Шесть с половиной ударов в минуту

Глава 11.1 Желания, которые не исполняются Обмахиваясь веером, женщина натужно улыбалась и пыталась припомнить уроки вежливости, но её аргументы, сопровождаемые обворожительным взглядом и приторным голоском, не могли растопить лёд в сердце ребёнка. Общение с детьми — не её конёк. Другое дело, общение с их отцами… Тринадцатилетний юнец игнорировал женщину, уткнувшись в книгу по истории. — Твой отец говорил, что ты замечательно поёшь! Давай же, не стесняйся! Я сыграю балльную композицию на фортепьяно, а ты будешь подпевать, — наклоняясь к мальчику, женщина потрепала его по щеке, ведь именно так в какой-то статье советовали подходить к недружелюбным детишкам. — Мы же одна семья! — Разве? — отстраняясь от руки в перчатке, проговорил мальчик. — А я думал, в семью Лонденолов входим я и отец, а вы просто его временная пассия. Это было прямолинейно и грубо, и женщина, резко выпрямившись, одёрнула подол белого накрахмаленного платья, развернулась и зашагала прочь с видом оскорблённой королевы. Гаррел проводил её равнодушным взглядом и вернулся к чтению, а потому не видел, как дамочка подскочила к его отцу с жалобами. В этот раз в поисках новой жены господин Лонденол выбрал излишне истеричную подругу. Едва ли она долго продержится, с иронией подумал мальчик. Оно и к лучшему. Он устал от этого глупого конкурса, который устроил его утомлённый одиночеством отец. Книга была интересней реального романа. Страницы повествовали о том, как отважные рыцари прошлого тысячелетия сражались с древним злом. Тела их товарищей застилали поле брани, воздух был пропитан запахом крови, но выжившие держались из последних сил. Картина давила на них психологически, но они не пускались наутёк. Они были настоящими воинами. Но Гаррела не восхищали ни стойкость их духа, ни боевые навыки, ни самоотверженная жертва ради защиты Королевства. Он видел в них людей пускай и крайне важных в любой битве, но людей, которых использовали в качестве инструмента другие люди. И вот эти другие, стоявшие в тени, руководившие на безопасном расстоянии, и возбуждали интерес мальчика. Господин Лонденол жестами успокоил разгорячённую кандидатку в жёны. На лице у него была написана усталость: то ли из-за потока взволнованных речей женщины, то ли из-за нескончаемого конфликта между невестами и сыном. Мужчина не мог понять, почему неугомонный отпрыск не смирится с тем, что его отец старается не только ради себя, но и ради него, глупого юнца. — Сыграйте вальс, — попросил он женщину, зная, что только музыка утихомирит её. Она согласно прошествовала в сторону фортепьяно, и скоро по залу разлилась неторопливая мелодия. Клавишные инструменты были вторым её коньком. Сидевший на стуле в углу Гаррел почувствовал, как на него пристально смотрят, и оторвал взгляд от страницы. — Я думал, мы договорились, — глядя на него сверху вниз, сказал мужчина. Он поглаживал пшеничные усы, что всегда выдавало его волнение. Серый фрак в кои-то веки имел опрятный вид, что говорило о появление женщины в доме. — Я понимаю, что последние несколько лет выдались нелёгкими… Смерть твоей матушки, переезд, проблемы со средствами… Господин Лонденол не понижал голоса, зная, что увлечённая фортепьяно гостья всё равно не услышит их разговора. Мужчина смотрел на сына и изумлялся, когда тот успевал так быстро расти. Ему мерещилось, что он вообще никогда не поспевает за ним, и жизнь Гаррела проходит в стороне от него. — Но мы обещали друг другу держаться. — Я держусь, отец, — заверил его мальчик, не меняя бесстрастного выражения лица. — Я живу, как жил бы, если бы всех этих недоразумений не случилось. Я учусь, помогаю по дому… — А ещё ты невесел и необщителен, — господина Лонденола начинало беспокоить, что у сына не было друзей, но он был слишком занят своими проблемами, чтобы обдумывать ещё и эту. — Пожалуйста, хотя бы с моими знакомыми будь вежливее. Не груби им. — Если ты о госпоже Ненс, то я не грубил ей. Я сказал ей правду. — Правда тоже может быть обличена в грубую форму. — Хорошо, отец, я понял. Прости меня. — Не у меня нужно просить прощения. Извинишься перед госпожой Ненс. — С этими словами более-менее успокоенный отец пошёл прочь с чувством выполненного долга. А что он ещё мог сделать? Он не умел и не знал, как подойти к сыну, и нуждался в помощнице, которая взяла бы воспитание ребёнка на себя. Поэтому поиск невесты был таким необходимым делом, убивающим сразу двух зайцев. Гаррел с облегчением подумал, что хотя бы в этот раз отец не читал лекции о том, как он старается найти мальчику новую маму. Новую… Вот это и был камень преткновения. Не нужна ему новая мама. Гаррел ждал, ждёт и будет ждать возвращения своей собственной. Пусть ему уже тринадцать, он не переставал верить в чудеса. Даже когда творцы чудес сказали ему, что невозможно вернуть к жизни умершего, мальчик не сдался. Но сам он не мог ничего поделать, кроме как учиться, учиться, вбирать в себя информацию, как корзинка, в которую сыплют всё больше горстей ягод. И надеяться. Среди тех дамочек, которых отец приводил в дом, встречались по-настоящему милые и добрые женщины. Они с теплотой относились к маленькому «учёному», дарили ему гостинцы, рассказывали интересные истории. Некоторые были достаточно умными, и любознательный мальчик не скучал в их обществе. Но