Шесть с половиной ударов в минуту

Глава 26.1 Каприз Терпение короля Антуара приняло серьёзный вызов, когда в гости наведалась дальняя приятельница или как-то так. Поначалу правитель не замечал её присутствия, как не обращал ровно никакого внимания на новых слуг, лишь подмечая для себя в первое время, что старший заведующий взял кого-то ещё. Однако вскоре гостья завладела привычным укладом жизни во дворце, и игнорировать её оказалось невозможным. Шестидесятитрёхлетний мужчина повторял себе, что одна женщина не способна поднять весь дворец на уши, и тут же со вздохом смирения говорил, что ещё как может. Одной женщины достаточно, чтобы перевернуть жизнь целого народа, и помоги Терпящая, чтобы дальше одного народа дело не пошло. «Я хочу» и «Мне скучно, так что давай…» ливнями обрушивались на Антуара. И отчего-то мужчина находил себя неспособным отказать бесконечным прихотям женщины. Он стыдился слабости характера и сам же избегал думать о причинах уступок, поскольку попытки найти их корни не приводили ни к чему иному, как углублению переживаний и снижению самооценки. Поскольку гостья не выходила из дворца и как будто даже не тосковала в четырёх стенах, король стал искать для себя причины выезжать из провинции. Но женщина вдруг заявила, что желает всегда видеть правителя рядом. С ним ей, видите ли, интереснее. Поразмыслив над ситуацией, Антуар вдруг разозлился. Уж не струсил ли он перед какой-то… женщиной? Какое уязвление самолюбия! Одна эгоистичная и повелительная дама не должна и не может испугать первого человека в Королевстве. Он не станет убегать из своего дома, сумеет с достоинством перетерпеть все заскоки гостьи. И незаметно поставит её на место, так что женщина будет думать, будто сама решилась умерить аппетиты и притихнуть. А в том, что всё получится по его желанию, Антуар не сомневался, потому как таких финтифлюшек он навидался в своей жизни. А таких ли? Да, гостья наряжалась в пышные платья, как делали многие модницы не только в столице. Да, она вела себя возвышенно и достойно, требовала для себя самого лучшего и не терпела пререканий, как и любая светская дама. Да, она умела устраивать скандалы на ровном месте, если в ситуации становилось нужным защитить свою гордость. Женщин с похожим поведением король встречал в больших количествах, сетуя, как иногда влиятельные отцы избаловывают дочерей. И при всём при этом Антуар примечал в гостье немало странных, даже пугающих черт. Но ведь у всех свои недостатки, разве нет? Хотя бы раз в день женщину можно было застать за чтением Священного Писания. Её бы приняли за религиозную личность, если бы не сопровождающий шорох страниц смех. — Прямо сборник анекдотов! — признавалась дамочка, полистывая самую главную книгу в жизни любого верующего. — Вот эта глава про снисходительную подсказку Терпящей мне особенно нравится. В ней столько желчи и уничижения человеческого достоинства! Антуар не знал, как реагировать на столь необычное поведение. Но поскольку король не был религиозным, а с Церковью мирился со стиснутыми от злости зубами, он просто молчал. — Что это за вяленький букетик? — в иной раз недовольно кривила губы гостья, разглядывая гербарий в гостиной. — Он такой маленький и дохленький. Подари мне куст, Антуар. А лучше два куста. Вот таких, с распустившимися на них цветами. — Твои слуги странно на меня смотрят, — жаловалась она на другой день, поджимая губки. — Мне не нравится, как они косятся в мою сторону. Перевоспитай этих. Могу предложить плетение. Это такой развесёленький вид пыток, когда в ноздри вставляются металлические стержни, а вытаскиваются через рот. — Если бы у меня был воображаемый друг, у него было бы такое же смешное лицо, как у тебя, Антуар, — почти пропела она однажды. — Присядь, обсуди со мной один вопросик. Беседовать с ней бывало тяжело, потому что мысли гостьи скакали по невиданным ухабам и заворачивали в настоящие дебри. Король с насмешкой думал, какая она глупая. Говорит настолько непонятно и забавно, что Антуар и смысла поймать не может. Иногда он не мог разуметь не только слов женщины, но и блестящей в её глазах мысли. Она взмахивала перед лицом правителя пёстрыми юбками, водила у носа тонкими пальчиками, а порой смотрела ему прямо в глаза, высокомерно и смело, заставляя короля дрожать от гнева и восторга, а потом вдруг взрывалась хохотом. Этот колючий, почти истерический смех являлся Антуару ночью в виде морока. Просыпаясь, он чувствовал себя помешанным, и в такие мгновения страх почти отрезвлял его. «Какого беса тут творится?» — в изумлении думал правитель, а затем снова засыпал. Со временем король стал замечать, что все во дворце, включая его, подстроились под распорядок дня гостьи. Она выдрессировала их настолько, что каждый помнил наизусть и повторял про себя, как молитву, ряд правил: что и в какое время подавать для трапезы, какую музыку предпочитает эта властная женщина, какие фразы лучше не произносить в её присутствии, и т.д., и т.