Шесть с половиной ударов в минуту

Глава 34.1 Раздражение После недавних новостей Гаррела бросило в жар, и он ощутил незнакомое ему чувство: бешенство. Это не в духе хладнокровных и умелых стратегов, которым парень подражал. Следовало успокоить нервы и обдумать ситуацию. Мудрецы, хранившие обломки меча, поражали нездоровой осторожностью и подозрительностью. Гаррел, следивший за новостями в мире, со дня на день ждал, когда на пороге резиденции Lux Veritatis замаячат таинственные фигуры в балахонах. Он слышал, что они заполучили все три части артефакта и даже собрали его. Предавшие своих господ Спустившиеся всё же донесли проклятым людям муудор, и оружие было готово. Мурашки по коже бегали от представлений, что эта гадость могла работать. Юный старейшина рассчитывал заполучить меч и сломать его так, чтобы никакие мастера уже не сумели собрать его по новой. Однако сложности только начинались. — Как — не отдадут? — Гаррел не верил собственным ушам. — Мы Lux Veritatis! Мы — олицетворение силы духа человечества и справедливости! Мы воплощение воли Терпящей! Оплот людской свободы и защитники жизни на Верхнем этаже! Как смеют какие-то выжившие из ума старики не отдавать нам артефакт? Мимрои с сочувствием качала головой. Она объяснила, что мудрецы откуда-то были в курсе беспорядков, творившихся в ордене. Гибель старейшин, споры, конфликты и другие неприятности, сопровождавшие Lux Veritatis в последние годы, обернулись плохой рекомендацией. И то, что защитники человечества проморгали выход минимум троих бессмертных, убили, возможно, последние крохи симпатии мудрецов к соратникам по вере. И теперь они намеревались вручить меч неизвестному герою, избранному лично ими. Lux Veritatis не принимал в выборе участия, и никто из служителей не знал о перемещениях артефакта. Даже старейшин не посвящали, и Гаррела разрывало от недовольства из-за полного неведения. Он делал вид, что его обижает недоверие мудрецов, которых он и не видел никогда… и вообще с ними, должно быть, мало кто знаком из современников. Они, по слухам, скрытые пташки, молившиеся где-нибудь на краю мира за спасение душ людей. На самом деле парня злило, что он не мог выполнить самое важное поручение мамы. Все достижения Гаррела становились ненужными и обесценивались, если он не мог достать меч. Юный старейшина знал, что Цехтуу уже наверху, то есть он вскоре увидится с ней. Да вот не идти же к ней с дурными вестями. В этот раз всё будет не таким, как раньше. Гаррел изучал историю и понимал, что теперь бессмертные ведут себя иначе. В прошлой войне с участием Шести Короли разбивались на пары и оккупировали территории, приводя с собой армии. Они давали всего шанс на мирные переговоры, после чего найти компромисс становилось сложнее. — Ярко полыхали свечки — чистым, жёлтым пламенем, что возвещало о неукротимой воле слуг Терпящей, — Гаррел почти наизусть зачитывал строчки из тома. — Зло не чурается чистоты. Бессмертные равнодушны к сиянию света, и это равнодушие вселяет в души страх. Однако позы служителей говорили, что их поколение не пойдёт на уступки, как делали прославленные в песнях предки. Не пойдут на них и Шестеро. Как ни странно, правители Королевств не принимали в конфликтах с демонами участия, и роль гласа человечества на себя брала Церковь. В предыдущий раз переговоры проходили на материке Натанель, и на них присутствовали только четверо бессмертных: Сайтроми и Цехтуу отказались иметь дело с настырными людьми, зная, что те скажут. Позиция Lux Veritatis от столетия к столетию не менялась. Ещё более ранняя война с участием Шести, развернувшаяся пятьсот восемьдесят три года назад и названная Опустошающей Стычкой, привела к почти полному разорению пары Королевств, то есть опасному сокращению населения двух материков Верхнего этажа. Отметка убитых с обеих сторон закатывалась за миллион. Бессмертные пытались отвоевать себе и своему народу кусок земли на Верхнем этаже, но куда бы они ни шли, везде их встречали отпором. За безопасность и жизнь людей дрались армии всех Королевств, чьи правители подчинялись мнению старейшин, а также служители и даже сам народ, который попросту истребляли. Сейчас произошло то, чего не случалось в те далёкие годы. Во-первых, Короли Спустившихся наконец избрали новую тактику. До этого всегда ломились в лоб. Тем, кому смерть нипочём, нечего было терять, и вторгаться к соседу бессмертные могли снова и снова, пока рано или поздно их затея не возымела бы успех. Так они, похоже, и рассуждали, устраивая очередной кровавый поход наверх. Однако этот радикальный метод приносил слишком большие потери, и в этот раз Шестеро решили перессорить правителей людских Королевств прежде, чем навязывать им свою войну. Они надеялись, что междоусобицы истощат людей. Во-вторых, бессмертные отказались от идеи истребления человечества на определённом участке, как они делали до этого, дабы освободить место для своего народа. Гаррел знал об изменениях в планах, потому что прислушивался к новостям и