Шесть с половиной ударов в минуту

Фремиус только-только завершил молитву, когда в дверь кельи постучали. Мужчина разлепил веки и неторопливо поднялся с колен. Он не спешил отвечать ожидавшему, зная, что случайные прохожие пойдут себе дальше, а действительно нуждавшиеся проявят настойчивость и повторят попытки. Стук, на этот раз менее уверенный, не заставил себя ждать. Фремиус улыбнулся самодовольным мыслям о собственной значимости и отворил дверь. — Служитель, — гость сложил ладони в приветственном жесте и едва заметно поклонился. — Вас ожидают в… страшной комнате. Извольте сию минуту спуститься. — Настоятельница крайне нетерпелива, — Фремиус провёл рукой по выбритой макушке, что символизировало некоторое замешательство. — Она лишь исполняет волю Терпящей. Хозяин кельи отпустил гонца и вернулся вглубь комнаты, бережно кладя молитвенник на место. Самое главное — держать вещи в чистоте. Вид беспорядка порождает хаос в душе, который сеет семена раздражения и нетерпеливости. Фремиус предпочитал потратить время, дабы расставить каждую вещь на своё место и сохранить тем самым внутреннее спокойствие. Тем более он заставлял ждать братьев по вере, которые всё равно не осмелятся взяться за его работу. Перепуганные мягкотелые страдальцы, они старались избегать контактов с демонической девочкой. Поймали зверя, да в клетку войти страшатся. Фремиуса подобное не терзало. Он являлся представителем старой духовной школы, с раннего детства обучавшей людей ничему не удивляться, подстраиваться под ситуацию, какой бы непредсказуемой та ни оказалась, и без страха падать в объятия фатализма. На всё воля Её. Рука об руку с этими убеждениями мужчина шёл всю жизнь. Поэтому он был одним из первых людей, примкнувших к Катрии, услышав в безумных словах настоятельницы истину. Пока остальные ставили под сомнение возможность существования ребёнка Короля, Фремиус покорно принял этот факт и встал на защиту видений Катрии. Мужчина развернул подсвечник ручкой к двери, проверил, нет ли следов пыли на столике, семь раз посмотрелся в зеркало, согласно церковной примете, и только после этого покинул келью. Остальные служители, должно быть, совсем извелись, пока их собрат флегматично следовал установленному много лет назад порядку. Но у них не было другого выбора, и осознание этого также играло на самолюбии Фремиуса. Никто не мог похвастаться таким виртуозным владением золотой цепью, как он. И подобный навык делал его просто незаменимым человеком в стенах их скромной обители, избранной в качестве резиденции мессии Катрии. В комнате, где держали девчонку, находилось двое служителей. Они почти с облегчением глянули на Фремиуса, и тот похвалил сам себя за то, каким уравновешенным и нужным он выглядел на фоне остальных. Его собратья с минуты на минуту ожидали, что пленница взбрыкнётся и уничтожит их чуть ли не силой мысли. Но Фремиус сомневался в подобном исходе, а если однажды они не уследят за дочерью Короля и она сорвётся, мужчина готов принять свою судьбу, какой бы печальной та ни оказалась. Равнодушное отношение к собственной смерти превращало её в досадную мелочь, которую почему-то так страшилось большинство людей. Зато пленницу не заинтересовало появление нового лица: она смотрела мимо, словно завороженная мерцанием огней. Что ещё могло привлечь внимание дитя пламени? Фремиус приблизился к ней и, ухватив за подбородок, заставил повернуть голову к себе. Девчонка была живой иллюстрацией к словам «истощённый» и «измотанный». Даже взгляд, безумный в первые дни заточения, теперь был пустым, как будто пленница ушла в себя. Фремиус заключил, что она не представляет опасности. — Я не успел зайти к настоятельнице, — сообщил он двум служителям. — Она что-нибудь просила передать мне? Особые указания? — Всё то же самое. — Ожидаемо. — А про себя Фремиус добавил, что Катрия с каждым днём выглядела всё более обеспокоенной. Недавние припадки злости