д. Когда гостья хмурилась по-детски, когда — игриво, приглашая остальных порадоваться вместе с ней, а когда — от злости, так что безопасности ради следовало ходить на цыпочках и не распалять её ещё больше. Особенно показательным была привычка тереть глаз, который она называла почему-то слепым. Это означало, что сейчас ей особенно грустно и нужно составить компанию для веселья. Многие интуитивно почувствовали, что капризные «хочу» вскоре превратились в непреклонные «Сделай, или умрёшь». И не только из-за того, что Антуар легко вёлся на все просьбы женщины. Сама гостья была в состоянии постоять за себя, в чём никто не сомневался. Все помнили невезучего лакея, которому разгорячённая дамочка дала пощёчину, а через день мужчина умер. Антуар не заметил, как его авторитет вытеснили. Правитель не видел этого и позже, продолжая глупо твердить себе, что он хозяин в доме, он король, главный, избранный. Он говорил гостье: — Королева, не могли бы вы сегодня вечером отужинать в запасной зале? Ко мне приезжает делегация, и я желал бы принять их в главной своей гостиной. Антуар спрашивал вежливо, словно просил разрешения, однако вкладывал в просьбу приказ. Отказать было невозможно. — Конечно, Антуар, я не стану ужинать в гостиной, пока там будет делегация. Но только мне кажется, что принимать их вот так сразу в лучшей твоей комнате — не самая прекрасная мысль. Разве будут они уважать тебя, если ты покажешь им, что ценишь их слишком высоко? Вот если ты примешь их в комнате чуть менее презентабельной, это не опустит тебя в их глазах, наоборот: ты выкажешь членам делегации своё расположение и продемонстрируешь, что при этом они не самые значимые гости, а значит есть, к чему стремиться. Поверь, тебя станут уважать ещё больше. Король согласно кивал, веруя в дальнейшем, что решение встретить гостей не в гостиной было подсказано не женщиной, которую он сам же и пришёл уговаривать, а лишь его прытким умом. Антуар много лет неустанно тосковал по погибшему сыну. Он относился к тому типу людей, которые ищут себе обязательную замену в качестве излечения от горя, лекарства для души, уберегающего от безумия. Долго король не находил покоя, пока не встретил молодого служителя На-Ла. Мальчик внешностью так сильно напоминал покойного, что Антуар мысленно поставил его на место погибшего. И даже называл его не иначе как «Люрером», не взирая на просьбы наставников из На-Ла не коверкать настоящее имя мальчика. Король словно не слышал их. А вот сам юнец с теплотой принимал покровительство Антуара, прощал его слабости и странности. Отцом его не называл, но всегда с уважением и любопытством прислушивался к мужчине. Оттого король полюбил нового Люрера ещё крепче. — И зачем ты пошёл к этим церковным собакам, Люрер? — Это моё призвание. Моя обязанность, — мальчик неторопливо растолковывал свои мысли. — А вот вы немного отклонились от обязанностей. Я говорю это вам от всей любви моей. — Что ты имеешь в виду, мальчик мой? — Вы пренебрегаете обязанностями хорошего хозяина, — пояснял юнец. Он не в первый раз заводил этот разговор, пробиваясь к сознанию упрямого короля. Антуар с неудовольствием обнаружил, что мальчику нравилась гостья, оттого он вырядился в рыцари и защищал её. — Терпящая наказала проявлять благодетель к ближним нашим. Присмотритесь к Королеве, она на деле не так избалована, как вам кажется. Что поделать с этим негодником? Король не мог злиться на гостью, так понравившуюся новому Люреру. И он, похоже, оказался единственным служителем, которого скабрезная дамочка была способна выносить. Антуар не видел, чтобы она беседовала с другими церковниками, только высмеивала их. Порой её анекдоты в самом деле смешили. Жизнь потянулась невообразимо медленно с тех пор, как знакомка короля (или как-то там) прибыла во дворец. Антуару временами казалось, что его заперли в полукошмаре, из которого никак не получалось выбраться. И с каждым днём рамки всё сужались, стягивались, сжимая невольника со всех концов. Раньше король часто болел — теперь ему казалось, что он болеет постоянно. Мерещилось, что он оставался непроходимо пьян, и похмелье никогда не наступит. Кто-то подливает алкоголь в его еду и напитки? Или правителя пытаются отравить, и он медленно умирает, теряет по крупицам рассудок и хворает телом? В одночасье капли заполнили чашу до верхов, и с фазы «полу» Антуара перебросило в уже настоящий кошмар, нескончаемый и тягомотный, но такой ожидаемый. — Антуар, друг моего ненасытного сердца, — проворковала гостья в то печальное утро. — Мне вдруг захотелось чего-то… новенького. Будоражащего и сексуального. — Что угодно вам, уважаемая? — механически спросил король. Она всегда просила, а он всегда исполнял. — Я хочу войну. С теми, кто всегда недооценивал тебя и называл жалким правителем. С теми, кто тайно рассказывает юмористические байки о твоём дворе на потеху публики. С теми, кто ещё не знает, как могучи твоё слово и мой каприз. — Как пожелаете, уважаемая. Лишь бы вы не заскучали за этим делом. — Антуар злился, что женщина в эту минуту не сидела, развалившись в кресле, как любила делать. Королю приходилось поднимать