мог сравнивать с историческими фактами и рассказами Цехтуу. Шестеро не только не обрушились огненным дождём на головы простого люда, но и стали своего рода… избавителями от неприятностей. Война Королевств никого из людей не устраивала. Все видели её тщетность и глупость. К неудовольствию Гаррела, план перессорить правителей не успел затронуть все материки, подобно разраставшейся болезни. В какой патовой ситуации находилось бы человечество, если бы армии Спустившихся нагрянули в самый разгар очередного бессмысленного сражения, на поле, уже усеянное телами погибших! Однако для такого эффекта требовалось время, и вот его у Шести не было. Антуар долго тянул с началом войны, а правительница соседнего Королевства не сразу приступила к ответным действиям. И всё же поселения на границе пострадали, и люди были в ужасе. Их король бежал с поля боя, оставив народ на растерзание врагу. И тут из ниоткуда приходят бессмертные и… отгоняют армию Ролуангэ. Снимают осаду с одного города, выгоняют захватчиков из другого, возвращают дома выжившим. Жизнь и спокойствие народа в обмен на подчинение Шести. Сначала весть о статусе заимствованной территории приняли за шутку. В орденах даже посмеялись от души, пока не получили послание, гласившее: «В связи с отступлением Антуара вглубь Королевства оное действие рассматривается, как добровольная капитуляция, и брошенные земли отныне принадлежат тем, кто отобьёт себе право владеть ими; по случаю победы войск Спустившихся над вторгшейся армией Ролуагэ и договорённости между населением и бессмертными Королями земля переходит в их распоряжение». Извещение было заверено какими-то бургомистрами, но всё это выглядело натянуто и недостоверно. Кто поверит, что факт гибели людей от рук других людей, пришедших грабить и разорять, потеснит давний страх перед ужасными «монстрами снизу»? Демоны хуже человеческих армий. Многовековая пропаганда не могла ослабнуть перед инстинктом самосохранения. Однако положение оставалось неясным, поскольку упоминаемые земли располагались далеко от резиденции Lux Veritatis и узнать правду незамедлительно не представлялось возможным. Если бессмертные и впрямь закрепились на отбитой территории, это было здорово, рассуждал Гаррел. Только ему не нравился такой великодушный подход. Это пока люди смирные и послушные, а как только ужас войны отступит, организуют партизанские отряды и станут бить Спустившихся в тыл, в то время как те будут обороняться от слаженных войск, приходящих из центра. Кто стал бы надеяться на людей, чья ксенофобия превышает естественную любовь к родителям и дружеские узы? Юный старейшина не считал себя жестоким, но хороший полководец предвидел бы подобное и не допустил хаоса даже ценой тысяч человек. Убить других, чтобы преуспеть самому. Вероятно, у Шести всё же был какой-то план, и люди нужны до поры до времени. Гаррел не знал всех подробностей, будучи удалённым от эпицентра конфликтов, и строил предположения на основании неполных сведений. В какой-то момент Глядящий в Душу перестал навещать юного старейшину, и единственным источником информации остались внешние новости. Снедаемый сомнениями, удастся ли ему завершить миссию, и злостью на мудрецов, он метался по древнему зданию и предавался мыслям. Гаррел зрел вокруг разные проявления эмоций. Молодняк демонстрировал плескавшийся через край энтузиазм вперемешку с неуверенно проступавшим волнением. Опытные служители ходили с каменными лицами, иногда мрачными и сморщенными, словно испорченные фрукты. В глазах у них читались куда более жирные букашки-сомнения, от которых не помогали избавиться даже частые помаргивания. Заприметил Гаррел и затравленного Рандарелла с пасмурным лицом. Старейшина хоть и не знал, о чём замечательная Нахиирдо разговаривала со служителем, но догадывался, что беседа та была не из приятных, поскольку однорукий пребывал в прескверном расположении духа. Именно Рандарелл всполошил осиное гнездо Lux Veritatis, сообщив о прибытии Сайтроми на Верхний этаж, однако старейшина полагал этот ход частью плана Шести. Иначе было бы нелогично и необъяснимо, зачем подопечная бессмертного раскрыла служителю такую важную тайну. Встав под козырьком крыши, Гаррел посмотрел на уныло бегущие по небу облака. Тут и там редкими ошмётками проглядывало небо. Справа резвились и кричали ученики служителей, но их было не видно за конюшнями. Парень подумал, что оттягивать с решением становилось опасно. Он перетряс весь свой список должников и знакомых, чтобы те вырыли мудрецов из нор. Они не могут передвигаться по миру незамеченными, и Гаррел выяснит, где старики проходили. На этом материке или соседнем, он отыщет их след, конечный пункт путешествия, избранного, а следом и местоположение артефакта. И тогда сорвётся за ним, не задумываясь, бросив всё и всех, кто сейчас окружал его. Он устал от затянувшейся роли старейшины. Сзади Гаррела ударили по ногам, и он рухнул на колени. Шею тут же стянула верёвка, перекрыв дыхательные пути. Парень панически