Шесть с половиной ударов в минуту

Глава 33.1 Жил да был толмач-богач Если истории не забыты, их пересказывают детям детей, переносят через поколения. Если же истории забываются, они всё равно где-то хранятся: в умах ли старожилов или на древних бумажках. Иногда они обретают новую форму, но суть остаётся прежней. Существовала одна притча, разбитая на куски, чьё значение неоценимо и, к сожалению, недооценено. Мораль уникальна и не перерождалась более никогда ни в одной последующей истории. И всё же притча была забыта. Потеряна, хотя и сохранена, отвергнута, хотя и притягивала к себе пытливые умы. Одним из которых и был толмач-богач, мечтавший открыть миру драгоценность сказки. Толмач был богачом не потому, что обладал материальными благами. Он был обогащён знаниями и широким взглядом, оттого сумел расшифровать послание странной истории. Многое в ней казалось ему очевидным. Если любое существование — это прогулка в бесконечности, то ясно, почему души неизбежно возвращаются в Лес. Да они никогда его и не покидают. Круговорот пыли, из которой складывается живое существо: сначала пыль становится белкой, в другой раз дятлом, а когда-нибудь — и блуждающим путником. И сколько бы он ни шёл на север, или на юг, или на восток, или на запад, не видать края рядам деревьев. Смерть ждёт путника, но в действительности это не конец. У бесконечности нет конца, и новый заход близок. Обычно обитатели Леса не могли взглянуть на себя со стороны, окружённые слишком непроходимыми деревьями. Толмач отлично понимал это, будучи сам жителем Леса. Вот уж в самом деле богатая душа! Зрел в корень, сидя даже не на верхушке ствола. Долго недоумевал толмач, отчего Лес изображён в притче в столь мрачных тонах. Не может же быть, чтобы сама суть мироздания пропиталась гнётом и страданиями, а весь процесс перерождения был задуман исключительно для пыток. Ломал голову толмач. Если бы притча писалась от лиц тех, кто никогда не входил в Лес, тёмные тона повествования передавали бы не саму картину, а негативное отношение сторонних наблюдателей. Они презирали Лес, потому что он никогда не был их домом. Нет, их тюрьмой. Он не принимал их свободные от перерождения души. Да только притча писалась не от их лица. Слишком много в ней было противоречивых мыслей по поводу как обитателей Леса, так и тех, кто не мог войти в него. Кто же создал её? Возможно, она правилась и изменялась сторонниками разных верований? Персонажи в притче — не личности, а собирательные образы, воплощения множеств. Оттого девочка не может быть кем-то конкретным, не способна олицетворять человека, Спустившегося или Терпящую. Создательница Сама вне Леса, за завесой неизвестности. Она посадила его, но войти в порождённое царство не желала, так как у Неё имелась своя бесконечность. Девочка слепа, как и любое создание в мире, что мечется в поисках смысла жизни. Что до Ворона, то тут даже богатства толмача не хватило бы, чтобы объяснить глубину образа. Возможно, небывалая птица олицетворяла законы, управлявшие самой жизнью. Эти законы не дают живым существам выйти за пределы собственной смертности, регулируют круговорот перерождений. Они мудры и бесконечно сложны, чтобы слепые проходимцы когда-либо постигали их. Оттого всезнающий, но скептичный Ворон в притче выглядит таким загадочным. Вот бы девочке остановиться в своих попытках побега и обратить внимание на птицу, поговорить с ней подольше. Этот Ворон, очевидно, так важен… Уж толмач не сомневался в его эпохальности, да девочка в притче бежала себе дальше; игнорировала золотой ключик, сидевший на ветке, и искала выход там, где его не создавали. Однако для бесчувственных законов мироздания птица излишне сострадательна. На любой минуте Ворон предлагает путнице на выбор предметы, нужные для выхода из Леса. Они кажутся бессмысленными, и вроде бы так и есть. Но лишь на первый взгляд. Об этом толмач рад упомянуть позже. Предметы всегда одни и те же, что примечательно: ключ, карта, лук со стрелами, монета, лампа и котомка с едой. Девочка берёт одну вещь за раз. Почему нельзя сразу все? В этом что-то есть, какой-то смысл, но толмача уже несёт дальше по страницам притчи. Путница пробует каждый предмет, однако никогда, ни разу не пользуется ими верно. По назначению — да, но неверно. Цель девочки совпадает с назначением вещей, да связать напрямую инструмент с результатом заблудшая душа не способна. С каждой минутой реакция птицы меняется. Этого не заметить, если пропускать кажущееся одинаковым начало притчи. На первой минуте Ворон смотрит на девочку со скукой. На второй — с равнодушием. На третьей — с удивлением. На четвёртой — с тревогой, ведь путница, похоже, всё ближе к выходу из Леса. На пятой — с раздражением. А на шестой Ворон вообще не смотрит на девочку. Толмач приходит к выводу, что в какой-то момент потуги очередной заблудшей души привлекают птицу, заинтриговывают. Возможно, Ворон всегда ждёт, что у кого-то на самом деле получится выбраться из Леса. Однако на определённой минуте — пятой вроде бы — он видит, что всё опять идёт по кругу, и теряет интерес. Тут толмач не поскупится разобрать особенности предметов. Почему монета, почему котомка? Почему лук и лампа? Зачем ключ и карта? Для красного ли словца, для лиричности ли притчи были избраны именно эти символы? Так ли случаен их облик? И всё же прежде толмач должен объяснить уникальность этих вещей. Для читателя любого возраста, пола, верования и сословия не составит труда представить себе столь обыкновенные предметы, как шесть даров Ворона. Ну кто не держал в руках монету, не отпирал дверь ключом, не брал в дорогу котомку с едой? Однако уважаемый читатель упускает из виду, что эти предметы сколь угодно обыкновенны для любого места, кроме Леса. В таком Лесу, каким его изображает притча, этих вещей быть не должно. Напоминание ли это того, что за пределами Леса что-то есть? Или напоминание о тех, кого нет в Лесу? Ведь эти дары Ворона в действительности тоже являются олицетворениями, только уже конкретных личностей. Тех, что применили эти предметы для выхода из Леса. Каждому досталось по одному, и никто не сумел повторить дорогу предшественника, но избрал свою собственную. Оттого девочка никогда не покинет Лес с помощью уже использованных аватаров. Ей нужно создать собственный. Церковники и рьяные последователи Терпящей обезобразили мораль. Приписали свою искажённую идею, которая не учит, а удерживает в рамках. Они превратили предметы на страницах своих сборников сказок в бесполезный хлам, который с самого начала не помогает девочке в Лесу. И зачем ей вообще искать выход? Еретичка и неблагодарная глупышка, не видит, что Лес — её дом? К чему она стремится — к погибели? К превращению в чудовище? Так они и рассуждают, но толмач с ними не согласен. Нет ничего зазорного в стремлениях человека выйти за пределы смертности. Все боятся того, что их ждёт вне Леса, но в его пределах ещё страшнее. Не