Шесть с половиной ударов в минуту

Глава 40.1 Sikiliza Kwa Wahenga (1) Белые потолки разъедали внимание. Смотреть там было не на что, да и ждать тоже. Утомительное безделье доводило до сумасшествия. И ответ был всегда одинаковым. — Никаких писем не приходило, — говорила служительница изо дня в день, участливо смотря на истощённого Рандарелла. — Lux Veritatis переживает тяжёлые времена. Но они помнят о вас. Лучше отдохните. Поспите часок. Хорошая идея. Чем скорее Рандарелл восстановится, тем быстрее покинет Обитель Терпящей. Он спешил не потому, что ему было неуютно находиться в стенах братьев и сестёр по вере. Со слезами благодарности и восторга парень вспоминал, что именно они вызволили его из плена. И со стыдом думал, что для этого пришлось его купить. Как товар, выставляемый на прилавок демонами с язвительными улыбками. Вот оно, ваше, но вы всё равно заплатите, будто оно вам не принадлежит. Мысли об унижении не давали Рандареллу спать. Он до боли в челюсти сжимал зубы, силясь не закричать от обиды и злости на подлых тварей, которые показали ему, как хрупка мораль и сколь мелочны жизни индивидов. Как его, например. И пусть восстановление после плена было блаженным, служитель рвался домой. Lux Veritatis не внесли за него назначенную сумму, тем не менее это не значит, что он им не нужен. Не значит, что Рандарелл не нужен Терпящей. Уж Она никогда не пропускает мимо очей, кто ради правого дела перенёс какие испытания, будь то физические или душевные муки. Служитель испытал оба вида. Да и представители Церкви Терпящей посматривали на Рандарелла с каждым днём всё менее тепло. Конечно, они содержали лишний рот, а Lux Veritatis им даже не платил за своего служителя. Целитель из Лангзама словно и не нужен своим. Что-то там неладное творится в резиденции, Рандарелл это нутром чуял. Не могли его бросить, не могли забыть. Возможно, письмо в Lux Veritatis с вестями о спасении пленных потерялось в дороге, или задерживается ответ, или старейшины Лангзама так заняты планированием войны, что на раненых не находится и лишней минуты. Что угодно, лишь бы не безразличная пустота в незаинтересованных душах. Странно осознавать, что дочь врага беспокоилась о нём больше братьев по вере. Но нет, то греховные мысли! Нельзя позволять им забивать черепушку и ослаблять дух. Дабы не впасть в отчаянье и не растерять веру, Рандарелл ударился в изучение старины. Предки с их мудростью подскажут, как пережить трудный период, как не отвернуться от света и не погрязнуть в раздирающих в кровь сомнениях. В Обители содержалась богатая библиотека, и источников вдохновения в ней было на многие года. Парень приучился жить по особому расписанию: немного пищи для размышлений, а после брожения ума — поход по этажам Обители. Умиротворение и дружелюбная обстановка успокаивали нервы и способствовали усвоению прочитанного. Тем более что внутренне убранство было целым миром, которым хотелось любоваться. Центральная обитель Церкви Терпящей или просто Обитель представляла собой восхитительное творение древних архитекторов. Это был замок, тянувший остроконечные башни к небесам. Светло-серый камень вольготно отличался от того мрачного стального оттенка, который превращал стены резиденции Lux Veritatis в потемневшего от времени ворчливого старикана. Да и не присутствовало в коридорах того ощущения тяжести, которое иногда охватывало Рандарелла дома. Тут даже стены казались лёгкими и пропитанными светом. Ролуангский мрамор облицовывал крыльцо и колонами поднимался к потолкам. Будучи таким же чистым и невесомым, как и всё в Обители, он радовал глаз. Мебель была слишком ветхой, чего не допустили бы бдительные служители Lux Veritatis, обожавшие менять интерьер раз в десятилетие, даже если бы тот прослужил дольше. Налоги на духовное просвещение, взимаемые с населения, позволяли Lux Veritatis обновляться время от времени, но у Церкви Терпящей бюджет был скромней. Но что особенно нравилось парню в Обители, пряталось от глаз невнимательных и неискушённых до открытий. Почти в любой уголок закралась какая-то мелочь, которую не сразу отыщешь. В тупике, являвшемся запертым переходом между секциями, Рандарелл как-то нашёл выбитую в стене нишу и хранившийся в ней листок с молитвой. На внутренней стороне ножек столов в обеденной комнате неизвестный вырезал слова утешения тем, кто избрал борьбу с демонами. Кое-где на стене попадались символы, и служитель Лангзама задавался вопросом: они связаны между собой и таят подсказку к какому-то действию, или являются частью интерьера и служат для возбуждения фантазии людей? Рандарелл от братьев из Lux Veritatis слышал, что воображение у представителей Церкви Терпящей развито плохо, но теперь сомневался в этом. И задумывался: а не была ли зависть причиной лживых наговоров? Обитель нравилась ему больше резиденции, хотя по ней он бы не скучал так, как по дому. Всё же в Lux Veritatis он провёл свои лучшие годы. Рандарелл шатался по Обители и обдумывал уроки жизни, которые вынес из биографий деятелей Церкви прошлого. Парню нужна была таблетка от скорби по погибшим на войне товарищам, и, кажется, он нашёл её в учениях святого Треньяго Упрямого. Утешительное утверждение, что все праведные люди за дела свои попадут в чертоги Терпящей, а служителей Она не обделит посмертной наградой, не успокаивали. Рандарелл радовался за товарищей, что обрели покой, но на его душе скребли не то что кошки, а настоящие демоны. Он тосковал. Целитель Лангзама доверял мудрости Треньяго, который возглавлял орден На-Ла в суровое время. В древности, почти тысячелетие назад, люди боялись демонов ещё больше. Их ужас и сейчас зачастую был суеверным и вытекал из невежества и предрассудков. В прошлом же даже церковники ничего не знали о соседях снизу и были вынуждены противостоять не только агрессивному натиску злых созданий, но и нехватке информации. Треньяго был одним из первых, кто предложил своему ордену заняться исследованием дверей между этажами и даже наведываться к демонам, дабы изучать их образ жизни и заранее выведывать о планах Шести. Перепуганные люди не