задёргался, стараясь вывернуться, но вовремя вспомнил о мече. Наполовину обнажил его, когда неизвестный толкнул руку старейшины подошвой. Оружие выскользнуло, однако и нападавший на секунды ослабил удавку. Гаррел вывернулся, откатился и, подхватив меч, слепо бросился на неприятеля. Тот попятился и ударился о перекладины спиной, пропустил удар рукоятью по лицу, упал и тут же получил несколько пинков в живот и бок. Старейшина не стал мигом рубить, но, как только разглядел нападавшего, ему сделалось скучно. И вновь подступило раздражение. Скрытая ненависть к Lux Veritatis постепенно преображалась в аллергическую реакцию, не иначе. — Всего лишь ты, — рассматривая ёрзавшего по земле, выплюнул Гаррел. То был, страшно и представить, служитель На-Ла более низкого ранга. Старейшина даже не запомнил его имени. Какой-то мальчишка, завидовавший ему, любимцу Мимрои, и мечтавший однажды возвыситься. Служитель уже пытался подставить Гаррела, правда, доказать его причастность так и не удалось. А теперь осмелился на убийство? Раз старейшины Риндожи помирали как мухи, то под шумок можно и от высшего звена в На-Ла избавиться, так он решил? Гаррел надменно покачал головой и одним движением добил предателя. Его отец ужаснулся бы, узнай он, что сын в неполные шестнадцать лет столь вольно распоряжается чужой жизнью. Однако господин Лонденолл уже почил, и парень отчасти был рад этому. Помимо естественной скорби он чувствовал облегчение, что придаток прошлого наконец оторвался. А скоро отцепится ещё один, Гаррел предчувствовал это. Нападение лишний раз подтвердило, что орден гниёт изнутри. Пока влияние парня в На-Ла не падало, он планировал задержаться, но как только Шестеро закрепятся на Верхнем этаже, послушный сын кинет разлагающийся труп и уйдёт почивать на заслуженных лаврах. Глава 34.2 Причина умереть Леса густые, леса могучие, а также умирающие, смешанные, священные, тёмные, переплетённые, облысевшие, молоденькие, сизые, с большими проплешинами между деревьями, осквернённые, заповедные, поглощённые соседними территориями, обновлённые, однородные, влажные, вырубленные, принадлежавшие определённым семьям, уничтоженные пожарами, непроходимые, населённые разнообразной живностью… Лесов на материке насчитывалось в таком огромном количестве, что картографы цапались друг с другом, сбивчиво перечисляя, на какой широте и долготе заканчивалась территория одного и начиналась другого. Их было так утомительно много, что я вспоминала большую часть жизни, не окружённую стенами домов и живописными улочками поселений, а рядами стволов. Да, города расширялись, тесня природу, но человечеству потребуется ещё немало тысячелетий, чтобы сократить леса хотя бы на пятьдесят процентов, или усовершенствованные топоры. Стократно. При этом леса — это ширма, скрывавшая в себе изолированные миры. Говорят, вибрация ветки, на которую опустилась птица, проносится по всем смежным областям, но не по всей Клепсидре. Глухарь из Тревонской чащи не дружит с глухарём из Гокрейской, но в пределах одной зоны все они братья. Переходя из одного природного царства в другое, трудно не поддаться очарованию. Когда буро-зелёные листья и высоченные кроны уступали место низким и недавно посаженным деревцам, менялось настроение и отношение к окружающему. В душе расцветал свой маленький бутон радости или прорастали шипы тоски. Ностальгия нападала смешной зверушкой: когда-то жизнь для маленькой Нахиирдо целиком и полностью состояла из передвижений под сенью лесов за ручку с родителем. Это чувство не посещало, когда ещё недавно я так же брела в безопасности крон с Сайтроми в сторону столицы, потому что тогда надо мною властвовала жажда мести, обида, страх перед будущим. Сейчас всё это стало неважным. Даже разбитое сердце устало саднить, и кустики по бокам тропинки приветствовали моё освобождение от преувеличений. Опавшие листья поблёкшими монетами стелились по земле. Я и Сайтроми отстали от других бессмертных, ведь мне требовалась еда, пусть и не особо часто, отдых, сон. Спать на ручках отца категорически отказалась, к его недоумению. Может, для него я всё ещё ребёнок, но стыдно как-то в моём возрасте просить меня переносить. Вот и плелись под куполом из раскидистых молчунов. Право, теперь на мне была тёплая одежда, отобранная у дорожных торговцев, и ночной ветер сердито сопел самому себе, не способный выдуть из меня жар живого тела. Совы заунывно вещали после захода солнца. Днём же властвовала стальная мрачность великого древесного царства. Антуар и не подозревал, что основные поданные его — деревья, а не люди, ибо первых больше на территории Хатостро. Вот досада. Не о таком, должно быть, мечтал маленький король, когда отец только-только сел рассказывать ему о будущих владениях. Да что теперь гадать? Антуар навряд ли уже вернёт себе трон, для него всё кончено. Сайтроми тоже был хмур и неразговорчив. Если бы в трёх метрах от нас пробегали гончие псы, они бы спутали Короля с декорациями леса. Но они не пробегали бы. Сайтроми обещал, что гнилые листья и скрипучие стволы скроют нас от недоброжелателей. И в самом деле, как найти одно затерявшееся в лесу существо? Даже следы покрываются мхом, а запахи смешиваются с ароматами ежевики и грибов. Здесь умеют хранить тайны. Здесь живут тайнами, переплетая их сучками и корнями с нетривиальными фигурами. Однако кое-где могучие и густые леса истончались в неприметную поросль. Там властвовал человеческих дух — тот самый, что наделён искрой надежды Терпящей и высокой моралью, но который почему-то разъединён с идеальной природой. Вот ведь анекдот! Прошмыгнуть незаметно мимо бдящих избранников Её было непросто. Только огибать, уходя в сторону и вглубь другой ширмы, маскируя нелюбимые ими рога под ветки. Так мы и делали. До тех пор, пока не обнаружили регион, где правило иное настроение. Люди там были подозрительны, напуганы и враждебны, но на Сайтроми косились со смесью злобы и смирения, словно давно ждали его. Глумливая Хатпрос, мелькнувшая пару раз и столь же быстро исчезнувшая, трещала об отвоёванном статусе, который закреплял за бессмертными право находиться на этих землях. Невероятная и туманная для меня истина. Я вопросительно косилась на такие родные и приевшиеся стволы, но они не отвечали. Разорённые деревни страшными обугленными придатками стояли в запустении и гробовом молчании. Люди там не жили, зато кое-где ошивались Спустившиеся. Не просто проходимцы и безумцы, которых гнало наверх, а готовые к сражениям воины в полном боевом облачении. Сайтроми просил не связываться с ними, да я и не рискнула бы подходить к настороженным и готовым драться Спустившимся. Хотя отчасти было любопытно взглянуть на настоящих бойцов. Я видела разных представителей Нижнего этажа, но готовых к войне, носящих доспехи и оружие — никогда. Сайтроми не останавливался и шёл дальше, к границе Королевства — к морю. Леса поредели, были вытеснены равнинами. Такая редкость для Хатостро, но всё же не без этого. И моя сонливость начала отступать, прожигаемая уже не таким раскалённым, но всё ещё ярким солнцем, которое более не скрывали макушки деревьев. Я начала волноваться. Lux Veritatis ведь не пойдёт на переговоры, значит быть полномасштабному конфликту. Что делать мне? Куда подевались Хатпрос и Хат’ндо? И Сат’Узунд отчего-то не хотела идти нога в ногу со мной и отцом. Нас ждало поражение, а меня — забвение в безымянном лесу. Всё представлялось бессмысленным. Отец привёл меня в заброшенную церковь. Небывалое явление, чтобы обитель верования пустовала. Очевидно, молитвы и служения вытрясли из стен главные противники Терпящей — те, кому пришлось ими стать. Церковь не выглядела древней. Внешняя суровость форм контрастировала с нарядным декором окон и четырёх башенок. Массивное кольцо на двери красовалось орнаментом. Ступени не успели потрескаться и казались новыми. Внутри тоже не обнаружилось следов разрушений. Только пятна крови кое-где, в укромных уголках, куда без дотошности не залезет ни один любопытный. — А я надеялась попросить совета служителя, — в шутку сказала я. Церковь разделялась на отдельные помещения, но первое — зал — являлось самым крупным и красивым. Место, где люди могли уединиться со своими просьбами к Терпящей, пообщаться с другими верующими, послушать учения. Странно было очутиться в подобном месте в сопровождении главного врага человечества и громогласного критика Терпящей. Я провела рукой по гладкому сиденью лавки. Их было всего десять — по пять с каждой стороны от прохода. Церковь явно строилась для сельских жителей, и в неё не поместилась бы большая толпа. Солнце нехотя пробиралось в два окна по левую руку и превращало зависшую в воздухе пыль в золотые искорки. Мерещилось, что эти жёлтые столпы можно обхватить руками. — Зачем мы тут? — Ты переждёшь тут некоторое время. Мне нужно встретиться кое с кем, — туманно ответил Сайтроми, равнодушно водя взглядом по внутренней обстановке. Могу поклясться, в его душе не шевелились те струны прекрасного, о которых мечтательно проповедовали некоторые. У меня, правда, тоже не щемило сердце, хотя в геометрии церквей я находила что-то привлекательное. Притворная симметрия, которая на самом деле строилась на геометрических иллюзиях, радовала глаз. — Мне жить тут, пока ты там… где-то… — Я вернусь немедленно, — заверил Король, и этих обещаний, наверное, должно быть достаточно. Доверие родни, всё такое… — В интересах твоей безопасности оставаться тут. Так я смогу найти тебя сразу же после встречи с генералами. И тут разговоры о войне. Естественно, чтобы не быть изгнанными на Нижний этаж, бессмертным нужна поддержка в лице преданных Спустившихся. Желательно тех, что обучены сражаться. — Ладно, — я демонстративно опустилась на лавку, показывая, что никуда не денусь. Моё внимание уже привлёк томик Священного Писания. Не совсем та литература, которой стремишься заполнить пустые мгновения жизни, но лучше, чем ничего. Я уже читала Священное Писание и пыталась познать его без налёта религиозного