Шесть с половиной ударов в минуту

В помещении было так душно, что первой здравой мыслью любого гостя становилось неуёмное желание выбежать наружу, второй — облиться ледяной водой, а третьей — забыв про стыдливость, в срочном порядке раздеться. Саратоха Монтоги, наглядное исключение из всевозможных правил, не посетило ни единое из них. Он вообще как будто не был способен замечать такие житейские мелочи, как удушливую жару, равно как его не трогали окружавшие архитектурные изыски и находки интерьера. Не знавшие его люди могли бы заключить, что это человек возвышенный, непорочный, поднявшийся над всеми человеческими слабостями. Или, наоборот, он настолько возгордился собой, что мир вокруг потерял для него краски, и единственное, что отныне заслуживало его внимания, будоражило воображение, учащало сердцебиение, — это он сам. Но то были ошибочные мнения поверхностно судящих людей. Саратох не был ни святым, ни высокомерным. Знакомые с ним личности, знавшие историю жизни Осветителя в более-менее объёмных тонах, были наслышаны об утрате, что понёс этот человек. Поговаривали, что господин Монтоги навидался столько зла и ужасов на войне, что часть его души просто… отмерла — та часть, что хранит в себе вечного ребёнка, способного на удивления, мимолётный восторг, радость открытий. Она разбилась вдребезги, как неаккуратно оброненные очки, и Саратох будто стал видеть мир замутнённым и расплывчатым. И какие-то детали просто перестали касаться его — мужчина не замечал их, а они, в свою очередь, боялись и не цеплялись к нему. Так, следуя по слабо освещённому коридору, Саратох оставался единственным человеком, которого не обволок мерзкий пот. Духота приставала к каждому посетителю, к каждому человеку, переступавшему порог обители, обволакивая с ног до головы и выдавливая капельки из-под кожи. Но Саратоха она не замечала, будто мужчина и духота существовали в разных слоях мира и не могли соприкоснуться друг с другом. Осветитель шёл быстро, и длинный подол кафтана неумолимо хлестал его по ногам. Спокойный, направленный в одну точку взгляд не выражал никаких мыслей, и, заглянув сейчас в глаза этого человека, можно было усомниться, а обитает ли в нём душа? Навстречу Саратоху вышла служительница, закутанная в белую рясу. Молодая, с длинными иссиня-чёрными волосами, плавно спадавшими на её плечи, девушка слегка поклонилась и тихим голосом смирившегося со своей участью агнца поприветствовала гостя. Осветитель с сочувствием посмотрел на лицо встретившей, при этом не выставляя неуместную жалость на показ. Почти вся правая половина некогда прекрасного лика девушки покрывал один страшный шрам от ожога, стёрший черты, матовый цвет кожи и превративший некогда гладкую поверхность в скукоженную корку. Левая половина лица сохранилась, но на ней залегли ранние морщинки непреходящей грусти. — Она ждёт вас, господин, — прощебетала служительница, жестом приглашая посетителя следовать за собой. — Мы рады, что вы нашли на нас время. — Сама Терпящая направила меня сюда, — Саратох открыто смотрел в лицо девушки, не стесняясь её уродства. Казалось, он его не замечал, и только лёгкая затаённая грусть в уголках глаз выдавала его отношение к трагедии юной служительницы. — Я бы приехал раньше, но одно срочное дело на южной границе задержало меня и моих подопечных. Приношу свои извинения за задержку. — Дело прошло удачно? — участливо спросила провожатая, по привычке держа правую руку близко к шраму, будто в любой момент собиралась скрыть его ладонью от посторонних глаз. — Да. Недалеко от города жили Скууфты и насылали помешательство на жителей. Мы очистили мир от их присутствия. Саратох замолчал, и вместо коридора перед глазами всплыло встревоженное лицо его ученика. Рандарелл, этот неопытный мальчишка, едва не совершил самую большую ошибку в своей жизни. Потрясая сжатыми в кулаки руками, подобно упёртой гусыне, он раз за разом сбивчиво рассказывал о своих наблюдениях и приводил шаткие доводы в защиту — смешно ли говорить? — Спустившихся. Хотя дело было даже не в этом. Возможно, Рандарелл был прав, хотя в его логике проскальзывали бреши, а некоторые цепи доказательств висели на хрупких подозрениях и вере. Важно было то, что юноша начал разбрасываться мнением в присутствии посторонних ушей, а тут уже не важно, прав ты или нет. Спешно спасая ученика от любопытных глаз, Саратох увёл его в сторону и сухо отчитал за неосторожность. — Твои благородные побуждения не возымеют успеха, если ты при этом поступаешь так глупо. Если у тебя нет в руках ведра с водой, то и нечего кидаться в