Шесть с половиной ударов в минуту

Мне часто стал сниться один и тот же сон. Его сюжет почти всегда мучительно повторяет сам себя. И сценарий настырно проигрывается от начала и до конца, сколько бы ни пыталась выйти за его рамки. Недружелюбный лес обступает вокруг. Я пристыжено выслушиваю отчитывания Сайтроми, пока мы ждём Созерцателей. Он раздосадован моей попыткой изгнать его, но злости в голосе нет. Да и голоса тоже будто нет, и слова сразу затекают в моё сознание. Я знаю, что он собирается сказать, и, к сожалению или счастью, вспоминаю о трагедии. Если сейчас он уйдёт, то снова погибнет… или впервые… Нужно убедить его остаться со мной до того, как прибудут Созерцатели и утащат меня в крепость властной Сат’Узунд. И я со слезами висну на руке отца и умоляю не ходить на встречу с Цехтуу и Цеткрохъев. Пускаю в ход всевозможные аргументы, но не слышу их. Созерцатели всё ближе, а недовольство Сайтроми не затухает. Это борьба со скалой, с давно устоявшимися принципами и идеями. Что-то всё же меняется. Даже природа вокруг становится другой: из-за крон проглядывает солнце, а зелень всё ярче и приветливее. Сайтроми сменяет гнев на милость и нежно гладит меня по спине. Я отдаюсь триумфу, зная, что изменение одной детали напишет новую историю. Может, в этот раз погибнет другой брат или сестра, и боль нагрянет вновь. Только она будет не такой непереносимой, что уже победа. И вот когда я облегчённо махаю отцу, чтобы вместе с ним вернуться к Сат’Узунд, замечаю, что Сайтроми мелькает между стволов в десятке шагов от того места, где видела его секунду назад. И тут же дорогу мне загораживает стена белого огня. Я приказываю ему погаснуть, бросаюсь к нему, ищу лазейку. И обжигаюсь. Боль кажется настолько реальной, что я просыпаюсь. Каждый раз боюсь, что помещение, в котором сплю, будет охвачено пламенем. Пока везло, и огонь появлялся исключительно во снах. Ни разу ещё не получилось преодолеть ту непроходимую стену, и отчаянье из мира грёз перетекало в реальность. В действительности никто не собирался давать мне второго шанса на спасение Сайтроми. Вернувшись во дворец Сат’Узунд, я испытывала неудовлетворение после встречи с Вортесом. Мне казалось, что всё было зря и его мнение не стоило таких усилий. Напрасно потратила желание, заставив бедную Тигоол рисковать жизнью и доставлять лидеру Апрогси послание. Цехтуу тоже не верила в полезность этого человека и пришла в ярость, когда я сказала, что последствия встречи могут быть мизерными. Она устроила мне такую пытку с выворачиванием суставов и скручиванием мышц, что после я лежала на месте часами, не в состоянии подняться и вообще пошевелиться. И осознавая, что Королева отыгрывается за все свои недовольства мной, а не только неудачные переговоры. От окоченения отходила застаревшая мысль разыскать Рандарелла и попросить о помощи его. Правда, в нынешнем положении он даже слушать не станет. Или не услышит. Да и кто из них, служителей, по-настоящему стал бы сотрудничать со Спустившимися, кроме редкого чудака Вортеса? Возможно, мой расчёт всё же был не столь провальным, и лишь такой человек и мог донести мои предупреждения до ушей лидеров Церкви, но время покажет. Поздний рассвет и ранние сумерки напоминали мне, что мир едва сохраняет целостность. И ночью было так не по сезону холодно, что трава покрывалась инеем. На головы сыпался ледяной дождь, такой острый и крупный, что Спустившиеся предпочитали прятаться по домам, если непогода заставала их днём. О затопленном Лотуангэ перешёптывались на улицах и в коридорах дворца. Страшно представить, какие ещё сюрпризы ожидали впереди. — Птицы сходят с ума, — переговаривались слуги, и я была невольным свидетелем их пересудов. — Вчера в окно врезался голубь и разбился! Они всё чаще падают в полёте, теряют ориентиры. — Это изменение погоды так влияет на них? — Не знаю. Но мне это видится жутким предзнаменованием. Ох, если бы Спустившиеся знали, насколько всё плохо… Вернулся Цеткрохъев, где бы он ни пропадал. Пробовала заговорить с ним, однако он на контакт не шёл, а иногда игнорировал моё присутствие. Я долго не могла понять, с чем связано столь негативное отношение ко мне, пока однажды случай не подсказал мне, как правильно обращаться к нему. Я заметила, как много раз