поддержали мужчину, а собратья по вере видели в его прогрессивных взглядах бунтарство и неподчинение догмам. Треньяго дважды упекали в темницу, судили и едва не отлучили от Церкви. Он потерял немало соратников, казнённых за неподчинение, и приучился относиться к потерям спокойней. В итоге он настоял на своём, и если бы не смена курса в На-Ла, Lux Veritatis ещё многие столетия блуждал бы во тьме. В трудах Треньяго писал, что об умерших нужно думать, как о переселенцах. Они перебрались в другое место, более чистое и благосклонное к своим обитателям. «А чего плакать по тем, кто сейчас живёт лучше нас»? Странным образом данная формулировка снижала тревожность молодого служителя. Страдал Рандарелл также и от страха. Не того, что сковывает мышцы морозом, заставляя человека чувствовать себя заржавелым механизмом. На товарищей целителя часто накатывал ужас перед неизведанной силой врагов. Нередко служители представляли демонов не как конкретных личностей с определёнными чертами, а размытую толпу. Чёрную, мрачную, бугристую и покрытую сажей массу концентрированного зла. Мурашки по коже от подобных представлений, но лишь до тех пор, пока не заглянешь в глаза истинному кошмару, что хуже книжных выдумок и бабкиных преданий. Страх Рандарелла приобрёл конкретные черты статного рогатого воителя с обжигающим взглядом. Парень покрывался холодным потом, когда вспоминал Сайтроми на пике его злости. Может, то была ненастоящая ярость, но и той несдержанности бессмертного хватило, чтобы оставить в Рандарелле едва заметный отпечаток. Словно проклятье, которое иногда пробуждается: по ночам ли, или в моменты уединения, или во время беседы со служителями. Целитель на секунду погружался в пучину огненной бездны, а когда выныривал из неё, несколько минут не мог утихомирить пульс и выровнять дыхание. И это если не говорить о том, что Сайтроми подарил ему ещё одно страдание: обрубок заместо руки. Временами плечо покалывало, будто не до конца утихло пламя. Раньше Рандарелл просто ненавидел Короля, но, поглядев на одного из шести самых ненавистных человеку существ, он научился его бояться. «Он не простит тебя… А в гневе он творит немыслимые вещи». И не в гневе тоже. Для Рандарелла то был жестокий урок. Лекарством от страха служил мудрец древности. У него было семнадцать дневников, куда он заносил биографию, однако сохранились отдельные листы не более пяти из них. Мужчина писал хаотично, без деления на главы, перемешивая события и путая годы. Рандарелл полагал, что не запечатление жизни и тогдашних происшествий в мире было целью писанины. Мудрец не был историком, и не исключено, что многое в его дневниках — выдумка. И всё же он был умным человеком, который верил, что от перенесённых ужасов лучшие средства — время, любовь и юмор. Так, он в красках расписывал, как служители Lux Veritatis заставляли мелких бесов скандировать молитвы и поэмы, и какими глупыми и чудными те при этом выглядели. А в местности, названной мудрецом «Звонским регионом», двое лесников спорили, кто из них лучший дровосек, пока не перерубили четверть деревьев в лесу вместе с засевшими в дуплах демонами. По записям выходило, будто люди в прошлом играючи, с весельем, а иногда и вообще случайно расправлялись с незваными гостями с Нижнего этажа. Не истории, а кавалькада безумия, в которой хитрый демон обманывает наивного деревенского мужика, чтобы вскоре обнаружить, что сам был оставлен в дураках. Разве можно бояться этих смехотворных тварей? Какая от них угроза, если они цепляют козьи и коровьи рога как украшения на башки и кичатся своею уродливой неповторимостью! Даже их Короли… Впрочем, эта часть нравилась Рандареллу больше всех. С отрывка, в котором воин трёхсотого столетия от становления Lux Veritatis в тяжёлом бою одолевает Сайтроми и съедает его бороду, парень смеялся в голос. Отныне и навсегда, когда страх будет возвращать к нему, Рандарелл начнёт вспоминать уморительные картины, чтобы ослабить его влияние. И последнее, самое мучительное. Чувство, которое пожирало, выедало мякоть из самого сердца. Отмахиваться, бежать от него, игнорировать было бесполезно. Оно находило парня повсюду: за трапезой, во сне, во время чтения, прогулок и молитв. Являлось в виде опечаленной девушки, что мило переминалась в уголке сознания. Что стало с ними обоими? Это было невыносимо! В писаниях, заметках и биографиях Рандарелл не находил, как бы сильно ни зарывался в исписанные листы, избавления от неудачной любви. Он искал схожие примеры, чтобы не просто разбитое сердце, не какая-то безответная любовь и не внеплановое увлечение первой встречной. И не находилось случаев, даже отдалённо напоминавших его. Служители ранних столетий терзались разве что страстной любовью к Терпящей. А если и попадались такие страдальцы, объектом их обожания выступали недоступные землянки, дочери богатеев или заморские красавицы. Но никогда — дети демонов. О такой мерзости не мог бы подумать ни один человек, тем более служитель. Нет, не совсем верно. Рандарелл знал о случаях добровольного соития между людьми и Спустившимися, но о подобном позоре не писали. Зачем Церкви учить кого-то забывать возлюбленную с демонскими корнями, если сами по себе эти преступные чувства накладывали на влюблённого или влюблённую клеймо страшного грешника и неправильного человека? Ведь нормальные люди, правильные люди никогда бы не повелись на чары демонов! Рандарелл признавался себе, что Умфи… или Нахиирдо — его первая настоящая любовь, а потому ему сложно выкинуть девушку из головы. И раз причина исключительно в этом да в привязанности, которая годами развивалась между ними, то избавиться от влюблённости не должно быть трудно. Вот только эти логичные факты не утешали. То, как она смотрела на него в их полном приключений совместном прошлом… смотрела так, что в парне вскипала кровь и хотелось совершать ребячества и чудачества, дабы развеселить всегда задумчивую и скованную какой-то тайной девушку. Рандареллу и самому казалось, что порой он вёл себя по-шутовски, но не мог остановиться, пока она наблюдала. И Умфи улыбалась, даже смеялась