Шесть с половиной ударов в минуту

Глава 17.1 Её победа Баланс — какая-то высшая искомая материя, которую люди стремятся постичь, но на практике лишь подменяют истинное понятие его субъективной оценкой. Церковь не вводила особых учений, но и не отрицала существования данного понятия. Вот только баланс в глазах священнослужителей постоянно нарушался вредными демонами. Поэтому теперь, когда перевес сил находился на стороне зла, люди обязаны, как добронравные дети Терпящей, восстановить равновесие. А что являлось им в мире, в котором давно перевешивала власть отрицательной энергии? Правильно, мир, в котором преимущество будет на стороне добра. Однако полагать, будто человечество целиком погрязло в собственных слепых додумках, было бы не совсем верно. Что-то они различали и через призму субъективизма, а потому искажённый идеал мелькал где-то там, на горизонте. Как ни парадоксально, но Церковь, разукрашивавшая реальность в угодные ей цвета и прививавшая данное восприятие всем остальным, сама при этом представала в виде слаженной и сбалансированной системы. Между двумя её составляющими — Церковью Терпящей и Lux Veritatis — проходит огромное множество параллелей и соединительных линий. Две эти стопы различались, но при этом соответствовали друг другу, дополняли, уравновешивали сами себя и соседей. Мирная длань рассыпалась песком — тогда обрушивался ливень подавляющей силы. Бушующий океан грозил поглотить судно — тогда успокаивающий ветер разгонял тучи и успокаивал стихию. Церковь Терпящей и Lux Veritatis, подобно двум возлюбленным, кружились в танце, и каждый воспроизводил отведенные ему движения, не нарушая слаженности всего выступления. Именно поэтому становилось особенно заметно, когда один из партнёров вдруг начинал брать на себя обязанности другого. Несвойственное движение, украденное у товарища, смотрелось неправильно и расстраивало весь танец. Каждый должен исполнять свою часть работы. Так служители и говорили недовольным полушёпотом о поступках своей уважаемой наставницы. Правильность избранных ею целей не подлежала сомнению, чего нельзя сказать о путях их достижения. — Разве этим занимается не Lux Veritatis? — люди с недоумением пожимали плечами. Их смущала такая резкая смена ролей, вынуждавшая примеривать наряды, в которые непривычно втискиваться. И даже успокаивающие заверения наставницы не разгоняли тучи полностью. — Lux Veritatis отказался помогать нам, — хрипло изрекала Катрия, слепо глядя перед собой. — Орден закостенел в собственной морали. Нельзя винить их в этом: вера в непоколебимые устои составляют силу Lux Veritatis, и именно это помогает ему сохранять стабильность. Но мной движет рука Терпящей, Матери нашей, которая не может тратить время на попытки достучаться до этих упрямцев. Если Lux Veritatis отказывается прислушиваться к истине, мы всё сделаем сами. С их помощью или нет, наш орден исполнит свой долг. Катрия знала, что в этом её судьба. Иначе зачем Терпящая спасла её от губительного пожара и помогла раскрыться спавшим доселе способностям женщины? Провидица стала никем иным как мессией, воплощавшей желания Создательницы. Каждый день настоятельница погружалась в глубокую медитацию и бродила по коридорам иного слоя реальности. Там она слышала голоса, рассказывавшие ей, что делать, и наблюдала картины, не поддававшиеся полноценному осмыслению. Но Катрия верила, что лишь из-за несовершенства человеческой души она не может сложить их в адресованное ей сообщение, однако ухватить отдельные фрагменты в её силах. Эти тоннели между реальностью женщина называла Коридорами Вечности, в которых хранилась информация всего, что происходило, происходит и будет происходить в мире. Временные линии в них не делились на полосы, а накладывались друг на друга, существовали параллельно. Таким образом, Катрия могла увидеть в одну секунду всё, что было и будет. Точнее, она стремилась к этому, но принадлежность к физическому миру мешала ей разглядеть все открывавшиеся картины. Если