременно. С кровью и болью. Со страданием и наслаждением, которым Таму никогда не сможет сопротивляться. ТЫ. МОЙ.