с него. Живым смехом, на который способны лишь люди с душой. Однако теперь она потеряна. Возможно, и сам Рандарелл потерян, но ведь он давно избрал путь света и службу Терпящей. В чём его вина? Он на своём месте, окружённый почитающими добро и порядочность людьми. А Умфи… её обступили тени. Целитель с дрожью рисовал в воображении, как крупная бледная ладонь закрывает лицо девушки и отворачивает от солнечных лучей. Сайтроми рядом, а ещё он внутри неё, в крови Умфи, и его голос денно и нощно взывает к её сущности, развращает и разрушает всё хорошее, что проросло в ней за время жизни среди людей. Да, Умфи в первые годы знакомства предстала перед Рандареллом такой человечной, настоящей, незамутнённой гадкими намерениями, так что он не мог заподозрить в ней родство с демонами. Что же с ней будет теперь, когда семья рядом? Девушку не спасти. Потому Рандарелл рад бы стереть её из воспоминаний, да невозможно. И средств таких нет. Предки с их прописанной мудростью молчат, и некому дать совет. Хотя почему же? Целителю просто нужно найти тех, кто обжигался на первой любви, вот и всё. Какая разница, человеком была возлюбленная или демоном, главное, что опыт неудачный. А это, как известно, всё равно опыт. Ах, если бы Саратох был жив, возможно, он бы смог помочь ученику разобраться в чувствах! Лучше бы Lux Veritatis не отменял запрет на семьи для служителей. Пятьсот лет назад Церковь считала, что земная любовь вредит возвышенной привязанности к Терпящей и мешает службе Её наказам. Лангзам и Риндожи активно выступали против браков и интрижек, а преступивших закон ждало наказание. Речь шла даже не о разврате, а простейшей влюблённости служителей. Тем не менее однажды священник из деревни, приехавший в Lux Veritatis для просвещения, вступил в спор со старейшинами. Как можно мешать любовь к Создателю и любовь земную? Эти чувства ни коем образом не противоречат друг другу. Да и привязанность к семье учит служителя или служительницу ответственности, заботе о ближних, доброте. К тому же запреты нередко приводили не к искоренению, а преумножению тайных нарушений. А представители Lux Veritatis попутно зарабатывали звание диктаторов, которые пытаются управлять столь непонятным и сложным механизмом, как чувства. После смелого священника появлялись другие вольнодумцы, и когда обсуждение вопроса стало безотложным, многие служители из разных орденов высказались за допустимость любовных связей и браки, если семьи будут жить за пределами резиденции. Действуй запрет до сегодняшнего дня, позволил бы Рандарелл себе влюбиться? И возможно ли такое контролировать? Любопытно, что Церковь Терпящей не принимала участия в подобных спорах и жила либо по своим послабленным законам, либо без ругани принимала новые веяния за необходимость. История полна полезных примеров и знаний, которые старые поколения оставили новым. Однако в ней нет ещё зафиксированных случаев, когда у бессмертного рождался ребёнок. Или когда слепой служитель влюблялся в дочь Короля. Рандарелл задумался, а не записать ли ему свой опыт в назидание потомкам? Кому, правда, он понадобится? А сколько ещё заблуждений пережил Lux Veritatis за своё существование! Целитель Лангзама знал о них и гордился тем, какой сильной организацией стала Церковь на сегодняшний день, отринув сомнительные идеи в прошлом. Её представители отказались от прилюдных пыток в назидание грешникам, чем выправили себе репутацию на ранних этапах становления. Отвергли цепочное подчинение, поставив во главе три ордена. Перенесли резиденцию из столицы в другой город, снизив число поджогов со стороны недовольного народа. Да, поначалу Lux Veritatis не доверяли, и люди считали, что посредников между Создательницей и их душами быть не должно. С правом Церкви наставлять и вести их к свету смирялись десятилетиями. Также представители Lux Veritatis договорились на законном уровне, что все жители разных Королевств обязаны выплачивать дань священнослужителям, но при этом снизили требуемый процент. Было время, когда они преследовали людей с предрасположенностью к способностям, видя в них зародыш зла. Зрячих, за которых теперь ордена чуть ли не дерутся, истребляли без жалости. Люди верили, что только демоны имеют особые природные таланты, и если у ребёнка открывался дар, его избегали как прокажённого или сдавали Церкви на растерзание. Как чудесно, что те тёмные времена давно ушли! В один из бесконечных дней Рандарелл получил письмо. Он без сил опустился на кровать, когда дочитал до конца, решив, что глаза играют с ним злую шутку. В сообщении говорилось, что Лангзам более не является одним из главнейших орденов, но за прежние достижения его не вытеснят из десятки и продолжат относиться к представителям с должным уважением. И всё же лидером, участвующим в принятии глобальных решений, Лангзам уже не будет. Всех служителей ордена, участвовавших в войне и способных сейчас держаться на ногах, просят немедленно вернуться в резиденцию. Находившиеся с Рандареллом в Обители парни и девушки из На-Ла получили похожие послания. — Я знал, что у них что-то случилось, — повторял под нос целитель Лангзама. На самом деле его ни капли не взволновало понижение ордена в статусе. Должно быть, другие служители в ужасе, ведь порядок, установленный многие столетия до их рождения, был внезапно нарушен. Однако единственным, что пострадало от такого решения, была гордость Лангзама. А с этим можно примириться. Рандарелла беспокоило то, что орден находится в смятении (хотя он находился там и до маленькой революции в стенах Lux Veritatis), то есть мало чем поможет в нынешней войне. Лангзаму предстоит переформироваться, добрать людей, переписать правила и научиться уживаться в рамках нового статуса. Пока они все будут это делать, демоны не оставят на материке живого места. — Печально, не правда ли? — спросил посыльный, отправленный, очевидно, чтобы забрать Рандарелла домой. Парень взглянул на пепельное лицо человека, заострил внимание на золотой серьге в ухе и лысой макушке, и дёрнул плечом. — С чего вы взяли? Новости нейтральные, а мне тяжело долго