трепета и нравоучений, навязываемых в каждой главе. Возможно, тогда была недостаточно зрелой, чтобы углядеть все тонкости текста. И недостаточно мудрой и опытной. Сейчас я имела возможность в тишине и покое приобщиться к таинствам Её, отринув очевидные выдумки, стать ближе к первородному. Не для того, чтобы полюбить Терпящую, нет. Мне хотелось глубже понять, что вера способна дать душе, пребывающей в поисках исцеления, если вырезать из книги влияние политики и социальную направленность. Чисто для себя, для восприятия глубокой мысли. Я также изучила другие помещения. В кладовой церкви обнаружились нетронутые запасы еды, так что я ещё больше убедилась: местный люд выгнали или истребили недавно. В кельях нашлись нетронутые пожитки. Наткнулась в одной из подсобных комнат на предметы, которые служители не выставили в главный зал: свёртки бумаг, новые перья, подобие реликвий, хотя тут сложно сказать наверняка, чем они были. А за маленьким люком в полу, скрытом куском ковра, лежали бутыли с какими-то пахучими жидкостями. Слишком водянистые для мазей, поэтому я предположила, что это духи или целебные дыхательные растворы. Почему их держали под полом, оставалось загадкой. Возможно, распространение этих жидкостей находилось под запретом, но служители не брезговали лишним заработком. Я нашла запертый комод, ключ к которому искала почти три часа. Рассудила, что, хранись там обыкновенное бельё, дверцу бы не запирали. Возможно, внутри лежали письма с провокационными текстами, или алкоголь, запретный плод для всех священнослужителей, или другие грязные тайны местных церковников. Всё равно мне было скучно, так что не поленилась докопаться до дна. К удивлению, в комоде были рукописные труды каких-то учёных. На первый взгляд — типичная философская ерунда, однако стоило вчитаться… Матушка моя не Терпящая, это были работы Спустившихся! Тогда ясно, откуда такая секретность: обнаружь их представители Lux Veritatis, и у здешних святош градус беды подскочил бы до небес. Формально служители городских и деревенских церквей относились к Церкви Терпящей, но та даже из чувства соперничества с Lux Veritatis не взяла бы на себя ответственность заступаться за так называемых предателей. «Все беды связаны с неправильными именами, — повествовал один из трудов. — Имена возникают раньше понятий. Понятия рождаются и получают имена, отведённые им природой. Только мы, не слушая заветы мудрых и свои сердца, можем дать явлению неверное имя, из-за чего оно породит хаос. Мы называем себя Спустившимися — это неверное имя. Мы верим, что оно отражает суть нашего положения, но на деле оно навязывает нам статус, который нам не положен. И мы не можем вырваться из этих тисков, потому что создали рябь на воде, маленький конфликт нашей реальности. Раньше нас звали Галодениями, что на старинном языке означало «Памятный Цветок» — прекрасное олицетворения красоты и первородности. На нашем же древнем языке корень -челов- означал «подобострастная тварь», и это имя было избранно для человечества правильно. Что же делать, если имя выбрано неверно? Исправлять, дабы устранить рябь на воде и привести мир к гармонии». Действительно, как же мне не пришло в голову, что Спустившихся не могли называть так всё время. Когда они жили на Верхнем этаже, их называли иначе. Я ведь не поинтересовалась у Сайтроми, как именно, потому что никогда не догадывалась о такой простой истине. Может, и моя проблема исходила от двойственности наименования? Даже хуже. Мама наверняка называла меня как-то, пока отец намертво не приклеил ко мне режущее слух «Нахиирдо». Я помню его как своё первое имя, и на него у меня начинается чесотная реакция за ухом. Однако есть ещё «Умфи», ассоциирующееся у меня с человечностью, одновременно спокойной и скрытной жизнью из-за необходимости прятать правду. Остальные я не успела прочитать. Вывод обнадёживал: раз работы Спустившихся хранились людьми, да ещё и священниками, то… Не всё так мрачно и одноцветно в головах людей. Надеюсь, служители живы и покинули церковь не из-за прихода соседей снизу, а вражеских отрядов соседнего Королевства. В таком случае они могут вернуться. Я спала прямо на лавках: в тесных кельях было душно, да и в них обитал чужеродный дух. Мурашки по коже от этих комнатушек. А высокий свод в зале наводил на мысли о вечном, прекрасном, далёком. Пленительное великолепие арок и умиротворяющая тишина являлись моими спутниками на эти короткие дни. К сожалению, даже такое неприметное существование, наполненное созерцанием, было вынуждено оборваться. Я провела в доме любого верующего всего две ночи, когда меня навестила неожиданная гостья. С бронзовыми губами, в стальных перчатках и золотистом шлеме, она походила на сошедшую со страниц богиню древности. Её появление не сулило ничего хорошего. Фарфоровая чашка вылетела из рук, когда меня протащило и прибило к правой стене. Сердцебиение тут же участилось. Я прошептала имя отца в надежде, что он где-нибудь поблизости. Не покидать церковь, чтобы