всё это было не то. Ни одна из них даже близко не вставала рядом с тем прекрасным образом настоящей матери, который залёг в сознании Гаррела. Они не могли конкурировать с этой иконой, с этим божеством, приходящим ребёнку в радужных снах. Все эти женщины были из плоти и крови, в отличие от преследующего мальчика призрака, и ни одна из них не способна на те обожание и тепло, что дарят матери родным детям. Гаррел не мог объяснить это словами, но он чувствовал сердцем. И потому его так злило, что отец продолжал бесполезные поиски. Даже если господин Лонденол найдёт себе идеальную невесту, он никогда не отыщет сыну идеальную мать. В этот раз убить двух зайцев не получится. Единственный, кто сумел приблизиться к созданному мальчиком образу, была та незнакомка на дороге. Несмотря на внешний холод и отстранённость, она одним лишь прикосновением внушила Гаррелу спокойствие и чувство защищённости. Как жаль, что отец больше не заговаривал о ней, будто это была запретная тема. Мальчик даже посоветовал искать жену среди монахинь — дай Терпящая, чтобы хотя бы половина была такой же замечательной, как безымянная служительница. Но господин Лонденол только отмахнулся, заявив, что эти возвышенные монахини посвятили себя Создательнице, а до семьи им нет дела. — Как жаль, — повторял под нос юнец. — Может, попросить увидеться с ней ещё раз? Она наверняка знает, что мне делать… Но он не решался. За три года так и не придумал, какое из возможных желаний загадать. Друзья Гаррела не интересовали: эти глупые мальчишки думали о банальных мелочах и не умели видеть на три шага вперёд. Они были скучными в своей недалёкости. Даже самые умные из них были ограничены какими-то рамками, будь то воспитание или навязанные устои. Гаррел думал, что, должно быть, он тоже чем-то ограничен, только не видит эти оковы, потому что привык к ним. Второй мечтой после возвращения матери к жизни была зарождавшаяся мысль о свободе. Но не той, которую воспевают в балладах и описывают в книгах. Он жаждал иметь свободный взгляд, способный подмечать всё, даже границы собственного мира и возможностей. И снова Гаррел не мог объяснить это, только ощущал на подсознательном уровне. Он никогда не говорил о своих сложных рассуждениях, и потому даже его отец считал мальчика посредственным. Музыка становилась всё громче и настойчивее: начиналась самая быстрая часть вальса. Женщина за фортепьяно, покраснев от усилий, почти ложилась на клавиши грудью. Её пальчики быстро перебегали с контроктавы на большую октаву. Господин Лонденол внимательно следил за ней, поглаживая усы. Гаррел некоторое время слушал затейливую мелодию, пытаясь постигнуть глубины звучавшей композиции, и ему представлялись павшие воины, о которых он читал. Мальчик согласился с собой, что вальс как нельзя кстати подходил для иллюстрации описанной трагедии. Закрыв книгу, он тихонечко поднялся со стула и исчез за дверью. Ему надо было подумать в тишине и одиночестве. Комната Гаррела была через стенку от кухни, и его носа часто достигали все самые вкусные запахи, обитавшие там. Но в этот раз мальчик не был голоден и с неудовольствием ухватил аромат жареной индейки. С финансами у его отца сейчас было туго, и покупка такой дорогой птицы сильно ударит по бюджету. Наверняка, это госпожа Ненс подбила его на праздничный ужин. — Не следовало ему идти у неё на поводу. Всё равно она сюда больше не приедет, — сказал мальчик книге и, подержав её в руках ещё немного, убрал на место. Его привычка выражать мысли вслух пугала кухарку и служанку, которые считали, что это признак начинавшегося психического расстройства. — Ему просто нравится звучание своего голоса, — насмешливо отмахивался господин Лонденол, но и это не была правда. Просто Гаррел верил, что у всего есть уши, и его слова кто-нибудь обязательно услышит. Даже в пустой комнате. — Я всё обдумал, — решительно заявил мальчик, сидя на краю застеленной кровати. — И я не отступлюсь от этого! Фея! Ты слышишь меня? Звать пришлось долго. В этот раз светловолосая бестия как будто нарочно не появлялась. Оно и понятно: иногда Гаррел звал её просто потому, что ему было скучно и хотелось с кем-нибудь поболтать. Эгоистично и глупо, особенно с позиции занятой феи. Естественно, она ужасно злилась на мальчика. — В этот раз я готов загадать желание! Теперь точно! В конечном итоге игнорировать «клиента» стало непозволительно, и девушка со сложенными на груди руками встала напротив юнца. Она по-прежнему носила мужскую одежду, чем вызывала у Гаррела непроизвольный смешок. — Я окончательно определился с желанием, — сказал мальчик серьёзным тоном. — Наконец-то! Не прошло и года! Ах, подожди… Вообще-то прошло уже три года! — всплёскивая руками, воскликнула Тигоол. Она мечтала придушить мальчонку и избавиться от необходимости бегать к нему на каждый ложный призыв. — Я совершенно точно уверен, что хочу возвращения мамы. — Малец, — вздохнула девушка, подаваясь вперёд с видом доведённого до полуобморочного состояния преподавателя, — я бы с радостью, но я не исполняю невозможных желаний. — Зачем тогда эти желания вообще нужны?! — вскакивая на ноги, выкрикнул Гаррел и тут же испугался своего гнева. — Отец говорил, что желания делают нереальное реальным. Зачем загадывать то, что и так можешь получить, приложив немного больше усилий? — Прости, но