огонь. Только зря сгоришь. — Но Фассето… — Ты можешь доказать, что они поступали вольнодумно и в своей корысти погубили невинные души? Едва ли у тебя на руках неоспоримые факты, — Саратох нахмурился. — А значит, у тебя нет ни шанса против них. Если ты ошибаешься, тебя заподозрят в помешательстве или даже подстрекательстве против младшего ордена. А если ты прав, Фассето раздавит тебя, лишь бы ты замолчал. — Но разве Лангзам не достаточно могущественный орден, чтобы провести независимое расследование? — удручённо хлопая ресницами, промямлил Рандарелл. — Для этого нужен повод, а его у нас нет и быть не может. Всё, что нам позволено, — это наблюдать. А там видно будет, кто оказался прав. Но не смей больше говорить о запретном так легко и открыто: будут последствия. Именно так. Если орден Фассето и был в чём-то виноват, наказать его возможно только в одном случае — если их поймают за руку на месте преступления. В остальных же едва ли ему что-то будет. Lux Veritatis меньше всего хочется устраивать внутриорденовые разборки, а потому, вероятнее всего, закроют глаза на любые обвинения в адрес младших коллег, если только те не совершат что-то из ряда вон выходящее прямо у всех на виду. А значит, Фассето практически неприкасаемы. И чем раньше Рандарелл поймёт это и смирится, тем быстрее успокоится его душа. — Мы пришли, — вывел его из задумчивости голос служительницы. Девушка остановилась возле вычурной вогнутой двери, которая выглядела так, будто по ней нетерпеливо лупил ручищами великан. — Настоятельница тяжело переносит свой… своё бремя. Даже сейчас, в эту самую минуту, она сражается за свою жизнь. Поэтому… не утомляйте её долгими расспросами. Позвольте ей говорить свободно, и она сама скажет всё, что вы хотите услышать. Осветитель понимающе склонил голову и прошествовал в полутёмную комнату. Окна были занавешены плотной материей, что не позволяла ни единому лучику проникнуть в обитель мрака и навредить жившей там больной. Пахло травами, маслами и кровью. Всё помещение было заполнено замершей печалью и болью, и их кислый привкус появлялся на губах посетителя уже спустя минуту, а в слюне образовывалась неприятная горечь. Но не в случае Саратоха Монтоги. Его, как часто бывало, подобные неприятности облетали стороной. Осветитель равнодушно кивнул заражённым унынием двум служительницам, хлопотавшим возле кровати, на которой, также огороженная от постороннего мира занавесями, сидела женщина. Если можно было так назвать обмотанный платками и тряпками силуэт с коричневой коркой вместо лица. С запозданием одна из служительниц протянула женщине маску, но та в знак протеста подняла дрожащую руку. — Не думаю, что господина, повидавшего смерть и ужас, напугает мой вид, — проскрипела она. И она была права, однако Саратох всё же поймал себя на мысли, что вид у настоятельницы далёко не пикантный. Другой бы уже распрощался с обедом, каким бы скромным он ни был. Повреждения внешних тканей оказались колоссальным. Бесформенные тряпки не позволяли оценить весь масштаб трагедии, но Осветитель слышал, что женщина потеряла руку, зрение и чувствительность ног. Почти восемьдесят процентов её тела было обожжено, и настоятельница испытывала ежеминутные чудовищные боли, которые глушились целебными мазями, настоями и магией. Чудо, что она выжила после таких ранений. Или… проклятье. — Я писала девяти старейшинам Lux Veritatis, а они прислали только кандидата? — выдавила пострадавшая, вперив взгляд белесых глаз чуть левее посетителя. — Ваш орден так и не научился проявлять уважение к Церкви Терпящей. — Мне жаль, но вы сами знаете, что руководство ордена слишком занято. На их плечах висит ответственность за благосостояние всего человечества. Но у меня, простого Осветителя, нашлось время выслушать вас, настоятельница. Женщина попыталась улыбнуться, но зрелище вышло жутким. Она и сама знала, что старейшины редко покидали свои покои, даже когда их звали на приём короли. И те не могли их заставить, ибо Церковь всегда имела власть даже над правителями королевств. А сейчас, когда один из старейшин Лангзама отошёл в мир иной и по всему ордену ходили волнения, кто же займёт освободившееся место, руководству Lux Veritatis тем более не было дела до какой-то выжившей с её тайнами и откровениями. И, по мнению Саратоха, зря, потому что именно такие незаметные мелочи зачастую оказываются весьма важными. Поэтому он, вместо того чтобы, будучи одним из кандидатов на роль нового старейшины Лангзама, быть там, где его могли заметить и оценить, отправился на встречу с настоятельницей. Ведь это чудо, что