Шесть с половиной ударов в минуту

Глава 19.1 Протеже Яркая вспышка осветила землю, и несколько деревьев вырвало с корнем и отбросило к соседним. Нёсшийся со всех ног служитель нырнул под поваленный ствол, собирая грязь и листья. Мужчина рассчитывал, что Спустившийся не заметил его действия и посчитал противника мёртвым, а сам неслышно нашёптывал молитву и собирал силы для ответного удара. Он надеялся, что враг не умел чувствовать кровь и пот, а иначе импровизированное укрытие не помогло бы служителю. Накалившийся обломок посоха в руке медленно остывал, и мужчина отложил его, мысленно ругая ненадёжный щит из света. Если бы он продержался дольше, его хозяин сейчас не оказался бы в столь затруднительном положении. Оставалось лишь надеяться, что товарищи справлялись лучше. По влажной почве зашлёпали босые ноги, но почти сразу всё стихло. Демон подпрыгнул на несколько метров и зацепился за сук накренившегося дерева. Служителя нигде не было видно, но Спустившийся ощущал, что тот ещё жив. Неподалёку бродили ищейки из Lux Veritatis, но другие жители Нижнего этажа отвлекали их на себя. Засада, устроенная церковниками, получилась неожиданной и крайне неприятной. Трое Спустившихся сгорело во вспышке света до того, как небольшой отряд «демонов» среагировал, а теперь их разбросало в разные стороны, и никто даже не знал, как обстоят дела у соратников. На соседней ветке примостился ещё один Спустившийся и жестом указал направление. Его товарищ перевёл взгляд чёрно-красных глаз на поваленное дерево и коротко кивнул. Значит, поганая ищейка Lux Veritatis сейчас там. Нужно было зажать его, пока он не начал действовать. Заметив, как зашевелились листья на земле, служитель понял, что его вычислили. Ещё секунда — и от поваленного ствола не останется и щепок, поэтому нельзя больше прятаться. Выскочив из укрытия, мужчина наугад выбросил из руки копья света и откатился в сторону. Атака демонов задела его, и служителя протащило по земле. Корни больно поцарапали оголённые участки тела, а прочный ствол дерева встретил его бок неприветливым толчком. Но хотя бы затормозил. Мужчина ещё раз выпустил смертоносные световые иглы наугад и зашипел от боли: руку свело от кончиков пальцев до локтя, а мышцы стянуло и сжало в тугой комок. Он перестарался. Сил совсем не осталось, и церковная магия стала черпать энергию из самого человека. Если служитель срочно не доберётся до товарищей, его загоняют и убьют, либо он сам прикончит себя, продолжая защищаться. Одно копьё всё же достигло цели, и проткнутый насквозь Спустившийся завалился на спину. Его товарищ яростно зарычал и бросился вдогонку за противником, рассчитывая прикончить его следующей атакой. Своим чудовищным прыжком, покрывавшим немалые расстояния, он забрался повыше и стал исследовать территорию леса под собой. В ста шагах мерцали вспышки и падали деревья: там тоже шёл бой. Вероятно, выживший служитель кинется туда, надеясь встретить поддержку своих. Спустившийся ловко перескочил на соседние ветки, стараясь отрезать тому путь к отступлению. Люди являлись не столь проворными созданиями, как собратья с Нижнего этажа, а бегали как улитки после пробуждения. Единственную опасность представляла церковная магия, разившая наповал. Очередной порыв подкинул служителя в воздухе и с силой обрушил его на размякшую после дождя землю. Почва противно зачмокала, расползаясь под ладонями. Мужчина в последний момент успел подхватить увесистую палку и выставить её перед собой, ловя рубящее лезвие ножа. Оружие нависшего демона застряло в древесине, и представитель Lux Veritatis ударил неудачливого убийцу в пах. Спустившийся попятился, покачиваясь на босых пятках. Вот тут бы и добить его, да энергии совсем не оставалось. Служитель вытащил из палки застрявший нож и замахнулся им на рванувшего к нему противника. Возможно, удастся взять демона живым и допросить его позже. В Лангзаме любят устраивать беседы с пытками, а вменяемых и держащихся на ногах обитателей Нижнего этажа уже давненько не приводили к ним. Но как же опасно это было! Спустившийся мог размазать мужчину по лесному массиву любой своей атакой, в то время как служителю только и оставалось, что размахивать перенятым холодным оружием. Демон оттолкнул руку человека и с размаху ударил его по лицу. Лежавший на земле мужчина попытался отбросить противника ногами, но тот кидался к нему вновь и вновь. Ветер уже начал собираться вокруг для нового мощного порыва, и, возможно, он станет фатальным для служителя. Последний это прекрасно понимал. Перегруппировавшись, представитель Lux Veritatis перехватил руку демона и, уйдя с пути, позволил его корпусу полететь дальше, легонько подтолкнув для верности. Спустившийся не успел перестроиться в воздухе и угодил макушкой в ствол. Церковник налёг сверху, прижимая противника к земле и поднося нож к его щеке. Он ожидал, что демон успокоит порывы ветра, опасаясь, как бы атака не задела и его, но тот оказался упрямым. Спустившийся перенаправил движения воздуха, так что невидимая сила ударила мимо, лишь слегка задев служителя. Но и этого хватило, чтобы мужчину сшибло с придавленного противника и отнесло в сторону. Демон подобрал оброненный нож и с ним помчался на врага, однако церковник всё же решился пожертвовать благосостоянием ради спасения целой жизни. Мужчина собрал в сведённой руке энергию и метнул в Спустившегося. Белоснежное копьё воткнулось в предплечье проклятой твари. Ноги демона подкосились, и он рухнул, ругаясь и стоная от переносимых страданий. Служитель выглядел не лучше: сердце при выбросе энергии пропустило пару ударов и теперь стучало неравномерно, а рука повисла безвольной плетью. Можно было попрощаться с ней. Зато мужчина остался жив. Даже ошеломлённый внезапным нападением демон вскоре обязан был прийти в себя. Представитель Lux Veritatis не стал терять время, вскочил на ноги и помчался туда, откуда до его слуха доносились грохот и крики. Он уже близко, главное, чтобы в спину не прилетело ничего острого. Как назло, из-за спешки служитель забыл отобрать у Спустившегося нож, а значит вероятность получить им между позвонков возрастала. Огибая деревья и ломая сухие ветки кустов, мужчина приближался к своим, как он искренне надеялся, живым и здоровым товарищам. Когда поле битвы было так близко, что стали различимы отдельные