Спустившиеся кланяются ему при обращении, и подумала, что старший Король вполне мог требовать следования субординации. То, чему Сайтроми даже не пытался научить меня. Да ему и не требовалось видеть, как я касаюсь кончиком носа колен. Цеткрохъев же любил дисциплину. И стоило мне научиться слегка склонять голову в его присутствии, как внимание ко мне возросло. Правда, с такими одноцветными глазами, какие были у Короля, трудно понять, смотрит он на тебя или кого-то ещё. Зрачок обыкновенно выдаёт интерес хозяина. Цеткрохъев же мог стоять вполоборота, но изучать того, кто об этом даже не догадывался. Мне всегда неуютно, когда не могу понять, в фокусе я бессмертного или нет. Однажды спустя примерно пять дней после разговора с Вортесом я застала Цеткрохъев читающим в комнате. Она была на удивление пустой: ни мебели, ни ковра на полу или стенах, ни занавесей, словно об этом помещении забыли. А потому Король стоял возле окна с книгой и казался слишком приметной фигурой в непримечательной коробке. Я обратилась к нему по имени и поклонилась, рассчитывая расположить к себе в начале разговора. — Я бы хотела кое-что обсудить. — Хотела бы? — пальцы, сжимавшие переплёт, едва заметно дёрнулись и изменили положение, однако голова Цеткрохъев не сдвинулась ни на миллиметр. — Не кажется ли тебе, что начинать прошение со слов о том, чего хочется тебе, не самая располагающая тактика. Старший по званию никогда не станет выслушивать, что тебе нужно, ведь всех волнует то, что нужно им самим. Я не знала, пытался ли он меня пристыдить или дать совет, но мне сделалось не по себе от указания на ошибку. Я сбилась и потеряла фразу, с которой мыслила начать серьёзный разговор. — Таким образом, — будничным тоном продолжал Король, — тебе следовало апеллировать к своей просьбе через попытку узнать, чего хочу я. Итак, он решил меня поучать? Я сбросила с себя неловкость и продолжила говорить, что и планировала: — Когда мудрецов отыщут, мне нужно будет направиться к ним. Одной мне придётся туго… — Называй вещи своими именами: ты не справишься. — Да. Не справлюсь. Мне нужен отряд. И Цехтуу не выделит мне своих Спустившихся, я почему-то нутром это чувствовала. Можно было обратиться к тем немногим личностям, что сопровождали меня и Хройте в поездках по деревням, но в их любезности не была уверена. Распоряжения они всё равно получали от Сайтроми, а теперь… И влиятельный Гаррел, как неудачно, отправился с тайной миссией в неизвестном направлении. Как же меня нервировало, что всё наше «семейство» с самого начала имело привычку распадаться на островки, обособленные и независимые. Цехтуу и Гаррел не вмешивались в дела Сайтроми, а он и я не интересовались их занятиями. Сейчас эта оторванность как никогда давила и сбивала с толку, ведь я осталась без острова и крутилась в морских водах, стараясь не захлебнуться. — Я выделю тебе отряд, — великодушно согласился Цеткрохъев, откладывая книгу на подоконник. — Но будут ли они тебя слушаться? Это ещё что значило? Разве его строгий наказ подчиняться мне не стал бы священной обязанностью для Спустившихся? Или он клонил в ту же степь с поучениями, только на этот раз урок был более прозрачным? — Я не подведу ваших ожиданий… — Ты сама веришь в то, что говоришь? — холодно перебил Король. — Во всяком случае то, как ты это говоришь, не внушает оптимизма. Может, не стоит давать тебе отряд? Я подавила вымученный стон и настроилась на его поверхностные мысли. Цеткрохъев тоже не старался скрывать их, и я с удивлением обнаружила, что его вера в мои силы и впрямь не настолько уж крепка. — Как ты выполнишь работу успешно, если нет цели? — У меня есть цель! — упрямо возразила я. — Ты не фокусируешься на ней. Всё время что-то сбивает, — Король задумчиво поводил пальцами в воздухе. — Предположим, я прикажу одному талантливому Спустившемуся помогать тебе во всём. Он один стоит отряда. Скажем, это будет Глядящий в Душу. Во мне неотвратимо начала подниматься буря. Я отвела взгляд, чтобы Цеткрохъев не увидел изменений во мне, да только бесполезно было что-то прятать от него. — Я точно знаю, чего ты не будешь делать: пытаться сотрудничать с ним. Когда твоя цель в действительности важна, ты не растрачиваешь себя на старые обиды и прочие глупости. Ты смотришь только