доказали, что даже такая уравновешенная женщина, как она, не всегда могла сдержать поток эмоций. А ещё времени оставалось совсем мало. Но вино успело настояться, а значит пора откупоривать крышку и вкушать. Мужчина почти выдрал тряпку изо рта пленницы. Девушка тихо ахнула, а на прикушенной губе выступила кровь. За спиной служителя послышались едва различимые вздохи удивления. — Но Фремиус… это же… запрещено. Вместо ответа мужчина выпустил руку вперёд, и в тело пленницы чуть выше живота вошла золотая цепь. Дочь Короля задохнулась, откидываясь на спинку стула. Пальцы с такой силой впились в подлокотники, что вены и сухожилия выступили из-под кожи. — Это больно, — констатировал Фремиус. — Говорят, от подобных процедур, если повторять их периодически, образовывается язва желудка. Примерно через минуту цепь распадётся. Если тебе придёт в голову звать демонов, я вырву её тут же вместе с внутренностями. Могу вытащить аккуратно и раньше времени, если ты ответишь на мой вопрос. Он очень простой, поверь. Фремиус почти чувствовал, как замерли за спиной его собратья. Он не испытывал ни удовольствия, ни жалости, ни омерзения к девушке. Всего лишь исполнял свой долг перед настоятельницей и Терпящей. — Едва ли тебе известны тайные замыслы Королей. Я не настолько наивен, — торопливо, но отчётливо проговорил мужчина. — Но что-то же тебе наверняка известно. Как-то ты должна общаться со своими сородичами. Глаза пленницы расширились на последних словах, и Фремиус задумался, что именно зацепило её. Первые попытки связно ответить превратились в хрип, но очень быстро девушка вернула самообладание. — Они ушли, — процедила она, тяжело и часто дыша. — Мне известно. Но ведь есть какие-то окна, через которые они попадают на нашу половину мира, — сказал мужчина терпеливо. И какая-то из них может оказаться той самой лазейкой, через которую очередной Король или Королева проскользнут к людям. Это была давняя проблема, которую не удавалось решить многие столетия. По какой-то необъяснимой причине крохотные оконца, годные для Сменщиков и прочей падали, и огромные двери имели одинаковый энергетический фон, из-за чего Зрячие не были в состоянии сразу выделить последние среди неопасных переходов. А проверять каждую дыру в Часах — заморочки для самых упорных. У церковников не хватало волонтёров и умельцев. Но если бы кто-то, будучи достаточно осведомлённым о тайных дверках, выводил служителей к ним, отлавливать непрошенных гостей, среди которых попадались прескверные твари, стало бы проще. — Наверняка что-то есть. — Фремиус поиграл ослепительными кольцами, натягивая цепь. — Особое место, где ты встретишь своих в следующий раз. — Они не мои, — выплюнула пленница, пытаясь найти позу, в которой боль ощущалась не так явно. Она оказалась на редкость упорной. Мужчина даже начал сомневаться, что воля пленницы была сломлена, как ему казалось минуту назад. Но в следующую секунду лицо девушки исказила гримаса боли, и она поникла, съёжилась. — Но кое-что… и правда есть. Фремиус понимающе закивал. Птичка довольства разлетелась по его телу, расслабляя мышцы. Сколько бы дочь Короля ни храбрилась, сломанную волю в момент не склеишь. Множество суток её «обхаживали», высасывали из неё терпение, силы, надежды. И вот настал тот день, когда загнанное в угол чудище растеряло прыть и добровольно сдалось. Зверь, который сидел в клетке и не позволял дрессировщикам приблизиться, в итоге, устав от тесной клетушки, сам подставился под ошейник. Фремиус чувствовал эти едва уловимые изменения в поведении пленницы и радовался, насколько позволяла его скупая на эмоции натура. — Я внимаю, — извлекая угасающую цепь из груди девушки, сказал мужчина. Он не опасался, что после исчезновения «хлыста» зверь вдруг набросится на дрессировщика. Этого не случится, потому что покорность уже привита животному. Оно не посмеет укусить, даже имея такую возможность. — Я… можно мне… благословения? — внезапно выпалила девушка, изумив трёх служителей. — Благословения? — переспросил Фремиус, поглаживая бритую макушку. — Хочу покаяться Терпящей в грехах. Пожалуйста, позвольте мне почувствовать Её свет. Это была приятная неожиданность. Раскаявшиеся грешники просили снять с них грехи или дать возможность покаяться перед казнью, но чтобы к тому же приходили демоны… Никогда Фремиус не слышал ни о чём подобном в практике допросов Lux Veritatis. И всё же… в девочке также текла человеческая кровь, и сейчас, когда демонская часть оказалась подавленной, светлая сторона души заняла доминирующее положение. Это было поразительно и опять же приятно. Если бы все потерянные приходили к тому же осознанию, жизнь этих несчастных хотя бы перед концом стала немножко лучше. Вера всегда найдёт способ пробиться через наросты зла, через плесень разложения и гнилостные испарения морального уродства. — Разумеется, дитя, — Фремиус обратился к застывшим служителям. — Принесите мой молитвенник. А также таз со святой водой. Свечи тут есть, они сгодятся. Я сам проведу обряд покаяния. Я благословлю твою заплутавшую душу. Конечно, спасти тебя от проступков прошлого я не сумею, но донесу до Терпящей твою жажду исправиться. На том свете Она засчитает твоё стремление. Катрия зря волновалась. Нужно было лишь подождать. Никогда эти провалившиеся в веру с головой не умели терпеливо досиживать до правильного момента! Служители засуетились, совершая приготовления. К ним присоединился собрат, которому стало любопытно посмотреть на очищение демона. Фремиус не был против лишних глаз. Он мысленно настроился на священность предстоящего события, благодаря Терпящую, что привела именно его к раскаявшейся душе. — Ты уверена, дитя? Ты готова отречься от демонской крови и встать на путь истинный? — Уверена. — Это замечательно, — однако по сдержанному голосу Фремиуса сложно было сказать, что он чувствовал на самом деле. Приняв молитвенник из рук собрата, он повелительно вымолвил. — Держите свечи. А ты поднеси таз ближе ко мне. Он понадобится уже скоро. Фремиус без колебаний открыл нужную страницу молитвенника и принялся зачитывать текст вслух. Казалось, его почтительно слушала сама тишина, щурившаяся от жёлтых бликов. Служители окаменели, не смея громко вдохнуть и тем самым разрушить момент. Комнатка, в которой они находились, как будто оторвалась от остального мира и повисла где-то на границе с Небесным чертогом, у самых Врат Её. Слова молитвы, чистые, невесомые, бесконечно прекрасные, разжигали в душах людей любовь к Терпящей и всем живым существам, обитавшим под одним с ними небом. Когда Фремиус закончил читать, он ополоснул руку в тазу и провёл смоченными пальцами по лбу девушки. Она опустила веки, и её лицо, выдававшее терзавшие изнутри страдания, разгладилось и приняло спокойный вид. — Чувствуешь ли ты длань Её? — шёпотом спросил мужчина, растирая священные капли по коже пленницы. — Да. — Слышишь ли ты глас Её, взывающий к твоей невинной и не порабощённой злом половине? — Слышу. — Видишь ли ты свет Её, разгоняющий даже самые чёрные тени? Со скоростью атакующей змеи в запястье Фремиуса впились побелевшие пальцы. Рука девушки, которая должна быть привязана к подлокотнику, вцепилась в рукав рясы служителя. Мужчина не выглядел испуганным, лишь слегка озадаченным. — Я вижу… свет. Так горят зазнавшиеся священники. Никто не успел понять, как пламя так быстро охватило одежду служителя. Ряса запылала в мгновение, а вместе с ним, как спичка, загорелся и Фремиус. Оставшиеся церковники бросились врассыпную, в ужасе крича. Однако белый огонь не перекинулся на соседние предметы, остыв так же быстро, как и запылал. Горящими остались лишь глаза Нахиирдо, сбросившие пелену наигранной апатии и обречённости. Сбежать пленнице не дали: на крики стеклись служители разных рангов. Самые смелые и талантливые влетели в комнату и угостили девушку всевозможной магией. Да и не похоже, чтобы дочь Короля была в состоянии быстро передвигаться. Но этот случай наглядно показал, насколько недооценённой оказалась эта девушка. Даже после того, как Фремиус вогнал в её грудь золотую цепь, блокировавшую врождённые способности Шести, пленница спалила доверчивого мужчину дотла, просто коснувшись его одежды. Это пугало. Нет, наводило панику. Даже скептично настроенные церковники узрели, что перед ними, действительно, ребёнок Сайтроми, ибо белый огонь невозможно разжечь просто так. — Я догадывалась, что нечто подобное может случиться, — с ноткой драматизма проговорила Катрия. — Вечно везти нам не могло… — И что теперь? — спрашивали у неё. — Если у девушки иммунитет к золотым цепям, как мы будем сдерживать её силы? — Просто не касайтесь её, когда она бодрствует. Очевидно, что она не в состоянии поджигать предметы на расстоянии. Ей нужен телесный контакт. Лишите её и этого. Лишите её всего, только не предоставляйте больше попыток сбежать! Гибель всегда невозмутимого и почитаемого Фремиуса поразила служителей. Мужчина был вероломно обманут, поддавшись на внушение демонского отродья, но ведь на его месте мог оказаться каждый. Другой умелец, управлявшийся с магической цепью, храбро взял на себя обязательства приглядывать за пленницей. Когда на другой день после сожжения Фремиуса он спустился в «страшную комнату», как её называли суеверные служители, он заметил, что едва ли ему предстоит часто прибегать к способностям. Девушка на стуле пребывала в бессознательном состоянии. Левую половину лица обматывала окровавленная тряпка. — Кто-то решил отомстить за товарища? — спросил пришедший мужчина у дежурившего служителя. — Нет. Просто она сама напросилась. Да и настоятельница вроде говорила, что нам позволено ужесточить отношение к ней. — Вот только не нравятся мне такие просьбы настоятельницы… Мужчина прошёл вглубь комнаты и подобрал со столика обугленное перо с застывшей кровью на кончике. К горлу подступила тошнота, и как-то сразу расхотелось оставаться в одной комнате с дочерью Короля демонов. — Что, ей выкололи глаз этим? — он показал перо товарищу. — Нет. Герри залил ей глаз воском. А перо она воткнула в кого-то, когда её усмиряли при попытке побега, — служитель помолчал, покусывая щёку с внутренней стороны. — Если она к завтрашнему утру не расскажет хоть что-то о своей… родне, лишим второго глаза. Катрия теряет терпение, да и я устал от всего… этого. Позже к ним присоединился ещё один служитель, бывший значительно моложе собратьев. Девушка к тому времени пришла в себя и мрачно взирала на людей вокруг. Не было похоже, чтобы она страдала: взгляд выражал крайнюю степень недружелюбия и предупреждал о затаённой угрозе. Вот только физически пленница была истощена, а потому вряд ли смогла бы воплотить в реальность кровавые мечты. Следуя предписанным действиям, один из наблюдателей всучил дочери Короля табличку и мел. Она тут же отбросила их в сторону, показывая высшую степень неповиновения. Даже в первые дни девушка казалась покорнее. Будто она настолько привыкла ко всему, что с ней происходило, настолько смирилась со своим положением, что более не страшилась дразнить служителей и действовать им на нервы. Терять уже нечего, и пленница не просто осознавала это — она приняла такой расклад. Или же она так осмелела после убийства Фремиуса? В любом случае, теперь выбить из неё правду даже под пытками будет крайне тяжело. Но служители не догадывались, настолько плохо, по-настоящему плачевно было их собственное положение. Когда одному из мужчин привиделось быстрое движение на стене, наивный решил, что ему мерещится из-за недосыпа и постоянного ожидания чего-то страшного. А в следующую секунду нутро служителя заполнило нечто вязкое и холодное, а ряса пропиталась кровью. Ошеломлённые товарищи, не успевшие сообразить, что произошло, с ужасом воззрились на расползшиеся по стене тени. Словно живые, те двигались непроизвольно, игнорируя направление дрожавшего света лампад. В воздух взлетела золотая цепь, но плотный сгусток ловко обогнул её и впился в грудь второму служителю, прибив его к противоположной стене. Мужчина задёргался, пытаясь что-то выдавить из сдавленного спазмом горла, но тень в мгновение ока прекратила его попытки, всосавшись в дыру и наведя в организме жертвы смертельный порядок. Третий мужчина давно бы уже выбежал из на этот раз действительно страшной комнаты, если бы вторая тень, всё это время караулившая у двери, не набросилась на него из угла. Став плотной и приняв вид тонкой ленты, она порвала ему горло. Нахиирдо не верила, что посетившая её доселе фантазия вдруг обрела плоть. Стены и пол залило кровью мучивших её людей, и это зрелище рождало в ней трепет и благоговение. Служители были убиты за время, которое затрачивает какой-нибудь лентяй на почёсывание спины и живота. Изящные тени, словно порхавшие бабочки, выверенными движениями обрубали жизни своими острыми, как лезвия, крыльями. Они скакали по помещению, вбирая в себя пространство и одновременно растворяясь в нём. А потом тени бросились к Нахиирдо со столь же едва приметной глазом прытью. Одна из них сложилась в причудливую фигуру на полу — треугольную пиктограмму с загогулинами внутри. Вторая в тот же момент сноровисто вскрыла замки цепей и обвилась вокруг запястья девушки. Дальше мир для Нахиирдо совершил кувырок, и она пришла в себя от запаха прелой листвы, прижатой её коленями к влажной земле. Свежий прохладный воздух и ощущение обширности обескуражили девушку, и у неё закружилась голова. Пока недавняя пленница прощалась с содержимым желудка под ближайшим деревом, две тени постарались принять формы, наиболее приближенные к человеческим. Плотность их облика оказалась непостоянной, и можно было подумать, что дуновения ветра достаточно, чтобы развеять крупицы тел этих странных созданий. Обе тени стали похожи на укутанных в хламиды женщин, но анатомическое несоответствие некоторых деталей, вроде непропорционально искривлённых пальцев или вывернутых под странным углом локтей, громко кричало об их происхождении. Нахиирдо прислонилась спиной к дереву и уставилась на Спустившихся. Она изо всех сил старалась не отключиться прямо тут, опасаясь, что спасители разбегутся в разные стороны, пока девушка будет в беспамятстве. — От Сайтроми? — выдавила она. — Нет, — глухо ответила одна из теней. Весь карточный домик рассуждений тут же рухнул. Взгляд Нахиирдо стал растерянным, а потом в нём появились оттенки недоверчивости и отчуждённости. — Тогда кто вы? Вопрос прозвучал почти недовольно, как будто девушка злилась, что её зря побеспокоили, вместо того чтобы испытывать благодарность к спасителям. Но Спустившиеся понимали причины недоверия Нахиирдо, чьи нервы находились на пределе и грозили лопнуть, словно струны. Да и ошеломлённая грубым перемещением в пространстве, к которому девушку никто заранее не подготовил, она пребывала в дезориентированном состоянии. — Созерцатели, — просто ответила одна из теней, а вторая, чей голос звучал более звонко и отчётливо, присоединилась к объяснению: — Не в наших привычках вмешиваться в ход вещей. Мы просто наблюдаем, но не присоединяемся к действию. Однако она очень хотела, чтобы с тобой всё было хорошо, а потому мы были вынуждены выполнить приказ. — Чей? — Сат’Узунд. Нахиирдо оторопело переводила взгляд с одной Спустившейся на другую, оценивая услышанное. — Мы не обманываем, кокханд’тее(1), — Созерцатель предвосхитил вертевшийся на языке спасённой вопрос. — Солгать может рука, но не меч, которую она держит. Мы — инструмент Королевы, а потому наши мотивы напрямую связаны с её желаниями. Дочь Сайтроми обхватила колени руками и молча воззрилась на бурую рыхлую землю, из которой высовывались корни. Голова вновь закружилась. — Разве она знает обо мне? — более умные вопросы отказывались забредать в запутанное сознание девушки. — Стала бы она отправлять нас на подмогу в обратном случае? Спустившиеся помогли Нахиирдо подняться на ноги. Девушка почти повисла на шевелившейся, словно рябь воды, ткани. Однако в истерзанном теле спасённой осталось больше сил, чем казалось поначалу, и Нахиирдо устояла. За ствол она, правда, всё равно придерживалась, опасаясь, что ноги предадут её в любой момент. Особенно сильно болели икры и мышцы рук. А также жгло забинтованный глаз. О нём девушка старалась думать меньше всего, чтобы не разрыдаться. — Но если Сат’Узунд так хотела помочь мне, почему не прислала вас раньше?! — Откуда же живущим внизу знать, где искать песчинку в верхней части Часов? — успокаивающим тоном проговорил Созерцатель. Второй безмолвно колыхался в воздухе, не касаясь земли. — Нам нужно было найти тебя. А потом незаметно ослабить магию Церкви, которая не пускает таких, как мы, в обитель. — И сколько меня продержали в плену? — встревожено спросила Нахиирдо. — Мы не знаем точно. Но думаем, около десяти дней. Как мало. Девушке казалось, что прошёл месяц. Куда сложнее получалось смириться с тем, что кому-то ещё из родственников отца известно о её существовании. Нахиирдо всегда верила, что, знай Короли о ней, кто-то из них обязательно попытался бы связаться, послать весточку или, как сделала Сат’Узунд, подручных. — Хорошо, допустим, вы не могли спасти меня раньше, — проговорила девушка, проматывая в голове последний год. — Но почему Сат’Узунд решила помочь именно сейчас? В смысле… какое ей дело до меня? А если и есть, то почему до этого не спешила вытащить меня из передряг? Откуда такая забота теперь? — Мы не можем отвечать за нашу Королеву. Она разумеет, какие пути и куда ведут, ей виднее, когда дело заслуживает приложенных усилий, а когда стоит не обращать на знаки внимания. Подобные расплывчатые ответы не утешали Нахиирдо. Как давно сестре Сайтроми известно про неё? Кто нашептал Сат’Узунд, что церковники схватили девушку? И ещё парочка загадок, которые скулили, чтобы их скорее раскрыли. Но Созерцатели, очевидно, ничего не знали о планах Королевы, а поговорить с ней лично возможности не было. Если только… — Вы возьмёте меня с собой? На Нижний этаж? — Невозможно, — ответила одна из теней. — Ты не выдержишь перехода между этажами. Твой организм сильно истощён. Затаись, пока люди Катрии не успокоятся. — Катрии? Нахиирдо вспомнила строгую настоятельницу, водившую напуганную девочку по коридорам обители. А потом её горящее тело. Девушка верила, что её схватили представители Lux Veritatis, но никак не призрак прошлого. — Она же умерла… — Нет, кокханд’тее, она жива. И старается добраться до тебя. Для Нахиирдо это означало только одно: ещё не всё потеряно. Если Lux Veritatis не охотится за ней, а Катрия не располагает неоспоримыми доказательствами, что некая девочка Умфи на самом деле приходится Сайтроми дочерью, она может считать себя относительно свободной. Главное, чтобы в Lux Veritatis ничего не знали, а от Катрии она убежит. А Рандарелл… Он, возможно, никогда не узнает, что это его подруга убила Ташефа, и не отвернётся от неё. Мир не раскололся на куски, лишь дал небольшую трещину. — Где мы? — осматривая окружавший её лес, спросила Нахиирдо. — Далеко от обители. Но тебе нельзя терять бдительность. Отныне никогда, — посоветовал Созерцатель, в то время как второй уполз змеёй в траву. — Вы оставляете меня? Вот так? Какой смысл в помощи, если девушка всё равно не выйдет из леса? Ей не хватит сил позаботиться о себе. А Созерцатели как будто только и ждали момента улизнуть, вновь став лишь бестелесными наблюдателями. — Не беспокойся. Я провожу тебя до дома поверенного. Этот человек не раз помогал Спустившимся и осуждённым людям. Давать кров сбежавшим от гнева Церкви — его работа. Нахиирдо неуверенно кивнула, но задавать вопросов не стала. __ — Вы опоздали. В голосе настоятельницы не было ни затаённой злости, ни досады — лишь пустившая глубокие корни усталость. Саратох молча взирал на обмотанную тряпками и платками женщину, сжавшуюся в комочек на постели и напоминавшую нахохлившегося воробья. Осветитель не был в этой комнате тройку лет, однако в ней ровным счётом ничего не изменилось: давящая атмосфера болезни всё так же витала в воздухе. — Дела и дорога забирают всё время, — отчеканил мужчина. Саратох сам не знал, почему откликнулся на зов обезумевшей провидицы. Надеялся ли, что за прошедшие годы в ней что-то переменилось к лучшему? Или что Катрия в самом деле способна принести пользу Церкви? Сейчас же мужчина отчётливо видел бесполезность своей поездки, которая, словно дорога иллюзий, привела его в потерявшее актуальность прошлое. Настоятельница продолжала молчать, не то определяясь с дальнейшей речью, не то собираясь с силами. — Полагаю, мне лучше зайти позже, — обратился Саратох к одной из служительниц, замершей в углу. — Нет! — выпалила Катрия. — Позже, говорите вы, когда вас просят поторопиться! Ведь вам ничто не указ, верно? Самолюбие вас погубит, — женщина презрительно поджала губы. — Мы схватили дитя Короля, что незаметной поступью бродило по миру. Но оно сбежало. Саратох с минуту не произносил ни звука. Настоятельница догадывалась, сколько скептических и недоверчивых мыслей роилось в голове Осветителя, но решила дать сформироваться им всем, чтобы разом разбить эту кучу. — Мне известно, о чём вы думаете, — протянула женщина. — Вы можете расспросить перепуганных служителей, бывших очевидцами недавнего кошмара. Есть погибшие. Один сгорел заживо в белом огне, трое оказались зверски убиты невиданным оружием. Но сейчас не об этом. Девочка… — провидица протяжно вздохнула. — Мы пытались удержать её, но мощь этого ребёнка невероятна. Она — дочь Сайтроми, в этом нет сомнений. — Вы не можете утверждать наверняка, был огонь белым или нет, — резонно заметил мужчина. — Но могут мои подчинённые. — Я готов довериться вам, уважаемая, но не внушаемым верующим. Их слова — не доказательства. Если бы вы могли видеть огонь своими глазами, я бы ещё допустил… — Золотые цепи причиняют ей вред, почти как её родителю, — не сдавалась настоятельница, отвернувшись от посетителя к окну. — Сильным демонам они тоже доставляют неудобства, — тут до Саратоха дошёл смысл сказанных женщиной слов, и он сделал несколько шагов в сторону её кровати. — Вы что, пытали её? Строгость его голоса повеселила Катрию, но также вызвало горечь во рту. Представитель Lux Veritatis зацепился за ненужную ветку, оставив в стороне корень их беседы. Почему эти упрямцы всегда упускают важные детали? — Пришлось, чтобы обуздать демонскую кровь, — как можно спокойнее ответила женщина. — Вас же никогда вовремя не дождёшься… — Вы в курсе, настоятельница, что для проведения подобных процедур требуется особое разрешение двух старейшин или пяти служителей высокого ранга? — приглушённо проговорил Осветитель. — Представителям Церкви не дозволяется устраивать самосуд! За подобное самоволие лишают сана! И это не говоря о том, что в Церкви Терпящей не принято прибегать к насилию. — Не используй Церковь Терпящей подчас жестокие методы, она бы не продержалась так долго наравне с Lux Veritatis, — заметила Катрия, решившая быть честной и открытой до конца. Ложь не расположила бы Осветителя к дальнейшей доверительной беседе. Да и едва ли господин Монтоги не знал, что Церковь Терпящей лишь на бумаге да в глазах наивных верующих была чистой и непорочной, «мирной» стопой. На самом деле даже внутри этого оплота порядка встречалось немало преступлений. Всё ради Матери и удержания института на плаву. — Поясните одну вещь, Осветитель: мне запрещается идти на крайние меры в особых случаях только потому, что я — представитель Церкви Терпящей? Если бы я была членом Lux Veritatis, вы отнеслись бы к моему поступку благосклоннее? — Нет, настоятельница. Я зол потому, что вы, вероятно, лишь усугубили ситуацию! — выдавил Саратох. Дура! Пережив пожар и превратившись для окружавших людей в светоносного идола, Катрия поверила, что ей дозволено творить всё, что заблагорассудится! Если бы не растущая поддержка внутри Церкви Терпящей, эту калеку уже лишили бы привилегий и влияния. Давно следовало так поступить. То, что делала эта женщина, могло в дальнейшем привести к серьёзным проблемам для Церкви. Саратох всё ещё не верил, что мифическое дитя Сайтроми, за которым гонялась Катрия, существовало. Но пойманная ею девочка действительно могла оказаться полукровкой или демоном. Настоятельница обязана была сообщить о своих планах опытным представителям Lux Veritatis до того, как устраивать охоту на хищника. Сколько невинных служителей мирной стопы пострадали из-за самоволия этой ненормальной! Ещё хуже, если девочка являлась полукровкой. Саратох не поощрял бездумное убийство детей со смешанной кровью. Эти несчастные не были виноваты в своём родстве со Спустившимися и подчас жили среди людей, не привлекая к злосчастной половине внимания. Что если та девочка оказалась такой же? И что сделала Катрия своими пытками? Посеяла семя ненависти к людям в душе существа, которое и без того находилось между двумя сторонами конфликта. Своими поспешными действиями настоятельница создала человечеству ещё одного врага. Осветитель опустил веки, вспоминая, скольких полукровок ему самому пришлось убить потому, что их отвергли в людском обществе, вынудив озлобиться. — У меня не было выбора, — просто сказала провидица. — Стоит помедлить — и зверь откусит руку. Как мне когда-то, — женщина кивком указала на то, что когда-то являлось её левой рукой. — Теперь времени ещё меньше, поскольку девочка в курсе, что на неё ведётся охота. В следующий раз мы не будем брать её в плен, а убьём на месте. Саратох потёр переносицу, отгоняя недавний гнев. Ему следовало говорить как можно убедительнее, а для этого нужно вернуть самообладание. — Мне не нравится поспешность ваших действий, настоятельница. И то, как вы пытаетесь решить назревшую проблему. Мне не понравилось ничего из того, что вы рассказали. И не думайте, что я закрою глаза на беззаконное применение пыток! За это вы тоже ответите! — Значит, вы не поможете мне? — Голос женщины задрожал. По уродливой маске, на которую теперь походило её лицо, невозможно было определить, какие эмоции терзали настоятельницу. — И отныне станете мешать мне выполнять порученную Терпящей миссию, верно? Я полагала, что в Lux Veritatis ещё остались благоразумные люди, но… — Успокойтесь, — прервал её тираду Осветитель. — Я бы уже давно ушёл и более никогда не приезжал на ваш зов, если бы не одно обстоятельство. Как ни странно, я верю, что вы нащупали что-то значимое. Пока не знаю, насколько, но готов потратить немного личного времени, дабы докопаться до сути. Вы, в конце концов, преданная дочь Терпящей, а также носитель особо дара, который грех игнорировать. Возможно, вы что-то неправильно истолковываете, но часть ваших предсказаний всё же окажется верной. Мужчина не желал ввязываться в призрачную гонку Катрии, но и оставлять её без присмотра — тоже. Пока Осветитель добьётся, чтобы эту сумасшедшую отстранили от должности, он будет контролировать каждое её движение, каждую мысль. Возможно, Катрия выведет его на какой-нибудь важный след, но едва ли это будет дочь Сайтроми. В её реальность Саратох так и не сумел поверить. — Вы думаете, что я ошибаюсь, но готовы помочь? — Провидица всё поняла без объяснений. — Вы мудры, Осветитель. Пусть будет так. Конечно же, он ей не верил. Саратоху не терпится руководить её действиями, следить за ней — пожалуйста! Катрия готова играть по его правилам, а потом она покажет ему дитя Короля. И самоуверенность господина Монтоги рассыплется прахом. И вот тогда он примет её сторону по-настоящему. (1) Кокханд’тее (устар.) — дочь короля