быть в безопасности — так он сказал? Коктейль изумления и презрения сменился вполне отчётливыми негодованием и отвращением. Лицо её искривляла гримаса желчной обиды, но глаза… в глазах с приметной двойной радужкой, кольцами обхватывавшей зрачок, скапливалась дымка ожесточённой решимости. Кровь в жилах застывала от такого взгляда. — Что за противная природе мерзость? — даже от слов Цехтуу веяло жаром. Грудь мне вдавило невидимой иглой её внимания, и я вполне справедливо ощущала себя насаженной на булавку букашкой. Жалкой и презренной тварью. — Пожалуйста, позвольте… — это предел моих стараний. На большее не хватило сил и смелости. Мне неизвестны причины злости Королевы, но совершенно отчётливым было то, что она возненавидела меня после первого же взгляда. Глубоко и непоправимо, и один мой облик напоминал ей о чём-то запретном и диком. — Не смей обращаться ко мне! — грозно оборвала Цехтуу, впечатывая меня взмахом руки настолько, что дышать стало больно. В груди словно работали лопасти, а в висках стучали молоточки. Привычка заставляла меня сопротивляться, бороться, да разве такой мощи реально противостоять? Внутри всё трещало и расходилось по швам, и за короткую секунду из настоящего, наполненного красками мира я провалилась в другой, тусклый и непривлекательный. В нём было не сыро и не мокро, однако неосязаемые капли всё же оседали на коже. Цвета отсутствовали, и при этом я различала яркие пятна, врезавшиеся в сознание. Куда бы ни попала, это место мне не нравилось. Оно напоминало кошмарный сон: тени кусают за пятки, а страх вынуждает бежать в противоположном невидимой опасности направлении. Меня гнало из неизвестности в другую неизведанность. Я спотыкалась, кажется, о корни, или только казалось, что это они. В мире, куда меня забросило, ощущения были смазанными, ускользавшими сразу после проявления. Только страх являлся полноценным и всеобъемлющим. Он исторгался изнутри моей души, одновременно с этим приходил со всех направлений. В этом невероятном месте начали проступать краски: серый, буро-зелёный, грязно-коричневый оттенки въедались в роговицу. И вместе с ними я услышала голоса, проникавшие сквозь густую листву будто из другой реальности. Голоса были настолько озлобленными, усиленными эмоциями, что прошибали тонкую скорлупу пространства и выдавливали из меня пот. — Нельзя вечно наслаждаться миражом, это очевидно! Он истлевает и улетучивается в момент, и попытка зацепиться за этот миг не приведёт ни к чему хорошему. Это попросту бесполезно. Тяжело, даже невозможно любить их… — Тогда ты в самом деле не понимаешь в полной мере, что значит любить смертных. Любить мгновением, но полно. Знакомые… Сат’Узунд и Сайтроми? Но где, и когда, и о чём конкретно они говорят? Или говорили? Или будут говорить? А ведь это был лес. Ещё один, словно моих бесконечных путешествий по царству деревьев оказалось недостаточно, и впереди ждала очередная прогулка по копировавшим сами себя территориям. Однако идти пришлось недолго. Вскоре я упёрлась в изгородь, оплетённую сорняками до самого верха. В ушах звоном отозвался новый диалог из иного мира, будто это своего рода наказание: слышать звуки оттуда, куда тщетно хотела сбежать. Я обернулась на устрашающую чащу, и предательски засосало под ложечкой. Ужас никуда не делся, он всё так же вынуждал переставлять ватные ноги и искать лазейку в изгороди. Но она не находилась, а непроходимое препятствие тянулось влево и вправо, куда хватало глаз. — Оставь меня с избранным мною способом наслаждаться этим мгновением так, как я умею. Имея возможность продления вечности с вероятностью всё потерять сиюминутно, я лучше откажусь от соглашения. — Воистину, любящим не стоит страшиться разумности. Я понеслась вдоль изгороди, чувствуя, как наступают невидимые враги. Они давят в спину, лишают жизненной энергии, так что двигаться всё сложнее. Отчётливая мысль, что меня ждут где-то позади, ввинчивалась в сознание острым напильником. Нет, не желаю возвращаться! Даже поворачиваться и демонстрировать неизвестным своё внимание. Я не думаю о них, не знаю о них, не слышу их! Глупо пытаться найти край изгороди. Его нет. Остановилась и положила ладонь на зеленоватую поверхность. Живая и тёплая, бугристая и подвижная, она отзывалась на моё прикосновение. И я вдруг ощутила, что имею над изгородью власть, что могу пригрозить ей огнём, который — часть моей сущности, а потому всегда со мной. Это даже не способность, как всегда считала, и не наследственная черта. Пламя — материал, из которого соткана моя душа. — Это скверное, омерзительное явление! Перемешать свет наших бессмертных душ с… с этим? Убогая подделка, инвалид от рождения! О чём ты думал, когда оставлял это в живых? — Глаза тебе явно достались не для зрения, сестра. Надавила на стенку ладонями. Она не поддалась и не загорелась, лишь слегка прогнулась внутрь. Со злости толкнула её, стала рвать зелёное месиво пальцами. Приподнялась на мысках и ухватилась за выступавшую ветку, подтянулась к ней, но та вдруг растворилась. Конечно, этот мир нереален, он работает по собственным чудаковатым законам. Сверху откуда ни возьмись налетели крылатые бестии. Спикировали, вцепились когтями в волосы, попытались клюнуть в лицо. Кажется, их было три. Я отмахивалась и подступала к изгороди, от которой меня словно отгоняли. Предложить неизвестным в обмен на выход было нечего. Разве что мой страх — единственное, что несла с собой. Да, пусть забирают страх, раз уж из-за них он и взвился. Может, это пренеприятнейшее чувство им и нужно, иначе стали бы неизвестные так нагонять атмосферу? Я зажмурилась, а когда открыла глаза, оказалась окружена стенами. Да это дом! В стекло снаружи постучался дятел. Попутал дружок, тебе не сюда! До меня не доберёшься! Страх улетучился, вернее, в самом деле остался снаружи в качестве платы. Однако и это был ещё не конец. — В тебе столько противоречий! Но ты всего лишь скучающий тип, который нашёл новое развлечение в жизни! Только не лукавь, заверяя, что это была любовь. — Ты можешь нацеплять на неё любые прозвища. Мне однажды уже объяснили, как это в действительности называется. Доски трещали под ногами, возвещая о шаткости строения. Дом не собирался прятать меня вечно. Я чувствовала его недовольство и стремилась подружиться с великаном. Его беспокоили корни и ветви, которые вгрызались в него снаружи. Бедолага! Возможно, когда я выскользну через чёрный ход, его оставят в покое. Воздух на моём этаже был мутно-зеленоватым. Я почти на ощупь шла по влажному коридору, а лицо мне щекотали свесившиеся с потолка лианы. Лестница вниз представляла собой изумрудную покатую дорожку из мха. Метаморфоза дома была страшнее, чем это казалось наверху. Я съехала по горке и очутилась в ещё более заросшем коридоре. Нет, так дальше нельзя. Лабиринт сжимался, обступал со всех сторон, и выход находился не там, где его ожидали найти. Стремление выбраться, чего бы это ни стоило, и соскальзывание с крючка навязанной тропинки — вот ключи к успеху. Закрыв глаза, я разбежалась для удара о глухую стену. Они ведь ждут, что заплутавшая девочка продолжит идти по нарисованному коридорчику. А она сдуру свернула в тупик. Достаточно недальновидно для их правильных умозаключений? Вместо удара о стену я едва не свалилась со ступени. Впереди ничего не было… то есть вообще ничего. Размытое пространство. Позади стоял дом, оплетённый ветками и пустивший корни, если бы сам являлся деревом. Он был похож на усадьбу, в которой мы устроили ловушку Катрии. Копия его, отпечатком застывшая в этой реальности. — Ну и ладно, — каркнул ворчливый Ворон на перилах лестницы. — Всё равно ты вернёшься. И улетел обратно в дом. Отчего-то я знала, что он жил в том буром мире за зданием, притворявшимся деревом. Первое, что я увидела после пробуждения, были дерущиеся великаны. Лавки расшвыряло в стороны, сплющило и переломало на дрова. Ярость бессмертных была настолько велика, что самостоятельно могла развалить всё здание по камешкам, если бы бой затянулся. То была не грациозная битва воителей, танцевавших на поле боя и сеявших смерть виртуозными движениями. Сайтроми и Цехтуу сошлись в грубой и некрасивой драке, состоявшей из ударов и толкотни. На коже выступила испарина от концентрации сил, разлитых по пространству. Соприкосновения тел разве что искры не метали. В глазах защипало, и я подняла руку, дабы стереть с лица следы усталости… и обнаружила, как невыносимо кололо в груди. Словно в сердце вогнали штырь, так что грудь жгло огнём. Лучше и дальше лежать возле стены, пока боль не угомонится. Я засмотрелась на то, как Сайтроми мощным движением попытался согнуть левый рог сестры. Она схватила его руку и надавила на неё, и мне отчего-то стало обидно, что они ссорятся. Почему им понадобилось ругаться сейчас, на территории врага, когда от них требуется доверие друг к другу и союзничество? Хруст в запястье Сайтроми расстроил ещё больше, и я приподнялась на локтях. Крикнула что-то, надеясь привлечь внимание, да куда там… Они слишком увлечены, чтобы обратить взоры на стонущую девушку. Цехтуу как раз напрягла мышцы и оттолкнула брата на середину зала. Грохот сотряс стены, и я думала, что одурею от вспышки гнева, молнией прорезавшей расстояние между великанами. Король подхватил обломок лавки и запустил в Цехтуу, а затем сорвался следом, пока она была занята уклонением. Меня в очередной раз выручила магия имён. Если мой голос слаб, пусть поработает мистическая связь называния. Я обратилась, естественно, к Сайтроми, и, к сожалению, его это сбило. Метя в Цехтуу кулаком, он вдруг остановился и поискал мою лежачую фигурку взглядом. Королева воспользовалась этим и нанесла ему страшный удар в грудь, от которого отец согнулся. Однако это его будто вовсе не волновало, как и дальнейшая драка. Цехтуу увидела его замешательство и тоже принялась искать источник. И с нарастающим изумлением уставилась на меня. — Как же… — на её лице отразилось разочарование. — Невозможно, чтобы всё пришло к этому… Я не понимала, о