стоять на ногах. Я ещё не поправился, — целитель подумал, что наблюдавший за ним посыльный по мимике и подогнувшимся коленям определил настроение письма. Вот только его мнение никто не спрашивал. — Разве они не пишут, что ваш Лангзам более не в почёте? Вряд ли они, несмотря на заверения, будут относиться к ордену с прежним почтением, так что нельзя верить им на слово. — Вы что, читали моё письмо? — нахмурился Рандарелл. — Ордена в вашем Lux Veritatis постоянно вскрывают письма, адресованные друг другу. Так почему бы и мне не приобщиться? — хитро прищурился мужчина. Служителю всё меньше и меньше нравился их разговор. — Наш Lux Veritatis? А вы тогда кто? — Да так… Я всего лишь из тех, кто приглядывает за Lux Veritatis и следит за тем, чтобы они не приносили больше проблем, чем пользы, — посыльный смахнул крошку с груди. На нём была мантия с длинным шлейфом, но мужчина не напоминал монаха. Никаких отличительных нашивок на ткани не нашлось. — За Lux Veritatis присматривает одна Терпящая. — Ну, если ты в это веришь, то пусть будет так. Но если бы твои слова были истиной, артефакт, вероятно, оказался бы у Lux Veritatis, а не у кого-то ещё. Ведь какой смысл Терпящей скрывать его от Её самых преданных слуг? — Откуда вы всё это знаете? — Рандарелл вскочил на ноги. Слова мужчины встревожили его не на шутку. — Я же говорю, это часть моих обязанностей — знать, что делается в вашем Lux Veritatis, — неприятно ухмыльнулся незнакомец. — А так я просто посыльный, которому интересно, хочешь ли ты вернуться домой? — Само собой. — Ну да, тебя же туда позвали свои. Тогда собирайся. Я буду ждать внизу. Целитель проводит мужчину недружелюбным взглядом. Тот ему рассказал подозрительно много, чтобы можно было считать это простой непредусмотрительностью или хвастовством пьяницы. Он фактически признался в том, что читал чужое послание, а ведь это преступление. Доказать вину сложно, но пойманного с поличным либо сажают в тюрьму, либо, если за решётку преступнику не хочется, отрубают пальцы на руке. Едва ли мужчина этого не знал, как и того, что слово служителя всегда весомее посыльного. Рандарелл насильно вытряхнул странного типа из головы и начал собираться. Служители Церкви Терпящей подарили ему немного вещей: расчёску, сменную одежду, щётку для зубов. Парень был готов уже через пять минут. Мужчина ждал его на первом этаже в холле. Рандарелл попрощался со служителями, откланялся им в знак благодарности, обещав, что в Lux Veritatis этого не забудут (и он искренне надеялся на это), и приблизился к сопровождающему. — Вам наказали ехать вместе со служителями, чтобы посмотреть, кто дезертирует, а кто вернётся? — Не совсем так, но мне нравится, как ты рассуждаешь, — мужчина наклонил голову чуть в бок. — Мне просто надо посмотреть, поедут ли служители домой. Я не собираюсь докладывать об этом Lux Veritatis. — А кому собираетесь? — Удобно с одной рукой? Я могу понести твою сумку. — Нет, не нужно, — смутился Рандарелл и отдёрнул руку с поклажей. Его начинало раздражать, что с ним нянчились и проявляли излишнюю заботу, будто он лишился сразу обеих рук. Поэтому он никогда не завязывал в узел рукав, дабы с первого взгляда не было понятно, что тот пуст. — После меня вы отправитесь доставлять очередное послание? Или вернётесь к «своим»? Мужчина неопределённо дёрнул головой, и разобрать в этом жесте соглашение или отрицание было сложно. Служитель усиленно искал правильный вопрос, потому как провожатый явно настраивал его на выведывание каких-то тайн, о которых сам же и бросал крупицы информации. Однако продолжал уходить от ответов, словно Рандарелл спрашивал не о том. Их игра могла бы затянуться, если бы при подходе к перевозке парень не нащупал суть намёков. — Куда ещё можно заехать по дороге в Lux Veritatis? Мужчина обнажил зубы и прищурился, как разомлевший на солнце кот. — Есть одно место. Глава 40.2 Aequo pulsat pede (2) Семь месяцев в Lux Veritatis не вспоминали о наличии демонов на их территории. Или думали об этом, как о противном зуде, но не могли избавиться от него ежесекундно. Вероятно, у них были проблемы посерьёзнее, раз целых семь месяцев о войне не говорили и не пытались её продолжить. Не настаивали на агрессии и бессмертные. Мне не нравилось, что они разделились, растянув свою власть на большую территорию. Привыкли делить владения или же полагали, что строительство городов сразу в нескольких точках пойдёт быстрее, если смурные лица Королей будут всё время на виду. Но что делать, когда новая армия подступит к стенам поселений Спустившихся? Я начинала понимать замысел Шести. Если сначала они привели с собой воителей, целителей и стратегов, то с наступлением затишья на Верхнем этаже в большом количестве стали появляться мирные жители: строители, учёные, ремесленники. Для этих Спустившихся отбили земли, и теперь их задача — облагородить местность, сделать её пригодной для проживания. Меня терзали сомнения, что люди, обитавшие в ближайших деревнях, с энтузиазмом воспримут соседство «демонов». И первые сообщения о побеге слабонервных крестьян и набожных святош доказало, что терпеть Спустившихся, пока те активно воюют со служителями, люди ещё как-то способны, но соглашаться на правление бессмертных и дружеские отношения с гостями снизу не намерены. Их можно понять: если и эта попытка Шести оторвать кусок Верхнего этажа провалится, а люди успеют связать узы с «демонами», Церковь их по головке не погладит. Даже любимое оправдание «нас заставили» не избавит от тёмного пятна на репутации их деревень. Уверена, церковники уже обводят углём местность со Спустившимися на карте и видят в ванильных мечтах, как будут освещать эти леса после истребления зла. И как заставят местных порабощённых протирать лавки церквей каждодневно, пока неведомо какой грех не будет с них смыт. Я ожидала какого-то толчка со стороны других Королевств, но его не было. Цеткрохъев, Хатпрос и Хат’ндо почистили Ролуангэ от церковников и установили на землях свои порядки. По словам отца, на соседнем материке тоже росли поселения Спустившихся. Что же касается Натанели и