каждый готов смириться. Правда в том, что дары Ворона не олицетворяют грехи, как верят перелопатившие мораль личности. Исключительно персон. Монета — Сайтроми (такая же мудрёная для Леса вещь). Ключ — Сат’Узунд (толмач верит, что это из-за отворённого окна в будущее). Лук со стрелами — Цехтуу (открытый бой со страхами; агрессия). Карта — Хатпрос (поиск лёгкого пути). Котомка с едой — Цеткрохъев (дальновидность). Лампа — Хат’ндо (тут толмач теряется и отдаёт деталь на откуп более богатым чтецам). Притча — не легенда и не летопись, так что считать её правдивой не стоит. Однако толмач не исключает того, что эта шестёрка могла как родиться вне Леса, и тогда эти предметы — литературная выдумка, красивая и толковая; а могла изначально существовать внутри Леса, но потом выйти из него. Никто не знает, кроме самих персон, право они теперь никуда не денутся. И главный вопрос, терзавший толмача: откуда в Лесу взялось время, если он бесконечен? Да, смертность ставит точку в существовании любого организма, однако сам процесс перерождения нескончаем. Время Лесу ни к чему, и… шесть минут, набежавшие на циферблате, сюда никак не вписываются. Если бы они тикали вне Леса, а не внутри, у толмача не родился бы такой вопрос. Но влияние времени проникло в Лес лишь на шесть минут. Само собой, речь идёт не о том естественном подсчёте времени, которое придумали для себя люди и Спустившиеся, вымерявшие секунды, минуты, часы, годы и столетия… Нет, говорится об особой величине, которую условно можно подогнать под рамки знакомого всем времени. Толмач не будет описывать подробнее, т.к. величина эта не применяется в его мире. Кроме шести минут, разумеется, хотя об импульсах этих коротких ударов мало кто знает. Толмач убеждён, что эти дерзкие мгновения крутят шестерёнки реальности. Лес только потому такой живой и изменчивый, что в нём стучат отголоски минутных стрелок. Без них Лес всё равно бы был пригодной средой для бесконечного цикла, только более пустого и однородного. Вместо белок и дятлов кругом рос бы только мох, мох, мох… А шесть минут резонансом разносятся под зелёным куполом, и это… хорошо. Толмач осмеливается предположить, что аномалия была необходима их миру, пусть её значимость также неопределённа и недооцениваема, как шесть даров Ворона. И тогда перевёрнутая церковниками мораль притчи становится прямо-таки ядом, подложенным заместо лекарства. Если Шестеро, правда то или нет, так нужны Клепсидре, даже будучи жителями пространства вне Леса, не будет ли опасным наводить на них напраслину? Ненависть к ним возведена в культ, тогда как их потенциал раскрывается в недоступной обитателям Леса плоскости. Толмач не спешит возносить хвалебные оды Шести, пусть и верит правильности собственной интерпретации. Будучи обладателем богатой фантазии, как указывалось выше, он задаётся очередным вопросом: если минуты были добавлены в Лес по наказу Терпящей для баланса и разнообразия, зачем создавать пилюлю от Времени? В этом не видно смысла. Строитель не бросит молоток, чтобы прибежавшие детишки сломали то, что поддерживает работу системы. Особенно если создатель знает, что вскоре уйдёт. Если ему хочется разрушить собственное творение, он сделает это сам, а не будет рассчитывать, что кто-то по неосторожности подберёт разбросанные инструменты и натворит дел. Если без метафор, толмач не верил, что меч, убивающий главный грех мира (или благодать — зависит от точки восприятия), был придуман Терпящей. Алогично и глупо! Чья-то злая мысль породила это гадкое орудие, а наивные люди обожествляли его. Толмача это печалило. Но ведь история не отправится в начало, как заводившая саму себя мелодия шкатулки, после шестой минуты? Возможно ли, чтобы когда-нибудь в Лесу появился седьмой предмет, предлагаемый Вороном в качестве дара для выхода за его пределы? Толмач переименовал «Притчу о Лесе» в «Притчу о шести минутах», а позже — в «Притчу о шести с половиной минутах», потому что всегда жила надежда (а уж в сердце толмача она теплилась ежесекундно), что шестая минута — не последняя. История, особенна та, что отражает реальность во всей её глубине, способна писать саму себя. Если… Когда однажды появится смельчак, неведомо каким образом победивший смертность и свершивший тем самым страшнейший грех, он добавит Лесу новую минуту, и жизнь в нём, определённо, изменится. Глава 33.2 Демоны в шкатулке Если я и была виновата, то лишь в промедлении, а не в неаккуратности или спешке, как шептались недовольные мною. Среди них точно числился Сайтроми, хотя он и остыл после мгновенной вспышки гнева. Угроза о домашнем аресте была исполнена, и дверь в комнату запирали на ключ, но скорее для вида. Не думаю, что те, кто хорошо знал меня, ожидали побега. Моё подавленное состояние было заметно невооружённым глазом, а три всевидящих ока в лице провидицы, зреющего суть чужой души и читающей мысли не могли не понимать, что я какое-то время добровольно не ступлю за порог комнаты, не то что дворца. Качавшийся маятник массивных часов раздражал не меньше роившихся мыслей. Я медитативно завтракала, обедала и ужинала, вполуха слушала единожды навестившую меня Сат’Узунд, часами смотрела на не менявшийся пейзаж за окном, ложась грудью на широкий подоконник, потому что внутри царил настоящий бардак. Вихрь эмоций, который я старательно не впускала в свой мир, дабы спасти хоть какую-то целостность и спокойствие. Странно, мне казалось, расставание с Рандареллом втянет меня в такую бездну отчаянья, что я буду плакать днями напролёт. Однако по щекам не пробежало ни слезинки, а внутри царило непривычное опустошение. Мне всё надоело. Переживать, страдать, бороться, гадать, ловить удачу за хвост — всё надоело. Я не позволила хлопотать над левым глазом. Он видел пускай и хуже, но не достаточно отвратительно, чтобы ложиться под нож Костюмеров. Пока поживу и с таким. Моя печаль не исчезала, пусть и находилась будто не во мне, а где-то на соседней полочке восприятия. Я всё-таки поставила крест на своей первой и пока единственной любви, а такой поступок не проходит бесследно. Вот и внутреннее благосостояние считало так же, устраивая бунт. Однажды ночью проснулась в жару, но горело не моё тело. Раскалилась сама комната, охваченная белым огнём. Он распространялся, очевидно, изнутри комнаты, как если бы я нечаянно подожгла кровать во сне, и успел пожрать часть стены во внутренний двор. И что самое печальное — меня пылкая стихия не слушалась. Пол грозился обрушиться на соседей снизу. Прекрасный гобелен возле часов истлел за секунды, а обои скручивались и скукоживались до того, как жадные языки касались их. Я метнулась к двери, которая, само собой, оказалась заперта. Толкнула раз, два, даже отчаянный третий раз, наваливаясь плечом. Выломать её не хватало сил, и тогда на ум пришло использовать ту же силу, от которой бежала. То есть спалить древесину, пока пожар за спиной не убил меня. Когда подоспели другие укротители белого пламени, комната полностью выгорела. Я сидела напротив дыры, прижав колени к груди, и наблюдала, как покладисто огоньки могут исчезнуть за секунды, пристыженные за свои вольные шалости; как мгновенно умирает то, что ещё минуты назад бушевало с неистовой мощью. — Это не дело, — рядом присел Сайтроми, с трудом уместив ноги в узком коридорчике. Он вновь злился на меня, как тогда в монастыре, и потому несколько дней не удостаивал внимания. — Пока ты не можешь контролировать силы из-за эмоций, ты опасна самой для себя. — Спасибо за озвучивание очевидного. Король громко выдохнул и качнул на бок рогатой головой. Я понятия не имела, что он думал обо всех моих переживаниях, а потому ожидала любого тона: от нотаций до эмпатии. Сайтроми поступил мудрее, то есть вообще не стал поднимать щекотливую тему. — Работа прочищает мысли. Займись делом. Например, этим, — он положил на пол плотную бумагу. — Что? Что это такое? — поморщилась я. — Я не хочу ничего делать. Мне сейчас ни до чего… — Ты это сделаешь не для меня. Работа по желанию, так что можешь проигнорировать, но потом на твоё субтильное тело ляжет многое, чего ты не перенесёшь. — Я поняла: ты не будешь говорить менее туманно, пока я не посмотрю, что это, — изрекла я, подхватывая сложенный листок. В руках у меня оказался замысловатый рисунок. Протянутые из верхнего левого угла в нижний правый изогнутые линии все вместе напоминали декоративный клинок, вокруг которого плясали закорючки и чёрточки. — Красиво. Но я такое вряд ли повторю своими кривыми пальцами. — Придётся постараться. Нарисуй это на полу везде, где собираешься ступать. Я догадывалась, для чего Сайтроми мог дать мне чертёж. Похоже, эта штука будет каким-то образом сдерживать мои силы. А то не очень хорошо, если жители столицы вдруг заподозрят неладное, заметив белые всполохи на башнях дворца. Хотя Король сформулировал свою мысль так, что магия рисунка должна в первую очередь защитить меня, что тоже не противоречит действительности. Если бесконтрольные поджоги повторятся, мне бы не хотелось сгореть во сне. — Это… магия, заключённая в изображении? Не слышала, чтобы нечто подобное практиковалось. — В этой части мира такую магию не применяют. Она популярна только у служителей На-Ла, — Сайтроми пошевелил пальцами, и торчавший недогоревший кусок стены вспыхнул подожженной спичкой. И тут же огонь угас, устранив некрасиво выпячивавшуюся часть. Дыра приобрела более ровный вид. — Всё сработает, если правильно проведёшь линии. Особо важны центральные. Я покрутила в руках рисунок и отложила. Может, займусь этим странным делом, хотя желание пока не родилось. — Можно, я больше не буду жить в этой комнате? Я про комнату, которой больше нет. — Ты испортила шутку пояснением, — отец прищурился. — В тебе ещё столько потаённого потенциала, но иногда тебя хочется убить. Взять вот так… — он резко схватил и подтащил меня к себе, так что я и пискнуть не успела. — Что ты творишь? — испуганно воскликнула я, закрывая голову руками. Но тут же обнаружила, что никаких насильственных действий надо мной не совершают, и я просто лежу на животе Короля. — Ясно, в кого у меня такое ужасное чувство юмора. — Молчи, — но вместо рта Сайтроми накрыл парой пальцев мне глаза. В темноте было неуютно, однако вскоре у меня почти получилось расслабиться. — Что ты видишь, когда начинаешь вглядываться во тьму опущенных век? — Тьму опущенных век, — пробурчала я. Меня начинало клонить в сон, и после казуса с поджогом и беспокойной ночи живот Короля вполне мог сойти за удобную кровать. — И разноцветные пятна. — Приглядись. За темнотой всегда есть окно. — Я ничего не вижу, — утомлённая его настойчивостью, выпалила я. Сайтроми снял пальцы с глаз. — Разве что собственные мысли. — В этом и проблема. Я не одобряю твоего эгоистичного возвышения собственных волнений над проблемами других. Но готов смириться, что этот этап тебе необходим, особенно любовная привязанность. И всё же когда-нибудь тебе придётся поддаться резигнации и оставить старые привычки, чтобы… увидеть за опущенными веками нечто помимо темноты. — Возможно. Никто не идеален. Кроме Терпящей, — подразнила я. — О, разве? — на секунду на серьёзном лице Короля промелькнула тень лукавства. — Она идеальней меня? — Ну да, посуди сам: все говорят, что идеал никто не видел в глаза. Терпящую тоже давно никто не видел в глаза. Значит, «Терпящая» равно «идеал». — Потрясающая демонстрация сломанной логики. Я… должен сказать, что погорячился с глазом. — И с рукой служителя, — я демонстративно приподняла брови. Помедлив, Сайтроми кивнул. Я всё ещё безмерно уважала отца, чтобы открыто презирать его за поспешное наказание Рандарелла, пусть глубина трагедии не шла из головы. Так что услышать подобие извинений было хорошо… просто хорошо. Как камень с души свалился. Сайтроми поставил меня на ноги и кивнул на листок. Мне всё же советовали воспользоваться рисунком, пусть я и не видела в этом особого смысла. Я спустилась на этаж и выбрала новое помещение для существования. Тут ещё пристало зудящее раздражение от окружавшего пространства. Мне ничего не нравилось: ни мебель, ни стены, ни люди. Руки чесались спалить всё кругом, да нельзя. Из этого эмоционального кошмара должен быть выход, иначе точно сойду с ума. Меня обступила выжигавшая пустота, и хотелось биться головой об пол от безысходности. Всё ещё без слёз, но с полным осознанием мерзотности ситуации: отвергла единственного человека, который верил в мою лучшую сторону, потому что не видела иного пути. И где я теперь находилась? Не иначе как в пустоте. И я стала рисовать схему в комнате. Использовала краску из художественных запасов Антуара. Мужчина не метил в знаменитости изобразительного искусства. Писал неброские картины, хотя для меня его хобби оказалось открытием. Никогда не слышала, чтобы кто-то говорил о пристрастии Антуара к живописи. Должно быть, он сам не афишировал этого. Малевать красками непростую схему оказалось настоящим испытанием. Мешалась громоздкая мебель, мешалось неумение, а о настроении забросить кистью в стену и говорить не приходится. И всё же меня разом втянуло в сложный процесс. Некоторые линии не желали получаться ровными, и я перерисовывала их с удвоенным усердием. Работа мастера боится. Вскоре я приноровилась и завершила уродование пола в одной из комнат. Там и легла спать. Что бы Сайтроми ни говорил, он явно надеялся, что я подчинюсь и выполню это задание. В других комнатах рисунки тоже появлялись, будто сами собой: кто-то ещё озаботился их нанесением на пол. Изображение не сковывало мои силы и не увеличивало их. Во всяком случае, последствий не ощущала, так что магия рисунка делала что-то ещё. Спросить отца о цели размалёвывания комнат так и не успела. Когда я, будучи вдохновлённая успехами, заканчивала рисунок во втором помещении, на дворец напали. В комнату вбежал неизвестный в белых одеждах и, зажав