бы настоятельница могла отделиться от несовершенного тела, напоминавшего о случившейся с ним трагедии не прекращавшимися болями, сколько всего она узнала бы! Предел совершенства. Достичь его можно, расставшись с земным воплощением. Но умирать женщина не собиралась, ведь тогда Терпящая сразу заберёт её к себе, и все секреты Мироздания, ставшие вмиг доступными, невозможно будет передать живым. — Я уверена, что Создательница не виновна в собственном уходе, — шептали губы Катрии, и следившие за её состоянием служительницы навостряли уши. За последний год настоятельнице стало легче дышать и говорить, и количество предсказаний и откровений увеличилось. — Она ушла не из-за обиды, а потому что… такова жертва, на которую приходится идти высшим существам. Ребёнку, чтобы родиться, требуется покинуть чрево матери, хотя в нём безопаснее и комфортнее, чем в незнакомом страшном мире. Это естественный процесс, природу которого невозможно нарушить… даже Ей. — Это мудрое замечание, — отвечали служительницы. — Но Вы в состоянии услышать Её глас. Что Она велит Вам? Катрия не всегда продолжала разговор, иногда даже не слышала вопросов. Её словам верили, как если бы Сама Терпящая глаголила устами пострадавшей женщины. В совсем редких случаях этот факт удивлял саму Катрию, и тогда она с ужасом думала, каким опасным мог бы стать самозванец, притворявшийся мессией. Как прекрасно для всего человечества, что настоятельница оказалась преданной слугой Терпящей, а не обманщицей, и какой катастрофой обернулась бы вся история, если бы этот злодей использовал доверие людей в корыстных целях. — Но я слышу Терпящую, — говорила провидица самой себе. — И я знаю, что Она от меня хочет. Решительных действий. На том же настаивала и Катрия, различавшая в несмелых голосах послушников и служителей сомнения и даже скрытое несогласие. Но она прощала им эти слабости, ибо они не ведали того, что открывалось ей. — Напишите господину Саратоху Монтоги письмо. Он ещё не разжирел от власти, в отличие от самодовольных старейшин, и откликнется с большей вероятностью. Сообщите ему, что мы поймали дочь Короля. Пусть срочно приедет и узрит семя зла, — провидица кивнула самой себе и продолжила вполголоса. — Тогда он поверит и понесёт своё открытие в стены Lux Veritatis. А пока этого не случилось, мы возьмём на себя ответственность за удержание этой дряни под контролем. — Пытки? — оторопело вопрошали служители, внимавшие словам настоятельницы. — Но… мы же… мы… мирная стопа… Смириться с этим было сложно. Выросшие на вере в добрую волю и не привыкшие марать руки, окружавшие Катрию люди оказались потрясены внезапной ролью. Обычно их старшие братья, служители из Lux Veritatis, брали на себя такое страшное обязательство. Но чтобы они, представители Церкви Терпящей, вдруг взяли пыточные инструменты и пошли кромсать тело даже не грешника, а настоящего демона… «Слабаки, — со смесью сочувствия и презрения думала провидица. — Изнеженные души, они полагали, что всю жизнь будут лишь молиться да восславлять имя Её, пока Lux Veritatis шлёт огненные дожди на головы падшим. Но мы на пороге новой войны. И выбора больше нет. Пора забыть о разделении обязанностей и ступить в чан с кровью, если того требует Она». Все грехи Катрия обещала взять на себя, вымаливая искупление для втянутых в водоворот событий служителей. Их самопожертвование собственными принципами не забудется. Это подвиг — переступить через себя и вонзить нож в тело демонской твари. Подвиг, который Она зачтёт своим детям. Но обещания мало утешали служителей. Многие из них никогда в жизни не видели крови, кто-то поощрял допросы грешников, проводимые где-то там, в стенах резиденции «старшего брата», но ненавидел насилие как таковое, особенно свершаемое под самым носом. И что им делать с этой черноволосой девушкой с безумным взглядом, способной сжечь их тленные тушки в белоснежном греховном огне? Ведь можно было позвать какого-нибудь профессионала из Lux Veritatis, пусть он всё