голову, чтобы видеть её лицо. А ведь мужчине льстили, что у него завидный рост, вот только стоять с гостьей ему бывало неловко. — Ах, о какой скуке речь? Я буду самой счастливой на свете! — Королева покрутилась вокруг оси на одной ноге. — Наконец я обгоню братца Сайтроми в количестве зачинённых войн! Останется только рекорд сестрицы, но зато я не в проигравших! Антуар с тупым недоумением наблюдал восторженную пляску гостьи. Он будто и не слышал половины сказанного, но главное уяснил и с тяжёлым сердцем думал, что не смог бы противиться желаниям Королевы, если бы даже хотел. Глава 26.2 Нетерпение Кто погиб, а кто выжил — оставалось тайной. Если везунчики и были, они попрятались от разрушительной силы. Хотелось в это верить, потому что иначе… не спасся никто. Спустившиеся сгорели заживо в домах, и некоторые даже не успели проснуться, когда взмыли к небесам фиолетовые убийцы. К сожалению, дозваться Тигоол не получилось, и сей факт усиливал страх. Они всё спланировали вместе — Сат’Узунд и Цеткрохъев. Королева сама призналась в этом. Деревня изначально не привлекала её внимание, но, волею случая посетив её, узрела сонм неопределённостей. Когда зашёл вопрос о судьбе поселения, подсказки услужливо преподнёс старший брат. Цеткрохъев настоял на решении, к которому неуверенно приближалась Сат’Узунд, и, подкреплённое бескомпромиссным мнением, оно оформилось в полноценный безжалостный вердикт. Топать ногами после того, как всё закончилось, было бессмысленно. Моё осуждение воспринималось бы как возмущения слабонервной или лицемерной моралистки, поскольку Сат’Узунд продолжала верить, что я, будучи чужаком на их земле, не должна проявлять беспокойство о каких-то Спустившихся. — А если я успела завести немало друзей среди них прямо тут, в этой деревне? — приврала я, чтобы надавить на сочувствие Королевы. — А теперь они мертвы. Такой ли беззаботной я буду оставаться, как ты того хочешь? — Тебе не следует так быстро привязываться к кому бы то ни было. Вот и всё. Иди-ка ты, девочка, со своими осуждениями куда подальше. Сат’Узунд переживала только из-за того, что я могла затаить обиду на несмешной розыгрыш её брата. Цеткрохъев, как и любой критичный житель с тягой проверять, прежде чем верить, пожелал своими глазами увидеть мои врождённые способности. И немного переборщил со сценарием в спектакле. Королева позволила ему зайти так далеко. Вот что казалось мне по-настоящему жутким: это небольшое недоразумение она ставила на пару ступень выше гибели жителей деревни. Если Тигоол не спаслась, хотя я продолжала быть оптимисткой и надеялась, что она, в худшем случае, ранена, потому и не отзывается, то виновным являлся Цеткрохъев. И не иначе. Случившееся так загрузило меня, что я молча проследовала за Сат’Узунд до двери и прошла процедуру по её указаниям, не задумываясь, что и как делаю. В голове, как заведённая, крутилась фраза: «Знают двое — знают все». Я — предлог для Цеткрохъев, чтобы подняться к людям, и это сулило проблемы как мне, так и спокойствию жителей Верхнего этажа. Да что там говорить, все они, бессмертные, сплошная головная боль… Переход на Верхний этаж выдался не менее трудным, чем спуск. Родилось чувство, будто дверь придирчиво изучала меня, взвешивая «за» и «против». Меня подвесили на невидимый крючок и ушли в сторонку обсуждать и спорить. Тело сделалось таким лёгким, что воздух выталкивал, подбрасывал вверх тормашками, а крюк, наоборот, тянул обратно. Разрывало пополам, и превратившиеся в облачка мышцы вполне ощутимо заныли. Даже легчайшим материям бывало больно. А потом наступила временная смерть, преследовавшая всех путешественников между половинами мира. Но кто-то там решил завести механизм по новой, и жизнь вернулась в разбитый сосуд, собрав его по кусочкам. Дверь захлопнулась за спиной, и темнота пришила просочившиеся частички агатовыми нитями к бугристой поверхности. Но всё это лишь бред перегруженного разума, и я даже не знаю, как такие мысли затекли в мою черепушку. Пришла в себя на руках бородатого мужчины и запаниковала. Он разговаривал с кем-то, и выражение лица демонстрировало такую глубокую меланхолию, а взгляд так напоминал Сайтроми, что я вмиг расслабилась и отдалась беспамятству. Сат’Узунд не попрощалась со мной. Вероятно, не посчитала нужным, ведь нас отделяло всего лишь расстояние, которое благополучно преодолевал зов по имени. Я могла обращаться к ней, даже не видя бледного лица перед собой, и получать ответ через отца. Только о чём с ней говорить? Половина меня обрадовалась, что не придётся иметь дело сразу с двумя бессмертными. А второй хотелось продолжить общение с очаровательной Королевой, которая умудрилась как закрепиться в сердце, так и поселить опасения насчёт адекватности её суждений. Это то же самое, что иметь среди тётушек и дядюшек маньяков, любящих угощать гостинцами и душить котиков на кухне. Ах, постойте… Повторно я очнулась в душной повозке, накрытой брезентом. Она неторопливо ехала по более-менее ровной дороге, и нечастые потряхивания напоминали о недавних