ладонью мне рот, оттащил к стене. — Не беспокойтесь, мы пришли вас спасти, — горячо зашептал он под мои сопротивления. — Я не причиню вам вреда. Вы околдованы, но благодать Терпящей освободит вас. Проклятье, это получалось, что служители уже во дворце?! Проникновение началось, и хвала кому-то там, только не Терпящей, что меня приняли за человека. Иначе я и вздохнуть бы не успела. Эти люди скоры на расправу с неверными. Я закивала, и служитель отпустил меня. Он принялся напряжённо осматриваться и, похоже, не считал девушку перед собой угрозой. Мужчина был из Лангзама, и я с болью в сердце вспомнила Рандарелла. Как неудачно… — Мне нужно проверить вас… А это что? — служитель заприметил рисунок на полу и наклонился, чтобы рассмотреть его лучше. — Пиктограмма? Демонические знаки. Я закатила глаза на типичные церковничьи рассуждения и перемешала мысли в его голове. Ловким движением сорвала нож с пояса мужчины и всадила лезвие в его сонную артерию. Рукав запятнало кровью, и я спешно отскочила от умиравшего. Откуда он мог прийти? Если из восточного коридора, ведущего к лестнице, путь на другие этажи может оказаться отрезан его товарищами. Наверху Хатпрос показывала мне тайный выход из дворца. Антуар просто не мог не озаботиться быстрым и незаметным отступлением, если его владения оккупируют. Но чтобы подняться, всё равно следовало пройти по лестнице. А я не знала, сколько ещё церковников проникло во дворец. Служитель уже умер, когда мной овладела решимость. Следующие два небольших помещения были пристроены прямо к этой комнате, а дальше шёл коридор. И он уже кишел церковниками из разных орденов, переходивших из помещения в помещение. Пробежать мимо них не было возможности, а позади оставались лишь тупиковые комнаты. Хуже того, по коридору была разлита магическая энергия, от которой защипало в ноздрях. — Сайтроми, ты вообще в курсе, что тут нашествие почитателей Терпящей? — зашептала я. Где-то наверху громыхнуло, и часть церковников поспешила на шум. Но оставшиеся заметили меня. Их было слишком много, чтобы я могла осторожно перебить их. Оставалось прятаться? Или притвориться перепуганной служанкой, которая не понимает, что происходит? Я попятилась в комнату, и через пятёрку секунд в неё зашли трое мужчин, поторапливая ещё одну девушку. Вот она была настоящей служанкой, которую, похоже, застали врасплох во время исполнения обязанностей. — О, госпожа, — испуганно пролепетала девушка, бросаясь ко мне. Словно я могла защитить её. — Что нам делать? Я и сама растерялась, предвкушая страшное. Двое мужчин носили кирасы и по два меча с каждого бока. Риндожи. Эти люди умеют сражаться и убивать. Третий облачением напоминал Саратоха, то есть был не просто выходцем из Лангзама, а служителем высокого ранга. Почти сразу в проёме показался четвёртый. Фиолетово-черные узоры были мне незнакомы, но вряд ли его орден стоял ниже десятки самых могущественных. Столько профессиональных убийц демонов за раз я ещё никогда не встречала. Они явно понимали, на кого идут охотиться. Ох, Рандарелл, ты всё же рассказал им… — И куда делись все Зрячие? — гаркнул один из представителей Риндожи. — Возможен другой способ проверить, есть ли среди них демоны, — служитель Лангзама повернулся к нам и добавил мягче. — Не беспокойтесь. Если вы люди, вам ничего не грозит. Мы выведем вас из зоны риска. А сейчас я попрошу вас выставить руки вперёд. Вот так, — он продемонстрировал движение. Выглядело так, будто он собирался нас связывать. — Зоны риска? У нас всё было хорошо, пока вы не появились и не начали командовать, — сердито проговорила я, краем глаза отмечая, что двое из Риндожи пошли дальше. Через одну комнату они обнаружат тело убитого служителя. Всё «прекраснее» и «прекраснее»… — Не горячитесь, уважаемая, — кажется, представитель Лангзама принял меня за какую-то благородную особу, гостившую во дворце короля. На служанку он более не обращал внимания, полагая, что решения принимаю я как старшая в иерархии. — Вы не представляете, какие ужасы творятся у вас прямо под носом. Клянусь Терпящей, вы не пострадаете, но только если прислушаетесь к нам. Lux Veritatis выступает на стороне вашей безопасности. — Насколько я наслышана, Lux Veritatis выступает только на стороне интересов своих старейшин. — Она так будет до вечера ёрничать, — мужчина в одеждах с фиолетово-чёрными узорами приблизился ко мне. Я отступила на шаг, но он ухватил меня за предплечье. — Выставите вашу конечность, уважаемая! Он насильно распрямил руку, которую я прятала за спиной, и увидел кровь на ткани. Церковник насторожился, и его пальцы сжались сильнее. Служитель Лангзама что-то зашептал, и на ладонь мне легла золотая цепь, но тут же развалилась на звенья, не успела я почувствовать и жжения от касания магии света. Церковники удивлённо переглянулись. Новая цепь тоже рассыпалась, растворившись на ковре. — Тут пол светится! — донеслось из соседней комнаты, и к нам вернулся один из представителей Риндожи. — А ещё дальше лежит наш малый. Реггерс. — Реггерс? Нет… — прошептал служитель неизвестного ордена. Много ума для сопоставления фактов не требовалось. Я была в этом закоулке, на мне кровь, а недалеко лежит остывающий труп. Взгляды церковников стали колючими, и мужчина в фиолетовом потянулся к оружию. Я дёрнула рукой, и его кинуло к окну, право он стоял недалеко. Ему повезло не вылететь за пределы, но служитель сильно ударился о подоконник. А я тем временем уже смешала мысли представителя Лангзама и нагнулась, чтобы с разворота отправить в полёт воина из Риндожи. Как раз вовремя, потому что с его стороны мне в спину уже летел метательный нож. Он промазал, но и у меня не получилось сбить его силами с ног. Сзади на меня напал быстро очухавшийся служитель Лангзама. Конечно, я и забыла, что имела дело не с рядовыми. Служанка взвизгнула и бросилась за кресло, пока её ненароком не задели. Мою шею стянула плохо сформировавшаяся золотая цепь. Пол в соседней комнате вновь засветился, и до меня дошло, какую магию содержал рисунок: он ослаблял энергию света. Кожу защипало, и я яростно дёрнулась вперёд, разрывая кольца. Невдалеке раздался новый грохот, и мерещилось, что сами стены задрожали от толчка неописуемой мощи. Мне было не до обдумывания его источника. В мою сторону нёсся воин Риндожи, готовый рубануть мечом. Я отпрыгнула в сторону и повалилась на кресло, но это не спасло бы меня от участи быть зарубленной или задушенной новой золотой цепью. Служитель Лангзама что-то спешно шептал под нос, и, могла поклясться, этот приём обещал быть неожиданным и мог стереть меня с лица земли. Я бы не сумела отразить то, о чём не знала. Однако меня спасла выработанная привычка. Я выставила руки в обе стороны, вжавшись в кресло и напрягшись всем телом настолько, что мышцы грозились порваться, а в ушах зазвенело. Воин Риндожи резко замер, будто его обхватили с разных концов невидимые руки. Служитель в белом тоже