сделает. И тварь обуздает, и пытки проведёт. У них там умельцев полным-полно… Катрия была неумолима. Она боялась потерять время. Жаль, что старейшины Lux Veritatis едва ли пошевелят пальцем, решив, что выжившая из ума настоятельница просто пудрит им мозги, и никого не отправят. Даже на Саратоха нельзя было рассчитывать, ведь в прошлый раз он уехал явно разочарованным. И пока они сомневаются, дочь Сайтроми сбежит. Эту бестию нельзя недооценивать, ведь её отец — один из могущественнейших демонов! Нет, небольшая группа сторонников Катрии всё сделает сама, ведь того велит их совесть… и Терпящая. Пленницу приковали к стулу цепями, окроплёнными святой водой, но едва ли она действовала на девушку. Помочь могла лишь золотая цепь — она одна была способна удержать рвущиеся наружу врождённые способности проклятого дитя. Когда-то давно предыдущие поколения служителей открыли, что этот тип магии наносит больше всего ущерба телесной оболочке Королей и сковывает их умения. Настоящее сокровище, а не оружие! На остальных демонов золотая цепь не производила такого эффекта, как на бессмертных. Но это было дорогое удовольствие. Для поддержания этого удивительного вида магии требовалось столько энергии и сосредоточенности, что даже опытные служители не удерживали цепь дольше пары минут. Она высасывала жизненную силу не только из демонов, но и умельца, который её набрасывал. Этого человека следовало срочно подменить спустя полторы-две минуты, чтобы вошедшие в плоть светящиеся кольца не испарились, дав демону волю. Само собой, что представители Церкви Терпящей не так хорошо управлялись с этой удивительной магией, как люди из Lux Veritatis. А потому о круглосуточном существовании золотой цепи можно было забыть. Но время от времени к ней прибегали, опасаясь, что пленница осмелеет и устроит кровавый спектакль на месте заточения. — Усыпляющие заклинания неплохо действуют на неё, но мы не можем знать наверняка, когда она очнётся после них. Она может и притвориться, а потом напасть, — докладывал служитель Катрии, ожидая её совета. — Пусть каждый, кто умеет вызывать золотую цепь даже на несколько секунд, заходит к девушке. Она не должна сбежать, ни за что! И не позволяйте ей разжигать белый огонь, иначе всё пропало. И говорить тоже, потому что она может позвать кого-нибудь из «своих». Служители отлично знали, как работает магия имён, и не вынимали кляп изо рта пленницы. Её не кормили, а воду, согласно наставлениям Катрии, давали крайне редко и под строжайшим надзором. Сложнее всего было случайно не убить дочь Короля. Настоятельница требовала, чтобы пленницу оставили в живых, но при этом создала настолько трудные условия для неё, что служители мысленно подсчитывали, сколько та протянет. Оставалась вероятность, что она, как носитель демонской крови, выдержит дольше обычного человека, но на бессмертие рассчитывать не приходилось… Продержать живой и выудить под пытками как можно больше информации о планах Королей — задачка не из лёгких. Болевой порог девушки ничем не отличался от человеческого, и от раскалённого железа она страдала не меньше любого грешника. А разрывавшие соединение тканей золотые цепи причиняли ей огромную боль. Но даже тогда она отказывалась писать признания о демонах вложенным в её дрожащие пальцы мелом. Вот только упрямилась она во вред себе, ибо Катрии не прибавлялось жалости к пойманному ребёнку врага. Когда огонь и магия не дали результатов, женщина приказала ломать кости и рвать плоть пленницы, пока та не раскроет секреты отца. — Она что-то знает, наверняка, — рассуждала провидица. — Её поймали недалеко от Байонеля, упокой Терпящая души его жителей. Значит, проклятая девчонка помогала Сайтроми стереть город с лица земли. Что теперь он замышляет? Проблема заключалась в том, что для ломания костей и выворачивания суставов не нашлось нужных инструментов. Мирная стопа Церкви… Что она могла предложить помимо золочёных подсвечников и молитвенников? Да и сердца служителей не очерствели