Лотуангэ, то призыв Lux Veritatis действовать, пока «зараза демонская не растеклась по всей половине мира», не возымел успеха. Свободные от внимания Шести Королевства не хотели лезть в проблемы соседей, то ли веря, что Церковь справится, как всегда и бывало в прошлом, то ли страшась разозлить бессмертных и привлечь их на свои земли. Сайтроми однажды туманно обмолвился, что с правителями Натанели Спустившиеся давно договорились о мирном сосуществовании. Если Королевству было выгоднее не лезть на рожон, то отсутствие реакции с его стороны становилось понятным. Города строились, и Спустившихся поднималось всё больше. Для Сайтроми возвели приметное здание в центре нового поселения, и оно возвышалось над остальными домами, как сам бессмертный над подданными. С тягой Шести к претенциозности и любованию собственной исключительностью сложно что-то поделать, и они даже из соображений безопасности не отказались бы от хором. Так мне казалось. Вскоре вблизи Королей начали собираться особые фракции. В моём понимании, они занимались странной и бесполезной «игрой» вместо того, чтобы попросту договориться между собой. Представители этих фракций по собственному мудрёному календарю соревновались друг с другом за право приблизиться к бессмертным, и победитель имел право предлагать свои проекты владыкам. Принимались их идеи или отвергались, от соревнования уже не зависело, но, судя по азарту и остервенению, с которым фракции боролись за возможность, условия их устраивали. Спустившиеся пьянели от чувства, что могут как-то влиять на решения Королей и диктовать изменения в обществе. Я бы относилась к их противостоянию равнодушно, если бы иногда их распри не доводили до гибели членов фракций. Кровопролитие среди Спустившихся в такое сложное время — последнее, что им нужно было допускать. Или если бы соревнования имели положительный эффект на внешний мир вместо того, чтобы быть сконцентрированными на внутренних заботах самих фракций. Предположим, если они хотели сражаться за какую-то идею, то могли устраивать конкурсы на постройку домов или поиск тел погибших, заниматься сближением с людьми или другими полезными видами деятельности. А так бессмысленные смерти Спустившихся ради призрачного сближения с Королями выглядели той ещё глупостью, особенно на фоне войны с людьми, которая, очевидно, затихла лишь на время. Моё недоумение осталось без ответа. Сайтроми видел в противостоянии фракций разумное зерно, более того — считал занятие полезным для социализации Спустившихся. Раньше фракции соревновались на Нижнем этаже, и им будет легче смириться с переездом, если они продолжат делать то, что и всегда. — Всё равно я не могу этого понять… — удивлялась я. — И не надо. Я, например, не могу понять, почему ты прямо сейчас не тренируешь управление белым огнём, — Сайтроми ловко переводил тему на мои обязанности, или минутную лень, или необходимость заниматься собой вместо того, чтобы лезть в систему, превосходящую границы моего осознания. Король был не в меру требовательным ко мне, и приходилось подстраиваться под его запросы, чтобы не навлечь на себя гнев. Я знала, в каком состоянии находился отец с тех пор, как началась война с людьми, и не спорила с ним. И всё же мне не доставало той осторожной нежности, которую он проявлял в последний раз, наверное, когда я умерла по вине Цехтуу. С меня не сняли обязанности гонца доброй воли Спустившихся, но из-за обострившихся отношений и массового бегства людей установить былой контакт было сложно. Жители деревень пребывали в упадническом настроении, в воздухе витало ощущение близившейся бури, и депрессия заползала глубже в новоявленные владения бессмертных. Мои оптимистичные речи не способны были справиться с разраставшейся тревогой людей, и бессилие давило тяжёлой тушей. К сожалению, милость Шести небезгранична. Если люди не признают бессмертных владыками и не присоединятся к обществу Спустившихся, их истребят, дабы освободить территорию для более лояльных обитателей. Королям не нужны перепуганные и ненавидящие их поселенцы. А убедить людей изменить своё мнение о тех, кого их поколениями учили презирать и бояться, за половину года я не могла. Гаррел ушёл на запад с Цехтуу, пока меня судьбой прикрепило к Сайтроми, так что со смышлёным парнишкой я долгое время не виделась. А жаль: через него планировала выйти на Глядящего в Душу. Возможно, моя злость на белобрысого была мелочной, а жажда отплатить за его низкие поступки — непродуманной и рискованной. Тогда я об этом не думала, а зря. Меня и саму постепенно охватывала меланхолия. Я наблюдала за строительством города, за суетой Спустившихся и не ощущала радости. Напротив, всё это казалось мне очередной большой ошибкой неискоренимых мечтателей, которые никак не перестанут жить прошлым. Порой я задумывалась: если перенаселение на Нижнем этаже более-менее регулировалось потерями в войнах, а Спустившиеся неплохо уживались на отведённых им Терпящей землях, так ли им нужен захват соседних? Или это молчаливое согласие между головой и руками сохранялось исключительно потому, что по-настоящему Короли и народ не обсуждали, что им нужно? Спросив бессмертных, можно получить ответ, что те стараются для Спустившихся. А последние, и я отчего-то не сомневалась в этом, шли воевать банально для того, чтобы порадовать господ. Замкнутый круг беспокойства о запросах других, в то время как тем это вовсе и не нужно. Даже когда я аккуратно обращалась к Хройте с этой щекотливой темой, он неуверенно отвечал, что переселение наверх сделает всех счастливыми, даже людей, пусть они этого и не понимали. А вот каким образом сделает, он ответить не мог. — Ваши Короли бесконечно обижены, а вы бесконечно покорны, — говорила я с горечью, потому что Спустившийся с голубоватым оттенком кожи в упор этого не видел и с моими доводами не соглашался. — Если ты обратишься к внутренним желаниям, то поймёшь, что вам всё равно, где жить. Что изменится, если вы сейчас вернётесь назад? — Ты не в курсе нашей истории, — как можно терпеливее говорил Хройте, но было заметно, что тема ему не нравится. — Всё куда сложнее, чем кажется на первый взгляд. Мы расчищаем место для будущих поколений, которым всё это достанется. — Вот опять. Для кого-то. Когда вы будете делать что-то для себя? Бесполезное метание сабель в море. Спустившиеся на редкость глухи в отношении всего, что касается деяний Шести. И чем дальше бежали месяцы, тем несноснее становился гнёт беспокойства. Предчувствие трагедии, всепоглощающего пожара, который растёт где-то в стороне, пока люди не докучают Спустившимся, не покидало меня ни на день. Спустя семь месяцев на территорию гостей с Нижнего этажа также никто не пожаловал, а служители словно и впрямь забыли об их существовании. Это настораживало, даже пугало. Я почти просила, чтобы началось какое-то движение, чтобы взметнулись флаги войны и зазвенели мечи. Да, тогда кровь потечёт по лесному пологу, но зато мы будем воочию видеть происходящее. А так мерещилось, что истребление Спустившихся уже идёт, но как-то незаметно для наших глаз и где-то в стороне. Странная и удручающая фантазия. В какой-то момент стало действительно хуже, но касалось это только меня. Вместе с Хройте и ещё одним исполнительным Спустившимся я возвращалась из Пелении. Жители не прогоняли нас и не игнорировали, как в некоторых других поселениях людей, но их гостеприимство трещало по швам. Им не требовалась наша помощь, не требовались дружба, поддержка, товарищество и надзор. Жители устали от давления с обеих сторон, как церковников, так и «демонов». И даже слышать не хотели, что позицией «мы сидим в стороне от морской битвы, нас волнами не окатит» приближают свою гибель. Проезжая по заученной дороге, я и двое сопровождавших угодили в ловушку. На нас и раньше пытались напасть ополоумевшие люди, но в этот раз всё было иначе. Спустившиеся вдруг отстали, и когда я остановила коня и повернулась посмотреть, что у них стряслось, меня атаковали. Даже не успела сообразить, что происходит, когда в грудь вонзилось копьё. Настоящее, а не из магии света. Умирать довольно тяжко. Я ждала гибель на поле боя, когда вызволяла Сат’Узунд, когда сталкивалась с очередным полным ненависти служителем. Однако погибнуть в пути, не слезая с лошади, было даже обидно. Помню, как Хройте вытащил наконечник из груди, прижал какую-то тряпицу к кровоточащей дыре, закричал неразборчивую фразу товарищу. Я была сердита на неудачу и собственную невнимательность, и то была последняя яркая эмоция перед коротким забытьем. Наверное, из-за такого настроя я и наорала на Ворона, когда он попробовал расписать мне красоты Леса и причины задержаться в нём. Больше ничего не запомнила о пребывании там, но точно знала, что покинула Лес. Если рана при воскрешении уже не смертельна, то она точно не залечивается полностью. Сердце после враждебного жеста Цехтуу ёкало пару дней. Вот и дыра в груди парализовала меня болью, пока я приходила в себя, лёжа под шуршащими листьями. Хорошо, что Хройте убрал копьё. Интересно, как бы засчиталось моё воскрешение, если бы оружие продолжало торчать между рёбер? Всего пару секунд любовалась верхушками деревьев, когда их загородила склонившаяся фигура. Я попробовала сесть, но наблюдатель толкнул ногой в рану на груди, заставив с воплем прижаться к земле. — Да ты полежи, отдохни, безрогая. Возвращение к жизни — непростое занятие, правда? Сказать, что меня застали врасплох этой встречей, ничего не сказать. Я повернула голову и поискала Спустившихся, в чьей подстраховке сейчас особенно нуждалась. Два тела лежали чуть в стороне, и у каждого из горла сочилась кровь. — Что ты наделал… — простонала я, думая в первую очередь о Хройте. В глазах защипало. — До меня тут долетело предупреждение, — проговорил Глядящий в Душу, перебрасывая серп из ладони в ладонь, — чтобы я держался от тебя подальше. Что ты вроде как снова точишь на меня зуб. Конечно, Гаррел ему рассказал о моей несдержанности. Что и следовало ожидать от приятелей, сотрудничавших несколько лет. — А ты и держишься, трус, — бросила я конвульсивно, снова пытаясь сесть. От боли выступили слёзы, но всё равно видела, какой яростью горели глаза Глядящего в Душу. Он не был хладнокровен и спокоен. В нём пульсировал желчный гнев. Тем не менее парень не подходил ко мне ближе расстояния вытянутой руки, помня, что я могу уничтожить его касанием. И так же хорошо знал, что при всём желании не в состоянии поджечь его без телесного контакта. Внушение на него не действовало. Не работали даже мои мысленные передвижения предметов, так как Спустившийся не отправлялся в полёт по одному велению. Он хорошо подготовился к встрече, расчётливый гад! — Я пришёл предупредить тебя, девочка, — Глядящий в Душу указал на меня серпом. — Что бы ты там ни хотела мне предъявить, лучше этого не делай. Мне нельзя тебя убивать, да я и не смогу, ведь ты теперь… что-то вроде бессмертной. Но это не значит, что я буду покорным и милым с тобой, пока ты точишь нож. Есть много способов причинить боль. И он ведал об этом лучше многих. Натравивший приятеля на Юдаиф, убивший Хройте, с которым я пребывала в интимных отношениях, знавший о моём визите Рандареллу… Ненавидела его до остервенения, да моего бешенства хватало только на то, чтобы разрывать землю пальцами и скрипеть зубами, попутно глотая слёзы. Наша неприязнь друг к другу была настолько взаимной, что не требовалось высказывать её вслух. Горделивый Глядящий в Душу не собирался прощать угрозы в его адрес, а я — его подлые поступки. Но пока я лежала на холодной земле раздавленная, убитая по-настоящему и внезапным унижением, ни о каком справедливом возмездии речи не шло. А Глядящий в Душу всё так же стоял в тройке шагов, и к нему постепенно возвращалось самообладание. — Побежишь жаловаться? — Нет, — процедила я. — Хорошо. Будь взрослой девочкой и лучше оставь это. Глядящий в Душу удовлетворённо кивнул и повесил серп на пояс. Секунда — и его нет. Если бы не моя немощность… Я насилу поднялась. В груди разливался пожар, а перед глазами плыло. Мало покричала на Ворона: пусть вместе с жизнью возвращают ещё и здоровье! Меня будто вывернули наизнанку, прошлись по всем сокровенным уголкам и