ощущениях. Повозкой правил виденный раннее бородатый мужчина. Я окликнула его и, дождавшись остановки, пересела на облучок. О таких грузных широкоплечих людях говорят «медвежьей породы». Одним ударом лапищи мужчина, верилось, мог и убить. Вот только не вязались с образом рабочего силача попытки выровнять спину-колесо. Ох уж эти королевские привычки, не умещающиеся в несовершенных телах людей. — Мы знакомы? — насмешливо спросила я. Не хотелось начинать с негатива. Вообще доходить до него. — Жамевю мучает? — Вижу, что знакомы, — я критично окинула взглядом довольно хилую гнедую, надрывно волочившую за собой нашу повозку. — Ты обманул меня. К моменту произнесения этой фразы я полностью утратила какой-либо запал, поэтому в итоге вышло не обвинение, а так… констатация факта. Однако промолчать нельзя. Стоило показать, что меня задел этот случай, что я недовольна поведением Сайтроми. Вряд ли его это чему-то научит, но всё же… — Вышло просто отвратительно. Ты воспользовался моим доверием и… изрядно наследил на нём. Но… я тебя прощаю. — Серьёзно? Я думал, ты будешь вопить на весь лес, — ухмыльнулся мужчина. — Пригрозишь, что покинешь меня после гостей у Катрии. — Может, так и сделаю. — Ну тогда мне, наверное, надо приложить усилия, чтобы убедить тебя остаться. — В голосе Сайтроми так и слышалось: «вызов принят». Морщины вокруг губ и на лбу натянулись. — Вот увидишь, со мной тебе лучше, чем одной. — Может, мне лучше путешествовать с Сат’Узунд? — Мне захотелось раздразнить самоуверенного Короля. — Она не позвала с собой, но, могу поклясться равновесием Часов, не будет противиться этому. Она мне понравилась. — Но понравилась ли ты ей? Похоже, Сайтроми ухватил мой настрой и решил ответить провокацией на провокацию. Он не стал расспрашивать о путешествии внизу, ведь наверняка уже знал обо всех подробностях от любимой сестры. А значит был в курсе главной проблемы. — Не знаю, как насчёт твоей сестры, но твоему старшему брату я точно понравилась. — Я поставила скулу на фаланги и вперилась в загорелое лицо мужчины. Сайтроми почти всё время смотрел на дорогу, но как-то лениво, не сосредотачивая на ней внимания. Мой испытующий взгляд, который он так или иначе чувствовал, вскоре начал доставлять ему неудобства, и отец включился в игру в гляделки. — Она сказала мне. Беспокоиться не о чем. — Сайтроми прищурил и без того маленькие глаза, отчего они почти полностью спрятались под веками. — Ты заинтриговала его настолько, что он почти любит тебя. — Вы, Короли, удивительно быстро влюбляетесь, если верить вашим словам. При этом сами никогда не признаётесь, но обожаете сдавать любовь друг друга. — Вот как? И о какой моей любви они поведали тебе? — Если я скажу, ты будешь отрицать. Оставь мне удовольствие знать о тебе что-то, о чём ты не догадываешься, — я едва сдерживала улыбку. Но тут вспомнила кое-что, и весёлость померкла. — Надеюсь, Цеткрохъев не найдёт дверь наверх. Он неприятный. — Уникальное наблюдение. Обычно он оставляет хорошее впечатление о себе, — отец помолчал в задумчивости, а потом вдруг произнёс медленно и отчётливо. — Почти вечность назад Терпящая, пребывая в приподнятом расположении духа, позвала нас к Себе и вручила каждому по подарку. Её фанаберия находилась на пике, и Она безмерно гордилась Своею щедростью, — ядовитый тон почти убедил меня, что Сайтроми вот-вот добавит что-то вроде «самовлюблённая стерва», но он этого не сделал. — Она вручила каждому по закрытой коробочке, в которых, скажу по секрету, лежали бесполезные вещи, простенькие символические безделушки. Мне Она подарила загадку в виде красивой монеты, желая развеять мою скуку. Сат’Узунд дала ключ, отпирающий двери между этажами. Хатпрос с Её великодушных рук выпала какая-то бумага, достоверно не помню. Не будет искажением фактов, если скажу, что сестра ласково улыбнулась, поцеловала руку Терпящей, а потом втайне от Неё разорвала подарок, заявив, что подобным уже обладает. Цехтуу Терпящая вручила лук, чтобы та, наверное, могла выпускать пар на охоте, а не в присутствии напуганных смертных. — Король не скрывал шутливого настроя. — Хат’ндо достался план, который, по замыслам Терпящей, он с удовольствием обязан был воплотить в жизнь. Ему — ощущение собственной значимости, миру — новые грани и возможности. Ей просто не захотелось заниматься этим самой, и Она переложила ответственность на плечи младшего брата под предлогом воспитания в нём лидерских качеств. Насколько помню, Хат’ндо бросил реализацию на середине. — Интересно, чего же лишился мир из-за его лени? — увлечённо проговорила я. Сайтроми вдруг сам решил поделиться историей из прошлого, да ещё и связанной с Самой Терпящей, когда совсем недавно отнекивался от подробного рассказа и пренебрежительно ворчал на мои вопросы о Ней. — А Цеткрохъев? Что Она подарила ему? — Я не знаю. Правда в том, что Цеткрохъев так никогда и не открыл ту коробочку. Он вертел её в разные стороны, изучая края, сгибы, цвет картона. Терпящая заметила его медлительность, когда все мы уже давно держали в руках изъятые