вперёд и делаешь лишь безотлагатеные шаги. — Но я же не живу одним стремлением, — проходить его экзамен было невыносимо. Я отпустила мысли о Глядящем в Душу и не думала о нём, так же как не планировала заманивать его в ловушку и мстить. Однако если увижу этого Спустившегося, ему точно несдобровать. — Я всё ещё личность с желаниями, страхами и эмоциями. Я не могу всё это отбросить ради чего-то одного, как бы ни старалась. — Так жизнь всё же не потеряла смысл? Иначе откуда в тебе взяться всем этим эмоциям, страхам и желаниям, — бессмертный перебросил хвост на другой бок. Когда мне казалось, что придумала ответ, в помещение зашёл Спустившийся — один из командиров армии, и моя просьба отошла на задний план. Уж и не знаю, какой в списке значимости она стояла по счёту. Чувствуя, что мне не хватает хваткости, образования, возможно, манер, я отложила просьбы до лучших времён. Найти общий язык с Цеткрохъев было непосильной задачей. И всё же в чём-то Король был прав: пусть боль от потери и не ушла, я ощущала себя куда более живой и собранной, чем за месяц до этого. Мечта гнала вперёд, и жалеть себя было некогда. И потому так боялась, что утомляющее выжидание вновь навеет на меня депрессию, заставит по новой проникнуться одиночеством и горем. Скорее бы уже что-то решилось: Спустившиеся ли вышли на след мудрецов, Вортес ли связался с ними, Lux Veritatis ли написал письмо бессмертным, или ещё что-то неожиданное, но обязательно сдвигающее события с мёртвой точки. Что-нибудь! Дворец был полон жизни, но ощущался пустым. Во дворе стоял фонтанчик, и я часто садилась на его бортик. Он напоминал мне уединённый фонтан в безымянном городе на юге, возле которого у нас с Рандареллом состоялся серьёзный разговор о Спустившихся и вседозволенности ордена Фассето. Наверное, я вспоминала именно этот отрывок, потому что других примечательных фонтанов в моей жизни не встречалось. Правда, этот во дворе был чище и изящнее. Изгибы фигур ассоциировались со складками платья Сат’Узунд. Вроде бы у людей было поверье, что для исполнения желания нужно окунуть голову в воду. Спустившиеся не осмелились бы погружать свои макушки в фонтан господ, а возлагали ладони на мраморную рыбу, которая словно из любопытства вынырнула на поверхность возле самого бортика, и про себя повторяли желаемое. Я погладила голову статуи и сконфуженно отдёрнула руку. Что за детские игры? Всё равно мои просьбы оставались беззвучными для высших сил. Интересно: если Шестеро вполне отчётливо слышали свои имена и даже часть разговоров, а Он и Она откликались, не имея конкретных имён, когда о них просто кто-то думал или заводил речь, то что насчёт Терпящей? Наверняка же Её звали как-то иначе. Когда Она ещё не покинула Клепсидру, слышала ли Она молитвы к Себе именно как к Терпящей, или это прозвище приклеилось к Ней уже после ухода? Эксперимента ради я вполголоса высказывала всё, что думала об этой безответственной неудачнице, называла Её нехорошими словами, пока не поняла, как это бесполезно. Если Терпящая и слышала меня в другой конце Вселенной, возвращаться для не менее яростного ответа Она не собиралась. А ещё мне стало не по себе, когда заметила, что, высказывая своё презрение к Терпящей, я в упор смотрела на своё отражение в воде. Будто все эти гадости предназначались мне. Но ведь и я не без греха. Отпустить их сейчас — значит выйти на новый уровень. Избавиться от груза вины и начать действовать более свободно. Люди верят, что в каждом «чистом» творении (демоны к ним не относились) есть пылинка Терпящей. Смотря на своё отражение, думала, что и во мне могла бы найтись частичка Создательницы, да только всё это казалось глупостью. Если во мне и таилось что-то божественное, оно досталось от Сайтроми, а вовсе не Терпящей. Однако люди верят… и это удобно. Тогда же мне пришла в голову ненормальная идея. Найти в бесчисленных комнатах Цеткрохъев было непросто. Он скрывался в залитом солнцем помещении, и при входе лучи ударяли в глаза, слепили и мешали ориентироваться. Сам Король выделялся чёрным пятном на фоне достаточно тёмной мебели и казался инородным предметом не только в четырёх конкретных стенах, но и вообще в мире. Я прикрывала глаза козырьком и часто моргала, привыкая к ослепительному свету, а затем