застыл, оборвав заклинание или молитву. Представитель неизвестного ордена уже ползал под окном, приходя в себя, а что стало со вторым из Риндожи, я не ведала. Да и не до того было. Я держала сразу двоих, и это… стачивало жизненную энергию, сжирало её без остатка. Невыносимо трудно! Контроль постепенно ослабевал, а годные идеи так и не приходили в голову. И всё же кое-что можно было сделать. Я заставила воина Риндожи разжать пальцы и перекинула силы с него на оружие. Меч пролетел небольшое расстояние между владельцем и служителем Лангзама и пробил грудь последнего. Воин при этом получил свободу действия и тут же бросился ко мне, обнажая второе оружие. Он резанул кресло, с которого я успела скатиться прямо к перепуганной служанке. Жажда выжить толкала меня на грязные приёмы. — Стой! — велела я служителю, обхватив беззащитную девушку за шею. — Я сверну ей шею! Я умею! — Не сомневаюсь, — яростно выплюнул противник. — Я сумею проткнуть тебя так, что не задену заложницу. Тебе всё равно не выйти отсюда живой. Кажется, в этом он был прав. Церковник в фиолетовом поднялся на ноги и обозревал место боя. А ведь его таланты пока хранились в тайне. Он мог оказаться не меньшим виртуозом в применении энергии света, чем Саратох или проткнутый служитель Лангзама, ещё барахтавшийся в луже крови. И снова двое на одну. — Попробуй, — дразнила я, на всякий случай отступая. Воин Риндожи, в свою очередь, делал осторожные шаги ко мне. Идея с заложницей, всхлипывавшей и совсем не сопротивлявшейся, была отвратительной. Но какая альтернатива? И тут на ум пришла ещё более омерзительная идея, и я пожалела, что не могла сейчас уйти в соседнее помещение и там покричать на себя. — Надеюсь, ты понимаешь, сколько преступлений уже свершила. Раскаянье ещё не посетило? — внушительно прошептал воин Риндожи. — Я кромсаю плоть так, что грешник или демон остаётся жив, пока не расскажет все секреты своих. Но это не приносит мне удовольствия. За учинённые тобой убийства тебе полагается долгая и мучительная смерть, но ты можешь одуматься и хотя бы перед кончиной исправить часть своих грехов. Терпящая обязательно узнает об этом. Сдаться, одуматься, искупить вину… Я и не знала, что воины Риндожи предлагали покаяться врагам, а не бездумно рубили их, как берсерки. В моём случае прощение всё равно заслуживалось смертью, и как раз это не входило в планы. — Убивать церковников — почти моё хобби. Ненавижу Lux Veritatis. За то, что они есть. За их упрямство и слепую веру. За раздутую пропаганду против Спустившихся. За обеты, запреты, предрассудки. С какой лёгкостью я устранила того парня через комнату. Просто потому, что он служитель, который пришёл помогать одурманенным людям и не сделал лично мне ничего злого. Совесть за него не мучила. А вот служанку было жаль. Она хотя бы выбрала полезную деятельность. Воин Риндожи, видя, что меня не пронять милосердием, перешёл на запугивания. У него это получилось. Правда, не до такой степени, чтобы я лишь отступала и мечтала о побеге. Если капризная способность сработает, он увидит напоследок мои обнажённые клыки. И она сработала. Загоревшаяся служанка пинком отправилась к церковнику. Воин Риндожи завалился на бок, перегруппировываясь и уворачиваясь от белого огня. Цвет пламени произвёл на него впечатление. В ту же секунду, как толкнула служанку, я дёрнула рукой и всё же вышибла второго служителя из окна. Третий этаж — не особо высоко, но он приземлится на спину. Не знала, откуда силы ещё берутся, но их хватило даже на то, чтобы вдавить представителя Риндожи в пол. Под рукой оказалась мраморная пепельница, украшением стоявшая на камине в конце комнаты. Я схватила её и с разбегу запрыгнула на спину воину. И принялась долбить его по затылку со всей злостью, которая накопилась за годы к этому поганому ордену. Не хотелось сжигать его, как несчастную служанку, нет. Это было бы слишком просто. Я желала прикончить этого напыщенного индюка своими руками, потому что служители иного не заслуживают. Lux Veritatis подпортил мне жизнь, Lux Veritatis страшилой из кошмаров преследовал меня с детства, Lux Veritatis не мог договориться с Шестью владыками, из-за чего я десятилетиями не видела отца; из-за Lux Veritatis, в конце концов, мне пришлось порвать с Рандареллом! Я била воина Риндожи, пока черепушка не лопнула, словно передо мной было воплощение всего зла, что Lux Veritatis когда-либо причинил обитателям этого мира. И мне всё было мало. Хотелось растереть его мозг по полу, вдолбить кости в непокрытые ковром участки, исполняя непонятный ритуал. Даже попавшая в рот кровь не отрезвила, и только вмешательство со стороны прекратило это безумие. — Он мёртв! Успокойся! — меня оттащил Сайтроми и прижал спиной к своей груди. Я даже пошевелиться не могла в его объятьях, и зациклившиеся взмахи унялись сами собой. — Глубоко вдохни. Он положил ладонь на мои глаза, закрыв обзор комнаты, как недавно делал в коридоре. Я достаточно успокоилась, чтобы не противиться, но не пришла окончательно в себя. После такого невозможно прийти в себя… — Откуда следы на шее, нанккардэ? Я ощупала кожу под подбородком и с удивлением обнаружила, что она болит. Сайтроми развернул меня и помог сделать несколько шагов, после чего выпустил из объятья. — Это от цепи, — я посмотрела на рисунок на полу. — Остальная кровь не моя. В дальней комнате, где меня застал первый служитель, в потолке зияла дыра. Если хода нет, нужно сделать его самому, так что ли? Под брешью лежало обугленное тело — вот и второй воин Риндожи. — Как они так быстро оказались здесь? — после срыва я туго соображала, но какая-то интересная зацепка уже билась в моё сознание. Что-то связанное с рисунком. — Для Lux Veritatis нет закрытых дверей. Стража пыталась не пустить их. Они усыпили людей и рассредоточились по дворцу. И их много. — Вы знали, что они придут. — Соображение наконец достучалось до меня. — Ты знал, что я рассказала служителю о твоём пребывании на Верхнем этаже! А Сат’Узунд наверняка видела нападение в видении! Поэтому ты велел начертить рисунок. Но почему вы просто не ушли заранее? Зачем сидели на мишени? — Ты рассказала обо мне, но не о моих сёстрах. У нас преимущество в численности, о чём они слабо догадываются. Мы должны были попробовать дать бой. Нельзя бегать вечно, — Король, сам того не ведая, повторил мои недавние слова. Затем указал на дыру в потолке. — Тебе туда. — Стой! — я отскочила, когда он нагнулся ко мне. — А что на счёт меня? Ладно, вы, но я драться не хочу! Не безопаснее было бы вывести меня заранее? — Прости, нанккардэ, — Сайтроми вдруг отвёл взгляд, как если бы ему стало стыдно. — Это не моя идея — подвергать тебя опасности. Хотя следовало догадаться, раз ты не видишь его, что риск бессмысленный. — Не вижу кого? Я сосредоточилась, чтобы проникнуть в его поверхностные суждения. Виски закололо, но обрывок информации всё же ухватила: нечто про «зря она затеяла эти