она выжила, а чудеса надо лицезреть воочию. — Я рада, что на мой зов откликнулся кто-то мудрый и опытный, — произнесла женщина. — Оно и к лучшему. Вы уже успели расспросить моих служительниц? — Отчасти, — ответил мужчина и, попросив разрешения сесть, поставил стул напротив говорившей. Краем глаза он заметил выглядывавшие из-под кровати бинты с прилипшими к ним кусочками кожи. Простыня в некоторых местах была заляпана пятнами бурого и ржавого цветов. В ноздри вновь ударил запах чего-то кислого. — Я прочитал письмо, написанное под вашу диктовку. А также мне известно, что после ужасного пожара вы много лет лежали без чувств и проснулись лишь несколько месяцев назад. — Мой дух обитал на границе жизни и смерти. Эта бесконечная агония, окружённая жаром и ядом, — женщина закашлялась, и служительница подскочила к ней со стаканом. — Вам нельзя много говорить, настоятельница, — пролепетала девушка. — Ваши связки не пригодны для многословных бесед. Ограничьтесь парой слов в минуту. Настоятельница жадно припала иссохшими губами к поднесённому стакану. Сделав пару глотков, она сплюнула кровавую слюну. Саратох молча ждал, обдумывая, что ещё слышал от потрясённых пробуждением полумёртвой женщины служителей. На каждом углу шептались о том, что настоятельница, до этого имевшая острую интуицию, после трагедии открыла в себе дар предвидения. — Терпящая вернула её к жизни, даровав ей великую силу, — говорили одни. — Что-то грядёт. Возможно, новое вторжение. И нам послали эту святую для защиты, — вторили другие. Слова «чудо», «дар», «святая» они вставляли в предложения так часто, что Осветитель перестал прислушиваться к ним. Единственный способ узнать правду — выслушать саму женщину. — Старейшина умер пятнадцать дней назад, и всё это время в ордене бардак, — настоятельница покачала головой. — От чего он умер? — У него было больное сердце. — И поэтому он покончил жизнь самоубийством? Саратох и бровью не повёл, хотя правду о смерти старейшины знал узкий круг людей, и недавно проснувшаяся женщина на другом конце Королевства едва ли могла входить в него. — Извините, я не удержалась. От вас исходит такое недоверие, что мне невольно захотелось поребячиться и удивить вас чем-нибудь, — сказала настоятельница. — Конечно, тот факт, что я знаю об этом, не доказывает все те бредни, которые обо мне распускают служители. — Это вовсе не бредни, — подала голос одна из служительниц, стоявшая в стороне с кувшином наготове. — Все эти слухи кажутся невероятными, но поверьте, господин Монтоги, у настоятельницы дар! Она предвидела беду в моей семье, и только благодаря её словам мы смогли предотвратить несчастье. — Я здесь не для того, чтобы проверять способности вашей настоятельницы, — холодно прервал её Осветитель. — Меня интересует тема, поднятая ею в письме. Я здесь только ради этого. — Извините, — девушка неловко потупилась. Осветитель метил прямо в сердце проблемы, а потому он был идеальным собеседником. Он сразу откинул весь ненужный мусор и ухватился за главное. Именно это и нужно было настоятельнице, и она порадовалась, что её гостем стал господин Монтоги. Довольно кивнув, женщина прокряхтела: — Он прав. Мой дар предвидения сейчас за пределами обсуждения. В письме сказано, что я знаю какую-то тайну об одном из Шести Королей. Эта новость должна была привести ко мне хотя бы одного доверчивого и заинтригованного старейшину, — она снова зашлась кашлем. В этот раз приступ был сильнее, и тщедушное тельце едва не сложило пополам. Служительницы кинулись на помощь болезненной госпоже. Одна поправляла подушку, придерживая женщину за плечо, а вторая тёрла ей грудь. — Вот так… мне и приходится жить, — спустя какое-то время выдавила настоятельница. — Старейшинам нет дела до Шести, — невозмутимо сказал Саратох, будто разговор и не прерывался. — Они вообще стараются поменьше о них думать и вспоминают об их существовании, лишь когда начинается война. Вбивать юным гражданам страх и презрение к Королям демонов — задача Церкви Терпящей. — А я думала, Lux Veritatis даже во сне видит лица этих тварей. Теперь ясно, почему никто из старейшин не откликнулся на мой призыв. — Но я же не зря проделал весь этот путь, правильно? Что вы хотели рассказать старейшинам? Провидица погрозила ему пальцем, едва двигая непослушной рукой. Платок на её голове съехал назад, открывая взору изъеденную огнём безволосую голову. Вообще-то ожоги лечились магией, и в самых удачных случаях даже шрамов не оставалось. Единственное, что целебная сила Церкви не могла излечить, — это увечья от особого огня. Самого