стремительно поклонилась. — Если бы Терпящая вернулась прямо сейчас, смертные приняли бы Её… такой, какая Она есть на самом деле? — спросила я у Цеткрохъев, не особо заботясь, что он, похоже, был занят. Он что-то писал и не покинул стола, когда я нарисовалась в комнате. Ему не понравилась незапланированная встреча, однако мне нужен был совет. И не вспыльчивой Цехтуу, которую само упоминание Матери выводило из себя, а кого-то вдумчивого, мудрого и относившегося безразлично к теням прошлого. — Что ты имеешь в виду? — Культ Терпящей уже давно возносит не богиню и не воспоминание о Ней, а некий искажённый образ. Никто из ныне живущих не может знать, какой на самом деле была Создательница. А значит, Она настоящая, вернувшаяся из затянувшегося путешествия, могла бы не очаровать, а напугать и оттолкнуть своих самых преданных почитателей. По правде, именно самые преданные и не хотели бы, наверное, никогда встречаться с настоящей Терпящей. А вот тем, кому было всё равно на Неё, кто не верил и никогда не задумывался о Ней как о личности, отреагируют спокойней. — Всё равно, — бросил Цеткрохъев бесстрастно. — Им важно поклонение божественному, чудо, забота кого-то свыше. Потому неважно, какой будет Терпящая. Главное, чтобы выполняла функции, которые от Неё требуют верующие. — Какие функции могут быть у Создательницы мира, если Она уже создала его? — Быть идолом. К чему эта демагогия? — поморщился Король. — У тебя нет дел? — У каждого свои причины говорить о Терпящей. Простые люди справляются с тревогами и страхом перед неопределённостью, думая, что всё предрешено Ею или так или иначе получит Её одобрение или порицание. Церковь использует имя Терпящей для установления порядка и власти. — Я медленно заходила по помещению, жмурясь на солнце. — Мудрецы якобы исполняют Её волю, и чужим стремлением они живут из поколения в поколение. Представьте, что вдруг Терпящая возвращается, смотрит на всё происходящее и начинает распоряжаться, что людям следует делать иначе. Тут уж и Церкви придётся подчиниться, потому как, притворяясь приближенными к Терпящей, они пользовались Её именем для навязывания власти и уже не смогут выйти из повиновения. — Для разминки фантазии неплохо. Только Терпящая не вернётся, — похоже, какое-то зерно интереса я в нём всё же посадила, поскольку Цеткрохъев отвлёкся от записей. — А если Её место займёт кто-то другой? Король поднял голову и вперил взгляд чёрных глаз в меня, так что по телу забегали мурашки. Его лицо избороздило меньшее количество складок и вмятин, чем у Сайтроми, однако Цеткрохъев всё равно выглядел старше. — Других нет. А если ты про подставных божков, то такие уже появлялись. Церковь их быстро отлавливала. Она не терпит конкуренции своей обожаемой Создательницы. — А если Церковь сама объявит возвращение Терпящей? — предположила я. — Это произведёт фурор? Хотя ответ был очевидным. Само собой, произведёт. Люди сойдут с ума от счастья, стоит продемонстрировать им объект поклонения. И неважно, как Терпящая будет выглядеть, главное, чтобы соответствовала параметрам божественного, иначе люди заподозрят подвох. — Они никогда так не делали, — заметил Цеткрохъев. — В них всё же есть уважение и страх перед гневом Терпящей, в противном случае давно бы уже посадили на трон своё божество. — Если бы я жила в мире, который рассыпается на глазах, я бы хотела, чтобы к нам вернулась Терпящая и расставила всё по своим местам. Мне бы очень хотелось, чтобы Lux Veritatis указал на одну из женщин и сказал, что она — богиня, которая пришла спасти мир от разрушения. И если она сделала бы это, меня точно не волновал бы вопрос, старая это или новая Терпящая, — а поскольку в таком мире я и жила, Lux Veritatis обязан быть открытым к подобному аргументу. Массивные часы у стены пробили полдень, обеденное время. Я совсем потеряла ему отсчёт с тех пор, как начала погружаться в беспросветную печаль. — И где же найти такую Терпящую? Есть кандидаты на примете? — Я этого не говорила, — насупилась я, припоминая, каким видением обладал Цеткрохъев и как это помогало ему в нашей беседе. Вроде бы он зрел нереализованные планы и потерянные возможности? — Естественно, ведь не у всех есть талант взмахом решать проблемы в гиблом мире. — Король протянул ко мне