чём она толкует, но поражённые какой-то мыслью, застывшие на месте, они почти напугали меня. Их ярость испарилась за секунду, и в повисшей тишине можно было расслышать биение сердец каждого из нас. — Попробуешь снова? — угрожающе просвистел Сайтроми, исподлобья взглянув на сестру. — А толку теперь? — Королева ощупала погнутый рог. — Она опять вернётся. Поганое отродье… Я думала, что должна остановить их ссору, но никак не ожидала, что она затихнет мгновенно после моего оклика. В этом что-то было… Цехтуу презрительно махнула рукой и, обогнув брата, хромой походкой направилась к выходу. Сайтроми даже не посмотрел ей вслед. Выглядел он помятым: кажется, она сломала ему рёбра и пару костей в руках. Но и это мало беспокоило Короля, и его глаза выдавали смирение, интерес, усталость. Он будто прислушивался к чему-то, и ускользавшие от меня звуки приносили ему радость, надежду, успокоение. — Ты не поможешь мне? — мой голос был совсем слабым. — В груди так странно трепещется. Как бы мне не понадобился целитель… — Разумеется, — уголки губ Сайтроми слегка дрогнули. — Твоё сердце не рассчитывало биться дальше. Пока я переваривала его слова, он медленно приблизился и тоже сел возле стены, поморщившись. Да ему самому бы не помешало твёрдое плечо для опоры. Цехтуу его вымотала, так что мне было жалко взглянуть на его обессиленную фигуру. Ну вот зачем они это устроили, упрямые бессмертные? — Я что, умерла? — Конечно. Ты же не думала, что Цехтуу не сможет раздавить твоё сердце? — Но оно бьётся, — мне снова сделалось дурно. Я поднесла палец к шее и нащупала пульс. Пусть и через раз, сердце делало уверенный толчок. — Я теперь бессмертна? — Не совсем, — Сайтроми был непривычно тихим и нежным. Я почти физически ощущала, сколько в нём любви и тоски, сколько страданий он пережил за недавние минуты из-за моей смерти. — Частично. Мне было жутко при мысли, что Цехтуу действительно убила меня. Проклятье, это как-то неправильно! У меня не было ни шанса, и даже не успела осознать свою гибель. Никогда бы не смогла, если бы не… воскресла. Или как ещё это называется? — Как можно быть частично бессмертной? — не то чтобы мне хотелось знать ответ в ту же секунду, однако перспектива оставаться наедине с гнетущими впечатлениями от встречи с Цехтуу тоже не прельщала. — Ты объяснишь мне? — Ты вышла из Леса. И всё же… Из-за того, что твоя мать была смертной, а ты сама тяготеешь к смертному существованию, Лес будет заявлять на тебя свои права. Чтобы не умирать, тебе придётся сбегать из него каждый раз. — Сайтроми ощупал рёбра и надавил на ссадину возле скулы. Пальцы на его правой руке плохо гнулись. — Если однажды не сможешь выйти, то умрёшь окончательно. Станешь энергией, переродишься во что-то ещё, что означает бесповоротную гибель твоей нынешней личности. — Как-то сложно… — пробубнила я. — Откуда тебе это знать? — Не мне. Сат’Узунд. Она сказала, что ты должна выйти из Леса. Предвидела подобное развитие, позвала Цехтуу, направила её сюда… — Подожди, что? — я бы подскочила на месте, если бы боль не приковывала к полу. — Сат’Узунд знала, что её сестра невзлюбит тебя с первого взгляда. Подробности не так важны. Сат’Узунд не желала тебе смерти, она хотела помочь выйти из Леса. Предвосхищая твой вопрос — нет, нельзя было предупредить. Если бы ты знала о возможности не умереть, то невольно ждала бы возрождения после смерти. Это ослабило бы тебя, снизило шансы на успех. Первый раз ты должна была покинуть Лес без осознания того, что и как ты делаешь. — Почему Сат’Узунд сама не убила меня, если так хотела помочь? — я пожевала губу, вспоминая неприятную прогулку по окраинам Леса. — Я запретил, — Сайтроми как-то упрямо поджал губы. — Категорически. Я вспомнила обрывки разговоров, звучавших в моём бредовом похождении, и задумалась. Если Сат’Узунд настаивала на попытке, а Король мучил себя представлениями, что Лес меня не отпустит… Как же страшно и больно ему должно было стать в эти длинные минуты, когда я умерла. У меня слёзы накатили на глаза, когда воображение нарисовало картину его эмоций. Цехтуу повезло, что я всё же очухалась. — Я не успел самую малость. Она не должна была так поступать. Кого из сестёр он имел в виду? Мне сделалось не по себе при мысли, что теперь отец злится ещё и на Сат’Узунд. Может, даже больше чем на Цехтуу. От последней он, судя по всему, ожидал подобной реакции. Ненормальной, неадекватной, но всё же предсказуемой реакции. А вот Сат’Узунд из благих намерений нарушила запрет. Она едва не завела меня в могилу, и это был кошмар для Сайтроми. — Ты же не будешь сердиться на сестёр? Король смотрел в пустоту, но после вопроса вновь воззрился на меня. Встал, оттолкнувшись от стены, и поднял моё тело на руки. Внутри меня всё ещё извергался вулкан, так что я не возражала. — Мои отношения с сёстрами волнуют тебя больше собственного положения? — Самое худшее для меня уже позади, чего не скажешь о ваших перебранках. Однако подумать об этом можно было и позже. Хотелось спать.