смертельные испытания». Когда попробовала углубиться, отец захлопнул дверку, и все его мысли попрятались. В соседней комнате зазвучали шаги. Король выглянул и разом обратил в огоньки парочку служителей. Других белое пламя брать не хотело, словно что-то защищало людей. Тогда Сайтроми распространил огонь по всей комнате, уничтожая вместе с мебелью рисунок на полу. Церковники предусмотрительно выставили золотистые щиты. — Тут всё сгорит! — Этого не избежать. Я не хочу, чтобы ты погибла, — Король подсадил меня, и я вскарабкалась в комнату этажом выше. — Ты знаешь, где тайный выход. По дороге ты можешь встретить любителя шляп. Если это случится, не пугайся. И не давай ему повода усомниться в тебе. — Встречу кого? — Не могу сказать, пока они здесь, — будто в подтверждение слов Сайтроми в его бок влетел золотой наконечник с цепью. — А ты?! — Я догоню. Отец выдернул орудие и демонстративно резко швырнул его влево. Мне было страшно бросать его одного, учитывая перевес служителей. Однако Сайтроми метнул в меня грозный взгляд: буду мешаться. Заскрипев зубами, я поднялась с колен и метнулась к двери. Тайный проход скрывался внутри стен, и попасть в него можно было через зал с коллекционными произведениями искусства. У Антуара имелось скромное пристрастие к собиранию замысловатых и вычурных изобретений, которые либо опережали своё время, либо являлись не применимыми в быту диковинами. Было бы спокойней, если бы бок о бок с Сайтроми сражалась Сат’Узунд или Хатпрос. Где сейчас они? Почему, будучи сильными в единстве, бессмертные снова разделялись? Или… Даже думать не хотелось, что сестричек уже изгнали на Нижний этаж и Король взял церковников на себя, чтобы позволить мне сбежать. Озноб пробегал по коже, когда я представляла, что его напутствия могут быть последними. Пропитавшаяся кровью одежда липла к телу. Было противно от самой себя. Только ненависть к Lux Veritatis не уменьшилась. От зала меня отделяли коридор и комната, и судьба не хотела позволять мне спокойно пересечь их. Сразу за поворотом бродила троица церковников. Я мысленно застонала. Ни резать их, ни сжигать уже не хватало внутренних сил. Они что-то выискивали, потому как, подобно охотничьим псам, обшаривали комнату за комнатой в коридоре. Когда все трое скрылись за разными дверьми, я пробежала мимо, радуясь, что ковёр поглощал стук шагов. Завернула в нужное помещение… и тут же столкнулась с женщиной в белых одеждах. Мысленно сдавила ей горло, чтобы она не позвала на помощь, но закончить действие удушением не получалось. Я была на пределе способностей. Служительница вскинула руку, и в глаза мне бросились ослепляющие всполохи. Вокруг тела тут же обвилась золотая цепь, выжав весь дух. Я задохнулась от боли, чувствуя, как внутрь проникает болезненная магия и раздирает ткани на частицы. Женщина с длинными тёмными волосами ликовала недолго. Её внезапно хватил удар, и, задёргавшись в конвульсиях, она свалилась неподвижным мешком. Магия развеялась, и цепи испарились. Я не могла понять, что убило её, пока краем глаза не заметила копошение. Резко развернувшись, направила силу на другого противника, как мне тогда показалось. Вот только им оказался не служитель. Гигант качнулся на пятки, но удержал равновесие, хотя его должно было припечатать к стене. Синий щегольской пиджак и брюки, шляпа с полами, разноцветные глаза и странно загнутые к низу рога… Бесы всё побери, да это же Хат’ндо! Я поняла чудовищность ошибки и, задрав руки над головой, опустилась на колени. Он меня не знал и мог посчитать выпад проявлением агрессии. И тогда меня ждала, очевидно, та же участь, что и женщину в белых одеждах. Нужно было проявить покорность и сдаться, пока не произошло непоправимое. Король несколько секунд оценивающе смотрел на меня, и его взгляд постепенно становился иным. Не знаю, что случилось, но лицо бессмертного из сосредоточенного и сердитого переменилось на хитрое с прищуром. Он криво ухмыльнулся, словно не сумел договориться с собой, какой должна быть его улыбка. — Можешь подняться с колен! — Хат’ндо дёрнул кистями. — Выходит, племянница? Хм, Нахиирдо? Вот так невероятная встреча. — Откуда…? — удивлённо выдавила я, вставая. — Я же Хат’ндо, — сказал он, будто это что-то объясняло. — Ты, моя дорогая леди, припозднилась. Тебе следовало спуститься в подземный ход, насколько я могу судить… И я задержался. Скорее идём! — Там… — я указала назад, откуда на шум могли повалить служители. А самое смешное, что язык вдруг отказался выдавать членораздельные предложения. — Трое церковников… — Закрой дверь. Я подчинилась, и Король с лёгкостью, будто это какая пушинка, придвинул к двери массивный шкаф. Отряхнул перчатки и рванул в противоположную часть помещения, где зиял проход в зал с коллекцией Антуара. Я же медлила. Встреча с тем, чьё появление на Верхнем этаже не было заявлено, шокировала меня. Да и без того младший из бессмертных братьев вызывал смешанные чувства. Он располагал к себе приятным голосом, молодым и красивым лицом, но я не могла довериться ему через минуту после знакомства. Меня не отпускало ощущение, что где-то рядом засел господин Подвох. И то, как Хат’ндо смотрел на меня — сначала с раздражением и враждебностью, а спустя минуту на него будто снизошло озарение, и он оттаял ко мне — вызывало сонм вопросов. — Ты вроде не ранена, так идём же! — нетерпеливо позвал Король, и я, кивнув ему или себе, помчалась следом. Он шёл размашистым шагом, и приходилось трусить, чтобы поспеть за великаном. — Как… как вы… Что вы тут делаете? — Ищу тайный выход, как и ты, — Хат’ндо осматривал экспонаты. — Но ты, конечно же, имела в виду, как я оказался в верхней части Часов? Родственники открыли для меня дверцу. Прямо тут, под дворцом. Странно, что брат не поделился с тобой. Держит тебя за дурочку. Я бы на его месте так не делал. Хотя я всего пять минут назад узнал, что у меня есть племянница, поэтому я немного предвзят к тебе. — Пять минут… А сколько нужно времени, чтобы предвзятость пропала? — промямлила я и хлопнула себя по лбу: нашла, о чём спрашивать! Тоже мне — секрет века. — Где-то час. Хат’ндо выглядел так, словно вышел на прогулку вечерком, а не попал в эпицентр разборок. Довольный, воодушевлённый, он самим видом показывал, как его всё устраивает. И это порождало дикий контраст с тем кошмаром, что творился вокруг. Меня колотила дрожь от одного воспоминания о недавнем безумии, а Король наслаждался положением дел. Моё подавленное состояние не укрылось от его прозорливого взгляда. — Со мной тебе не о чем переживать… о чём бы ты там ни переживала, — Хат’ндо ткнул пальцем в моё плечо, испачкав кончик в крови, и нарисовал улыбавшуюся рожицу на стекле с экспонатом. — До сих пор не могу прийти в себя, что у меня есть племянница. Ты такая симпатичная, явно не в отца… если забыть о крови, что вообще-то наводит жути. — Король вдруг словно переключился на постороннюю речь, хотя я ничего не