руку. Несколько томительных секунд я не могла сообразить, что он требовал, а потом неохотно дала ему письмо. — Доказательство божественного, — бессмертный с шумом втянул воздух. — Узнаю этот сладкий аромат всевышнего великолепия. Ты хранишь его слишком давно. Со странной улыбкой он вернул письмо и пощупал отломанный рог. Я сомневалась, что тот когда-либо отрастёт вновь, ведь на личном опыте знала: многие раны никогда не заживают. — Можно попробовать вынести тему Терпящей на предстоящих переговорах, — сказал Цеткрохъев. — С прикрытием Церкви мы могли бы воссоздать свою Терпящую. И всё же не рассчитывай на многое: для Lux Veritatis подобное притворство смертельно оскорбительно. Это звучало настолько кощунственно, что я не сдержала усмешки. Создать Создательницу заново… Lux Veritatis придёт в ужас, а ещё лучше, если бы страх пробил панцирь высокомерного самодовольства мудрецов. Их не оставит равнодушным факт «возвращения» Терпящей. — Для тебя это было сложным шагом — обратиться ко мне? — спросил Король, когда я уже отвернулась к двери. Солнце жарило спину, зато видеть было легче. — Беря во внимание, что ты собиралась уйти от нас. И что обвиняла нас в гибели отца. Я молча отступила назад. Старалась не удивляться, откуда он знает про желание уйти, ненависть к Глядящему в Душу и всё остальное. — Глупо было так думать… — Ты переболела эти мысли, — Король посмотрел на брошенные записи и покачал головой. — Но это не дело. Я бы успел заполнить три страницы за это время. Их перепишешь ты. За отнятое у меня время. Я кивнула, соглашаясь, что потребовала от него слишком многого. Для того, кто относился ко мне не как к родственнице, а как к дочери родственника, всё же достаточно далёкой от семьи и не соответствующей некоторым параметрам, Цеткрохъев проявлял если не симпатию, но немалое снисхождение ко мне. Я ожидала любопытства с его стороны: расспросов, изучения моей жизни под лупой. Подобное было бы свойственно его натуре. Однако Король проявлял холодную отстранённость. Пока я писала за одним с ним столом, сев с краю, а не посередине, чтобы не ущемлять его право владеть всем пространством безраздельно, Цеткрохъев не проронил ни слова. Уверена, он посадил бы меня за соседний, если бы такой стоял в комнате. Бессмертный обратил на меня внимание, лишь когда я закончила писать и сообщила об этом. В каком-то смысле я чувствовала себя нахлебницей. Отчасти из-за воли случая, отчасти своими силами пришедшая к тому, что мной занимались те, кто не испытывал ко мне особой любви. Считали ли Цехтуу и Цеткрохъев себя обязанными держать меня под рукой, потому что во мне были знакомые способности, или из-за того, что выгонять ребёнка покойного брата — неуважение к его светлой памяти? Я предпочла бы не знать наверняка. А приглашение от Церкви в итоге доставили. Caritas humani generis висели на носу. Переговоры были запланированы на конец месяца, и бессмертные готовились ко встрече с новыми главами Lux Veritatis. Со мной тоже проводили занятия мастера дипломатии, объясняя, как вести себя в тех или иных ситуациях. В своей жизни, полной риска и попыток выжить, и не предполагала, что мне предстоит учиться разговаривать с церковниками, а не удирать от них. Поначалу казалось, что никто в Lux Veritatis не пойдёт на caritas humani generis. Тогда бы мы ждали вестей от разведчиков, рыскавших в поисках мудрецов, или шпионов, которые следили за передвижением лидера Апрогси. Расчёт был предельно простым: свой своих ищет быстрее. Мудрецы умело скрывались как от недоброжелателей, так и от внимания Церкви. Однако я считала, что у Lux Veritatis больше шансов выйти на них, поскольку… это люди. Служители могли притвориться почитателями методов мудрецов, могли напроситься на союз с ними, хитростью втереться им в доверие. У Спустившихся, врагов человечества, шансы равнялись нулю. Поэтому если и нужно было пускать кого-то по следу легендарных хранителей артефакта, то подобных им фанатиков. Так что от моей встречи с Вортесом была польза. Если мужчина загорится идеей, он метнётся по следам мудрецов. А мы тут как тут, завалимся к ним в гости за ним. И вдруг Lux Veritatis приглашает бессмертных за стол переговоров. Это важное событие. Я могла бы отправиться к мудрецам самостоятельно, пока