из коробок дары. Она спросила, почему он не открывает, и Цеткрохъев честно признался, что подарок его не интересует. Он благодарен за него, потому что сам факт уже говорит о характере и мотивах Терпящей, однако подарок потеряет ценность, если Цеткрохъев будет наверняка знать, что это. А так он может представить, что внутри хранится десять, сто, тысяча разнообразных вещей, и его это устраивает. Понимаешь? — глаза Сайтроми странно полыхнули. — Он любопытен, но не до крайности. Есть рамки, за которые он не заходит. Познать можно многое, но это не значит, что всё требует познания. Уверен, ты для него окажешься такой же коробочкой. Он не посмеет вскрыть тебя, потому что… несмотря на тягу к исследованиям, Цеткрохъев знает, за какую черту зайти можно, а за какую лучше не стоит. — Это ты так обнадёживаешь меня? — Я нахмурилась. Стали понятны причины внезапного повествования. — Ну, ладно. А где та монетка? — Какая монетка? — Которую подарила Терпящая. Она всё ещё у тебя? — Забывчивость Короля о предмете, о котором сам только что толковал, насторожила меня. — Ты ведь не сочинил историю на ходу? — Нет, история уже легла в ниши прошлого. Упоминаемый дар был не обыкновенной материальной монетой, которую ты себе представляешь. Его уже и нет, потому как дар существовал с единственной целью — развлечь меня. Когда он выполнил её, существование монеты прекратилось само собой. — Сайтроми резко сменил тему. — Ты ведь понимаешь, что мы не можем вот так невозмутимо прийти в обитель Церкви Терпящей и убить там кого-то? Слишком много церковников, слишком много посторонних глаз. — Но разве… ты… — Мне стало неловко продолжать. Как будто собиралась обвинить его в слабости. — Разве тебе не хватит сил просто стереть в порошок всю обитель? — Что? Я не могу понять тебя! — выпалил отец почти с негодованием. — Не ты ли кривилась, когда я говорил об уничтожении монастыря, заявляла, что не хочешь участвовать в убиении монашек? И не притворяйся сейчас, что тебя пугало одно лишь участие. Я видел, как тебя волновал сам вопрос нанесения людям какого-либо вреда. Выслушивая раз за разом твои твёрдые реплики о неприязни войны, я составил мнение, что ты не любишь чрезмерных жертв. — Мне почудилось, что он почти расстроился, объясняя своё недовольство. Как будто я задела за живое какое-то важное убеждение. Может, он злился, что его странная дочь не позволяла составить полноценную картину о себе? Что вместо сложности характера проявляла, с его точки зрения, хаотичность взглядов и непродуманность поведения? Я решила, что он обязан был так это видеть, хотя на деле всё могло быть совсем иначе. — Я размышлял, как обойти необходимость убирать свидетелей, опасаясь, как бы тебя снова не сконфузили мои меры предосторожности. И вдруг ты заявляешь, что ожидала от меня… как ты выразилась, «стереть в порошок»? — Когда я предлагала убить Катрию, я уже представляла, что без дополнительных жертв не обойтись, — попробовала оправдаться. — Дополнительные — это вся обитель? Может, и город вокруг включить в список, ведь уничтожение многовекового строения не останется незамеченным. — Напряжение исчезло с лица мужчины. — Есть ещё и другие причины. Я не планировал привлекать к себе внимания. Не хотел устраивать представлений на глазах у всех. А говорить о том, как неблагоразумно лезть в гнездо змей, и не стоит. Дело тут не в слабости. — Тогда как убить главную змеюку, не приближаясь к ней? — спросила я, тревожась, что у Сайтроми не было обходного плана. — Выманить её из гнезда. Я объясню подробнее, когда мы прибудем. — Куда прибудем? И почему не объяснить сейчас? У нас всё равно нет других дел, кроме как пялиться на дорогу. — Не хочу. — Король нетерпеливо дёрнул головой. — Скучно обсуждать сейчас. — Надеюсь, это не сильно задержит нас. Я просто… Мне хочется как можно скорее добраться до этой женщины, и неважно как и куда. Побыстрее, понимаешь? — я вообразила, что путь удлиняется, и по спине забегали мурашки. Сколько ещё препятствий задержит нас, отсрочит так необходимое для нас обоих дело? — Никто не отберёт у тебя твой лакомый кусочек мести. А теперь помолчи. Я догадалась, что он погрузился в едкое раздражение, и покорно замолкла. Что бы в моих словах ни вывело его из себя, дополнительные расспросы лишь ухудшат настроение вспыльчивого Короля. Вопреки ожиданиям, Сайтроми вскоре заговорил, пусть и без прежней весёлости в голосе. Пустая пыльная дорога вновь лишилась внимания двух путешественников, смотревших теперь друг на друга. За весь этот удивительный диалог меня почему-то даже не посетило желание узнать, где отец научился управлять повозками и разве Королей не возят слуги? — И всё же твои вопросы идут не от бестолковости, но от недоверия. Ты не доверяешь моему решению, — утвердительно сказал Сайтроми. — Сознательно или нет ожидаешь подвоха. И я даже не могу злиться на тебя за это, потому что сам способствовал рождению недоверия. Я не соглашалась и не отрицала, а он продолжал изучать каждую складку на моём лице. До тех пор, пока это навязчивое разглядывание