слова, сверху на служителя навалилась туша. Демон всё же догнал его, хотя это и не удивительно с их-то поразительными прыжками. Оба покатились в разные стороны. Представитель Церкви свалился в овраг, Спустившемуся повезло больше. Почти сразу он прискакал к поваленному противнику, готовясь нанести решающий удар, но вместо горла распластавшегося мужчины он встретился с полупрозрачной поверхностью щита. Второй щит, возникший по желанию хозяина рядом с носом демона, оглушил его и откинул назад. — Рандарелл! — обрадовался пришедший в себя служитель и попытался подняться. Всё тело выворачивало от усталости и боли. — Не шевелитесь, господин Реттер, — потребовал двадцатилетний юноша, оказываясь рядом с раненым. — Я подлатаю вас. Рандарелл положил ладонь на лоб мужчины и сосредоточился. Это не излечит товарища, но вернёт ему часть силы и поможет подняться на ноги. Один щит юноша не опускал, верно полагая, что Спустившийся повторит попытки навредить им, а второй временно убрал, намереваясь подставить его под возможную атаку со стороны. Если демон не дурак, он будет метить в мёртвую точку. — Что, мало тебе? — усмехнулся Рандарелл, бесстрашно глядя на пришедшего в себя Спустившегося. У того страшно кровоточила рука, но упёртая тварь собиралась драться до последней капли. Новый ветер собрался в густой поток так стремительно, что раненый служитель не успел заметить, когда воздух вокруг них переменился. Но Рандарелл оказался ловчее и вовремя подставил щит под разрушительный удар. Молоденький ясень в нескольких шагах от них вырвало с корнем, а листья и сучки волной отнесло далеко-далеко вперёд. — Спасибо, Рандарелл. Мой щит скончался полчаса назад, и если бы не ты… — Не берите в голову. Сейчас подоспеет подкрепление. Подтверждая слова юноши, к оврагу выскочили люди в синих кафтанах. Спустившийся забегал глазами, ища похожих на себя существ, но таковых не оказалось. Он был в меньшинстве. Но когда демон собрался ретироваться, его опутали по рукам и ногам липкой белой субстанцией, вызванной сразу тремя представителями Лангзама. Ещё двое, потрёпанные на вид, доковыляли до Реттера и помогли ему встать на ноги. — Мы взяли пленного! — Подождите командующего. Он решит, что делать дальше. Рандарелл едва заметно поморщился, не сумев сдержать неодобрение. Командир отряда ему не нравился. Он вообще не хотел понимать, почему в миссии, в которой участвовало равное количество служителей из орденов Лангзам и На-Ла, главным выбрали представителя последнего. Наверняка этот любитель изгонять демонов прикажет какую-нибудь глупость, например, договориться с пленником или даже отпустить его. Спустившиеся представляли немалую опасность в группе, но выживший одиночка едва ли сумеет им навредить. Так, по крайней мере, рассуждают служители из На-Ла. Рандарелл же верил, что даже один демон может натворить немало бед. За примерами далеко ходить не приходилось. Пленник сквернословил и разбрасывался угрозами, но схватившие его люди понимали, что тот просто храбрился. — Ты можешь опустить щит, — проговорил Реттер, ухмыльнувшись. — Да, конечно, — Рандарелл только сейчас заметил, что всё ещё удерживал полупрозрачную основу в воздухе. — Но вдруг кто-то из них прячется в лесу? — Нет, мы уничтожили весь отряд, — услышав его слова, подтвердил другой служитель. — Этот демон последний. — А вот и они! — объявил кто-то, и все взгляды устремились к троице. Новоприбывшие быстро поравнялись с товарищами, и вблизи стали заметны вышитые возле сердца светло-розовые цветы — символ На-Ла. Служители данного ордена выглядели непривычно молодо по сравнению с представителями Лангзама. Даже Рандарелл, чувствовавший себя зелёным юнцом, оказался не самым маленьким. — Приветствую вас, братья, — поздоровался командир отряда, пятнадцатилетний мальчишка, за спиной которого разрослось столько слухов, сколько не распускали о правящих персонах и королевских семьях. Гаррел Лонденол — преуспевающий молодой человек, любимчик старейшин На-Ла и крайне одарённый юноша, если верить россказням служителей. Как бы там ни было на самом деле, Рандарелл не мог поверить, что именно этого сопляка поставили во главу их отряда вместо опытных и авторитетных личностей. — Опаздываете, — беззлобно бросил какой-то мужчина. — Мы загоняли в угол шпионившего Пожинателя. Я почувствовал его присутствие на севере и отправился лично встретить неприятеля, — сухо ответил Гаррел, приближаясь к пленнику. — Кто у нас здесь? Управляющий ветрами? И сколько его собратьев вам удалось отловить в лесу? — Их было семеро. Подозрительно много для тех, кому запрещено бывать на нашей территории. Остальных пришлось добить — уж больно бешеные они. Спустившийся поёрзал в путах, но вдруг его глаза расширились от удивления. Он изумлённо впился взглядом в нашивку на груди Гаррела и, запинаясь, выпалил: — Подождите… Вы же… они… те самые… у нас был уговор с Церковью! Мы работали на Церковь! Мы… доставляли сведения о наших Королях вам, людям! Как же наша договорённость? — Извини, приятель, но я не помню, чтобы Церковь союзничала с тебе подобными, — отрезал юноша и резким движением обнажил меч и рассёк демону глотку. Спустившийся захрипел, захлёбываясь кровью. — Не поторопился ли ты, Гаррел? — спросил его сопровождавший из На-Ла. — Нет. Мы не имеем морального права давать поблажек нашим злейшим врагам. — Но мы могли бы допросить его! — выпалил Рандарелл, крайне недовольный внезапным убийством пленника. — Мы бы узнали, что они вообще делали на этой земле! А вдруг это как-то связано с недавно утихнувшей войной? — Нет. Если ты забыл, война разгорелась из-за глупости наместников, а не демонов, — снисходительно проговорил Гаррел, изящным движением отирая лезвие об одежду мёртвого Спустившегося и убирая меч в ножны. — И едва ли эти ребята расскажут вам правду о своих истинных планах. Пытки и магия не помогут расколоть настоящих шпионов, а если они таковыми не являлись, то какой тогда к ним вообще интерес? — Если это был последний, то мы закончили здесь, — вставил служитель Лангзама. — Двое наших погибли. Нужно забрать их тела и вернуться в город. — Я отправлю письмо старейшинам, — проговорил командир, поправляя плащ за спиной. Он выглядел несерьёзно, в свои пятнадцать лет распоряжаясь взрослыми людьми и раздавая им указания. Многие это чувствовали и прятали насмешливые