не всё в этом мире работает так просто. Нельзя вот так взять и, прищёлкнув пальцами, — Тигоол для наглядности изобразила жест, — получить абсолютно всё, что закрадётся в черепушку. Гаррел понурил голову. Фея отказывала ему уже не в первый раз, нарекая его желание невозможным. Кто придумывает эти правила? Кто вешает это гадкое клеймо невозможности? Гаррел мечтал взглянуть в лицо этому злодею и высказать всё, что он об этом думает. — Ну, хочешь, — видя подавленность мальчика, сжалилась Спустившаяся, — я устрою так, что ты и твой отец снова переедете в старый дом? Или я найду ему самую замечательную невесту на свете! Я могу это сделать, доверься моему девчачьему опыту! Я этих дамочек насквозь вижу! — Нет. Я не хочу, чтобы кто-то искал мне новую маму. Я сам хочу найти себе идеальную маму, если нельзя вернуть старую, — сжимая руки в кулаки, выдавил Гаррел. — Вот только это нечестно и неправильно, что не все желания можно исполнить щелчком пальцев. Это… несправедливо. — Согласна, малец, я бы сама хотела так уметь, — оживлённо согласилась Тигоол, но взгляд ребёнка ей не понравился. Что-то в нём было не так, в этом не по-детски серьёзном мальчике. И куда только смотрел его отец? Неужто только лишь на юбки невест? — Решено. Кто у вас главная фея? — Что, прости? — едва не подавилась смехом Спустившаяся. — Нет никакой главной феи. — У всех есть главные. Это закон любого разумного общества. — Мальчик указал на книги на полках. — Это то, что я понял, читая историю. — Меньше читать нужно, — проворчала Тигоол. — Нет у нас главной феи. — Ты точно на кого-то работаешь. Я хочу видеть его. Это моё желание. Слышишь? Отведи меня к главному! Я спрошу лично у него, почему мои желания никто не хочет исполнять! — Глаза Гаррела загорелись нетерпеливым блеском. — С ума сошёл! Глупый ребёнок, никогда не проси меня об этом! — изумлённо выпалила Тигоол, невольно отступая на шаг. — Никогда! Она исчезла и оставила в комнате повиснувший вопрос. Гаррел ошарашено пялился в пустоту, где ещё секунду назад стояла дерзкая фея, а потом в то место полетел стул. Мальчик отказывался понимать, почему его желания никогда не исполняются. — Ты плохая фея. Тигоол не сразу сообразила, что эту фразу произнёс не обиженный мальчик из её воспоминаний. Этот голос был спокойный, но после него в ушах всегда оставался гул. — И что же мне было делать? Исполнить его безумное желание? — оправдывалась Спустившаяся. Она ненавидела эти моменты, когда в очередной раз приходилось объяснять, почему на ней висит новый якорь невыполненной детской просьбы. — Именно это ты и обязана делать, — со снисходительностью проговорила самая идеальная женщина, которую Тигоол встречала в своей жизни. Два с половиной метра силы, ярости и красоты сейчас нависли над поникшей девушкой. Тигоол как будто перестала существовать. Всё её естество было поглощено этим видом, одновременно божественно прекрасным и ужасающим настолько, что даже самая крепкая воля начинала тихонько поскуливать. Слабые духом люди обязаны были сойти с ума. — Как скажете, Королева, — в груди что-то болезненно ударилось о рёбра, и Тигоол с ужасом подумала, что она помогала свершиться чему-то страшному. Глава 11.2 Магия имён Предложение Юдаиф было настолько неожиданным, что померещилось, будто бы сплю. Конечно, я рассказывала старушке о своём друге, но и представить не могла, что из недомолвок и скромных описаний она сложит столь правильную картину моих отношений с Рандареллом. Изумительно проницательная бабка! И когда она успела заметить, что мне тоскливо без него? Я вцепилась в сколотую ручку миниатюрной чашки, последней сохранившейся из коллекции сервиза, и внимательно изучала лицо Спустившейся. — Я надоела вам? Юдаиф порывисто вздохнула, всем видом показывая, как её иногда утомляли мои глупости. — Моей целью было излечить тебя от душевных недуг. Ты воскресла, воспрянула, живя здесь, — продолжила старушка. — Но нельзя вечно лечиться из одного источника. Нужно менять обстановку. Я говорю это не потому, что ты надоела мне. Моя бы воля, я бы тебя не отпускала от себя как можно дольше. Ты ещё глупа и не доучилась, да и… хм, привыкла я к тебе. Но сейчас, когда ты спокойна и открыта для светлых мыслей, тебе нужен новый положительный заряд. А что окрылит тебя больше исполнения желания, которое требует твоя душа? Поверь, деточка, подсознание всегда лучше разума знает, что тебе необходимо в первую очередь. — Не всегда желания совпадают с возможностями, — я упрямилась намеренно, чтобы проверить степень её серьёзности. — Об этом не беспокойся. Есть у старушки парочка трюков, способных порадовать тебя. — Так вот к чему эти угощения, чаепития под открытым небом, — я обвела рукой стол. — Вы готовили меня к прощанию. — Временному расставанию, — поправила Юдаиф. — Я не прогоняю тебя, не забывай об этом. Ты вернёшься ко мне, когда сама почувствуешь в этом необходимость. А сейчас я больше ничего не могу дать тебе. Конечно, я многого не рассказала. Но сейчас тебе это и не нужно. Ты не дозрела до этих знаний. Мысль о скором расставании колола меня, словно шип. Я не могла принять её во многом потому, что возможность повидаться с Рандареллом казалась пока ещё слишком нереальной. Следовало пережевать эту идею, переварить и сделать частью себя. Только тогда буду более спокойно и отстранённо воспринимать предложение Юдаиф. Старушка права. Я чувствовала, как много в ней силы и мудрости, до которых мне не терпелось дотянуться. Проклятье, она была бездонным кладезем знаний, но выудить из неё всё прямо сейчас невозможно. Я словно котёнок, которому хозяйка налила неглубокое блюдце молока — ровно столько, сколько вмещает неокрепший организм. Больше нельзя. Сейчас питомец просится погулять на улицу, и хозяйка покорно отворяет перед ним дверь. Разница между моим ментальным котёнком и нынешней ситуацией в том, что меня от улицы отделяла куча каменных стен. — Я хочу встретиться с другом, — сказала я Юдаиф тем же вечером. — Но мне не хочется расставаться с вами. — Ишь как запела! Приклеилась к старухе, погляди на неё! — насмешливо воскликнула Спустившаяся. — Обычно молодые бегут долой от старости. Хотя ты ведь несколько лет прожила с Сайтроми, что уже само по себе достижение. Да, терпения тебе не занимать… Она указала мне на стул, и я села, любуясь беготнёй солнечных лучиков по граням стеклянного графина. Радужные блики падали на платок-скатерть, делясь с нею яркими красками. Убрав всё лишнее со стола, старушка разложила на поверхности карту Верхнего этажа. — Слегка устарела, — извинилась Юдаиф. — На ней не хватает парочки островов, открытых за последние три столетия. Клянусь, это не помешает мне. — Вы правда можете найти Рандарелла? Как это работает? Я с любопытством уставилась на карту, ожидая, что Спустившаяся будет гадать по ней или выкладывать какие-то волшебные фишки. Старушка как раз принесла с собой шкатулку из тёмного дерева, но извлекла из неё не фигурки или гадальные кости, а серебристую нить, привязанную с двух концов к спицам. Похожая, только красного цвета, осталась лежать на дне. — Я попробую найти его. Но не обещаю, что получится быстро. Мы не в волшебной сказке, поэтому… — Юдаиф повела плечами. — Я бы хотела взять тебя за руку, сосредоточиться и ткнуть наугад в карту. Но это не сработает. Всё куда сложнее. — Сначала вы внушаете мне оптимистичную мысль, что найдёте его, а теперь говорите, как это непросто… — Я просто хочу, чтобы ты понимала, как это работает. Не нужно ожидать чуда. Но и думать, будто наша цель недостижима, тоже. Старушка держала каждую спицу между указательным и средним пальцами, при этом избегала касаться нити. Она аккуратно положила одну спицу на карту, а вторую протянула мне. — Ты можешь дотрагиваться до нити, но мне лучше этого не делать, — сказала Юдаиф. — Что это? — спросила я, принимая стальную палочку. — Имитация, — старушка качнула головой и скривилась от звучания этого слова. — Мы часто берём самые лучшие изобретения природы и применяем их в собственной жизни. Так первые жители мира смотрели на то, как звери забираются в свои норки, и рассудили, что жить в пещерах безопаснее, чем под открытым небом. Или увидели, что копья не пробивают панцирь некоторых животных, и стали делать броню и щиты, очень похожие на панцири. Спустившиеся тоже воссоздали то, чем богат окружающий мир. В этот раз мы отличились: ты не встретишь этого у людей. Никогда не задумывалась, как работает магия имён? — Нет, — призналась я и механически почесала за ухом. — Имя привязано к индивиду. Все Спустившиеся рождаются с этой привязкой. Это что-то вроде нити, которая не видима для глаз и существует в нескольких измерениях одновременно. Когда кто-то называет чужое имя, он как бы дёргает за эту нить, и вибрация от её движения достигает того, к кому она привязана. Естественно, мы никакой нити не чувствуем и не видим, но ощущаем, слышим или просто знаем, что кто-то где-то упоминал наши имена. Изучив это явление, насколько нам хватило знаний и возможностей, Спустившиеся создали искусственную привязку. Временную и не столь надёжную, но всё равно действенную. В военное время она была особенно популярна, когда нужно было скрывать настоящие имена, но всё равно хотелось, чтобы союзники слышали тебя на другом конце мира, — старушка ухмыльнулась собственным воспоминаниям. — Можно привязать себя к новому имени, — проговорила я. — Поэтому вы сказали, что сейчас отзываетесь на имя Юдаиф. На самом деле вас зовут по-другому. — Сейчас меня зовут Юдаиф. Но да, я создала привязку к нему искусственным путём. Никогда не понимала, как можно жить с единственным именем всю жизнь. Я покрутила спицу в руках. Толстая нить, казалось, состояла из звёздного света: так ярко и красиво она сияла на солнце. Механизм привязки имени к индивиду всё равно остался для меня загадкой, но, кажется, даже сами Спустившиеся не до конца понимали его природу. Интересно, как они вообще обнаружили эти нити, если те пролегали через несколько измерений… — Сомневаюсь, что твой друг звал тебя Нахиирдо. — Юдаиф подмигнула мне. — Сдвоенная гласная в имени указывает на родство с «демонами», и тебе это известно. — Да. Я представлялась именем Умфи. Предлагаете сделать привязку к нему? — Да, предлагаю, — энергично закивала старушка. — Нет гарантии, что твой друг шепчет его во сне, но, может, он хоть иногда говорит о тебе. Если он хотя бы раз назовёт это имя, ты узнаешь об этом. — Хорошо, это я усвоила. Но как я пойму, где искать Рандарелла? — А как твоя знакомая «фея» является на зов? На что она там реагирует? На мычание? — Любые подражания животным, — я вспомнила, как быстро Тигоол являлась на призыв. И она никогда не промахивалась, хотя никто из «клиентов» не называл своего адреса. — У каждого Спустившегося собственное восприятие. Мы по-разному реагируем на дрожание нити. Короли, например, не только определяют, кто и где о них разглагольствует, но также ухватывают пару фраз из разговора. Ты, моя милая полукровочка, просто чешешь за ухом, — Юдаиф грузно поднялась из-за стола, забирая шкатулку. — Положись на магию, заключённую в этой нити. Я только что привязала её к твоему второму имени. Тебе нужно держать спицу в руках и ждать, пока твой ненаглядный произнесёт его вслух. Случится это через день, неделю или месяц, зависит уже не от меня. Когда это случится, вторая спица сама воткнётся в нужную точку на карте. Тебе не нужно ничего делать. Только ждать. — Это кажется таким простым… и одновременно нет, — выдавила я. — Но всё равно спасибо, Юдаиф. — Ещё пока не за что. С этими словами она оставила меня одну. Я крутила палочку в руках, любовалась нитью и думала о друге. Не уверена, что юноша хоть с кем-то говорил обо мне. Разве что, может, с наставником Саратохом, но это была слабая надежда. Ох, Рандарелл, пожалуйста, озвучь имя «Умфи», неважно, в каком контексте. Пусть даже ты будешь ругать меня за то, что я так и не пришла попрощаться с тобой, как обещала. Жаль, нельзя было сделать наоборот и выяснить местоположение юноши, назвав его имя. А так я полагалась на случайность, но другого выбора у меня не было. Не ночевать же мне под стенами резиденции Lux Veritatis, в самом-то деле! Да и никто не гарантирует, что Рандарелл сейчас там, а не на вылазке с другими служителями. В последний раз я ведь тоже встретила его в отдалённом от центра городке, куда его занесло лишь волею случая. Где он бродит сейчас? С какими людьми общается? Какие важные для службы умения познаёт? Я просидела на стуле до глубокой ночи, не осмеливаясь выпустить спицу из рук ни на секунду. И весь следующий день, а потом и неделю проводила на том же месте в той же самой позе. Я читала те редкие книги, до которых не успела дотянуться за три года жизни со старушкой, а потому мне было не так уж и скучно. Спустившаяся тоже часто навещала меня и занимала беседами о жизни и философии. Но я всё равно медленно унывала, осознавая, что всё зависит не от умения и опыта, а банального случая. Это игра в лотерею, и даже нельзя наверняка сказать, сколько шансов выиграть у меня было. — Ты уверена, что вы близкие друзья? — резонно спросила Юдаиф. — Я убеждена, что да. Просто он занят, — оправдывала я Рандарелла, будто была его защитником в суде. Самой смешно становилось. В ожиданиях прошли две с половиной недели. Я была непреклонна, и не проходило ни дня без того, чтобы я садилась за стол и бралась за нить. Юдаиф никак не комментировала мою настырность, предоставляя мне полное право решать, что делать дальше. Кажется, её радовало, что я всё ещё с ней. — А если я возьму карту и нить с собой, она ведь всё равно сработает? — спросила я однажды. — Мне не обязательно быть привязанной к этому стулу. — Тебе не обязательно быть привязанной даже к этой карте. Но ты не сможешь держать второй конец на ней, пока куда-то идёшь. Находясь в путешествии, ты будешь больше двигаться, соответственно, меньше времени будет тратиться на поиски. — Я понимаю. И готова пойти на это. Мне надо куда-то двигаться, иначе… я начну увядать. — Значит, решила уйти, — улыбнулась мне сморщенная старушка. Она была одного роста со мной, но сейчас почему-то показалась такой маленькой. — Когда отправляешься? — Через пару дней. Может, недель. Нужно ещё закончить чтение нескольких книг. Возможно, вы оттаете и расскажете мне какие-нибудь мировые тайны, пока я буду собираться, — пошутила я, хотя в моём предположении была доля надежды. Юдаиф молча потягивала чай, а я наматывала серебристую нить на палец. Мне не было грустно, напротив, ощущался душевный подъём, о котором пару месяцев назад и мечтать не смела. На самом деле, и я уже позже это поняла, моё улучшившееся состояние было следствием трёхлетней незаметной терапии, которой подвергала меня добрая старушка. Я не пожалела, что однажды мне пришлось спасаться от её кровожадного пса на дереве. Такой потерянной была тогда, забившейся в крохотный уголок собственной души. А теперь видела тропу, по которой собиралась идти, и это… было безумно приятно. Ко мне вернулась уверенность. — Вы иногда кажетесь такой расисткой, недолюбливающей людей, но при этом помогаете мне отыскать моего человеческого друга, — подметила я. — Расистка? — фыркнула Юдаиф. — То, что я в целом не жалую человеческий род, не означает, что имею что-то против конкретных личностей. Я ведь знаю, что многие из них упрямые глупцы не по своей воле. Личных врагов среди людей у меня нет, — помолчав, старушка добавила. — Среди людей ненавистников моего народа больше, чем среди Спустившихся — ненавистников людей. — Уверена, люди думают с точностью до наоборот. — Так и положено. Наверное, это даже нормально ненавидеть соседей, но иногда наведываться к ним на ужин. Эти острые противоречия так часто встречаются в нашей жизни. Должно быть, это потому что ненависти в чистом виде почти не существует и её разбавляет что-то ещё. Ты — самое яркое тому доказательство. — Я? — вырвалось у меня. — Ну да, — Юдаиф взболтала осадок в чашке. — Твой родивец такой из себя воинствующий, непримиримый, людей на дух не переносит. Но при этом подвержен такому банальному недугу. — Вы о… — я сглотнула. — Да, карата, об этом. О крайне извращенской привычке Сайтроми кувыркаться с женщинами из людского рода. Это ж надо! То, что слухи гласят, будто он крайне близок с сестрой, я ещё могу понять — стремление почувствовать себя вновь единым с ней и всё такое… — Юдаиф! Это же такая деликатная тема, — осадила я, чувствуя неловкость, хотя Спустившаяся обсуждала вовсе не меня. — Вы сплетничаете о своих Королях… — Но я же не сквернословлю, а говорю правду. Что тут такого? Да и кто станет обижаться на старушку? Я мотнула головой, сбрасывая скованность. Юдаиф затронула тему, на размышления над которой я потратила немало времени. Известных мне фактов было слишком мало. Например, что отец находился в человеческом теле, когда встретил мою мать, но неужели она была настолько одинокой женщиной, что согласилась лечь в постель с первым попавшимся? Или же, что казалось мне наиболее вероятным, Сайтроми её попросту изнасиловал, не ожидая никаких последствий. — И это притом что, лишённые репродуктивных функций, они не испытывают физических потребностей в сексе, — пробубнила Юдаиф задумчиво. — Наверное, Сайтроми просто хотел узнать, что чувствуют другие, когда занимаются любовью. Спросишь у него, когда встретишь? — Не уверена… — Что спросишь, или что встретишь? — И то, и другое. Я покачивала спицу, бесцельно разглядывая самый крупный материк Клепсидры. Вернее, это был самый крупный материк Верхнего этажа. Что и следовало ожидать, люди не рисовали карт для Нижнего. Наверное, где-то в архивах Lux Veritatis хранились достоверные чертежи, но для остальных людей было важно знать лишь то, что у демонов всё плохо, что они живут среди кошмарного кошмара, а окружают их самые великие ужасы, которые только может нарисовать человеческое сознание. Материки, моря, горы? Фу, какая глупость! Уткнись в свою книжку и повторяй молитвы Терпящей! Самое печальное, что примерно так Магрос и отвечал людям в своей церкви. Уверена, не он один практиковал подобное вежливое затыкание. — Чего притихла? — Обратилась ко мне старушка. Сегодня она примерила на себя облик откровенной болтушки, немного циничной в своих высказываниях, так что порой её замечания оставляли горьковатый привкус. — Взываешь мысленно к своему ненаглядному? — Я умоляю вас, только не начинайте, — и я с замирающим сердцем заметила, как закатились глаза у Спустившейся. — Юдаиф? Старушка резко повалилась на поверхность стола, хотя мне померещилось, что я видела сцену в замедленном действии, как если бы кто-то наложил чары замедления времени. Левая рука старой женщины безвольно повисла вдоль тела, а правая столкнула чашку с остатками чая, который тут же потёк по карте. Алый платок съехал чуть набок, выпуская на свободу седые волосы. — Юдаиф? — я растерянно смотрела на неподвижное тело, судорожно соображая, нужно ли мне броситься за помощью (и куда?!) или попытаться оказать её самой. А вдруг она умирает? Да нет, с чего бы? Старушка выглядела здоровой и не жаловалась ни на какие боли. Мне вообще порой казалось, что эта нетипичная бабушка не страдает от естественных для её возраста проблем. Она была зоркой, энергичной, с хорошей памятью, будто образ старухи — только маскировка, за которой скрывалась вполне себе здоровая Спустившаяся. Или Юдаиф просто умело утаивала дурное самочувствие, чтобы не тревожить меня? Я осторожно дотронулась до её плеча, как если бы она могла рассыпаться прахом от одного касания, а потом мне пришло в голову проверить её пульс. И в эту секунду Юдаиф зашевелилась, оторвала лоб от стола и неторопливо распрямилась. У меня отлегло от сердца. — Слава Терпящей… — не зная, кому ещё можно послать благодарность, прошептала я. — Вы напугали меня. Но что-то было не так. Замутнённый взгляд старушки постепенно прояснялся и приобретал непривычную холодность и цепкость. Когда Спустившаяся остановила его на мне, мою душу будто полоснули раскалённые крючья, и я сообразила, что это не смена маски. На меня смотрел кто-то другой. Внешних отличий не было, но я всем телом ощущала, что теперь со мной за одним столом сидел незнакомец. Признаки этого несмело проступали во взгляде, позе, движениях. Они расползались по телу, вытесняя знакомые черты, которые я за три года заучила и полюбила. Сухие старческие губы дрогнули, а в глазах на секунду промелькнуло что-то вроде удивления и… ликования. — Нахиирдо, — сказала Спустившаяся. Я почувствовала, как леденящий ужас медленно охватывает меня изнутри. То, что происходило сейчас, было безумным и жутким. Я пялилась на чужака в шкуре знакомой старушки, и в черепушке бешено металась мысль: Этот чужак. Меня. Знает. Я точно понимала, что это не Юдаиф назвала моё имя. Её голос был прежним, но в нём всё равно слышались незнакомые нотки. Я больше чувствовала, нежели видела постороннего в её теле. Спустившаяся оторвала от меня пристальный взгляд и молниеносно окинула окружающий мир. На карте и привязанной к спицам нити она задержалась чуть дольше, и брови едва заметно приподнялись. Затем посмотрела на свои скукоженные руки, и в этот момент последнее сомнение во мне умерло со стоном: это точно была не Юдаиф. Шокированная такой внезапностью, я оказалась прикована к