не привело к случайному происшествию. Не ожидав от возницы столь наглого игнорирования дороги, полный уверенности, что перед ним притормозят, какой-то смельчак подбирал рассыпанные яблоки. Услышав испуганный возглас, Сайтроми не только не свернул, но даже, казалось, не заметил невезучего проходимца. Мужчина отскочил в сторону, но его задела выступающая часть повозки, и несчастный повалился наземь. И вот когда недоразумение уже приключилось, Король вдруг остановил лошадь. — Каналья! Филистер! — вопил завалившийся на бок прохожий. — Совсем отупел, ветер выдул мозги?! Я испуганно воззрилась на Сайтроми, и тот медленно поводил рукой, веля мне сидеть на месте. — Никакой агрессии, — грациозно (и оттого нелепо, потому что Король всё ещё пребывал в теле могучего бородатого мужчины) спрыгивая на землю, сказал отец. Он так уверил, что спокоен, или просил меня не срываться? Завидев шагавшего к нему виновника падения, прохожий гневно тыкнул в него пальцем. Он уже не ругался, но обвинения продолжали исторгаться из его рта. Облик бородатого мужика с прописанным в чертах равнодушием вместо подобострастных извинений ещё больше разъярил невезучего человека. Его сбили, а извиниться не торопились! Во всяком случае, если бы мне довелось из-за ошибки возницы валяться на дорожке, а он вот так вот размеренно и неторопливо шёл бы ко мне, тоже бы взбесилась. И хотя ругань прохожего была объяснима, он зря повышал голос, ох как зря. Я замерла, ожидая исполнения жестокого приговора или же язвительной насмешки. Уж и не знаю, что там на самом деле взбрело Сайтроми, внезапно остановившемуся… уж не для того же, чтобы извиниться перед незнакомцем! — Ну и чего застыл? Помоги мне! — Мужчина на земле требовательно протянул руку замершей над ним фигуре. — Ничего не повреждено и не болит, — ровным тоном произнёс Сайтроми. — Откуда ты, дубина, можешь это знать? Грубость несчастливого человека была обусловлена не только произошедшим недоразумением. Статус мужчины также придавал развязность речи. Поваленный был одет в приличный костюм, который даже под приставшей с дороги пылью выглядел роскошно и недёшево. Пуговицы поблёскивали явно неспроста, но со своей позиции я не смогла рассмотреть, из какого благородного металла они сделаны. Одновременно с этим над благородным господином навис мужчина в потёртых одеждах из грубых тканей, с мозолями на ладонях и ранними седыми прядками в волосах. Непростая жизнь трудяги угадывалась почти с первого взора. И бедность, с которой простому деревенскому работяге приходилось бороться каждый день. Никакого оттенка роскоши и благородства в теле, выбранном Сайтроми, даже не пряталось. Вероятно, отец случайно наткнулся на мужика в лесу, когда расстался со мной. Это мог быть лесничий или охотник. История умалчивает. А поскольку женское вместилище износилось и едва ли не трескалось от внутренней мощи, Король решил не ждать. Вот и получилось, что теперь на него смотрели исключительно как на неумного простака, далёкого от приличий и не заслуживавшего вежливого обращения. — Со мной подобных прецедентов не случалось, но могу заверить, что, испытывай тело боль, вы бы тратили силы на её усмирение, а не крики в мой адрес, — всё так же не спеша проговорил Сайтроми. На опрокинутого человека объяснение подействовало непредвиденным образом: он словно воды в рот набрал и изумлённо уставился на того, кого секунду назад обвинял во всех проблемах сегодняшнего дня. Многое в поведении и манере речи Сайтроми казалось ему неправильным, непривычным, и ещё неостывшим разумом мужчина пытался осмыслить, что именно его зацепило. Но одной фразы явно было мало, и прохожий, поднимаясь самостоятельно (а Король то прав: боль не так уж и мешала господину двигаться без помощи), сердито выпалил: — По-твоему, это я виноват в своём падении? — Отнюдь. Я не фаталист, но все признаки — выкатившиеся на дорогу яблоки, скотома коня, болтливость дочери — говорили о неизбежности произошедшего. Виноват случай, — Сайтроми сцепил пальцы за спиной. — Но поскольку случай извиняться не умеет, я могу предложить вам проехаться с нами до удобного нам обоим пункта. Я могла только догадываться, что творилось в голове несчастного человека. Новое потрясение не заставило себя ждать, и на этот раз до господина дошло, что перед ним стоит какое-то необыкновенное и невразумительное явление. Во всяком случае, очень похоже, что он никогда не видел такого заумного лесничего, говорящего хорошо поставленным слогом, как будто зачитывал доклад на совете перед королём. И не догадывался, что это сам Король. — Я завидел вас издали, — продолжал Сайтроми, пользуясь замешательством. — Вы шли вдоль дороги, что нехарактерно для прогулки. И путешественником вас не назовёшь, ведь костюм неподходящий, и нет поклажи, кроме… — он пнул мыском яблоко. Господин вздрогнул и поправил воротник, расстегнул верхнюю пуговицу, давая себе больше воздуха. Я начала мысленно делать ставки, насколько ещё отца хватит сохранять спокойствие и столь почтительно обращаться к какому-то человеку. Всё зависело от того, насколько важна была ему эта роль. — Значит, — подвёл итог Король, — у вас что-то произошло в дороге до нашей встречи. — Да, — насилу выдавил господин, ещё раз пристально и более трезво окидывая говорящего взглядом. — Я вышел из экипажа, уступив его рожавшей девушке и её родственникам. Они надеются довезти её до города до рождения малыша. Я дойду пешком и там встречусь с моим слугой. — Я не спрашивал подробностей, — холодно сказал Сайтроми, но тут же поправился. — Но теперь ещё лучше вижу, что вас нужно подвезти. Идёмте. Познакомитесь с моей болтливой дочерью. Он развернулся на подошвах, что опять же выглядело немного не к месту и заставило меня подумать, что последнее он, возможно, перенял из поведения женщин, когда притворялся ими, и вернулся к повозке. Я вопросительно посмотрела на него, одними губами прошептав «Болтливою?», однако Сайтроми никак не отреагировал. Господин, помявшись, наспех собрал не раздавленные и не укатившиеся яблоки и трусцой приблизился к недавнему объекту его невзгод. — Тут вроде нет места, — осмотрев передок, промолвил мужчина. — А там… — он брезгливо покосился на накрытую брезентом недавнюю мою спальню. — Она подвинется, — Король кивком согнал меня на край. — И помолчит. — Так утомила болтовнёй? — передразнила я, но спорить не стала. Уж больно любопытно, зачем отец разыграл весь этот спектакль. При желании он мог бы изобразить глуповатого растяпу, или вообще уехать перед тем, как ошарашенный прохожий сообразит, почему лежит в пыли. Однако Сайтроми вёл себя иначе с умыслом. Он слово за слово рушил знакомый мир господина, переворачивал в его сознании небо и землю ради простой цели: заинтриговать, удержать подле себя на какое-то время. И первая из причин довольно скоро выплыла наружу. — Я не местный, и мне нужно попасть в усадьбу Шерье. — Купите карту. — Карту мира, на которой не рисуют проложенных для езды дорог? — резонно заметил Сайтроми. — Да, действительно… Господин продолжал смотреть на собеседника как на диковинку. И, в сравнении со странным бородатым мужичком, всё так же использовал менее вежливые формы. Никак не мог заставить себя полностью изменить манеру в обращении к деревенскому жителю то ли из-за того, что до конца не верил в услышанное и ждал с минуты на минуту разрушения образа, то ли из-за мешавших стереотипов. И Сайтроми, кажется, тоже понимал, что господин не способен перейти невидимую черту, что, видя перед собой простого бедного мужика, он будет вести себя с ним как с простым бедным мужиком, и хоть ты все поэмы мира зачитай наизусть. Мне показалось, что Короля эта ситуация забавляла. По крайней мере, он с каждой фразой всё больше выпячивал вежливость и сухие термины, словно пытался поразить собеседника учёностью. — Так… откуда ты? — господин придерживал яблоки рукой на коленях и часто поглядывал на них. — Из Прислота. — Не слышал о таком поселении. — Это агломерация, — врал Сайтроми. Или нет. Возможно, он назвал реальный город на Нижнем этаже. — Большая семья? — Два брата, три сестры, дочь, — отчеканил возница. — Желаете познакомиться? — Н… нет. Просто… интересуюсь. Не будет сказано в обиду… — Попутчик приветливо кивнул мне. И тут же неловко выдавил. — Как тебя зовут? — Умфи. Я и бровью не повела, потому что в самом деле считала это слово своим вторым именем. Ко мне обращались по нему более половины жизни и озвучивали чаще угловатого и загадочного Нахиирдо. Зато Сайтроми неожиданно одарил меня зорким взглядом. — У меня есть и второе имя, но оно неприятно режет слух. Друзья зовут меня Умфи. — Я дерзко подмигнула отцу, когда подобранный мужчина вновь отвлёкся на фрукты. — Приятно познакомиться, — безучастно изрёк господин и вновь обратился к вознице, который завлёк его куда сильнее черноволосой девчонки. — Далеко же вас завели дела… — попутчик почему-то решил, что раз не знает названной отцом местности, то она, определённо, на другом конце света. А ещё он бесстыдно лез в чужие жизни, чего никогда не сделал бы, окажись он в одной повозке с людьми его благородного круга. О нет, этот щёголь бы задал десяток окольных вопросов, прежде чем выяснить какую-нибудь непримечательную деталь, связанную с настоящим предметом интереса. — Едем к целительнице. Нужно снять проклятье болтливости с дочери. — Чем дальше — тем менее смешно, — прошептала я. Но похоже, Король повторял одно и то же не для того, чтобы поиздеваться надо мной. Ему было лень придумывать ответ на каждый навязчивый вопрос господина, и он выдавал одну и ту же фразу на всё. А в остальных случаях говорил правду, как ни странно. Правду, которая всё равно ничего не рассказывала развесившему уши. — Вообще-то… я не так чтобы понимаю, зачем вам ехать так далеко. Уверен, целителей и тут с десяток наберётся. У меня есть знакомые, которые людям языки пришивали, и те работали! — Нам нужен конкретный человек, — сказал Сайтроми. — А, знакомый, понимаю. Попутчик не мог придумать, о чём ещё спросить, но потребность в разговоре не отпускала его. Попытки отыскать тему проступали во всём его