редкого и самого горячего, источником которого являлись всего лишь шестеро существ в мире. — То, что я скажу, прозвучит ещё более невероятно, чем слухи о моих способностях и якобы предназначении, — выдавила женщина. — Прислушаться к предупреждению или недоверчиво посмеяться — дело ваше. Настаивать и убеждать вас в чём-либо я не стану. — Госпожа, ограничьтесь парой фраз, — вставила служительница. — Эта беседа утомит вас. Это… опасно для жизни. — Я не доверяю абсурдным заверениям, но я верю, что вы, настоятельница, стремитесь помочь. Вам нет смысла лгать. А потому я внимаю. — Ну так внимайте, — хрипло выговорила женщина. — Природа зло посмеялась над нами. У одного из Шести есть дочь. Осветитель нахмурился, а две служительницы удивлённо переглянулись. Настоятельница скривила губы и подалась немного вперёд. — Это невозможно, — спокойно сказал Саратох. — Эти шестеро демонов — уникальные в своём роде существа. Я изучал хроники, и мне известно, что они пытались создать кого-то, похожего на них. Всё без толку. Мужчина с содроганием вспомнил живописные описания ритуалов и прочих мерзостей, до которых опускались короли Нижнего мира. Будучи единственными бессмертными созданиями, они стремились передать свои способности кому-то ещё. Если бы в мире появились другие такие же, как эти Шестеро, человечество было бы обречено. Но Терпящая распорядилась своими дарами мудро, и больше шести могущественных бессмертных в Клепсидре не стало. Однако короли не смирились и искали обходные пути. Они пытались наделить других демонов своими силами через кровь и ткани, заставляя подчинённых есть их тела. Проводили кровавые ритуалы, хотя точного подтверждения этого нет. Похищали человеческих женщин и терзали их тела, но ни одна из них не была оплодотворена. В некоторых людей вживляли зародышей демонов, но и этот способ с треском провалился. Природа была умна и непреклонна. — Всё так, — не стала спорить настоятельница. — И я бы ответила вам то же самое, если бы не видела дитя своими глазами. У меня нет объяснения этому явлению. Я просто знаю, что она была наполовину человеком, наполовину демоном. — Полукровки ещё встречаются в наше время, хотя Церковь активно чистит землю от этой мерзости. Ваше дитя могло быть ребёнком любого демона. — Если бы не умело разжигать белый огонь. Служительницы, казалось, перестали дышать и во все глаза смотрели на госпожу. — Вот как всё было, — сухо отчеканила провидица. — В то время кто-то из Шести бродил по нашей земле, и решили, будто ребёнок одержим. Логично, не правда ли? Все, кто хоть что-то об этом знал, погибли. Сгорели заживо. Я была слепа, Осветитель. Но теперь я оглядываюсь назад и вижу, что это была не одержимость. Этот ребёнок — дитя нашего врага. И я знаю, что она дышит нашим воздухом. Я найду её, и мой дар мне в этом поможет. Саратох с сочувствием смотрел на выжившую из ума настоятельницу Катрию. Похоже, страшный пожар не только превратил её тело в обугленный кусок плоти, но и повредил рассудок. Женщина сама походила на одержимую, непослушными пальцами хватавшую воздух, как будто пыталась дотянуться до чего-то, видимого только ей. Он оказался прав: женщине не было смысла лгать. Она говорила правду — ту, в которую сама верила, но которая не соответствовала объективной действительности. Увы или к счастью… — Это был демон, настоятельница, — произнёс господин Монтоги. — Ребёнок был одержим. Это единственный возможный вариант. Вас опалило пламя самого Короля, а не его мифического дитя. В эту самую секунду облик опытного воина померк, и слепая настоятельница увидела несмышленого мальчишку, запертого внутри собственных предрассудков. Удручающее зрелище. Однако… — Все проходят через это, — сказала Катрия. — Каждый птенец начинает жизнь в скорлупе, и ему кажется, будто это — весь мир. Он даже не представляет, что за пределами яйца есть что-то большее и гораздо более значительное. Но скорлупа трескается, выпуская птенца на волю. Вы ещё не вылупились, господин Монтоги, но я вижу, что вы близки к этому. Вы станете моим ценным союзником. И именно вы будете тем, кто поможет остальным незрелым птенцам вылупиться, если мне не хватит красноречия… Она говорила слишком долго, и голос в итоге отказал ей. Настоятельница едва не подавилась кашлем, беспомощно трясясь всем телом. Саратох покачал головой, сожалея, что не может спасти эту несчастную от её недугов, особенно того, что поразил её разум. Красивые слова безумной женщины. — Я передам ваше предупреждение старейшинам, — пообещал он, поднимаясь на ноги. — Но не обещаю, что они прислушаются к ним.