слышала. — Нет, дорогая Хатпрос, я ищу его. Тут столько притягательного и чарующего, вот я и не сосредоточусь никак. Я ещё не привыкла к общению Шести на расстоянии, когда они использовали всю мощь магии имён, поэтому наблюдать брошенные в пустоту обращения было странно. Что же до моей сломанной связи, то за последние часа два за ухом часто почёсывало, и это начинало раздражать. Кто-то называл моё имя вслух столь много раз, что я рисковала протереть дыру в черепе. — Я знаю, где проход. Я покажу. — Будет замечательно, — Хат’ндо слегка наклонил голову в благодарность. Я пошла мимо экспонатов, молясь чуду, чтобы церковники не пробрались в зал до того, как мы скроемся. Беззаботность бессмертного дезориентировала, вынуждала брать на себя необходимость шевелиться и выкручиваться, не полагаясь на спутника. Мимо меня проплывали воплощения чужой фантазии. На подставке лежали двусторонние столовые предметы из серебра: вилка с одной стороны, ложка — с обратной. Дальше был прибит чертёж какой-то заумной машины в лицевом разрезе. Изогнутые трубки для неизвестных целей волновали воображение. К удивлению, на одном из постаментов нашлась пара спиц, соединённых сверкающими нитями. Я бы решила, что это какая-то дорогая причуда, если бы несколько лет назад Юдаиф не заколдовывала для меня похожие. Антуар, оказывается, баловался магией Спустившихся. Хотя для него эти спицы скорее были вычурным экспонатом, предметом гордости, а не практической вещью. Ещё дальше в кучку были собраны перья таких невообразимых расцветок, что я усомнилась в их подлинности. — В твоей жизни ведь много важных событий случалось? — бесшумно ступая следом, спросил Король. — Я никак не могу собрать все образы воедино… Вот досада. Охватить всё разом бывает трудно. Но я на секунду узрел что-то важное, только недооценённое… что же? — невнятно бормотал он самому себе, и я терялась в этом потоке размышлений. — Что-то связанное с камнем. Ты не помнишь, в твоей жизни камень играл роковую роль? — Простите? Мне жаль вас разочаровывать, но я не понимаю вас. — Ты такая воспитанная, мне это нравится. Однако тебе лучше скорее найти тот проход. Люди прибудут в этот зал через… — бессмертный сверился с часами в углу комнаты. Зрение у него было отменное, потому что я плохо различала циферблат со своей позиции. — Девять минут. Тебе хватит этого времени? — Вы точно знаете, когда они войдут в зал? — Конечно. У меня сестра провидица. Иногда хорошая, — он будто специально поставил смысловое ударение так, чтобы возникла двойственность истолкования. А поторопиться и впрямь стоило. Я обошла очередной чудаковатый экземпляр не прижившегося вида искусства и указала на постамент, придвинутый к стене. — Под ним должна быть крышка. Так мне говорила Королева. Хат’ндо, продолжая в полголоса переговариваться с Хатпрос, а иногда и Сат’Узунд, что доказывало их невредимость, велел мне подержать экспонат и отодвинул постамент в сторону, словно тот ничего не весил. Под ним обнаружился люк. — А почему вы не переговариваетесь с Сайтроми? — Он известный молчун. Не любит болтать, когда занят. Знаешь, что это? — Король указал на вещицу в моих руках. Я осторожно держала металлическую сферу диаметром с пивную кружку, покрытую искусственными геометрическими наростами, углублениями, а кое-где — торчавшими иглами. Замысловатый шарик не напоминал ничего из известных мне предметов. Естественно, иначе бы он не попал в коллекцию Антуара. Я мотнула головой. — Это маленькая шкатулка. Для небольших, но крайне ценных вещей. Открывается нажатием на три определённых углубления. Если надавишь не на те, изнутри вылетят шипы и, вероятнее всего, воткнутся тебе в шею. А разброс в разные стороны гарантирует попадание в плоть, так что неважно, какой стороной к лицу ты будешь её держать. Я знал мастера, — объяснил Хат’ндо. — Можешь выпустить из рук. Я отложила опасную сферу и первая скользнула в люк. Хат’ндо парой мощных ударов расширил лаз, который предназначался для людей и грозился не пропустить существо его размеров. — Эту брешь будет трудно не заметить. Люди, которые вскоре придут в зал, тут же погонятся за нами, — предупредила я. — Я завалю проход. Винтовая лестница уходила чуть в сторону, глубже в стену и в неизвестность вниз. Было темно и тесно. Королю пришлось ужиматься и почти на корточках протискиваться вперёд. Я бережно переставляла ноги, потому что глаза не привыкали к черноте вокруг. Ступени оказались неровно выщербленными, как если бы лестницу делали впопыхах, на скорую руку. — Он ведёт в подземный тоннель? Это так? — на всякий случай уточнила я. — Вот мы и выясним! — воодушевлённо отозвался Король. Конечно, откуда Хат’ндо знать такие тонкости? Он ведь только вылез на Верхний этаж, а сёстры, наставлявшие его на расстоянии, сами могли воспользоваться другим проходом. Мы спускались не меньше семи минут. Ушли достаточно глубоко, чтобы наверняка сказать — оживлённая улица, на которой стоял дворец, осталась над головой. Лестница привела к ровной поверхности, но резко обрывалась парой этажей выше безопасной площадки, и пришлось прыгать на свой страх и риск. Первым сиганул бессмертный, чтобы потом подстраховать меня. Когда мы оба стояли под ступенями, Хат’ндо заставил изумрудное пламя обхватить нижние из них. Камень горел медленно, и всё же часть лестницы обязательно обратится в ничто, увеличив и без того немалое расстояние до площадки. Церковникам, чтобы угнаться за нами, надо будет переломать ноги. — Если нынешний правитель этого материка не дурак, тоннель выведет нас куда-то за город. Так обычно и делают смертные правители, беспокоясь за свои жизни, — сказал младший из Шести. Взмахом руки он заставил факелы на стенах с обеих сторон заполыхать зелёным пламенем. — У вас, само собой, тайных ходов нет? — Развлечения ради можно было бы пробить парочку. Но практической пользы ноль. Король поправил шляпу и пригласил меня последовать за ним. Удивительно, что факелы ещё загорались. Учитывая состояние лестницы, я уже решила, что тайный проход давно забросили, не надеясь когда-либо применить его. В семье Антуара случалось мало смертельных стычек за власть, что упрощало жизнь правителей и обесценивало ловушки и секреты их жилищ. Тоннель не был как-то красиво украшен, тоже напоминал работу тяп-ляп. Не обваливался за сколько-то там лет, и на том спасибо. Стены выглядели грубыми кусками, потолок местами то уходил вверх, то начинал давить. Хат’ндо стало свободней идти, но иногда поза вприсядку возвращалась. Если проход действительно уводил за город, нам предстояло пройти немалое расстояние. Столица отличалась размерами. Спустя десять минут пол стал неровным: кое-где попадались наложенные сверху плиты, а где-то зияли дыры в неизвестность. Хотя при свете идти было проще, я сохраняла бдительность, дабы не провалиться неизвестно куда. Вскоре обнаружила, что в провалах на дне виднелись плиты с древним рельефом. Мы шагали по слоистому полу из различных ярусов. Под одними плитами помещались другие, намекая, что, возможно, когда-то тут стоял город, а потом он просел и ушёл под землю. Или нет, и фантазия рисовала неправильную картину. Плита под ногой резко ушла вниз, и через секунду я обнаружила себя свисавшей с края. Хат’ндо тронулся в моём направлении.  — Нет, стой! Последнее, что увидела перед падением, — как Король останавливается и поворачивает голову к плывущей фигуре Сат’Узунд. Повезло упасть не на лопатки: я перевернулась в полёте, но не сгруппировалась должным образом. Удар о твердь вышел болезненным. Развернулась на бок и закусила губу: в тройке шагов из поверхности торчали осколки твёрдой породы. Приземлись я чутка левее, и тело распороло бы на гербы. Надо мной показались лица бессмертных, заглянувших посмотреть на моё состояние. — А ты везучая, — присвистнул младший брат, и это замечание отражало мои мысли и походило на злую насмешку. — Ты не ранена, дитя? — с волнением вопрошала Королева, которая не могла видеть моё положение. Она была слепа, сиюминутно напомнила я себе, и не способна различать предметы в пространстве, пускай интуитивно или через видения всё же малевала какой-то облик мира. — Мы тебя вытащим. Позже она нетерпеливо отряхнула с меня крошку, и я ощутила, сколько в ней бурлило недовольства и сомнений. Не нужно быть эмпатом, чтобы уловить настроение Сат’Узунд. Что-то в плане дня шло наперекосяк и тревожило её, отчего находиться рядом с Королевой становилось некомфортно. Она вышла к нам, чтобы сопроводить дальше по проходу: он раздваивался, и один из тоннелей уводил в тупик. Ловушка для преследователей. Я бы посмеялась над мнительностью человеческих правителей, да сейчас она нам в плюс. Младший брат же под конец окончательно превратился в лукавого беса, прятавшего глаза под полами шляпы. Его чувства ко мне менялись поэтапно, словно он с каждым мигом открывал всё больше фактов обо мне. Я потерялась в этой градации, зато Хат’ндо, по его признаниям, разложил все впечатления по своим местам и превозмог начальную предвзятость. — Теперь всё ясно. Столько отчаянных порывов, столько решительных действий. Захватывающая история жизни, я впечатлён. Много драмы, жаль только, я не способен прочувствовать все оттенки переживаний вместе с другими, — вздохнул Король. — Оно и к лучшему. Чужие страдания разрушительны. Не люблю расстраиваться из-за кого-то. — Я… история жизни? — пролепетала я. — Да. Твоей жизни. Мне достаточно взгляда и пары ударов сердца, чтобы рассмотреть хронологию поступков любого. Кроме бессмертных. Первое слово, первый грех, первая любовь, первое убийство… У тебя всего этого тоже хватает, только с такой насыщенностью потребовалось больше пары ударов сердца. — Так… так не должно быть! Это неправильно! — я ощутила себя голой. — Я всё равно не держу все истории в голове. Жизней так много, а места тут так мало, — Хат’ндо постучал по шляпе в том месте, где была макушка. — Чтобы вспомнить чью-то жизнь, мне всё равно нужно повторно смотреть на смертного. — Нет, я имею в виду, что это же стирает всю приватность личности. Все секреты, тайные поступки, ошибки, о которых некто пытается забыть. Осознавать, что кому-то доступно всё это, достаточно ему лишь взглянуть на тебя… — меня передёрнуло. — И вместе с тем пропадает интерес раскрывать личность постепенно, со временем узнавать что-то новое. Знакомства не вгоняют вас в непреодолимую скуку? Хат’ндо взглянул на меня с одобрением во взгляде, цокнул языком и поводил обтянутыми перчатками пальцами в воздухе. — Без мыслей и эмоций это лишь треть от того самого «всего», если тебя это утешит. Остаток пути мы преодолели втроём и вышли на глухой пятачок в лесу. Но куда идти дальше в компании рогатых воителей, я не представляла. Всё же у сидения взаперти были свои плюсы: окружающие не ведали, какие страшилы обитали рядом с ними. Никакой лишней известности и шумихи вокруг знаменитых персон с Нижнего этажа. А служители взяли и вытравили бессмертных из-за стен, словно злые дети, выпускающие жучков из коробки. И когда те разбегаются в разные стороны, их легче придавить подошвой. Конечно, та же Сат’Узунд после подъёма как-то сумела незаметно пробраться в центр столицы. Да и не стали бы бессмертные так рисковать, не продумав, куда и каким образом им двигаться дальше. Так что… Нам пришлось уйти ещё дальше от города, поскольку церковники точно будут прочёсывать лес в округе. Если кто-то выжил, само собой… Масштаб случившегося всё ещё не укладывался в голове. Что стало с обитателями дворца? Смогли служители вывести одурманенных людей на свежий воздух, отправить в безопасное место? И почему это волнуют меня, убийцу, зашедшую так далеко в своих деяниях? Страшно вообразить, какое значение потасовка во дворце будет иметь для всех людей, не только жителей столицы и представителей Lux Veritatis. Пора официально объявлять о пришедших в гости бессмертных. Первой к нам присоединилась Хатпрос, возникшая игрушкой из заводной шкатулки. Когда я всерьёз испугалась за Сайтроми, значительно отставшего от нас, он всё-таки объявился. В порванной местами одежде, но без ранений. Какое облегчение! Если бы шея Короля не находилась так высоко, бросилась бы на неё, а так ограничилась тем, что прильнула к талии. Он позволил, хотя я всё ещё была вымазана в крови, и это удручало. В лесу магазинов одежды не водилось, так что пришлось смириться. — Не могу поверить, что всё так удачно закончилось для вас… — Замкнутое пространство, четверо нас, — пояснил Сайтроми, хотя я не нуждалась в ответе. Это было замечание радости, а не вопрос. — Для нас, но не для тебя? Я не сжилась с событиями дня, плюс физически была вымотана, чтобы пытаться анализировать ещё и чувства. И всё же одна вещь будоражила который час. — Мне показалось… — Я провела языком по верхним зубам, убирая неприятный привкус. — Показалось, что Сат’… кхм, она хочет моей смерти. — Исключено. Тебя сегодня много кто пытался убить, но точно не она, — наклонился ко мне Сайтроми. — Это ведь она настояла на том, чтобы я осталась во дворце до момента нападения? Верно? Ну, не отрицай этого, я почти вижу правду в твоих мыслях. — Я действительно настроилась на поверхностные суждения отца, но после заявления он пресёк моё внедрение. — Я что-то не так делаю… или сделаю в будущем? — меня поразила идея, что для той, которая видит грядущее, не важно, когда кто-то провинился. — Нахиирдо, — вздохнул Король. — Это вздор. Да, она просила не выводить тебя из дворца до начала атаки. Но она точно не желает тебе смерти. Подумай, стояла бы ты сейчас здесь, если бы одна из моих сестёр хотела убить тебя? Она бы это просто сделала. В любой момент. — Верно. Я не подумала об этом… — мне стало неловко за необоснованные подозрения. — Должно быть, ты прав: я устала. Смертельно. — А теперь представить, как устанут Lux Veritatis в ближайшие месяцы своей жизни, — улыбнулся Сайтроми.