месту. Женщина подцепила блюдо, перевернула его, стряхнув булочки на стол и землю, и поднесла посуду к лицу. Какое-то время она всматривалась в него, как в зеркало, пока не воскликнула: — Да это же мать Глядящего в Душу. Давно я о ней не слышал. Так она всё ещё жива… Блюдо чужак в теле Юдаиф вернул на место и снова впился в меня. Такого острого, буравящего насквозь взгляда не встречала ещё никогда. Я была подобна мотыльку, насаженному на булавку. Меня не просто рассматривали — меня читали, выворачивали мои тайники, вываливали залежавшийся в ящиках души хлам. Я будто прекратила дышать от подаренного внимания. Оно обжигало, как если бы один лишь взгляд заставлял внутренности нагреваться, а кровь вскипать. — Кто вы? — слабым голосом спросила я. — А ты не узнаёшь, нанккардэ? — ровно проговорил незнакомец. Если до этого мне было просто жутко, то теперь внутри что-то с шумом обрушилось. Ибо всего одно существо во всём мире называло меня именно так. И его не могло быть здесь. — Сайтроми? Заметив, наконец, что его взгляд причиняет мне неудобства, гость тела Юдаиф стал смотреть чуть выше моей головы. — Невозможно… Как ты можешь быть здесь? — Отозвался на имя, — просто ответил он, не меняясь в лице. И это означало только одно: Сайтроми сейчас находился в этой части мира. Оставайся он внизу, не услышал бы его. Я во все глаза таращилась на это небывалое появление и пыталась припомнить, в какой момент Юдаиф назвала его имя. — Она сказала, что у меня извращенская привычка кувыркаться с женщинами из людского рода, — прочитав мой невысказанный вопрос, проговорил Сайтроми. Кажется, его это совсем не задевало, потому что старушка оставалась всё такой же расслабленной. — Я бы, вероятно, не пришёл, если бы она не держала своё сознание открытым. Никогда не мог пройти мимо приглашающе открытых дверей. Я вскочила со стула, как будто меня кто-то хлестнул плетью, но он резко ухватил моё запястье и усадил обратно. — Слушай, Нахиирдо, — велел он. — У меня нет возможности перемещаться по миру. Но ты можешь найти меня. Вот здесь, — длинный ноготь Юдаиф упёрся в точку на карте. Я с трудом заставила себя прочитать название. У меня было столько вопросов, но всё, что я могла, — это бессловесно созерцать морщинистое лицо. Сейчас я, должно быть, была самой удачной иллюстрацией пребывающего в крайней степени смятения человека. — Ты должна прийти туда как можно быстрее! — Я… Это определённо была встреча, к которой я оказалась не готова, а потому она не была особо радостной. Или просто ещё не успела осознать, насколько мне повезло? Я всегда была немного медлительной в нахождении у себя тех или иных чувств… А самым неприглядным в этой картине было то, что Сайтроми не помогал мне отыскать правильную реакцию. Он был отчуждённым, недосягаемым, скованным в броню холодности. Отец не улыбался, и в его голосе не слышалось ни намёка на симпатию ко мне. Даже то ликование во взгляде, через секунду испарившееся, не обязательно должно быть следствием его радости при виде меня. Так же ликует заплутавший на рынке мужчина, нашедший, наконец, нужную лавку. И точно с таким же деловым видом он требует от торговца отсыпать ему сколько-то муки или сахара и принести по указанному адресу. — Это… весьма неожиданно, — выдавила я. Гость подался ко мне, внимательно заглядывая в глаза. В чертах проскользнуло лёгкое волнение, но и оно тут же спряталось. — Но ты ведь знала, что я вернусь. Разве нет? — Да, но… двадцать лет… — Я всё объясню тебе, но не здесь и не сейчас. Приходи ко мне, и мы обсудим, — Сайтроми склонил голову на бок. Он даже не спрашивал и не предлагал. Просто говорил об этом с твёрдой решимостью того, кто в скором времени намерен видеть меня в паре шагов от себя настоящего. Его тон не требовал возражений, как если бы он отдавал приказ подданным. Но я не была его слугой и могла выбирать. А могла ли? И вдруг, будто скрашивая прохладную встречу, он слегка приподнял краешки губ. — Ты хоть и выросла, но совсем не изменилась. Я даже не знала, что ответить на эту скупую нежность, и просто покивала. Пока выуживала язык откуда-то из глотки, Сайтроми ушёл, уступив занятое тело его законной хозяйке. Юдаиф больше не закатывала глаза и не падала на стол, но я всё равно почувствовала её возвращение. Воздух вокруг нас потеплел, дышать стало легче. Старушка встряхнула головой, окончательно сбрасывая с неё платок, и несколько раз сильно зажмурилась. В глазах у неё стояли слёзы, которые Спустившаяся торопливо вытерла тыльной стороной ладони. — Ну и проказник, — прошептала она. Что бы с ней ни происходило в момент, пока сосуд занимал незваный посетитель, Юдаиф знала об этом. — Умеет удивить, что тут ещё скажешь. Я снова машинально кивнула. А затем заметила, что всё ещё сжимала в руках спицу. Я разжала пальцы, и она с печальным звяканьем стукнулась о стол. — Карата, на тебе лица нет! — прокашлявшись, воскликнула Юдаиф. — Что он тебе сказал? — Пригласил повидаться, — я ещё раз прочитала название города на карте. — Байонель. Неблизко. А хотела ли идти туда? Вернее, не так. Хотела ли идти туда сейчас? Ответ был до раздражающего неоднозначным. Я и вправду мечтала увидеться с отцом, хотя больше не была той маленькой несмышлёной девочкой, повсюду следующей за родителем. Я выросла и научилась делать выводы из наблюдений, а посему… у меня