улыбки, но идти против воли На-Ла в открытую не решались. Всё же парнишка был настоящим талантом, уважаемым не только в своём ордене, но и за его пределами. За те два года, что Гаррел провёл в стенах Lux Veritatis, он раскрыл столько заговоров и отловил такое количество Спустившихся, что его почти сразу отрядили в ученики старейшин. При этом наследник рода Лонденолов оставался для многих загадкой, потому как мальчик ни с кем близко не сходился и не заводил друзей ни среди сверстников, ни среди старшего поколения. Его подозревали в высокомерии и называли самовлюблённым выродком, который смотрел на товарищей свысока. Другие утверждали, что Гаррел — одиночка, который просто не может найти равного по духу. Недавняя война внутри одного из Королевств вынудила Lux Veritatis включиться в конфликт. Орден Риндожи взял на себя роль плети, готовой исполосовать зачинщиков конфликта, На-Ла же отправил своих людей для мирного решения проблемы. Среди делегации был Гаррел. Говорили, что мальчик так напоминал правителю его умершего от лихорадки сына, что тот буквально растаял и моментально приструнил отбившихся от рук наместников. Война быстро закончилась, но последствия её ещё долго бушевали на землях Королевства. Однако после этого случая король пожертвовал немалую сумму из казны Lux Veritatis, в частности ордену На-Ла, а Гаррел стал частым гостем в его замке. Резкое возвышение одной из трёх главенствующих ветвей Lux Veritatis беспокоило многих, в частности Осветителя Монтоги, интуиции которого Рандарелл привык доверять. Вот только старейшины перестали прислушиваться к Саратоху, и при мысли об этом кулаки его преданного ученика невольно сжимались от тихой ярости. Да, эти упрямые глупцы скорее обратят взоры на талантливого малыша, ещё недавно ходившего за ручку с родителями, чем на умудрённого годами бойца Церкви. И куда катится этот мир? Рандареллу становилось обидно за наставника. И в то же время он не понимал, почему Саратох не отстоит свою честь в стенах Lux Veritatis. Вместо этого мужчина вёл себя так, словно политика ордена его более не волновала, и часто выезжал из резиденции к одной выжившей из ума провидице. — Неплохой вышел бой, да? — поделился впечатлениями Реттер, которому Рандарелл помогал идти. — Сейчас, прокручивая в голове недавние события, я с удивлением замечаю, что мог раз десять помереть. Однако ещё жив, представляешь? — Да, нам сегодня повезло, — отозвался юноша. — Судьба порой ведёт себя непредсказуемо. Иногда выпутываешься из страшных переделок, а потом умираешь, споткнувшись на ровном месте. Насмешка какая-то! А ведь также вышло с Ташефом. Парень, готовый голову сложить в борьбе с демонами, просто сгорел в комнате. Несправедливо и жестоко! Но почему-то даже такая непривлекательная версия гибели друга нравилась Рандареллу куда больше той, которую выдвинул его наставник. — Ты добрый эгоист, Рандарелл, — мягко говорил господин Монтоги. Он часто журил юношу, но никогда ещё тот не чувствовал себя униженным или оскорблённым после слов наставника. В каком-то смысле, Саратох напоминал Рандареллу дедушку, который ругает внуков лишь из сильной любви к ним. — Ты заботишься о своих друзьях, и они для тебя — личное сокровище, которым ты можешь гордиться. Но именно из-за подобного отношения тебе кажется, что кто-то посторонний, злой и гадкий, пытается украсть у тебя твоих друзей. Причём всех разом. — Я не вполне понимаю… — Тебе правда не кажется странным, что оба твоих друга пострадали в один день? Причём один погиб, а второй просто пропал. Неужели у тебя появился невидимый могущественный враг? — Саратох покачал головой. — Прямо как у детей, которые верят, что старое бабушкино пальто — чудовище, мечтающее их съесть. Вот только реалисты видят в этой ситуации более простую, но от этого не менее страшную картину. Рандарелл осознавал, на что намекал его мудрый наставник. Господин Монтоги подозревал, что Ташефа убили, причём злодеем в этой истории могла оказаться внезапно пропавшая Умфи. Как бы юноше ни хотелось зашвырнуть эту ужасную мысль поглубже в отстойную яму, она выглядела не менее логичной, чем идеи о неудачливом стечении обстоятельств. Ведь, возможно, Умфи тоже была мертва. А если нет, то куда она пропала? Друзей ближе этой девчонки и Зрячего у Рандарелла не было. А теперь они оба потеряны. Гаррел задумчиво повторял про себя последние слова Спустившегося, поправляя седло лошади. Демоны, которые сотрудничают с Церковью? И откуда такие только выползают? В любом случае, это теперь не имело значения, хотя задать пару вопросов старейшинам не помешало бы. Настоятельница Мимрои не откажет ему в аудиенции. Она всегда добра к мальчику, а после смерти её обожаемого брата-близнеца привязалась к Гаррелу ещё больше. — Вы едете? — спросил служитель На-Ла, вскочивший на своего скакуна. — Езжайте. Я догоню вас, — махнул рукой юноша. Гаррелу хотелось многое обдумать, а тряска в седле обыкновенно путала мысли. Он ненавидел кататься, отдавая предпочтение пешим прогулкам. Натягивая кожаные перчатки, хрустящие при каждом движении, молодой Лонденол краем глаза заметил подошедшего товарища. Его появление вызывало смешанные чувства тревоги и радости. — Охота разгорячила вашу холодную кровь, командир? — насмешливо спросил беловолосый парень, сцепляя пальцы в замок за спиной. — Или подкинуть вам ещё парочку целей? — Много паясничаешь. Неудивительно, что члены ордена тебя не любят. — Они не любят меня далеко не из-за этого, — подошедший пожевал нижнюю губу и начал качаться на месте, как будто разминал спину. — Ты теперь что, кладовщик? — скосив глаза на вышивку, спросил Гаррел. — Да как ты можешь? Я взломщик! Пожалуюсь на тебя маме. Всё расскажу, как ты на меня обзываешься! Молодой Лонденол почти не слушал надоедливого тараторку. Образы в его голове сменяли друг друга с завидной скоростью, однако Гаррел успевал проанализировать каждую деталь, всплывшую в памяти, и обдумать каждую подробность, являвшуюся хоть сколько-нибудь важной. В ордене особенно ценили его аналитический склад ума, даже больше способностей Зрячих, которые проявлялись с переменной удачливостью. — Надеюсь, следующее дело будет не таким тухлым, как сегодняшняя охота, — перебивая собеседника, проговорил Гаррел. — Мне не терпится проявить себя в чём-то более значимом. — Если бы ты сказал такое в присутствии раненых служителей, они бы затоптали тебя ногами, — усмехнулся его товарищ, складывая руки на груди. — В смысле, это ужасно бестактно с твоей стороны называть дело, в котором люди отдают свои жизни, тухлым и бесполезным. Обидно как-то… — Мне нет дела до чувств исполнителей, — взбираясь в седло, отчеканил молодой Лонденол. — Они всё равно не поймут, насколько важно то или иное задание. Этим пониманием располагает только командир, — помолчав, юноша добавил. — То есть я. Мама будет гордиться мной. А ты не мельтеши перед глазами, а отправляйся на задание. — Как скажете, ваша светлость, — шутливо поклонился светловолосый парень, провожая скачущую лошадь проницательным взглядом. — Дело взломщика нехитрое. Глава 19.2 За дверью Женский монастырь оказался закрытым заведением, попасть в которое составляло немалого труда. Пообщавшись со священником в пристроенной к основному зданию церквушке, я узнала, что любая девушка начинает свой путь в некой примонастырской академии, в которой обучали различным навыкам: от банального рукоделия до песнопения. Большее внимание уделялось молитвам, церковным служениям и работам по улучшению «дома». Будущие монахини не покидали территории, огороженной двойным забором, не виделись с родственниками и друзьями, а также с остальным миром, тем самым приобщаясь к духовной жизни и уходя от прошлого греховного существования. Позже, года через полтора-два, девушкам и женщинам разрешали выходить в город на некоторое время. А ещё через полгода-год настоятельница монастыря проводила беседу с каждой из старших учениц академии, проверяя степень их готовности вступить в ряды настоящих монахинь. В общем, это долгий и нудный процесс, нужный для вытачивания из любой представительницы прекрасного пола того образца идеального поведения, которое требует устав. И это являлось проблемой. Я потратила два года на то, чтобы добраться хоть до какого-то призрачного маяка, но даже не была уверена, что именно здесь мне дадут ответы на все вопросы. Разобраться бы с этим сразу, спросив настоятельницу в лоб. Если Нагнетатель ошибся, меня примут за сумасшедшую или даже опасную преступницу, но помешать уйти не смогут. Если же монахини планировали призвать в эту часть мира кого-то из Шести, они с интересом выслушают меня. Но аудиенция с настоятельницей начинавшим служительницам не положена. В лучшем случае, с ней можно будет поздороваться через полгода упорной учёбы в стенах академии. Жертва, на которую я не могла пойти. Не осталось терпения, особенно находясь в одном шаге от цели. Невозможно было просто сидеть на месте и караулить удобный случай, когда приз маячил перед носом. Но если я буду просто ломиться в ворота, меня никто не станет слушать. — Я из сгоревшей деревни, — сухо сообщила одной из монахинь. — Мои родители погибли. Я не вижу иного смысла жизни, кроме как посвятить себя служению Терпящей. — Замечательно, дитя. Как тебя зовут? — Умфи, — это имя никогда не устаревало и всегда пригождалось. — Семнадцать лет. В мою легенду сразу же поверили, взглянув на мой изнурённый вид, костлявую фигуру и залёгшие под глазами тени. Повязка на левом была красноречивее слов. В тот же день, как меня приняли, я попросила увидеться с настоятельницей, но мне отказали. Не положено и всё тут. Даже заверения, что у меня есть какая-то важная информация о демонах, не произвела на старших служительниц впечатления. Они словно и не слышали моих слов, отчего во мне вскипала желчная злоба. Следуя установленной схеме, меня познакомили с правилами академии, показали помещения, в которых разрешалось находиться новичкам, представили соседкам по комнате. Всё это проплывало мимо в тумане. Лишённые узоров белые стены, скромно меблированные помещения, аромат свечей и разговоры полушёпотом — всё это уже встречалось в других обителях, церквах и монастырях. Все эти «священные места» являлись безликими копиями друг друга, убивавшими фантазию и тягу к разнообразию. А почему? Потому что ничто не должно отвлекать человека от молитв и медитации. В каком-то смысле, идея здравая, но я была не в настроении восхищаться церковными традициями. Мне выдали просторную одежду строго тёмно-синего цвета, волочившуюся по полу, а старый платок, к которому привыкла за последние полтора года, заменили на чистый и белоснежный. Он оказался таким огромным, что при желании я могла бы обмотать его вокруг талии, поэтому приходилось сооружать на голове сложную конструкцию, чтобы вся эта гора тряпья не сваливалась на лоб или затылок. У начинавших служительниц головные уборы были однотонными, а у монахинь и старших сестёр — с синими и фиолетовыми узорами. — Вот тут мы проводим утренние, полуденные, дневные и вечерние молитвы, — щебетала старшая служительница, легко ступая по серым плитам пола. — Опаздывать на молитвы — проявлять неуважение к Терпящей, поэтому всегда приходи вовремя. — А когда я смогу выразить своё почтение настоятельнице? Не могу дождаться, когда смогу лично поблагодарить эту замечательную женщину за ту заботу, что она проявляет к нам всем, — сдерживая рвотные позывы от сахарности собственного тона, выдавила я. К счастью, мой осипший голос звучал совсем уж вяло и скрывал истинные эмоции. — Всему своё время, Умфи. Настоятельница Зиллои трудится каждую минуту. Тебе тоже надо потрудиться, чтобы обратить на себя её внимание. Но мне не хотелось. В горле вставал ком каждый раз, когда начинающие служительницы пели тягучие песни и читали молитвы. Пальцы покалывало, когда в них ложился молитвенник, но не из-за церковной магии, а от осознания, насколько фальшивыми были мои «старания». Я даже не пыталась делать вид, что тянусь к просвещению и мудрости старших сестёр. На занятиях вела внутренний монолог на посторонние темы, на чтении Богослова — слушала вполуха, на изучении древних языков — клевала носом, едва не целуя грубо выстроганную поверхность стола. Никогда раньше не вела себя настолько грубо и бесчестно по отношению к чужим ожиданиям. Единственный вид деятельности, который доставлял мне какое-никакое удовольствие, — это уборка территории под открытым небом или поливка цветов в саду и овощей в оранжереях. Оказываясь на улице вместе со мной, наездник прекращал пилить невидимыми зубьями, и я расслаблялась. Иногда даже вспоминала, как правильно искренне улыбаться. Хуже всего приходилось ночью. Ворочаясь в неудобном мешке, называемом тут «постелью монахини», я ощущала, как холод пола пробирается через материю в мою спину, поднимается по позвоночнику вверх и вынуждает зубы отбивать немузыкальную дробь. Аромат масел, добавляемых в свечи, рождал ужасные воспоминания, а низкие потолки давили не только на зверевшего в такие моменты наездника, но и на мою расстроенную психику. В последние дни левый глаз начинал ныть, словно по нему долбили с внутренней стороны, и эта тупая боль отдавалась в черепушке и в области виска. Хотелось выковырять яблоко, выдрать его вместе с этим гадким ощущением. Услужливо предоставленные монахинями травы помогали лишь временно. В академии в третий раз за прошедший год приснился преследовавший меня сон. Он являлся смесью воспоминания и дразнящего голоса разума, напоминавшего, зачем я здесь. Маленькая Умфи, а, возможно, даже Нахиирдо брела по тропинке домой. Или в какое-то другое место, в котором ей не посчастливилось застрять, как мне сейчас в этой академии. Дорога была узкая и кривая, и девочка постоянно спотыкалась, сетуя, что не умеет летать. Тогда бы не приходилось топать по этим кочкам и ямам! Окружающее напоминало брошенный в процессе рисунок: сумбурный набор штрихов и чёрточек, обещавший стать чем-то значимым и узнаваемым, какие-то кляксы. И вот бредущую Умфи-Нахиирдо за запястье ловил незнакомец и поучительным тоном говорил: «Что ты, девочка, не ходи так поздно по улице одна! Дети твоего возраста пропадают тут и там! Тебя ведь тоже могут украсть!». И в качестве доказательства нарисованная в паре шагов малышка просто растворялась в воздухе, точно впитанное промокашкой пятно. А волновавшийся за меня человек наставительно кивал головой и говорил: «Вот видишь! И тебя схватят и утащат! Это всё Rara Avis! Они похищают девочек твоего возраста и приносят их в жертву демонам!». Но маленькую Умфи-Нахиирдо утверждение не пугает, напротив: я с восторгом слышу знакомое название, и в голове тотчас же созревает план. Если Rara Avis похищает детей, мне следует как можно быстрее попасться им в руки. Это единственный шанс найти тех, чью тень я преследовала последние два года. Через них и выйду на Сайтроми, окончив мои метания. Игнорируя возгласы взрослого, ребёнок во сне бросается в пятно света, откуда мгновение назад была стёрта заштрихованная девочка. Конца сна я не видела ни разу, но после него всегда просыпалась с усиленной жаждой получить желаемое. В мозгу весь день свербело от неуловимости проклятых «Птичек», сводя меня с ума. Настоятельница Зиллои оказалась таким же неуловимым приведением, как и Rara Avis. Сколько я ни чаяла подловить её у входа в монастырь, на улице, в коридорах академии, убедить «сестёр по вере», что главная должна выслушать меня, — не срабатывало. Высокая тридцатилетняя женщина, на чьём лице проступали ранние морщины, проносилась в стороне, на секунды обдавая неторопливых встречных сладким цветочным ароматом. Розы и орхидеи, если я не ошибалась. Среди новеньких шептались, что у настоятельницы чудесные длинные волосы медно-рыжего оттенка, но женщина прятала их под платком, который, подобно фате, почти волочился по полу. В ветреную погоду он надувался, как оплетённый сине-фиолетовыми узорами парус, но Зиллои редко покидала стены монастыря. С каждым днём я всё больше ненавидела эту вспышку, мерцавшую на расстоянии. Меня раздражали и сами монахини, которые хоть и являли собой пример терпеливости, вежливости и порядочности, однако проявляли все эти качества механически, как зазубренный до конца жизни урок. Они были добрыми, потому что так велел устав, но не их сердца. Двигались и говорили, как заведённые куклы. Я отчётливо видела это в них и тайно плевалась от отвращения. Единственные, кто не вызывал во мне негативных эмоций, были остальные девушки-новички. Я их почти не замечала. Покорные, тихие, смирившиеся со своей участью, обучавшиеся досконально выполняли программу дня. Поведением они мало чем отличались от затравленных серых мышек, которые изо всех сил стараются понравиться старшим. Я не искала подруг среди них, и они не лезли ко мне со своими симпатиями и учтивостью. Среди них нашлась всего одна зазнайка, умудрявшаяся иногда действовать мне на нервы, но мотивы её поведения оказалось нетрудно найти. Я прочитала их почти сразу. Эта отличница цеплялась к отстававшим не потому, что не любила несовершенства, а из-за собственных внутренних конфликтов. Девушка очутилась в том самом положении, которое я нацепила на себя в виде маскировочного костюма, вот только несчастная действительно лишилась дома и семьи и была вынуждена податься в монахини. Она не могла до конца ужиться с подобной участью и тайно противилась ей. Мне удалось выцепить это из её поверхностных мыслей. Сама девушка без каких-либо способностей тоже чувствовала во мне борьбу с порядком внутри академии, и осознание, что рядом с ней есть другая бунтующая душа, обличавшая её собственное нежелание мириться с положением, не давало ей покоя. Вместе с моим ленивым и равнодушным отношением к обучению она стремилась задушить своё прошлое. — Я догадывалась, что не всех Терпящая наделила талантами, — говорила мне эта «отличница», высокомерно взирая на неопрятную вышивку, — но иногда мне кажется, будто ты даже не стараешься, сестра. — А если так, то что? — скучающе отвечала я. Не ставила себе целью её провоцировать, но иногда она напрашивалась на грубое замечание. Вот только сквернословить в священной обители запрещалось. Наказывали за ругательства довольно жёстко. — Давай я покажу тебе, как правильно орудовать иголкой, — сквозь зубы цедила девица, теребя идеально выглаженный белоснежный воротничок. — Научу, как правильно вязать рукавицы. Меня мама с пяти лет этому учила. А ты чем в этом возрасте занималась? — Воровала яблоки из сада. И это была даже не выдумка. В смутных воспоминаниях поселился сердитый дедок, брызжущий слюной и отчитывавший меня за сорванные плоды. А потом этот ворчун пытался доказать моему отцу, что яблоня его, потому как он успел положить на неё глаз быстрее соседей, потел и пунцовел, даже не замечая, насколько глубоко Сайтроми было плевать на его красноречие. Примерно такое же наглое, непрошибаемое безразличие застыло сейчас на моём лице, раздражая госпожу «я всё умею». Моего терпения хватило на три недели. К тому моменту даже наставники начали замечать мою безалаберность. Они заприметили во мне глубокие корни лени, но даже не догадывались, насколько я была утомлена всем этим притворством. Вся ситуация походила на случай с человеком, который много лет кряду долбит одну и ту же тему, заучивает один и тот же предмет. Сначала он старается относиться к своему делу серьёзно и ответственно, но годков через десять приходит смертельная усталость и безразличие. Я испытывала то же самое. В детстве, сидя на скамье перед скупердяем Магросом, ещё как-то строила из себя послушную овечку, однако больше в эту шкуру не влезла бы, даже предложи кто-то перешить её под новую меня. Терпеливый подход не работал, значит оставался бунтарский. Я строила в голове грандиозные планы того, с каким удовольствием залью воском страницы Священного Писания, сколько язвительных и дрянных слов обрушу на головы ошарашенным служительницам, какие глупости внедрю в их сознания… Однако случай представился даже раньше. Я попросту сорвалась и не стала себя удерживать: ведь переполох в стенах порядка — это именно то, что мне было нужно. — Ты опоздала на молитву, — зажужжала над ухом «зубрилка». — Вспомни, что случилось со святым Йонлем, когда он в сто тридцатом стихе постыдным образом отказался от молитвы Терпящей. Погибла его семья. — Моя семья и так мертва. Чего мне бояться? — не отрываясь от перебирания петель спицами, вымолвила я. — Я обещала наставникам, что буду приглядывать за тобой. А ты подставляешь меня! — Не нужна мне твоя помощь, — эта «святоша» надоела раздувать достоинства своих мелочных, бытовых занятий. Каким же назойливым и дотошным казалась вся эта церковная суета на фоне всего, что я пережила и вытерпела за последние годы! Что там в списочке у нас? Полить цветочек в комнате старшей сестры, пробубнить молитвы, пытаясь вложить в этот нелепый лепет хотя бы какой-то смысл, как будто Терпящей есть до него дело, лобызать пол в молельной, перецеловать корешки книг… О, всё это так важно, так важно в этом крохотном мирке чистеньких и светленьких подхалимов Её! И как же мне, вынесшей кошмар в Байонеле, пытки в подвале, делившей кров с мастером иллюзий, дочерью бесплодного Короля, уразуметь значимость этих глупых ничтожностей? Я была уверена, что видела мир глубже их всех, хваставшихся, какие они взрослые и умудрённые опытом, которого пока нет. Просыпалось ли во мне высокомерие, или это правдивое восприятие реальности покрывалось ядовитой плёнкой из-за тоски и боли, что пронизывали моё существо последние пару лет? Мне не хотелось думать об этом. Хотелось сесть в уголок и поспать. — Да что с тобой не так? — проговорила девушка, хмуря угольно-чёрные брови. — Ты всё делаешь, как… как… пьяный портной, сшивающий куски ткани только ради возможности спустить новую монетку на крепкий напиток! — Я делаю всё, что от меня просят наставники. Хожу на молитвы по расписанию, учу стихи на древних языках, штопаю старое бельё. А вот как делаю, тебя уже не касается, — мрачно изрекла я, сильнее сдавливая спицы между пальцев. Сталь заскользила от выступившей на подушечках влаги, и острый конец неприятно впился мне под ноготь. — Проклятье! Вот что бывает, когда лезут под руку! — Грязные слова запрещены в стенах Матери нашей! — взвизгнула надоедливая особа и поджала губы. — И почему салфетка такая кривая? Дай покажу, как правильно делать петли! Я злила её одним своим видом, но даже это не давало ей права нарушать моё личное пространство и вырывать инструменты. Нахиирдо внутри взбрыкнулась, переполненная негодованием. И в следующую секунду раздражающая особа залилась криком, пытаясь выдернуть спицу из запястья. Впитавшиеся в салфетку красные капли стали отличным украшением, разбавляя скучный белый. И с чего эти святоши взяли, что Терпящая помешана лишь на трёх цветах? Мой поступок переполошил всех старших служительниц. Некоторые из них решили, что в меня вселился бес. Никто не торопился предпринимать каких-либо действий без распоряжения настоятельницы, но советоваться с ней ушли в другое место. Я, рассчитывавшая, что меня обязательно покажут Зиллои, оказалась запертой в комнате до вынесения вердикта. — Я здорова! Мне нужно увидеть настоятельницу и поговорить с ней о Rara Avis! — Ты явно не в себе, помоги тебе Терпящая, — качала головой женщина, намеревавшаяся оставить меня одну наедине с «греховными мыслями». — Что, скажете, не знаете никакого Нагнетателя, которого отправляете искать для вас всякие вещи? Эй, я с вами говорю! — пытаясь рукой помешать ей закрыть дверь, выкрикнула я. — Спустившиеся тоже через вас общаются с настоятельницей, или им больше позволяется, чем каким-то людям? — О чём ты толкуешь, дрянная девчонка? — монашка испуганно зажала рот ладонью и выскочила в коридор, захлопнув дверь перед моим носом. В замке заскрипел проворачиваемый ключ, а потом послышались шаги и приглушённые причитания удалявшейся женщины. Тело мелко потряхивало, а на лице и под одеждой выступил пот. Только сейчас, оказавшись в тесной коморке без мебели и света, я получила возможность в полной мере осознать сложившуюся ситуацию. Страшно не было, хотя положение напоминало давний-предавний кошмар в обители, закончившийся пожаром и рождением мстительного врага в лице Катрии. Тогда женщины тоже, должно быть, долго решались, что делать со странной малышкой и её любованиями белым огнём. Но сейчас многое складывалось иначе. Я была не ребёнком, а ожидавшим любые неприятности наполовину демоном, который всё заранее обдумал и просчитал. Или почти всё. Если монахини имели какое-то отношение к встреченному в лесу чудаковатому Нагнетателю, они донесут до Зиллои мои слова, и та не сможет более игнорировать просьбы о встрече. Если же Спустившийся что-то напутал, они испугаются ещё больше и, вероятно, попытаются провести ритуал очищения или напишут письмо в Lux Veritatis. Мне начнут усиленно лгать, пытаясь занять чем-нибудь до прихода подмоги, и изолируют от остальных девушек в академии. Но я не буду ждать всего этого, а попросту сбегу. Выжгу замок в двери и сбегу. Неприятный сквозняк проникал через щели в стенах, сводя конечности и заставляя зябко ёжиться. Я сняла платок с головы и накинула на плечи, чтобы согреться. Потом приникла к двери и вслушалась в тишину за стеной. Вдруг поймаю голоса мимо бредущих монахинь или расслышу стук шагов? Но беззвучие сохраняло свой абсолют. Служительницы, вероятно, надеялись, что я тут буду молиться, прося о прощении. Самое смешное, что мне было известно столько разных молитв Терпящей, столько доводилось читать их по памяти в разных церквушках, обителях, монастырях… Однако никогда, ни разу в жизни не обращалась к Ней искренне. В детстве, наслушавшись напыщенных речей священнослужителей, ещё пыталась представить, что значит любить свою Создательницу, но вложить в слова какое-либо чувство так и не вышло. Немалую долю скепсиса в меня вбил Сайтроми, отпускавший в адрес Терпящей нелестные замечания, так что к осознанному возрасту я уже с подозрением относилась к навязываемому бездумному обожанию единственной признаваемой богини Клепсидры. Прошёл час или два, сложно сказать наверняка. Ноги затекли, и я опустилась на холодный пол, подстелив для верности платок. Для чего угодно пригождался, но только не для того, зачем его принято было использовать: устаревший символ непорочности служительниц. Верность некоторым традициям меня изумляла своим долгожительством. Последняя церковная реформа, связанная с символикой и обрядами, проводилась не менее трёхсот лет назад. Конечно, мир несильно менялся, а потому и причин для переделок не появлялось, но рудименты всё равно скапливались, засилье предрассудков давало о себе знать. Меня начало клонить в сон, когда по полу застучали каблуки. Встрепенувшись, я отскочила в середину коморки и попрыгала на месте, стараясь вернуть бодрость. Дверь отворилась, и женщина со слепящей свечой в руке поманила за собой. — Все уже спят, поэтому не шуми. Мы прошли коридор и скользнули в более уютную и просторную комнату, чем та, в которой пришлось провести половину вечера. Я ожидала, что меня тотчас уложат спать, но среди мебели не обнаружилось кровати. Значит, тактику молчаливого ожидания они решили не выбирать, а сразу приступили к выяснениям. Женщина поставила подсвечник на стол. Привыкнув к свету, я разглядела в ней настоятельницу, и внутри меня что-то воспарило. Пока сидела взаперти, подумала, что, возможно, поторопилась с агрессивными действиями. Однако одно из них попало в яблочко, привлекая внимание нужного человека. Зиллои указала на стул и улыбнулась краешком губ. В какой-то момент она показалась мне вылитой Катрией, только со слегка изменёнными чертами, и это было пугающим знаком. Многое в них казалось похожим: гордая осанка, вскинутый подбородок, горящие глаза, в которых читалось чувство собственного превосходства, строгость в чертах. Я даже задумалась, не являлись ли они сёстрами. Женщина тем временем сняла с головы платок, отчего медные волосы рассыпались по плечам, и устало отложила его в сторону. — Безумный денёк. Меня зовут Зиллои, я — настоятельница монастыря, — представилась она, как будто я могла не узнать её. — Садись на стул. Женщина разговаривала повелительным тоном, как старший по званию с подчинёнными. Не желая заранее ругаться с человеком, встречи с которым искала с начала месяца, я послушно пристроилась на краешке сиденья. — Тебя всё же успели научить вежливым порядкам, принятым в нашем монастыре, — посмеялась Зиллои, и в этот момент сходство с Катрией дало трещину: последняя никогда не подшучивала над другими служителями. — Ты уже догадалась, почему я хочу побеседовать с тобой? — Потому что я напала на сестру. — Нет, естественно. Я такими мелочами не занимаюсь, для этого в академии есть десяток других ответственных. Мне сказали, ты представилась именем Умфи, но, насколько мне известно, тебя зовут Нахиирдо. Правильно? Я напряглась всем телом. Но женщина напротив вдруг опустила голову в поклоне и сменила тон со строгого на деловитый. И я поняла, что до этого она просто присматривалась ко мне, не решалась первой заговорить на запретную тему. — Не нужно беспокоиться: врагам неизвестно твоё настоящее имя. Мне крайне льстит, что дочь нашего Короля лично наведалась в наш монастырь. Зиллои повернулась ко мне спиной, и я невольно скосила глаза на стол в поисках острых предметов. Вдруг пригодятся? Настоятельница достала из углубления за книгами шкатулку, извлекла из неё рисунок и показала мне. — С ним ты разговаривала? На листе был изображён тот самый Спустившийся, указавший дорогу к монастырю. Портрет был выполнен простыми карандашными набросками, но весьма профессионально. — Да, это тот самый Нагнетатель. — Правильно говорить "Нагнетальщик", — поправила Зиллои, пряча рисунок обратно. Шкатулку она не стала убирать на полку, а поставила её на стол. — А лучше вообще никак их не называть. Они отчего-то видят обидные прозвища в самых невинных названиях. — Так про какого короля вы говорили? — Про твоего отца, Сайтроми, — настоятельница вздохнула и посмотрела в сторону, как будто там стоял её товарищ или воображаемый друг, несомненно, умнее и понятливее меня, которому женщина могла пожаловаться на моё неподобающее поведение. — Я догадывалась, что твоё недоверие встанет стеной в нашем деле. Я жду Нагнетальщика завтра. Пусть он сам заверит тебя, что ты в безопасности. Ты дома. — Вы Rara Avis? — Нет. Но прислужницы монастыря разделяют их побуждения. Я подробно расскажу тебе, кто мы и чем занимаемся, если ты не слишком устала. Настоятельница села напротив меня. Она, судя по виду, устала очень, но её предложение было весьма великодушным. Одна деталь, выпиравшая сильнее остальных, не давала мне покоя, но я не решалась озвучить её. Стоит ли вообще беседовать с этой женщиной? Но тогда какого демона я шла сюда столько времени, если вдруг решила поддаться преувеличенной осторожности и просто сбежать? — Не понимаю, — осторожно произнесла я, — как обучение девушек церковному уставу, навязывание веры в Терпящую и каждодневные молитвы сочетаются с преклонением перед Шестью? — Ничего противоречащего в этом нет! Вера в Терпящую не мешает Спустившимся жить под сенью бессмертных. Да-да, если ты полагаешь, что Спустившиеся отрицают Её, то глубоко заблуждаешься. Они могут не возвышать Её так, как возвышают люди, но среди Спустившихся тоже есть религия, — неторопливо поясняла Зиллои, и я только сейчас поймала себя на мысли, что она была одной из немногих людей, кто называл демонов так, как они сами себя именовали. — Разве Спустившиеся не верят, что Она скинула их вниз, отдав лучшую половину людям? — Не без этого. Но история о том, как Терпящая предала Спустившихся, также держится на вере, и каждый сам решает для себя, во что он верит больше. Проблема, в конце концов, именно в Церкви, а не Терпящей, — настоятельница потёрла виски. — Религия в мире людей превращает нас в послушных рабов, и это выгодно Lux Veritatis. Но попробуй возрази — тебя уничтожат сразу же. А вместе с тобой и всю твою семью как поучение сомневающимся. Служительницы этого монастыря на стороне Королей Спустившихся не потому, что не любят Терпящую, а потому, что не согласны с правлением Церкви. — При этом вы чтите постулаты этой самой Церкви… — Это всего лишь инструкции, которые воспитывают в людях порядок и уважение к личности, истории, традициям. Мы не учим девушек чтить Lux Veritatis, мы показываем им, как нужно чтить Терпящую. Если тебе велят вовремя приходить на молитву, то не потому, что так хотели в Lux Veritatis, а потому, что мы пытаемся научить тебя вовремя выполнять работу и быть пунктуальной. Если от тебя требуют прочитать легенду на древнем языке, то только для расширения твоего кругозора. Чему мы учим такому, что не пригодилось бы в жизни? Кройка и шитьё? Пение? Садоводство? Уход за домом, в котором ты живёшь? Разве это так уж бесполезно? — подумав, женщина добавила. — Ладно, пение может не пригодиться, но к нему относятся больше как к досугу. — И что, по окончанию девушкам, которых учили любить Терпящую, просто берут и говорят: «О, знаете, а мы тут служим Королям демонов! Присоединяйтесь!» — Я сложила руки на груди, однако пока речь настоятельницы казалась мне гладкой и без пробелов в логике. — Естественно, нет. Всё происходит постепенно. Во время обучения мы раздвигаем границы мировоззрения наших сестёр, показываем, что мир сложнее и богаче. В конце обучения я индивидуально беседую с каждой девушкой и проверяю их степень лояльности. Послушав пару предложений, тебе может показаться, что наша система ненадёжна, но она работает уже несколько десятков лет. Завтра я расскажу тебе подробнее. — Ладно, допустим, — я согнула руку в локте ладонью к лицу, демонстрируя, что отчасти верю словам Зиллои и готова слушать дальше. — Но откуда вам знать, что вы делитесь информацией с нужной личностью? Я могу оказаться шпионом какого-нибудь ордена. Любая из этих девушек может, если Lux Veritatis вас в чём-то заподозрит. Настоятельница вновь потянулась к шкатулке и достала оттуда другой карандашный набросок. Я ошеломлённо воззрилась на собственный портрет. Вот только Нахиирдо на рисунке смотрела на мир двумя глазами, а волосы казались длиннее, чем у меня сейчас. Работа относительной давности. — Ты не очень похожа на неё, но не скажу, что узнать совсем невозможно. — Кто дал вам этот рисунок? — девушка на нём не улыбалась, но выглядела счастливее меня. Я взяла лист в руки и провела по поверхности пальцами. — Слуги Сат’Узунд, — почему-то я не особо удивилась, услышав это имя. Зиллои пригладила волосы и протянула мне третий набросок, на этот раз с безглазой Королевой. — Не знаю, кто рисовал их. Возможно, сама Сат’Узунд. Главное, что на всех рисунках изображены значимые личности, с которыми я или кто-то из моих помощниц в будущем будет иметь дело. Твоё появление здесь было предсказано. Рано или поздно тебе бы захотелось разыскать отца, и ты бы начала задавать вопросы, что в нашей половине мира, живущей по указке Церкви, опасно. Поэтому мы отправили Нагнетальщика на поиски тебя. — Так это меня он называл словом муудор? — скривилась я. — Нет, муудор — это рукоять меча. Священная реликвия, — махнула рукой настоятельница. — Спустившийся выполняет несколько поручений за раз. Однажды он вернулся в монастырь, заявив с порога, будто видел самого Сайтроми. А это невозможно. Тогда я и поняла, что в скором времени ты придёшь к нам. Но тебя задержала война, правильно? Я кивнула, рассматривая рисунок Сат’Узунд. Предсказано, значит? Прямо как-то, что я окажусь в руках у людей Катрии? Что ещё сестра моего отца знает обо мне и моём будущем? — Не хочу оскорбить ваши религиозные чувства, но я не особо… люблю Терпящую, — сообщила я прямо. — Я поступила в академию лишь для того, чтобы увидеться с вами, и не собираюсь продолжать обучение. — Понимаю. Но наши общие устремления пропустить Сайтроми в этот мир совпадают, не так ли? Утвердительный ответ сорвал последние оковы её сдержанности, и Зиллои вскочила на ноги, схватила меня за руки и крепко сжала их, как будто горячо приветствовала нового партнёра. Настоятельница безоговорочно верила мне, как у меня не получилось поверить ни ей, ни даже собственным чувствам. — Наконец-то процесс открытия двери пойдёт быстрее. Кровь Сайтроми, текущая в твоих жилах, притянет его на эту сторону, — Зиллои выглядела по-настоящему счастливой, как человек, который всю жизнь воплощал мечту в реальность, и вот она наконец-то сбылась. — Не нужно хмуриться: нам потребуется совсем чуть-чуть. Никаких жертвоприношений с твоей стороны не будет. Никто не разрежет тебя на алтаре и не высосет всю кровь до капли. Клянусь Терпящей, ты можешь довериться нам. Ты в доме, который уважает и почитает волю твоего отца! Зиллои переполнял восторг. Это был едва ли не единственный раз, когда женщина впала в такое сильное возбуждение, так что, можно сказать, я стала свидетельницей редчайшего случая в истории. Во все последующие дни настоятельница сохраняла сдержанность и улыбалась только мне и лишь украдкой. Для остальных она носила маску авторитетного наставника и не сбавляла строгого тона. Немногие замечали, что бирюзовые глаза Зиллои блестели ярче обычного. Меня переселили в монастырь. Об академии и натужных посиделок за занятиями можно было забыть. Остальные ученицы, вероятно, верили, что меня выгнали за нападение на сестру. Раненую девушку я более не видела, почти не вспоминала об этой надоедливой особе, словно она была не человеком, а досадной мошкой, когда-то жужжавшей над ухом. Такой она и осталась в памяти — незначительной помехой. Нагнетатель (или Нагнетальщик, я уже и сама запуталась) в самом деле пришёл в монастырь на другой день. На нём была новая рубашка, казавшаяся слегка маловатой. Наверняка, стащил у какого-нибудь зеваки-человека или вообще снял с трупа. — Вы всё же добрались сюда, — завидев меня, проговорил Спустившийся. — И всё ещё в этом теле. