Шесть с половиной ударов в минуту

Идея утроить их силу казалась ему разумной, но избыточной, так как сейчас вокруг на много километров не нашлось бы достойных противников. Однако как старший брат он обязан поддерживать порядок в их группе. Мысль, что они могли бы не понимать друг друга, смешила абсурдностью и лиловыми красками расцветала в воображении. Однако сама реальность на верхней половине мира со скрежетом переваривала их присутствие и будто стремилась вытеснить обратно. Его веселило её брюзжание. Предложение задержаться гвоздём в беззащитной поверхности задевало её самолюбие. Ведь, не придумай они сами этих ограничений в угоду непонятным абсолютам, она бы пробралась во внутренности и сточила стенки до состояния песка. — Если вы не возражаете, я пойду первым. — Если я не возражаю, ты не идёшь первым. — Если я возражаю, мы никуда не идём. Братья синхронно повернулись к Хатпрос, подавшей голос спустя почти десять минут молчания, что для неё было зигзагом в кубе. Она уже который день пребывала в мрачном расположении духа и почти со злобой реагировала на всё, что напрямую или косвенно имело к ней отношение. Цеткрохъев вздохнул. Ему было интересно проводить время с двумя «Х», но это не означало, что они не сводили его с ума. Старший брат согнулся в полупоклоне и помог Королеве подняться на выступ, бывший недавно отвесной стеной. Она кокетливо подмигнула ему и обнажила белоснежные зубы. — Ты такой милый, когда не сидишь со своими бумажками, — промурлыкала Хатпрос. — И под «милым» она имеет в виду, что ты чуть меньше, чем полный зануда, — прибавил Хат’ндо. Его фиолетовая шляпа имела странную форму тупоугольного треугольника. Младший брат тоже не излучал радость, и Цеткрохъев, к сожалению, знал о причинах его недовольства. — Забудь о каменных деревьях. Мы знали, что объединение всех частей артефакта приведёт к омертвению природы. А сейчас мне нужна ваша помощь. Сосредоточьтесь, пожалуйста, — попросил однорогий. Пёстрая троица стояла посреди обломков на пятачке, что когда-то представлял собой двор. Порванный и подпаленный флаг, будто скрученный болезнью зверь, дёргался на ветру, придавленный обвалившейся стеной. На нём уже почти невозможно было различить герб объединённых орденов. Их резиденция менее чем за час была стёрта с лица земли бессмертными. А поскольку знаменитая крепость, полная святош Ролуангэ, стояла в центре крупного города, троица для верности разрушила и его. Дым, пепел и грязь вихрились по разорванным артериям разваленного поселения. Сейчас город являлся иллюстрацией разорительных и опустошительных набегов армии на мирных жителей, вот только армии никакой и не было. Бессмертные не охотились за сбегавшими жителями, и большинству людей удалось уйти. Азартная игра случая: кому повезло выбраться из-под обломков или вовсе не попасть под них, а кому суждено быть расплющенными или сгоревшими заживо, решала госпожа Удача. Единственными лишёнными её внимания являлись служители. Их бессмертные отлавливали с завидным рвением. Раздробленные камни торчали сколотыми зубами, а оплавленные напоминали поражённые язвами тела. К ним примешивались продавленные мраморные головы и конечности детей, танцевавших в составе скульптуры фонтана, что некогда украшал двор резиденции. Нетронутым остался небольшой корпус, в котором за защитными заклятьями спрятались выжившие представители четырёх орденов: Сафрота, Берджи, Нульи, Тоттри. Бессмертным эти наименования ни о чём не говорили, поскольку в Lux Veritatis вечными считались лишь три главных столпа, а остальные — придатки, которых с каждым столетием всё больше. Отношение к ним всех бессмертных идеально выражалось через вопрос Хатпрос: «Это их имена, или они уже мертвы?». Вместе с шестью другими орденами, разбитыми к этому моменту Королями Спустившихся, Сафрота, Берджи, Нульи и Тоттри составляли десятку сильнейших религиозных объединений на Ролуангэ. Им не повезло, что они застолбили землю не на том же материке, что и Lux Veritatis, и не могут похвастаться духовным единством, что многие десятилетия спасало их соседей. Хат’ндо даже пожалел, что святоши, не ждавшие на своих землях демонов, погибали так быстро. Ему становилось скучно. Прошлый город с пригревшимися под ярким солнцем Ролуангэ орденами они снесли почти играючи. Младший брат пританцовывал во время битвы с отчаянными служителями, но на том его запал и иссяк. Тем более что Хат’ндо видел в этом планомерном очищении материка попытку хоть что-то сделать, пока самое важное и нужное протекало в другой части света. Цеткрохъев направился к уцелевшему корпусу, хрустя серыми камешками под ступнями. Его высоченная фигура, содержащая в себе множество чёрных оттенков, от глаз и до костюма, должно быть, вселяла ужас в спрятавшихся церковников. Хатпрос криво усмехнулась своим представлениям и посмотрела на хмурого брата. — Приободрись, — она подёргала Хат’ндо за нос. — Мы почти навели порядок на этом клочке земли. — Артефакта тут нет. В чём смысл устанавливать на Ролуангэ своё господство, если главная беда произойдёт в другом месте? Хат’ндо, конечно, понимал, в какой злой шутке участвовал, и тайно одобрял карательные походы по материку. Они ослабят Lux Veritatis тем, что откусят от них нехилый кусок. Пусть ордена на других землях и считались слабыми звеньями, они всё же являлись продолжениями Головы и могли содействовать её устойчивости. И всё же младший брат из честолюбия или симпатии к лучшим ролям стремился быть там, где развивались самые интригующие события. Или ещё не развивались, но должны начаться рано или поздно. А его отправляли в запас, и шутка получалась уже не настолько весёлой. — Откуда такая уверенность? — вскинула брови Хатпрос. — Я видел каменные деревья в воспоминаниях нашей племянницы. А она никогда не покидала Хатостро, — Король заставлял себя следить за действиями старшего брата, но мысли невольно перескакивали на другую тему. Цеткрохъев встал под башенкой, сцепив руки за спиной, и вздёрнул подбородок. Уцелевший корпус вплотную прилегал к неразрушенной стене. Смежным с ним постройкам уже не так повезло, и бывший двор полукругом отгораживали от города развалины. Камень сверках серыми гранями в лучах светила, что большую часть суток царствовало на небе в этих краях. — Прислушайтесь к моим словам! — Цеткрохъев воззвал к скрывавшимся за стенам. Он чувствовал спиной, как морщится Хат’ндо и с каким вниманием внемлет Хатпрос. — Мы не будем с вами договариваться. Вас ждёт забвение, и это неоспоримый факт. Однако мне было бы жаль узнать, что в разрушенном укреплении хранятся значимые литературные и научные тексты. Если вы не против, отдайте их или спрячьте надёжней, чтобы мы случайно не уничтожили рукописи и книги огнём. На вершине башни показалась голова человека, а затем рядом с ним возникла пушка. Трое выкатили её к краю и направили дуло на Короля. — А вот что мы тебе скажем: ты отправишься обратно на свой этаж, демон! — грозно выкрикнул служитель, размахивая горящим факелом. — А если мы не добьём вас, то это сделает армия нашей королевы! Глупцы храбрились, не подумав, что войскам Ролуангэ не до демонов на их земле. Они воюют на Хатостро, а те, кто остался на материке, не выступят против бессмертных. Правительница Ролуангэ уже пляшет под дудку Хатпрос, и Королева поёт для неё весьма гармоничную и завлекательную песенку. Цеткрохъев очаровательно улыбнулся, будто его пригласили на чай, а не угрожали прибить ядром. Воинственный настрой людей — это хорошо. Не то чтобы Король хотел драться или подавлять бессмысленное сопротивление. Ему было всё равно, как убивать их и за какое время. Однако Цеткрохъев знал, что бунт против смерти может сбить меланхоличный настрой с Хат’ндо, на что и рассчитывал старший из Королей. Служители растерялись, встретившись с полным безразличием к их угрозам. И им было из-за чего переживать: подвезённая ими пушка казалась дохлой на вид и едва ли была способна выпустить хоть одно ядро или картечь. Всё же они жили не в вооружённой до зубов крепости, а резиденции духовенства. — Помочь вам? — любезно предложил Цеткрохъев, видя, как мечутся служители на своих местах. Хатпрос скривилась: можно было бы уже превратить вертевшихся на краю человечков в факелы, но старшему братцу ведь хочется посмотреть, что они удумают и как планируют выкручиваться. Пушка вспыхнула и взорвалась изнутри, ранив ближайшего служителя. Он с воплем полетел со стены и с хрустом приземлился в пятёрке шагов от Короля. В Цеткрохъев тут же полетели светлые полосы магии и более грубые самодельные пики. Если люди ожидали, что однорогий, выглядевший в своём строгом костюме как лощёный кавалер на балу, будет красиво кружиться по бывшему двору, уворачиваясь от атак, их ждало разочарование. Король был полон силы и достоинства, и для существа его возраста и возможностей украшать свои движения было пустым излишеством. Поэтому свет соскользнул с плеч Цеткрохъев и ударил в землю, а пики отскочили от тела, как от удара о скалу. Сам он при этом не шелохнулся. Этот простой отказ уходить из опасной точки впечатлил служителей. Они ожидали, что демон будет скакать и плясать в попытке спасти шкуру от магии света, но столкнулись с безразличием камня. Король пощупал бреши в ткани, оставленные атаками людей, но на этом его интерес к их усилиям был исчерпан. Похоже, они плохо понимали, с чем имели дело. Никто не пробовал накинуть на плечи Короля золотые цепи, или люди не умели их создавать. Изнеженные святоши Ролуангэ, что с них взять? — Смотри, не смотря, — прошептала Хатпрос. Хат’ндо ухмыльнулся и сделал вид, что полностью поглощён спектаклем под башней. А глядеть там было на что. Служители навалились на покорёженную пушку и столкнули её вниз. Тут уж Цеткрохъев пришлось подвинуться, отходя от врезавшегося в камни металла. Он покачала головой и наставительно произнёс: — Надо было зайти нам в тыл с остальными, а не рисковать здоровьем тут, наверху. Хатпрос довольно улыбнулась. Конечно, старший брат тоже узнал, что люди задумали незаметно напасть на них со спины. Королева вперила в вылезших из подземного тоннеля служителей чёрный глаз, из-за чего и Хат’ндо узрел эту картину, не поворачивая головы. А Цеткрохъев… с его то талантами видеть нереализованные намерения людей ему ещё проще прочитывать действия церковников. Мужчина на стене рассказал ему о ловушке, ничего при этом не говоря. Его скрытые желания сами кричали о секретах. На что рассчитывали святоши? Должно быть, они воспользовались подземным ходом, чтобы бесшумно выбраться на поверхность позади недругов и ударить по ним, застав врасплох. Они не догадывались, что их мысли — яркие пятна на серой свалке для Хатпрос, что их страхи — острые мечи, которые уколют их самих. Так, мужчина прищурился и думал о том, как он и парочка служителей огорошат двух странных демонов. Они выбрались за пределами дворика и осторожно прокрались за спины врагов, и ликование маленького отряда, рассчитывавшего на неожиданность, так же легко читалось в их мыслях. Мужчина вскинул арбалет и прицелился в спину дамочки в зелёном платье, а его товарищи готовились напасть на демона в странной шляпе. И вот главарь троицы обнаружил, что болт уже вылетел, хотя он не отпускал рычажок. А демоны, приметными статуями торчавшие на разгромленном пятачке, будто испарились. Мужчина в недоумении завертел головой и потрясённо уставился на друга, обхватившего торчавший из его груди болт. Тот самый, что должен быть в арбалете. Служитель в ужасе наблюдал, как парнишка перед ним оседает на землю, недоумевая, что произошло и как он мог попасть в своего, не стреляя вообще… или не помня этого. На плечи мужчине легли ладони, и женский голос зашептал прямо в ухо: — Ты его убил. Метко ты попал прямо в его молодое сердце. Служитель вздрогнул и попытался вырваться из дурмана, но злой рок уже настиг его: горячие руки Хатпрос ласково пробежали по его шее, помогая позвонкам сойти с мест. Третий церковник бесполезно наскакивал на Хат’ндо с обнажённым мечом, однако Король без усилий вырвал оружие и за секунды умертвил ретивого мужчину. Хатпрос даже завидовала немного, как красиво и аккуратно её брат умел превращать организм смертного в недееспособный, сломанный механизм. Снаружи вроде и не видно, отчего умер человек, и только вскрытие показывало вздувшиеся и развалившиеся органы. Цеткрохъев тоже времени даром не терял: верх стены превратился в факел, и мало кто успел сбежать из зоны поражения огнём, если вообще успел. — Пройдём через парадный вход или постучимся в тайную дверку? — пропела Королева. — Как будто ты не знаешь, как эгоистично эти люди строят тайные ходы, — фыркнул Хат’ндо. — Мы там точно не пролезем. Никто и ничто на этой земле не могло противиться их воле. Люди разбегались или гибли, камень плавился, воздух дрожал от негодования и страха… Бессмертные, впервые за долгие столетия, ступили внутрь того, что осталось от резиденции самых прославленных орденов на Ролуангэ. И то было жалкое зрелище. Выживших действительно не осталось: почти все служители сгорели заживо ещё в первый час атаки. В коридор навстречу незваным гостям выскочил смельчак, но он был снесён мыслью. Мгновение — и от человека ничего не осталось. Шестеро редко задумывались, почему Терпящая наделила их столь великим и могучим даром, приносящим разрушения. Уж не думала ли Она, что Её первенцы будут отогревать смертные души от вечного мороза? Глупо верить в подобное. Но тогда какой смысл дарить кому-то опасное оружие, которым так просто стереть любого с лица земли, а потом… обижать его? Это так же нелогично, как наделить змею проворством и сделать её рот ядовитым, а потом намеренно наступить на хвост. И наблюдать, как от одного укуса мир станет калекой. Провести намеренную провокацию потехи ради. Даже такое объяснение устроило бы бессмертных больше нелепой правды. Создательница не стравливала их с людьми, чтобы устроить Себе представление. Тогда Она бы осталась посмотреть, к чему это приведёт. А Она взяла и ушла, бросив всё на самотёк. В одной из комнат резиденции нашёлся последний уцелевший. Небольшое заваленное рукописями и книгами помещение едва вместило двух великанов. Третий отстал, потерявшись в беспокойстве за возможно ценные труды больше, чем за живые души. Окон не было, и свет исходил от свечей, висевших на стенах по периметру. Сидя на коленях, сорокалетний служитель в белой сутане с жёлтым воротом спешно перелистывал страницы книги. Когда над ним нависла тень, он испуганно вжал голову в плечи и выставил перед собой пухлые ладони. — Я служитель младшего ранга! Не троньте меня! Я ничего не умею! — Складная песня, да рифма сбивается, — вымолвил Хат’ндо. Посмотрев на дрожавшего лысого мужичка с одного бока, потом с другого, Король подобрал с пола книгу. — Что у нас тут? Это был обыкновенный бестиарий с рисунками и описанием демонов. Странное время для изучения, подумал Хат’ндо и поморщился из-за некрасивых карикатур. Пепельно-бурые оттенки иллюстраций демонов всегда вызывали у него недовольное бурчание в животе. Им красок нормальных жалко, или служители до сих пор верят в сказочки, будто на Нижнем этаже даже солнце не светит? — О! — воскликнула Хатпрос, хватая брата за рукав. Она уже заглянула в голову служителю, и глаза её расширились от удивления. — Он искал в бестиарии нас! Младший брат взглянул на находившегося на грани обморока мужичка, как на безумца, и приподнял того за ворот. Ноги служителя оторвались от земли, и он задёргал ими, как вытащенный из норки зверёк. И тут же запищал, что он жалкий слуга Церкви и никогда не поминал демонов дурным словом. Точно грызун. — Как меня зовут? — спросил Хат’ндо. — Я… не знаю. Я как раз искал… Отпустите меня, я не опасен! У меня жена в соседнем городе, а с ней маленькие дети… Мужчина плюхнулся на поясницу, когда Король нетерпеливо разжал пальцы. Хат’ндо обратился к развеселившейся сестре, и голос его был пропитан осуждением и раздражением: — Ролуангэ! — Разум оставившие, любители убийственных античных наказов грязные… эм… — Разбойники, отвоевавшие любовь ушедшей апатичной невежды, грэхли эн’корте (1). — А вот нечестно пользоваться древним наречием, — пожурила Хатпрос. — Я на нём сочинила больше стихов, чем на всех развившихся из него языках вместе взятых. Цеткрохъев со стороны наблюдал за их соревнованием и неторопливо перелистывал добытые книги. Он прочитывал страницу одним коротким взглядом, а листов касался так невесомо и аккуратно, словно те могли скукожиться от жара его кожи. Подобное не исключалось, ведь люди не создавали страницы с учётом, что могучий повелитель редкого огня будет держать их книги в руках. Всё имеет свойство полыхать, даже воздух, что дарует силу огню и задыхается в нём же. Мысль плавится от вздохов. Камень растаял, а небо дрожит от жара, но угроза не в том. Истребление физической оболочки банально. Бессмертные выжигают саму идею, её слепок в Мироздании. Цеткрохъев часто размышлял, что за это Терпящая журила их шестёрку с удвоенной яростью, хотя и осознавала в этом свою ошибку. Бедная, непутёвая Матушка! И ведь сумела же вовремя удалиться со сцены, на пике славы, незаметно сметая оплошности ножкой за кулисы. Ещё бы чуть-чуть помедлила, и люди начали бы догадываться и замечать, какой неопытный у них демиург. Однако Терпящая исчезла до этого, сохранив в душах будущих поколений маяк симпатии. Создательница оставила этот мир! О, горе его жителям, ведь без Матери всё пойдёт под откос. Пружина сломается, и весь отлаженный механизм полетит в бездну! Создательница оставила их. Да здравствуют боги! Да здравствуют спасители, опора, несущие столбы, сила и… ненависть. Как много в них в действительности ненависти. Взметается разноцветными лентами, у каждого по-своему разрушительно прекрасными. Они бы не удивились, если бы огонь в них родился вместе с ненавистью, однако он существовал задолго до этого. Мужичка постигла участь других служителей. И кого он пытался обмануть, презренный раб, будто его ждали жена и дети? Да и кого это могло разжалобить? — И это всё? — кисло выдавил Хат’ндо. — Победа? Цеткрохъев понимал его неудовлетворение. Слишком просто, до болезненной судороги стремительно. Они не ждали серьёзного отпора, и всё же надеялись, что им дадут вспомнить об осторожности, встряхнут их размякшие от столетий ожидания тела. Какая цель теперь маячила на горизонте? Увы, роли для них уже утвердили, и — вот же невозможное дело! — они сами подписались на них! — Эта тишина, это безделье заставляет меня вспоминать, что мы в запасе! — воскликнула Хатпрос и, обхватив старшего брата за шею, уткнулась ему в плечо. Цеткрохъев равнодушно приобнял её за талию, зная, что она просто подхватила настроение Хат’ндо. Королеву в последние дни довольно забавно кидало из двух крайностей: когда она смотрела на младшего, в ней взбрыкивалась хитрая затейница, которая втихаря откусит палец даже близким; но когда Хатпрос переводила взгляд на сосредоточенного и умиротворённого Цеткрохъев, в ней просыпалась напряжённая сударыня. Возможно, эта двойственность, как синдром скуки, и не давала ей покоя, отчего Королева нынче была так озлоблена. Раздражение вспыхивало в ней будто само собой, но, к счастью, не перерастало во что-то неконтролируемое. — Им весело на материке Церкви. А нам тут расчищать земли от сброда, — процедил Хат’ндо. — Благородное дело, — размеренно проговорил Цеткрохъев. — Вшестером мы точно разрушим Хатостро. Нельзя этого допустить. Нам нужно держаться порознь, чтобы успеть больше за кратчайшее время. Если они не преуспеют, мы придём вместо них на Хатостро и продолжим дело. А пока мы стараемся на соседних землях, и так мы тоже меньше рискуем тем, что погребём их всех под слоем пепла. — Их всех, — вторила Хатпрос. — Почему нельзя их всех? Беречь людей — не наша работа. — Пожалей земли, по которым они ходят. Земля не виновата в том, что держит недостойных. Уничтожить махом красоту материка, купавшегося в свете и тепле, было бы куда большей трагедией, чем растоптать бегавших по нему муравьёв. По бескрайним равнинам Ролуангэ гулял свободолюбивый ветер, сухо хлестал жёсткие стебли растений, внушал людям эйфорию и восторг от чувства протяжённости и бесконечности. Поселения располагались довольно далеко друг от друга, а между ними были натыканы виноградники и плантации. Двигаясь сквозь весь материк, путешественник имел счастье посетить десятки крупных городов и сотни маленьких. Переезжая от одного к другому, он так или иначе наталкивался на пышные фруктовые сады и раскинувшиеся поля. И в какой-то момент путника ждало новое потрясение: он выезжал к подножию гор, цепью прорезавших Ролуангэ с юга на север. Величественность этих гор придавливала заразившуюся свободой натуру, напоминая, что путешественник — всего лишь маленькое и хиленькое существо в сравнении с этими древними великанами. Жители Ролуангэ привнесли в дикую красоту смысл, наполнили порядком. Проходя мимо заборов, ограждавших плодоносные деревья или грядки, можно было наткнуться на картины, оживлявшие статичные и спокойные пейзажи. Где-то в огородах и садах, не разгибая спин или, наоборот, не опуская голов, трудились мужчины и женщины. Они погружались в свои глубокие думы и не видели ничего, кроме предмета работы или конечной цели. Иногда можно было приметить паренька с низко надвинутой на глаза шляпой, заснувшего под танцевавшим лиственным куполом. Ему снились золотистое море, белоснежные паруса и заливистый девичий смех. А когда он просыпался, то мог краем глаза заприметь промелькнувший силуэт и подивиться, что девушка существовала не только в его воображении. Её рогатая тень всего секунду успевала подмигнуть дремавшему, а потом растворялась, и обескураженный парень вскакивал на ноги и в волнении озирался по сторонам. Марево могло доставлять людям дискомфорт и даже неприятности, особенно когда урожай желтел и выгорал на беспощадном пекле. Подобное случалось редко, но всё же не без капризов природы. Зато тем, в чьих венах тёк огонь, жара не доставляла неудобств. Они шествовали под лазурным куполом мимо работавших людей, поселений, повседневных забот незаинтересованными миражами. Редкие взгляды ловили их фигуры, а когда такое случалось, люди протирали глаза и читали молитву Терпящей, если удавалось её вспомнить. Нет, всё же в людях был толк, пусть они и занимали земли, не предназначавшиеся им от рождения. Смахивать их с этих пейзажей — нарушать установившийся на материке порядок. Ролуангэ шло быть Королевством гончарных мастеров, родиной нескольких великих умов и выдающихся деятелей искусства и науки. Уже этим люди заслужили то, что рогатые леди всего лишь виделись уставшим юношам в мимолётном бреду, а посевы выгорали на солнце, а не настоящем огне. Как скоро эти зацикленные на своих проблемах маленькие мирки, рождающие смыслы, будут потрясены извне новостями о гибели религиозных орденов? Сильно ли пошатнутся их устои? Запоют ли траурные песни, полетят ли гневные письма в столицу с требованием разобраться, найти и наказать? Отловить демонов… Есть шанс, что хотя бы тогда, в этих запоздалых волнениях, разовьётся опасность быть пойманными, изгнанными, сосланными вниз. Или же нет, и великаны просто исчезнут на равнинах, письма потеряются, а песни не станут востребованными. А ведь они не могут прятаться и убегать — в силу своей природы. После того, как площадка будет окончательно расчищена от гнойников религии, бессмертные займут самое выгодное и в то же время привычное для себя место — на троне. Проведут подмену и незаметно или в открытую отравят сердце Королевства собой, как уже начали делать это. В природе ничего не изменится: виноградники всё ещё будут расти, а горы тянуться к небу; персики наливаться цветом, а плантации шириться и процветать. Изменится настроение людей. И это самое сложное. Бессмертные пришли воевать и никогда особо не думали, как будут ладить с местным народом. Потому что ладить с ним и не учились, но могли бы попытаться подстроиться под изменчивую ситуацию. Могли бы, но разве хотели? И оттого, наверное, призрачные сновидения для задремавшего юноши не были такими уж приятными. Он судьбой был проклят проснуться в холодном поту, хотя солнце палило нещадно, раз за разом вспоминая насмешливую ухмылку рогатой девицы. Она бы ему даже понравилась, если бы от неё не веяло каким-то старым и врождённым неприятием к роду людскому. А старики не дрожали бы от суеверного ужаса после того, как им примерещится в полдень, что у вежливого, но скупого на симпатии господина с отколотым рогом возникнет к ним вопрос о расположении того или иного поселения. Слишком холодный голос, пробирающий до мурашек. Они недружелюбны, эти загадочные великаны, и не спешат добиться чужой любви. Да и бессмертные недолго удержат терпение на поводке. Всё равно, с чего бы они ни начинали, к каким бы выводам ни приходили о важности или бесполезности местного народа, итог будет один. Раздумья намешаются в чаше решений и приведут к пожарищам. Ролуангэ будет гореть, пускай и не сразу. Может пройти довольно много времени, и мирному люду череда дней покажется самой обыденной и не предвещавшей беды, но в конце яда скопится так много, что костры взметнутся к небесам. Бессмертные знают, что не сумеют быть добренькими, они пробовали. Хат’ндо искренне верил, что серьёзных противников на Ролуангэ вовек не сыскать. Религиозные ищейки, которые давным-давно прибыли на материк просвещать людей и прививать им любовь к Терпящей, выродились. Их потомки любят Её, берегут веру, но им не хватает хищности и фанатизма, которым болеют главы Lux Veritatis. И что ещё печальнее, выродились не только они. Те немногочисленные Спустившиеся, которых бессмертные нашли на Ролуангэ, были иными. Священники местных орденов, конечно, были неправы или кривили душой, говоря, что демонов на их материке нет. Они водились, но в значительно меньшем количестве, чем, как ни странно, на Хатостро с его озлобленным Lux Veritatis. Местные Спустившиеся оказывались боязливыми, отстранёнными, какими-то потерянными, что неприятно удивляло Хат’ндо. Они были изумлены узреть на своей земле настоящих рогатых, будто те являли собой ожившие мифы, и не всегда правильно вспоминали имена бессмертных. Это было так же ошеломляюще, как если бы святоша забыл имена действующих богов. О нет, рогатые существуют! Сколько поколений Спустившиеся сменилось на Ролуангэ, что растеряли все свои корни? Название материка всё чаще вырывалось из уст в качестве проклятия. Красивые пейзажи, но скверная оторванность от остального мира. Словно Ролуангэ находился в ином измерении, где историческая значимость явлений и событий теряла вес, а сама история обращалась в сказки. Кто или что тут могло представлять опасность для тех, у кого борьба за право обладать большим срослась с сущностью? И всё же такие нашлись. Сумерки быстро сгущались над перепаханными грядками, готовыми вобрать в себя семена. На горизонте спереди и по левую руку высились зубья гор, сзади дорога ныряла с холма на равнину. Огород принадлежал обитателю небольшого домишки, но свет внутри не горел, так что местность казалась заброшенной. Такие одиночки иногда попадались на пути, и Хат’ндо не задержал бы на очередном невзрачном владении пытливой мысли, если бы не случилось неожиданного. Пока Король топтался возле низенького заборчика и размышлял, где отстали его родственники, в воздухе разлился знакомый запах, от которого щипало ноздри и слезилось в глазах. Запах церковной магии, только в этот раз с новыми примесями. В нём был сладковатый аромат каких-то незнакомых цветов, щёлкавший по обонянию, и если бы Хат’ндо требовалась еда, его желудок уже скрутило бы от тошнотворной резкости. Стоило Королю повернуться в направлении, откуда принесло эту гадость, как в лицо ему выплеснулась волна золотистого света. Хат’ндо закрыл пострадавшую часть рукой и попятился, шипя от боли. Ему выжгло кожу и глаза, так что он остался в темноте ещё до наступления ночи. Магия была настолько мощной, что покалечила лицо за секунды. Работа профессионала. Королю подготовили действенную ловушку. Не меньшим сюрпризом была цепь, обвившаяся вокруг руки бессмертного, которой он не прикрывал повреждения, так что от дорогого рукава сиюминутно пошёл пар. Неужели золотая? — Значит, опытные служители всё же живут на этом острове-переростке, — Хат’ндо теперь мог ориентироваться лишь по звукам, но даже в таком состоянии был опасным противником. Он терпеливо ждал, когда владелец цепей заговорит. — Так и есть, Король. Везде есть защитники, но не всегда судьба велит нам выступать против зла первыми. Хат’ндо дёрнул рукой с цепью, однако та не ослабла. Её магия уже причиняла боль сквозь одежду, и колючие искорки срезающими силы лезвиями расползались по телу. За лицо младший из братьев не беспокоился: оно очень скоро вернёт прежнюю красоту. А вот продержится ли он сам на Верхнем этаже? — Это радостная весть, — Хат’ндо воспрянул духом. Скука была застрелена на месте появлением этого неизвестного служителя. Для Ролуангэ не всё потеряно. — Уважительно склоняю голову перед твоим орденом под названием… — Я не состою в ордене. — Вот как? Это ещё интереснее… — смутился Король. И не особо поверил, так как подобного уровня церковной магии достигали лишь талантливые служители. Не вступавших в орден таким трюкам не учили. А то, что человек перед ним был незаурядным, кричала ещё и провальная попытка развести костёр под его стопами, ориентируясь по голосу. — Не трать время, Король. Я защищён магией света, — отчеканил мужчина без тени гордости. — И сейчас я отправлю твою душу обратно