Цехтуу и Цеткрохъев любезничают с церковниками, если бы моё присутствие также не требовалось на переговорах. И я хотела участвовать в этом либо разочаровании, либо знаменательном событии. И всё же иногда мне казалось, что там нечего делать. — Ты полагаешься на чтение мыслей, — говорил преподаватель, когда у него не получалось скрыть свои от меня. А я по привычке лезла ко всем в головы, если дверца не была захлопнута. Получалось само собой. — Вряд ли деятели Церкви пригласят тебя в свои мысли. И тогда тебе придётся следить за тем, что они говорят и как двигаются, а не тем, о чём они думают. Я верила, что умела читать других: опыт жизни с Сайтроми не мог пройти бесследно. Однако те же Цехтуу с её непоследовательными и непредсказуемыми вспышками, а также загадочный Цеткрохъев, который щекотливыми темами выбивал меня из колеи, показывали обратное. Не помогало даже выхватывание поверхностных мыслей, чтобы разобраться в их поведении. И если хотя бы половина служителей высшего ранга были прожжёнными лгунами и опытными манипуляторами, меня ждал провал. Уж лучше бы на переговорах от меня ничего не требовалось, кроме как сидеть и молча слушать споры противоположностей. Хотя Церковь мне представлялась скорее в виде змеи, которая пытается укусить огонь. Где же провести caritas humani generis? Цехтуу сообщила, что в качестве нейтральной зоны избрали особняк, который по невероятному стечению обстоятельств раньше принадлежал семье Лонденолов. Отец Гаррела продал его много лет назад, и сейчас там жил зажиточный вдовец. Бывшему старейшине На-Ла будет приятно (и, наверное, нелегко) вернуться в дом, где он провёл раннее детство. Особняк располагался в центрально-восточной части материка на территории людей, но до оккупированных земель было рукой подать. Обе стороны не хотели, чтобы местность была поводом для тревог, а потому проверяли каждый камешек с параноидальным вниманием. Беспокоиться стоило Спустившимся и Гареллу, может, немного и мне, а бессмертные едва ли испытывали страх перед ловушкой и изгнанием. В свете последних событий отправка на Нижний этаж уже не казалась чем-то ужасным. Однако в бредовых фантазиях я с содроганием видела, как церковники сговариваются с мудрецами и притаскивают артефакт на встречу… Да нет, не будет такого! Разве что мудрецы, прознавшие о переговорах, захотят поймать Королей на подходе. А ведь информация могла просочиться, раз даже лидеры орденов подчас не ведали, что творили окружавшие их люди. Осведомлённость мудрецов была либо надуманной, либо… безграничной, что пугало. В ночь перед переговорами мне не спалось. Избежала новую партию кошмаров, что тоже хорошо. Интересно, увижу ли я Рандарелла? Маловероятно, ведь он был рядовым служителем. Его на такое важное событие не позовут. И всё же что-то внутри меня надеялось хоть глазком поглядеть на него. Старая привычка. Я почти не вспоминала о Рандарелле, пока переживала потерю, и сейчас вновь вызывать в памяти его лицо было… странным. Будто возвращалась к тренировке после перерыва, и мышцы, вновь одеревеневшие, нехотя растягивались. Наутро меня ждала перевозка. Я отказалась от неё и пересела на лошадь. Подмигнула одобрившему мою решимость Гаррелу. — Давно не виделись, убийца моего друга, — я поспешно добавила, когда увидела, как побледнело его лицо. — Я злюсь не на тебя, так что не надо падать в обморок. И жаловаться мамочке тоже. Гаррел уловил насмешку в моём голосе и натянуто улыбнулся. Ореховый плащ тяжёлым грузом тянулся за ним, едва касаясь земли полами. Мерещилось, что при каждой нашей встрече парень выглядел иначе. Чему тут поражаться, одёрнула я себя, ведь он продолжал расти и меняться. Это я теперь застряла в одном возрасте, возможно, уже навсегда. Полтора суток ушли на дорогу. Немногочисленная процессия, состоявшая из охранявших нас воинов, нескольких дипломатов, бессмертных, Гаррела и меня, почти без привалов продвигалась к месту встречи. Иногда я замечала, как дремала прямо в седле, судорожно дёргала головой и тёрла веки. Когда по бокам дороги всё чаще стали попадаться многовековые дубы, бывший старейшина нервно заёрзал и заоглядывался. Он вспоминал. Площадки для старых игр, отмеченные детским вниманием деревья, на которые совсем маленький Гаррел чаял забраться, покорённые ветви… Должно быть, непросто возвращаться в далёкое прошлое, которое сейчас казалось чужим. Столько воды утекло. Я и сама размышляла о своём детстве, как о прекрасной сказке, и глаза начинало щипать. Бессмертные передвигались в громадных кибитках, так как лошади не выдержали бы их веса, а пешком они отставали бы от всадников. Я часто посматривала в сторону их транспорта, сожалея, что не могу видеть переполненную надменностью Цехтуу и довольного мирной поездкой Цеткрохъев. — Куда ты ездил недавно? — периодами я развлекала себя беседами с Гаррелом. Его лошадь скакала либо слева от меня, либо чуть позади, но парень всегда оставался в поле зрения. Иногда ко мне подъезжал один из дипломатов, серокожий Омиттес, и вполголоса напоминал основные правила поведения на переговорах. Меня это порядком раздражало. — Да так… — нахмурился Гаррел. — Ты же знаешь, что некоторые люди притерпелись к Спустившимся и даже успели завязать с ними какие-то отношения. А потом миролюбие было разрушено, и людей прогнали или истребили на территории Спустившихся. Некоторые попытались вернуться и незаметно расселиться на окраине. Я ездил уговаривать их уйти по хорошему, пока Короли не разозлились. — Зачем прогонять тех, кто сам ищет дружбы? Бывший старейшина пожал правым плечом, но я знала, что он просто не хотел осуждать бессмертных. Некое расточительство в отношении людей и даже Спустившихся с их стороны поражало меня. — А как же Rara Avis? Разве они не заслужили жить рядом со Спустившимися? Они всегда были на стороне уроженцев Нижнего этажа. — Удивительно, что ты о них вспомнила, — Гаррел взъерошил свои волосы. — Rara Avis как объединения много лет уже не существует. Последователей раскидало по разным уголкам Верхнего этажа, и они затаились и затихли. Если кто-то из них и хочет продемонстрировать уважение к Королям и Спустившимся, сейчас не самое подходящее время. Несправедливое разделение на народы. Разве нас всех в первую очередь не объединяет схожесть мышления, общие стремления и мечты? Почему этаж всегда определяет то, с кем ты будешь жить и куда тебе можно соваться, а какие места следует избегать? Я не верила, что Короли Спустившихся поддались тем же стереотипам чёрно-белого разделения народов, что и поражённые религиозной лихорадкой люди, и планировала как-нибудь поднять эту тему при бессмертных. Поездка подходила к концу, если Гаррела не подводила память, когда случился крайне неприятный инцидент. Сначала из-за деревьев послышалось капризное: «Не бывать этому омерзительному союзу!», и на дорогу из расставленных по бокам чанов вылилась полупрозрачная жидкость. Копыта лошадей тут же задымились, и скакуны встали на дыбы. Кому не повезло удержаться в седле, попадали на залитую дорогу и заверещали. В их одежде появились дыры, а на коже проступили красные пятна. Мы с Гаррелом ехали подальше и остановили коней до того, как те ступили в жидкость. Надо отдать бывшему старейшине должное: он почти мгновенно спрыгнул на землю и метнулся к стволам. Несколько воинов побежали за ним, вооружаясь на ходу. Я заметила движение в кустах на другой стороне дороги и превратила зелень в пытающее серебро. Кто бы ни прятался там, он с воплем покатился в чащу, силясь сбить пламя. Обнаружив себя криком и пострадав от белого огня, неизвестный обрёк себя на скорую поимку. Он сопротивлялся, и его закололи на месте. Я тоже спешилась, чтобы не быть лёгкой мишенью, если едкая жидкость не была единственной ловушкой. И не зря: последним отчаянным ходом нападавших была запущенная огненная стрела, угодившая в дверцу одной из кибиток. Меня обескуражило и слегка позабавило, с каким равнодушным видом из неё вышел Цеткрохъев, встретился со мной взглядом и пожал плечами. Однако в нём чувствовалось негодование, и, клянусь, если бы зачинщик попался Королю на глаза, допроса бы не было. Вокруг кибитки забегали Спустившиеся, но Цеткрохъев поднял руку и попросил их не суетиться. Её бросили догорать. Вернулся Гаррел с воинами, и я обрадовалась, что с ними всё в порядке. Отчего-то видеть их невредимыми было приятно, словно все мы успели породниться за эту поездку… или, как минимум, стать частью чего-то большого. Гаррел сообщил, что нападавшие сбежали, а кто не успел, дрался до смерти. Мы потеряли одного Спустившегося, транспорт и обзавелись раненными конями. Небольшие жертвы. Повезло, что до усадьбы оставалось не более двух сотен шагов. Когда мы подходили к ограде, к нам вышли представители Церкви и предложили помощь. Такие лицемерно вежливые, услужливые морды. Они смирились со встречей, и всё равно были бы довольны, если бы мы не доехали до места. Во мне всё закипало от ярости. Наверняка они видели, как на нас напали, однако не вмешались! — О каком дружелюбии идёт речь, если люди не могут сдержать своих фанатиков? — прошипела я на ухо бывшему старейшине. — Это… — парень серьёзно посмотрел на меня. — Нападавшие были Спустившимися. — Что? — Ты считаешь, только люди могут отвергать союз Церкви и Шести? Среди Спустившихся тоже есть свои ненормальные, которые ни в какую не примут примирение с Lux Veritatis. Увы. Я глубоко вздохнула, осмысливая услышанное. Окажись здесь сейчас Вортес, он бы осуждающе ухмыльнулся и заговорил бы о предрассудках. Ведь Спустившихся в качестве негодяев я даже и не рассматривала. Какая ирония! — А что касается их бездействия... — продолжил Гаррел, идя по дорожке к воротам. За прогалинами в решётке калитки проглядывал кусок здания, и парень постепенно терял внимание ко мне и своим же словам. Однако несмотря на нахлынувшую ностальгию он закончил мысль. — Пока не начались переговоры, мы враги. Люди не обязаны нам помогать ни под каким предлогом. Уверен, Спустившиеся тоже стояли бы в стороне, если бы на служителей напали в дороге. — Да, но… Если бы они пришли на выручку, это расположило бы нас к церковникам ещё до начала переговоров, — но Гаррел меня уже не слушал. Он растворился в детских воспоминаниях. — Ладно. Я обернулась и поискала бессмертных. Никто из Спустившихся не имел разрешения пройти через калитку, пока этого не сделают владыки. Король, пешком преодолевший остаток пути, дождался, пока перевозка его сестры остановится, и подал ей руку. Вместе, держась друг за друга, как за опору и главнейшее сокровище мира, они приблизились к воротам и ступили на территорию бывших владений Лонденолов. Затем вошли несколько дипломатов, и только потом Гаррел и я. Шествие замыкали воины, следившие за безопасностью. Без сомнений, всё было проверено ещё до нашего приезда и засады ждать не приходилось. Но дополнительная охрана никогда не бывает лишней. В конце концов, с конвоем наша компания выглядела солиднее. Главы Lux Veritatis ждали у недлинной белоснежной лестницы, ведущей к входной двери особняка. Уверена, спустились не все: без излишней любезности нас приветствовали две женщины и двое мужчин. Они по очереди высказали банальные вежливые фразы, требуемые этикетом. Главы Церкви обращались ко всем Спустившимся на площадке, говорили громко и разборчиво. Но кое-что они сделать забыли. — Ты только посмотри, сестра, нас встречают без уважения, — вместо ответного приветствия сказал Цеткрохъев. — Кажется, мы зря преодолели весь этот путь. Вместо ответственных представителей иного народа к нам вышли недоученные дети. Четвёрка из Lux Veritatis опешила, и некоторые обменялись тревожными взглядами. Женщина с рыжим пучком стала настолько пунцовой, что даже я со своего положения разглядела это. — Я думал, у людей сохранился Мтеаакари (1). Какая жалость… — протянул Король. — Мы не… это просто… — женщина с пучком единственная попыталась что-то выдавить. Остальные в недоумении глотали воздух. Бессмертные отвернулись от людей и сделали шаг назад. — Извините за столь грубую ошибку! Королю и Королеве не стоит сердиться на забывчивость смертных, столь же временную, как и их жизни, — женщина выступила вперёд и поклонилась. Другие люди, помедлив, последовали её примеру. Вот чего не доставало бессмертным — обращения как к высшим по статусу, а не просто гостям издалека. — Уже лучше, — холодно изрекла Цехтуу, возвращаясь на прежнюю позицию. — Возможно, это был первый и последний раз, когда мы пожалели о приезде. — Уверяем вас, что так и есть, — процедила женщина и жестом позвала гостей подняться по лестнице. (1) Правила этикета для международных встреч. У каждого района могли быть свои правила этикета, но при встрече с представителями других культур, дабы не обижать друг друга незнанием манер, люди пользовались общими правилами из Мтеаакари.