настолько, чтобы кожа их не покрывались испариной от продолжительных криков. Их сбивала с толку человеческая внешность пленницы. Каким бы опасным ни было чудовище, оно выглядит жалко с лицом молодой девушки. И даже осознание обмана не помогало справиться с щекочущим чувством вины. И снова Катрия оказалась выше этих слабых людей, доверявших несовершенным органам чувств. Какой прок от зрения, если оно показывает ложную картину мира? Настоятельница не имела глаз, а потому ничто не мешало ей видеть истинное лицо зверя. А боль от шрамов напоминала, какие нечеловеческие мучения женщина прошла по вине этого ребёнка. Нет, этого чудовища, маскирующегося под человека. Катрия вытянула единственную руку и представила, как вцепляется в горло не пленницы, но её отца, сдавливает и крошит позвонки. Впервые в жизни она полностью принимала суровые методы Lux Veritatis по искоренению зла. Решительные и бескомпромиссные — только так. — Раз нет инструментов, используйте то, что подходит, — говорила женщина, удивляясь недогадливости подчинённых. Она не могла видеть растерянности на их лицах, но слышала её в голосе, однако игнорировала. Катрия верила, что стоит ей допустить поблажку, и служители тоже расслабятся. И тогда дитя Короля наберётся мощи и вырвется из клетки. — Вырежьте ей какую-нибудь часть тела. Или откромсайте пальцы. — Тогда чем же она будет писать признание? — Другой рукой. Одна ей всё равно не понадобится, когда мы закончим. Провидица ни разу не навестила скованную девушку и не поинтересовалась подробностями пыток. Ей были важны лишь результаты. Но ничего не выходило, кроме судорожно накарябанных на дощечке мелом фраз: «Клянусь, ничего не знаю». Ничего не знает, конечно! Обманчивое отродье, как и все демоны, в чьих жилах с рождения течёт тяга ко лжи! Настоятельница с каждым днём впадала во всё большее беспокойство. Тревожила её не медлительность процесса и не отсутствие успеха, как многие полагали. Никто из служителей не знал, что с недавних пор Катрия во время медитации стала сталкиваться в Коридорах Вечности с незваным гостем. Поначалу женщина ощутила постороннее присутствие и крайне удивилась. Она никогда ещё не встречала на этих бескрайних просторах других блуждавших. Неясное дуновение ветерка и солоноватый привкус на губах, как от крови — таким сложилось первое впечатление от этого таинственного искателя тайн Мироздания. Кто это был? Возможно, Терпящая нашла дорогу к душе Катрии и вместо привычного гласа послала ей чёткое видение Себя? Или это ещё один просветлённый, наделённый похожим даром обозревать мир за границами телесных форм? Эта «встреча» случилась ещё до поимки ребёнка Сайтроми, и уже тогда провидица сумела разглядеть незнакомую сущность. — Ну конечно. — Рука Катрии задрожала и стиснула покрывало. — Кто ещё может забрести сюда, как не ты. Жаль, а я ведь надеялась увидеть Терпящую. Белоснежный силуэт, нечётко вырисовывавшийся в тумане Коридоров, казался бесконечно далеко. Настолько, что не хватило бы жизни всего мира, дабы добраться до него и встать наравне. Носительница прекрасного нимба тоже знала о присутствии Катрии, но игнорировала её, будто незначимую песчинку. Иногда настоятельнице удавалось избегать столкновения с этой сущностью. Но когда после поимки дочери Короля их встречи за гранью жизнь и смерти возобновились, это серьёзно насторожило женщину. — Ей что-то известно, — губы Катрии лихорадочно шевелились, и находившиеся в комнате служительницы подчас не успевали разобрать выплёвываемые из уст слова. Девушки не осмеливались приводить настоятельницу в чувства, опасаясь, что душа женщины застрянет на границе реальностей. — Она всегда видит наперёд. Какая ирония… Но тебе не преуспеть. Время на моей стороне! Если бы Саратох Монтоги или другой мудрый и влиятельный представитель Lux Veritatis был с ними, они получили бы дополнительные возможности и защиту. Они бы переманили сам Lux Veritatis на свою сторону. Однако нужно время. И вот тут Катрия блефовала — этой