вниз, и ты возродишься уже среди своих уродливых подданных. — Ты даже говоришь, как священник. Тут уж Хат’ндо насторожился. Человек перед ним, похоже, мог исполнить угрозу. Возвращаться на Нижний этаж Королю не хотелось даже несмотря на безынтересность Ролуангэ. Бессмертный рванул на себя цепь, и её конец вылетел из рук мужчины и со звоном ударился о землю. И тут же цепь распалась. Хат’ндо отскочил в сторону, услышав при этом, как новый бросок рассекает воздух в паре шагов от его головы, а затем рванул вперёд, намереваясь сбить противника с ног или хотя бы разрушить его защиту. Наверняка служитель или кто он там выстроил щит, который не пропускал огонь, хотя Хат’ндо мог только предполагать: зрение к нему ещё пару часов не вернётся. Мужчина оказался расторопным и вовремя отскочил в сторону, но, судя по глухому шлепку, не удержался на ногах. Короля задело новой концентрацией магии, и с головы сбило шляпу. Однако её владелец не пострадал. Младший брат мысленно прочертил полосу на земле, и по ней, он был уверен, побежала полоска огня. Так он отделил себя от агрессивного святоши, создал ему дополнительные трудности. Пусть попробует затушить изумрудное пламя своей излюбленной магией. Хат’ндо не был излишне самоуверенным, однако полагал, что сумеет одолеть единственного противника, пусть и будучи ослепшим. Боль не дезориентировала его, он держал её под контролем, а себя — в напряжении. Отсутствие здоровых глаз, конечно, большая неприятность, но не фатальная. Иначе слагали бы легенды об этих неудержимых выносливых великанах, если бы такая мелочь сводила на нет все их достоинства? Да вот стоило Королю подумать о своём могуществе, как в грудь ему ударил золотой наконечник. Даже крюк, зацепившийся когтём в теле Хат’ндо. Новая цепь натянулась, но яростный огонь, что ещё стелился по иссохшей траве, поднялся выше и вступил в конфликт с магическим оружием. Бессмертный чувствовал движение каждого отдельного языка. Как два непримиримых врага, цепь и пламя боролись друг с другом за правду своих хозяев. Нетерпеливо дёрнув плечом, Хат’ндо выдрал крюк из груди и бросил ликующему огню, которое тут же поглотило золотые кольца. Мужчина мог бы уже накинуть пару новых пут на Короля, но либо не умел поддерживать одновременно несколько магических цепей, либо ему мешало упрямое пламя, которым Хат’ндо пыталась слепо нащупать своего противника. И не только в этом заключалось преимущество. Младший брат опять не увидел, но почувствовал изменение. На этот раз к дурманящему сладковатому аромату церковной магии примешался новый, пьянящий… Как бы он его описал? Хат’ндо обожал это всеобъемлющее чувство превосходства, которое ударяло вместе с запахом гари. Других оно застигало врасплох и раздавливало, а младшего брата окрыляло. Бедный священнослужитель! Он тоже ощутил, как в пространство врывается нечто чужеродное и разметает его козыри в стороны. Мужчина усилил магическую стену которой окружил себя, и после этого заметил их: в воздухе то тут, то там вспыхивали крохотные огоньки. Они словно плясали, дразнили его, возникая в разных местах. Летали, кружились, подмигивали фиолетовыми глазками. Огонь жил в воздухе, перетекал вместе с ветром, и мужчина осознал это, лишь когда вдохнул его в себя. Не нужно быть умником, чтобы догадаться, как загорелись лёгкие этого человека. Ему стало трудно дышать, а внутри продолжал разливаться жар. А на земле тоже буйствовал зелёный зверь. Он отгонял священнослужителя всё дальше от Хат’ндо, заставлял его пятиться, спотыкаться. И вот уже никто не поддерживает стену, не плетёт цепи, не создаёт новую вспышку света. Мужчине дурно, и насмешливая змейка скользнула прямиком к нему. Человек отпрянул, и сиреневая лента ударила в землю, тут же с шипением угаснув. Вокруг туловища мужчины уже кружилась новая. Огонь, мерещилось, жил своей жизнью. Он напоминал фокусы шарлатанов: вот-вот станет видна тонкая нить, за которую неизвестный за кулисами дёргает и управляет движением пламени. Но её не было. Искры возникали сами собой и контролировались отнюдь не леской или тросом, а безжалостным намерением. Изумрудный на земле и аметистовый в воздухе. Танец, плавивший само пространство и оседавший пятнами в складках изначального полотна, на котором Она рисовала первые штрихи. И вот уже третья проворная змея скользнула к шее мужчины и обвилась удавкой. — Только не убивай его! Я хочу знать, что это за талантливый орден, — попросил Хат’ндо. — Поздно. Он уже ничего не скажет. Я сжёг ему полость рта. Цеткрохъев приблизился к брату и похлопал его по плечу. Младший насупился. Он всё ещё не отнимал ладони от изуродованного лица, будто стеснялся показать новый, пусть и недолговечный облик. — Он жив. Без сознания, — констатировал старший. Пока Хат’ндо шарил по земле в поисках шляпы, Цеткрохъев навис над распластавшимся мужчиной. Шея человека почернела, а из груди вырывался хрип. — Этот человек не солгал тебе. — Небо свидетель, что ты глумишься над слепцом. — Клянусь, он не похож на служителя. — Цеткрохъев присел на корточки и отдёрнул ворот хламиды. — И на деревенского. Судя по гербу на вороте, он из какого-то культа. — Или ордена… — Дождёмся нашу сестру. Пока этот человек не отошёл в мир иной, она вскроет его мысли. Ведь правда, Хатпрос, тебе не терпится узнать, почему ты ослепла на второй глаз? А ночь уже неряшливо разбрасывала звёзды над макушками каменных и живых великанов. Горы почти слились с землёй и небом, становясь героями сразу нескольких поэм и стихотворений. Опасность, исходившая от незнакомого человека, была явной, и Хат’ндо присмирел в своих неосторожных желаниях и задумался. А если бы его вышел встречать не один, а двое или трое? А если новые ловушки уже ждут их впереди? Интригует и немного волнует! Особенно когда сестра подтверждает, что самоубийца имел таки шансы одолеть младшего брата, не любившего ждать медлительных родственников и нарвавшегося на поединок с… мудрецом. — Один из тех мудрецов, что, по слухам, хранили части артефакта? — уточнил Хат’ндо. — Похоже, — отозвалась Хатпрос. — А мне нравится их настрой. Вот где ещё сохранился дух того Lux Veritatis, который был непоколебим сотни лет назад. Я до сих пор чувствую запах магии. Убойная сила. — Может, он и был силён, — пробурчал младший брат, пока Цеткрохъев осматривал его лицо, — но только то, что он вышел драться один на один, говорит о его глупости. — Или о том, что их мало, — подхватил старший Король. — Или о том, что мудрецы чтят традиции. Тысячу лет назад в Lux Veritatis поощряли дуэли. Выйти один на один с нами и победить означало вписать имя в историю. — Мир изменился. Lux Veritatis изменился, — сказал Хат’ндо. — Мудрецы нет. — То же можно сказать и про нас. И, как и мы, они остаются сильны, — уронила Хатпрос, кружась вокруг умиравшего человека. — Люди не верят, что мудрецы существуют на самом деле. Они уже почти стали завсегдатаями сказок. — Как и мы. Младший хотел возразить, но вспомнил Спустившихся Ролуангэ и впал в ещё большую молчаливость. Он хоть и приходился другим бессмертным младшим братом, однако был достаточно стар и мудр, чтобы по достоинству оценить иронию случая. — Они осторожны. Приходят, когда полагают, что ситуация особенно плоха. Скольких людей нам надо убить, чтобы выманить весь их культ под солнце? Цеткрохъев нахмурил лоб и оценивающе посмотрел на увечья, оставленные мудрецом. Хат’ндо казался мрачным, но не из-за боли, а потому как нашлось что-то, задевшее его самолюбие. Опять. Часто из трёх братьев раньше всех срывался младший, видевший слишком много оскорбительных несовершенств на верхней половине. — Ты вроде бы лучше нас всех разбираешься в истории, — изрёк Цеткрохъев. — Вот и скажи, скольких нам ещё надо убить, чтобы вылезли все, а не один? — Не имеет значения. Мудрецы уже сбросили артефакт «избранному», так что война теперь — удел Lux Veritatis. И этот мудрец был, скорее, исключением. Пропитавшимся ненавистью к демонам и воспылавшим чувством справедливости, пошёл на дуэль, хотя вообще-то геройствовать — слабость каких-нибудь служителей Риндожи. — Вот и не распаляйся, — заключил Цеткрохъев. — У кого артефакт? — Он не знает, — ответила Хатпрос. — Как и местоположение своего культа. С ним возились трое мудрецов, роль остальных скрывается. Ужасное недоверие всему и вся! Сразу видно, что эти умники готовились воевать именно с нами, а не как Lux Veritatis — со своими представлениями о нас. — Брось преувеличивать их заслуги, — Хат’ндо сложил руки на раненой груди, которая однако не причиняла ему столько боли, сколько обожжённое лицо, с которого слезла почти вся кожа. — Мудрецы не воюют, они хранители знаний и опыта. Угрозу представляют те, кто владеет артефактом. Все другие… как всегда. Временные. — Верно. Но разве тебе… — сестра накрыла яркие губы пальцами, а потом раздавила грудь ставшему бесполезным мудрецу, будто это он виновен в мимолётном замешательстве или появлении той мысли, что прорезала морщинами лоб Хатпрос. Он захрипел и умер во сне. — Разве тебе не страшно? — Страшно? — Да. Страшно, — повторила Королева, пробуя слово на вкус. — Что нас сотрут со страниц истории. Вырежут скальпелем саму суть. Хат’ндо пожал плечами. Ему не хотелось думать о том, что испокон веков считалось невозможным. Да он и при желании не мог представить ничего похожего. Гибель бессмертного? Они никогда не поднимали этой темы, потому что в том не было смысла, но сейчас… близость собранного артефакта будто отворила для них дверь, которую они считали глухой стеной. — Разве это не интересно? — подхватил Цеткрохъев. — Узнать, что за границами? Куда уходит энергия душ бессмертных, если Лес закрыт? — Ты был бы не против убить одного из нас, чтобы посмотреть, правда? — Хатпрос растянула губы в соблазнительной улыбке. — Не думаю, — старший из братьев помолчал. — Не уверен. (1) серьёзный проступок (устр.)