выбросили в лужу. Жестокое предупреждение моего врага получилось знатным: от обиды и злости хотелось выть в голос. Хройте… Славный Спустившийся. Он нравился мне, пусть то и не любовь. Однако мы немало времени проводили вместе, и с ним получалось забыть Рандарелла… на пару-тройку часов. Я поплакала над Хройте и обещала трупу прислать кого-нибудь для захоронения, забралась на коня и неторопливо поехала дальше. Право, до города Спустившихся оставался час езды. Глядящий в Душу всё рассчитал: он подловил поближе к безопасной зоне, где нас ещё не встретят свои, но откуда добраться до дома даже с ранами будет возможным. Всю дорогу я думала о том, как буду садистки расправляться с белобрысым. Банальной смерти он не заслуживает. Признаться, от его предупреждения сделалось страшно, но оставить всё так… Ни за что! Я не успела переодеться, когда Спустившийся доложил, что Король ждёт меня с устным отчётом. Обычно докладывала ему сразу по возвращении, однако сейчас был не лучший случай. Требование Сайтроми разозлило ещё больше. Хочет видеть немедленно? Отлично! Я запустила дорожный мешок ногой в угол, пригладила остриженные волосы и пошла к нему так: пусть видит в бледном лице, в пятне крови на груди и синяках под глазами мои боль, ярость и подавленность. Лучше картины и не представить! Адекватной частью себя я осознавала, насколько выбита из колеи и что нужно поскорее успокоиться. Да только остановить эту карету безумства было сложно. Поэтому я наспех и с видимым раздражением рассказала Королю о поведении людей в Пелении, их ответах и замыслах, выхваченных из поверхностных мыслей. Советник справа от бессмертного превратился в статую и пялился на меня с изумлением. Зато Сайтроми выглядел скорее заинтересованным, нежели напуганным или… рассерженным? Мне казалось, мой тон и выходка могли показаться ему чересчур дерзкими, но Король лишь после доклада аккуратно спросил: — Тебе нужна моя помощь? — Нет, — упрямо повторила я, как недавно бросала с вызовом Глядящему в Душу. — Где сопровождавшие тебя Спустившиеся? — Мертвы, — помедлив, выдавила из себя. Внутри снова всё сжалось, когда мёртвый Хройте нарисовался в воображении. — Понятно. Могу только посочувствовать нападавшим. Я была уверена, он скажет что-нибудь такое, отчего щёки запылают жаром, а кулаки сожмутся в гневе. Например, выплюнет какое-нибудь «неважно выглядишь», что совсем не смешно. Или посоветует отправиться на отдых, словно это не очевидно. И вот Сайтроми озвучивает самую правдивую фразу из всех возможных, и недовольство им во мне само угасает. Воистину, отец никогда не перестанет поражать меня правильно выбранными словами и действиями, как если бы он всегда знал, что и в каких ситуациях допустимо. Ладно, пусть не всегда, но зачастую… — Если моя помощь тебе не требуется, ты свободна, — добавил Король. — Я и так вроде не в рабстве. Сайтроми уже повернулся к советнику, потеряв ко мне интерес, но тут вновь воззрился на меня из-под тяжёлых век. Меня одолевало любопытство, какая дума посетила его голову, но он закрыл мысли. Поэтому я молча вышла, закончив проверять его терпение на прочность. Мне ещё следует придумать идеальный план мести, да такой, чтобы Глядящий в Душу не прознал о нём заранее и не соскочил с крючка. Едва ли он поверил, что я оставлю его в покое, и теперь будет настороже. Потому мои действия обязаны быть чёткими и продуманными. А за планированием, тренировками способностей и повседневными делами прошёл восьмой месяц. Армии не мялись на пороге, проклятья не сотрясали улицы новоявленных городов Спустившихся. Слишком хорошо, чтобы поверить в смирение людей. Бессмертные считали так же, потому как я ни разу не видела их предававшимися развлечениям. Они не расслаблялись, а значит подозревали угрозу. Дважды я встречалась с Сат’Узунд, но она не торопилась утешать меня оптимистичными предсказаниями. И вообще обсуждать будущее. Пару раз регион, ушедший под управление Сайтроми, навещала старшая сестра. Цехтуу одарила меня не большим вниманием, чем заслуживает пыль, и ушла секретничать с Королём. Они явно чего-то ждали. Почему тогда отец скрытничает, не предупреждает, не высказывается? Я спрашивала напрямую, и он отвечал, что грядущее пусто. — Как оно может быть пустым? — недоумевала я. — То есть всё, что создано на этой земле, будет разрушено? Или пусто, потому что эти города, эти поселения Спустившихся не имеют значения? — Пусто, потому что теряется связь между объектами. Я чувствую, как слабеет связь… — хмурился Сайтроми. — Подобного не случалось почти вечность, и в последний раз происходило, когда… Его лицо пошло ещё большими морщинами, и он погрузился в воспоминания. Почему отец не подпускал меня к измышлениям, я не знала. И тревога снедала из-за полного неведения. А вскоре и мне открылся весь ужас «пустоты», когда в один из дней совершенно из ниоткуда, без предпосылок и предупреждений я ощутила потерю. В душе что-то со стоном умерло, схлопнулось, и невидимая связь порвалась, как подрезанная струна. Я просто встала на месте, ощупывая новое для меня чувство. Оно было чужим гостем, словно перепутавшим дверь в миры. В сознании вспорхнули мириады образов, но их танец не отвлекал от дыры внутри. Как невозможное, но уже произошедшее отразится на окружающем? Ведь не пройдёт же это бесследно? Определённо, в мире уже что-то меняется. Прямо сейчас, каждую секунду бреши залатываются, но для этого используется уже имеющийся материал, то есть материя растягивается… Расходится, раздирая сухожилия и плоть, дабы залепить пропуски. И от этого ран становится всё больше. Они не ведают, что натворили! Жаждая исцеления, они покалечили Часы ещё больше. Равновесие нарушено, и перекос половин неизбежен. Откуда во мне такое ясное понимание устройства мироздания? Разрозненные куски впечатлений сами выстроились в отчётливую картину, будто я родилась с этими знаниями, но они до поры дремали. Клепсидра плачет о потерянном органе, и также заплакала я. — С вами всё хорошо? — спросил прохожий Спустившийся, сталкиваясь с моим ступором и тихими слезами. — Её больше нет, — не веря