текучей материи им как раз и не доставало. Плохие предчувствия гложили провидицу, вынуждая её нервничать и требовать всё более жестокого отношения к пленнице. — Когда я была молода и здорова, я взваливала проблемы на свои плечи, — делилась женщина со служительницами. — Но сейчас мы боремся со стихийным бедствием, и я чувствую, как хаотичны окружающие нас явления. Я не успеваю ухватить все нити разом, они разлетаются в разные стороны и завязываются в новые узлы. — Что Вы говорите, настоятельница! — восклицали девушки. — Вы — избранница Её, и мы верим в Ваши силы. Катрия уже не слышала их успокаивающего щебетания: она снова погрузилась в сон наяву, открывая дверь в Коридор. Там настоятельница искала следы будущего или подсказки, оставленные всезнающей Терпящей. Что-то должно отыскаться по закону… Вселенной? Добра? Равновесия? Баланса. Высшие силы обязаны поддерживать её и убирать с дороги некоторые препятствия. Расплывчатые образы смешивались друг с другом, уплывая в иные измерения. В этом спокойном месте, которое находилось нигде и никогда, Катрия ощущала себя свободной и почти счастливой. В одном из Коридоров ей попались призраки прошлого: полная энергии молодости Катрия спорила с наставницей Арэви о пользе сотрудничества с Lux Veritatis. А неподалёку скакала совсем крохотная копия нынешней провидицы, разгоняя любопытных птиц. И рядом с этим видением приютилось другое, убегавшее от первых двух на многие годы вперёд. Высушенная временем слепая старуха без руки благословляла юных служителей на преданную службу Матери их и отпускала этим неопытным парням и девушкам грехи. Такое будущее оказалось по душе настоятельнице, но уж больно прозрачны края этого видения. Означало ли это, что заранее нанесённый рисунок может поблекнуть и испариться, а на его место нанесут другой? Разве судьба не предопределена? Мелодичный смешок расколол образы на осколки, отправив их лететь в пустоту. Катрия вздрогнула всем телом, привлекая внимание служительниц, но не пробудилась от дрёмы. Лишь дыхание участилось, да веки, наполовину прикрывавшие белесые глаза, приподнялись. Пребывавшую же в Коридорах Вечности душу настоятельницы перекрутило от досады и закипавшей ярости. Как будто кто-то отобрал опору, на которой женщина долгое время старалась удержаться. Ибо в Коридорах Катрия снова встретила её — величественную берёзку с раскидистыми ветвями, на вершине которой плясал светящийся солнечный купол. Больше всего женщину приковала к себе улыбка, игравшая на устах Королевы. Умиротворяющая и одновременно с этим победная. — У тебя, сидящей взаперти Нижнего мира, нет возможности что-либо предпринять! Ты мне не ровня! Ты никто! — выкрикнула настоятельница. Ничего не сказала Сат’Узунд. Слова оказались бы лишними. Гордая и молчаливая, она повернулась всем корпусом в сторону Катрии, как будто могла разглядеть её отсутствующими на лице глазами. И почему-то провидица не сомневалась, что из двух слепых Сат’Узунд видела куда острее. И настоятельница поняла, что ожидало её в будущем. Всегда, когда она осмелится отправиться блуждать по Коридорам, там будет ждать высокая фигура, словно памятник её поражения, напоминающий Катрии, что та не справилась с миссией. Насколько же высоко нужно было взлететь, чтобы обыграть в этом соревновании предсказательниц мастерицу своего дела? И как её, избранницу Терпящей, обошло это богомерзкое создание, проклятое с начала времён? Служительницы испуганно повскакивали с мест, когда настоятельница вдруг заметалась по постели, истошно выкрикивая угрозы и ругательства в воздух. — Ах ты мразь! Я сотру твою улыбку, сотру её! Слышишь, рогатая уродина? Ты не отнимешь мою победу! Глава 17.2 Заточение Баланс, равновесие… Что бы ни означали эти заумные слова в обыденном смысле, для моей души они сейчас являлись одним: идеальным сочетанием злости и отчаянья. Даже страху не оставили места, вот ведь… Со временем начало казаться, что я срослась со стулом, к которому меня приковали, а воздух впитался в кожу, словно разъедающие ткани масла. Внутренности жгло магией, впрыскиваемой в тело через золотые цепи. Но на этом они не остановились. Подозревая, что я буду сопротивляться, мучители придумывали новые способы раздавить мою волю. Боль замещалась беспамятством, и эти два состояния непреклонно сменяли друг друга, так что мерещилось, будто я по очереди прыгала из ледяной воды в кипяток. Сон всегда был непродолжительным, тревожным, а оттого не приносил облегчения. Потерялся счёт времени. Оно отсчитывалось пробуждениями и провалами в небытие, лишённое спокойствия. Но прошло, очевидно, более пяти дней, потому что наездник начинал сходить с ума. Он давил на меня, требуя выбежать из запертого помещения, и выводил из себя собственным тупоумием. И куда же я, привязанная к стулу, смогу деться из комнаты? Моё состояние его не шибко волновало, главная проблема заключалась в непроходимой клаустрофобии. Однако наездник не спешил сменить хозяина, прицепившись к заходившим служителям. Нет, он терзал меня несуществующей паникой, внушал немыслимые образы, но никуда не девался! Вероятно, в качестве носителя ему требовался Спустившийся или кто-то, состоящий с ними в родстве, но никак не люди. И это являлось проблемой для нас обоих. Просыпаясь после кошмара в кошмаре наяву, я видела лица. Сосредоточенные, встревоженные, иногда даже напуганные. В глазах читались недоумение, ненависть, отчуждение, куда реже — сочувствие. Неважно. Плюнуть в эти бездушные стекляшки хотелось одинаково всем, вот только мешала тряпка во рту. — Держи, демоны тебя подери! — раздражённый служитель пытался всунуть мне в пальцы кусок мела и в очередной раз заставить написать то, что самой бы хотелось знать: что на уме у Сайтроми и вообще всех Королей. Вот только мне нечего было рассказать своим дотошным мучителям. Роняя слёзы, я пыталась накарябать на табличке чистосердечное «не знаю», но такой ответ не удовлетворял их. Нужно что-то соврать. Например, написать название поселения, и пусть ломают головы, пытаясь определить, что это: координаты следующего нападения демонов или резиденция их злейших врагов. Но из памяти вывалились все города, кроме Байонеля. Кончики пальцев онемели, а спина болела от постоянного сидения в одной позе. Мне редко позволяли подниматься. Не разучилась ли я ходить? Хотя будет ли это важно, когда эти изверги додумаются сломать мне ноги? Странно, что ещё не сделали этого. Или у Lux Veritatis есть свои бумажные формальности, не позволяющие им обрушивать на провинившихся весь гнев Церкви разом? Или они духовно готовились к резьбе по телу? Сегодня выпросим у Терпящей прощение за выдирание зубов грешнику, завтра вымолим разрешение перерубить ему ноги… так что ли? Мышцы с каждым разом ныли всё невыносимее. Очевидно, золотые цепи разрушали тело изнутри, капля за каплей, связку за связкой. Я с завидным равнодушием представляла, как трещат сухожилия, рвутся волокна тканей, растекается по ранам кровь. Будто слушала пересказ любопытного случая, который никак не затрагивал собственную жизнь. Настоящее безумие! И всё же я не была безвольной куклой. Пару раз пыталась вырваться, но они словно каждую секунду ожидали этого. Внушение блокировалось, а серебряное пламя не загоралось, потому что его подавляли магические цепи. А на большее и не способна. Свою слабость я осознала ещё в Байонеле, когда меня едва не покромсал агрессивно настроенный демон. — Как думаешь, сколько она протянет? — Сквозь навеянный сон я иногда слышала разговоры служителей. — Такими темпами её разберут на куски через месяц. — Ты грубиянка. Она же нас слышит. — Ничего грубого в этом нет. Она должна осознавать своё положение. Сквозь мутную пелену удавалось рассмотреть некоторых из них. Лица часто менялись, и вчерашние мучители могли больше не появляться в моей темнице. Они никогда не запоминались, были однообразными, с похожими чертами и выражениями. Я ненавидела их все без исключения. — Настоятельница велела сохранить ей жизнь. — Если она всё же умрёт, «игрек» не выпадет из уравнения. — Ты хотела сказать «икс»? — Слова не имеют значения. Баланс не нарушится. Они приходили и уходили, не забывая напоминать, что я всего лишь демон, которого им велено терзать. Но это всё так банально, что не стоит упоминания. История стара как мир: хочешь добиться признания — начни пытать. О двух личностях я думала чаще всего: Рандарелле и Сайтроми. Они вытесняли собой все остальные образы: Ланмона, приветливо махавшего мне ручкой из кладовых воспоминаний, Юдаиф, застрявшей отрезвляющей болью в виске, Тигоол, пульсировавшей где-то у лба, Шитро Кунатека, непонятно какими корнями проросшего в моей черепушке. Чем эта парочка заслужила такие значимые места в моём сердце? Но ведь всё честно и закономерно: Умфи любила Рандарелла, Нахиирдо тянулась к Сайтроми. Каждой половинке — свой идеал. А потом церковники всё же решились взяться за подручные средства. Насмотревшись на шрамы, украшавшие мои ноги со дня пожара в Обители Терпящей, служители захотели добавить новые. Какие же это пытки без раскалённого железа? Как будто этого раздражающего матового свечения лампад недостаточно. В тёмном помещении они казались издевательски яркими, и свет резал слезившиеся глаза. Иногда мне мечталось, что в пропитанное моими стенаниями помещение ворвётся Рандарелл. Помятая дверь слетит с петель, оторвав головки мельчавшим свечкам на столах. Юноша смахнёт капельки пота и победоносно улыбнётся, и под его ресницами будет плескаться столько радости и уверенности в его, моей, всеобщей судьбе, что вся боль пройдёт от одного взгляда на него. Он снимет меня с осточертевшего стула и сожмёт в жарких объятиях, обещая, что больше никому не даст свою подругу в обиду. Но ничему подобному не бывать. Этот мир не торопился соответствовать чьим-то надеждам и фантазиям. Он оставался чёрствым и жестоким, будучи смоченным миллионами слёз страдавших в нём душ. И они так же уронят оплавленные головы, как истекавшие воском свечи вокруг меня. А ещё… так банально, но мне хотелось вкусить какого-нибудь сочного мяса, или отведать сыра, или пожевать овощей. Глупости, на которые в повседневности никто не обращает внимания, привыкнув, что они просто есть, теперь вышли на новый уровень значимости. Мне недоставало этих мелочей. Какого-нибудь топтания перед зеркалом утром в попытках решить, что сделать с растрёпанной копной на голове. Или бездумное рассматривание товаров в магазинах, неторопливое и, в принципе, ненужное. Но эти банальности, тут и там встречавшиеся в спокойное время, заполняли пустоту, которая образовывалась, если у человека не было ни их, ни важной цели в жизни. Моё положение напоминало азартную игру, популярную на востоке Натанели. На разбитом на сегменты поле нужно было найти точку, дававшую больше всего очков, а иногда выводившую игроков к финальной черте. Так и служители искали на моём теле наиболее болезненные точки, а в качестве приза — информация о демонах. Вот только им досталось бракованное поле, ходы по которому улетали в трубу, раздражая участников. — Что тебе было велено сделать после Байонеля? — настойчиво спрашивал очередной служитель. Я сдавила мел с такой силой, что он раскрошился в ладони. Нависший надо мной мужчина адресовал мне множество проклятий, но вот странность: его губы не шевелились. Он говорил без слов, и я бы даже порассуждала на эту тему, если бы моё внимание не перенимала расползавшаяся по телу боль. И паника наездника. А ещё отвлекали скакавшие по стенам тени. Они словно играли в прятки со светом, и я бы решила, что тени живые, если бы не знала, как трудно подобным существам забраться в освещённую магией обитель. Едва ли охранные заклятья церковников пустят этих любопытных пронырливых созданий за порог. Мне нужно сбежать. Второй и менее обнадёживающий вариант, но при этом более вероятный — дождаться, когда эти одухотворённые человечки устанут от меня и просто уже подпишут приказ об умерщвлении. Но я не верила, что всё кончится так.