облике. Мужчина, казалось, сидел на иголках: часто ёрзал, дёргал коленом и ни на секунду не оставлял яблоки. Если бы они являлись живыми существами, то уже пожаловались бы на такое обращение с ними. Всё же душевное спокойствие господина пошатнулось, и достижение такого результата очень нравилось Сайтроми. Он игрался с человеком, манипулируя чувствами жертвы, и его это забавляло. А меня посещали неприятные ощущения от осознания, что и со мной Король мог бы поступать так же. Когда-нибудь. — А… где ты учился? — не выдержал мужчина. Похоже, именно в обучении он узрел корень возникновения чудного парня с лексиконом, которого не должно за ним водиться. Сайтроми опустил веки, пряча от собеседника неудовлетворённость и… скуку. Очевидно, подопытный оказался не таким уж интересным субъектом, предсказуемым вплоть до каждого вздоха и насквозь типичным. — Мы жили в поместье одной доброй престарелой госпожи, — проговорила я, заметив, что отец не собирается говорить. — А-а, это многое объясняет, — попутчик разве что от облегчения не вздыхал. А Сайтроми смерил меня грозным взглядом. Своим логичным ответом я испортила смешение мыслей в голове господина, убив долю веселья Короля. — А вы живёте где-то поблизости, раз спокойно можете позволить себе уступить экипаж и пойти пешком. Не боитесь потратить время, значит, есть место для ночлега. — Ты абсолютно прав. Со своей стороны Сайтроми отлично вытягивал подробности. Он заставил мужчину расписать все пути к обозначенному пункту, поведать о характеристиках и расположениях ближайших поселений. При этом потоки лишней информации отец обрубал в зачатке, позволяя господину забываться лишь на первые пару секунд. Только мужчина начнёт говорить о семье или знакомых, проживающих в упомянутых городах, как Сайтроми терпеливо перебьёт вопросом или заострит внимание на мелочах, уводя разговор в сторону. Это было невежливо, но действенно, и вскоре попутчику расхотелось говорить о себе. Полагаю, Королю тоже не очень хотелось беседовать, поэтому он всё чаще отделывался короткими и малосодержательными предложениями. И так довольно быстро мы знали об окружающей местности и порядках региона. А господин, как я догадалась позже, мог бы сгодиться в качестве нового вместилища для Сайтроми. Физически бородатый лесоруб или кто он там выглядел здоровым, и смена «костюма» не потребовалась бы в ближайшие дней пять. Однако мы оба понимали, что предрассудки, мешавшие господину говорить с подобравшим его мужчиной на равных, скорее всего, и дальше будут ставить нам палки в колёса. Вряд ли заросший, похожий на медведя здоровяк останется незамеченным на улицах городов. Да и не шёл Сайтроми такой образ. — Усадьба Шурье? — спросила я спустя три часа после того, как мы оставили повозку и бездыханного «лесничего» позади. Рядом вышагивал щеголеватый господин, только теперь вместо растерянности от него веяло меланхолией. — Правильно говорить Шерье, — поправил отец. — Если всё получится, Катрия будет там к нашему приходу. — Зачем ей ехать в усадьбу? — Потому что так ей велит король. — Король Сайтроми? — усмехнулась я. — И она подчинится? — Король Антуар. Да, я знаю, как зовут нынешнего короля Хатостро, — предвосхитил мои вопли отец. — Как стремительно всё меняется на этом этаже. Каждый раз словно прибываю в новый мир. Незыблемыми остаются разве что лицемерные проповеди служителей. — Ты так уверен, потому что знаешь наверняка, что Антуар… король… сделает это. Он что, ваш союзник? — я перекидывала взятое с собой яблоко из одной ладони в другое. Сайтроми всё чаще бросал недовольный взгляд на мои мельтешения. Подозреваю, он медленно закипал. — Отчасти. Антуар написал Катрии письмо, в котором почти умолял о неотложной помощи. Но поскольку он король, ему требуется скрывать проблемы от конкурентов и недоброжелателей. Поэтому он тайно покинет дворец и отправится в усадьбу для личной встречи с Катрией. Вернее, она должна поверить, что отправится. В том-то и затруднение. Если дар провидицы силён, она узнает о ловушке. Увидит её. — Даже в таком случае она не посмеет ослушаться короля. Церковь, конечно, чувствует себя вольготно и ставит духовность выше всякой власти, но дерзить королю в открытую… — прыснула я. — Ей придётся подчиниться. — Но Антуар ведь не официально её просит. Он просит скрыто. Если она не отзовётся, придётся вытравливать её другими средствами. — Сколько трудностей… По-моему, проще подстроить её гибель со стороны. — Не исключено. Но кто тогда потешит твою жажду мести? — Сайтроми искривил кончик губ. Он прекрасно видел моё нетерпение и… потакал ему. Потакал мне. Был готов снизойти до личного убийства какой-то женщины, пусть и дотошной, ради желания дочери. Или Король тоже испытывал к Катрии столь ярую неприязнь за все те колючки и шипы с её стороны, что был только рад моему предложению поквитаться с провидицей? Я знала лишь, что Сайтроми прав и насчёт лакомого кусочка, и моего одержимого нетерпения непременно участвовать в расправе. От чего-чего, но от личной встречи с Катрией я не отказалась бы.