словам, изрекла я. — Она умерла. — Кто умер? — Та, что не умеет умирать. Мой бессвязный бред не был предназначен для ушей несчастного прохожего, и ноги понесли меня к тому, кто понял бы и отреагировал… И кто наверняка сам испытал переворот сознания. Если даже до меня долетели отголоски, то все они, бесспорно, пребывали в ещё большем смятении. Нет, они должны быть размазаны эхом трагедии. И они были. Одного взгляда на Сайтроми хватало, чтобы убедиться в истинности ощущения. На краткий миг я понадеялась, что мне примерещилось, что это видение или предчувствие. Впрочем, теперь всё кончено. Поникший Король растоптал слабую искру. — Скажи, что вы так чувствуете себя, когда одного из вас изгоняют на Нижний этаж, — взмолилась я, рыдая. Пустота становилось всё менее выносимой. — Нет, — глухо отозвался Сайтроми. — Хатпрос умерла. По-настоящему. А поскольку мы все вне Леса, для нас не уготовано перерождения. — Это невозможно… Ты говорил, что это неважно! Что артефакт не станет проблемой! Король глянул на меня со злобой. Значит, и это осознание верно. Догадка о том, что артефакт был использован по назначению, также сама пришла на ум, словно её вложили извне. Меня всё больше пугало то, как легко в меня вливались истины и как стремительно они подтверждались. — Такого просто не может быть! Не должно! — выпалила я, хватаясь за голову. — А как же баланс? Как… почему я чувствую нарушение в балансе Часов? Это неправильно. — В тебе есть связь с душой этого мира, как у всех Шести, — бесцветно отвечал Король, но я чувствовала, как в нём всё ходит ходуном. Если я воспринимала себя как поломанную игрушку, которую вдруг лишили важной части и которая более не знает, кто она, то что творилось с бессмертными? — Лучше уйди, пока я не нашёл твои вопросы слишком утомительными, чтобы отвечать. Я поймала его на пике смятения, в минуты потерянности и слепого блуждания в потемневшей комнате, но вот в нём пробуждалась осмысленная ярость. И требовать ответы от того, кто переживал трагедию ярче моего, было небезопасно. Мучить бессмертных разговорами в такой момент нельзя, но мне нужно какое-то успокоение. Что-то, способное помочь залатать дыру хотя бы для меня. Изнывая от потери, я шаталась по городу неприкаянной душой. Тенью былых забот. Мир не был прежним, но никто этого не замечал. Спустившиеся занимались украшением улиц, ходили за покупками, беззаботно слонялись от дома к дому. Но я всё чувствовала. Впервые правда засветилась ослепительными гранями перед мной: Шестеро не просто первые и уникальные бессмертные создания, поставленные во главе Клепсидры, когда богиня решила покинуть своё творение. Не легенда и не миазм, разросшийся спустя тысячелетия. Они — опора, несущие колонны. Без них гармония канет в бездну, и чем их меньше, тем ближе катаклизм этого несовершенного мира. Я не думала об этом, но пустота открыла запертую дверь. Душа Клепсидры словно воззвала ко мне, требуя выступить вместо выброшенной части, но как могла моя половина заменить целое? Что же получается, их теперь… Пятеро? Какое уродливое число, до чего несовершенное слово! Я никогда не любила Хатпрос, но вот её не стало, и будто вырезали кусок плоти. Гибель бессмертного — само по себе извращённое и нелогичное явление, противное естеству. Оставшиеся ослабеют, но ещё очевиднее, что они будут мстить. В худшем сценарии сорвутся и разрушат всё, что удобно стоит и красиво лежит на Верхнем этаже. Правда, баланс это не вернёт. Неужели чувство неполноценности отныне и навсегда будет преследовать их и… меня? Успокоение не находилось, покой не приходил, и я воззвала к каким угодно высшим силам, механизмам, явлениям, которые поставили бы выскочившую кость на место. И нечто в эти минуты отчаянья и тонкой связи с душой Клепсидры услышало призыв. Само Провидение обратило на меня взор и поднесло дар. Материальный, но небывалый, поскольку едва ли кто-то мог хранить эту вещь всё время у себя и подложить мне в день краха. В своём домике на кровати я нашла письмо, которое, почти уверена, материализовалось из воздуха. Кто бы ни занёс его, он был не из привычной мне реальности, о чём также свидетельствовала подпись. Автор письма заставлял задуматься о том, какие ещё силы ощутили крушение опоры. «Я спешу сообщить вам, мои дорогие, что этот мир есть полностью ваш. Я не могу отвернуть содеянное и привести вас в былое состояние. Три нельзя разделить на целые числа даже с талантами вседуща. Сущее зиждется на законах Вселенной, и они писаны для всех миров и всех реальностей с одинаковой строгостью. Ажно помните, что вам всегда должно стремиться к чётному числу, но чем вас менее, тем нестабильнее Часы. Вы — мой идеальный механизм для установления равновесия в двух сосудах. Чтобы одна половина не перевесила вторую, ово не рухнула, ово не потерялась в Пустоте, вам должно просто быть, и существование вне Леса поспособствует сему. Ваше бытие николи не прервётся. Да будет так, пока я не найду более совершенные конструкции для поддержания Часов. Т.» Письмо от Терпящей, но кто принёс его? Не Сама же Она нагрянула в период печали и трагедии! Возможно, Ворон или ещё какое божественное существо, обитавшее за пределами Клепсидры, но следившее за миром. Не так важно, ведь подтверждавшие мои опасения строчки таинственным образом принесли смирение. Всё ещё было больно, как после ампутации, хотя чувство отнюдь не физическое. Однако я поняла, что жизнь не разрушена, а у сегодняшнего дня есть продолжение. Мрачное и тёмное, но ещё не потерянное. Если, конечно, люди не продолжат ломать Часы, полагая, что исполняют заветы Её. Я повертела письмо. От него исходило тепло, и сама бумажка приводила в волнение, словно пальцы касались чего-то запредельного, возвышенного и бесконечно прекрасного. Да так оно и было. Если бы Терпящая была человеком, я бы сказала, что письмо пропиталось Её духами, а так… Её энергией? Чем не доказательство истинной воли Создательницы? Люди не поверят в подлинность, но подразнить их можно. Письмо во что бы то ни стало необходимо сохранить. (1) Послушай своих предков (2) Смерть безучастно поражает любого