появились вопросы. И потребность задать их тому, кто имел право называться моей роднёй. И мне необходимо было составить новую картину о Сайтроми, так как прежняя безнадёжно устарела. Когда я общалась с ним лично, то была лишь ребёнком, которому достаточно было чувствовать рядом опору, защиту и заботу. Видела мир в идеалистичном свете, и поэтому отец запомнился мне как мудрый, но загадочный мужчина с разными лицами, обожавший рассказывать истории о своём мире и обучавший меня какой-то запредельной для моего неокрепшего ума философии. Люди малевали Сайтроми ужасным чудовищем, воинственным и вспыльчивым. О его взрывоопасном характере и нетерпении говорили и Спустившиеся, но даже это ироничное замечание не могло перебить то уважение, которое читалось в их глазах при упоминании своего Короля. Тот Сайтроми, который разговаривал со мной только что, не понравился мне совершенно. Более того, он напугал меня. Но его поведение можно списать на спешку и неподходящий момент для обмена ласковыми замечаниями. А потому я абсолютно не знала, каким мне считать своего отца. И тем скорее хотелось поговорить с ним по душам. Но первым в моём списке свиданий значился Рандарелл. Он занимал мои мысли последние несколько недель. Несправедливо отодвигать его на задний план. И всё же… С Рандареллом было сложнее. Я не ведала, где искать его, в отличие от Сайтроми. А также, хотя и верила, что обязана увидеть его быстрее, пока время не оставило выгоревшую пустошь на месте нашей дружбы, могла позволить себе отложить наше свидание. А вот отец был недолговечным гостем этой половины мира. Кто знает, когда его вновь прогонят отсюда и он окажется за пределами досягаемости? И сколько лет пройдёт, пока он опять проберётся наверх? Десяток, два, три? Нет, это слишком долго. — Сдаётся мне, твой родивец нашёл тайную лазейку, да ещё и не поделился ни с кем, — пробубнила Спустившаяся под нос. — Иначе как объяснить, что он так часто оказывается наверху? Раньше везло, если хотя бы раз в сто лет поднимались, а теперь… двадцать лет всего… Хитёр бес, ох как хитёр… — Мне придётся отправиться к нему, — уверенно выразила я волновавшую меня мысль. — Сейчас это важнее, чем встреча с другом. С Рандареллом я не виделась всего три года, могу подождать ещё. Юдаиф понимающе кивнула. Она полностью оправилась после того, как её тело временно позаимствовали, и теперь сидела с таким невозмутимым видом, как если бы ничто не прерывало наше чаепитие. Часть меня жаждала побежать в Байонель на всех парах, и эта сумасшедшее стремление затмевало все сомнения и опасения. Другая часть не поддалась воодушевлению, а относилась к необходимости менять намеченные планы как… к обязанности. А третьей стороне, непонятно как отколовшейся и какими трудами затесавшейся между извечно противоборствующими Нахиирдо и Умфи, было попросту боязно отправляться в новое путешествие. Она мечтала остаться на месте, поддавшись воле привычки, и, убаюканная сладостным спокойствием, дремать в окружении комфорта. Определённо, эта ленивая зараза даже не заслуживала права голоса в моём подсознании, и ожесточённые борьбой Умфи и Нахиирдо даже не обратили на эту плаксу внимания. — Тогда решено, — выдавила я. — Теперь у меня новая цель, и я больше не могу задерживаться. — Это хорошо, карата. Но позволь мне кое-что сказать тебе, — моя знакомая выглядела равнодушной, но едва заметная складка на лбу выдавала внутренний конфликт старушки, как если бы она не могла прийти к единому согласию с собой. — Я верная подданная твоего явителя, а оттого едва ли я могу быть объективной. К собственному стыду, я не самая добропорядочная и честная представительница своего народа, но даже со своими грешками я остаюсь верна Шести. Я не вправе осуждать их действия, какими бы спорными и противоречивыми они ни были. Поэтому все решения, к которым приходит твой родитель, всегда будут приняты мной с покорностью, как и подобает настоящему Спустившемуся, — Юдаиф вздохнула, как вздыхают уставшие от упорной работы трудяги, и потёрла переносицу. Я заметила, что теперь она избегала называть моего отца по имени, дабы не прокладывать ему дорогу к нашему разговору. — Но если всё же абстрагироваться от той половины меня, что ещё тянется исполнять приказы господ… Ты хорошая девочка, Нахиирдо, и я беспокоюсь за тебя. И я не могу не сказать тебе следующее: на твоём месте, карата, я бы не доверяла ему. — Почему? — Потому что он не должен был становиться отцом. Сама природа этому противилась от начала времён. А посему едва ли твой явитель способен проявлять какие-либо отеческие чувства. У него просто не может их возникнуть. Они не заложены в него природой. Я покусала нижнюю губу, отгоняя навязчивое желание оборвать разговор на этом месте. Не заложены, значит? Что же, моё счастливое детство с Сайтроми мне просто показалось? — А как же отношения с остальными Королями? — Это другое. Любовь к братьям и сёстрам развивалась и крепла в них, когда их было всего трое, даже не шестеро, — старушка почесала щёку и качнула голову набок. — Вы пытаетесь убедить меня, что хорошее отношение ко мне, забота о моём благополучии — это всё для чего-то? Не по доброте, а из корыстных побуждений? — Я ни в чём не пытаюсь тебя убедить. Я не имею права вообще говорить на эту тему. Просто… будь бдительной, когда ты рядом с ним.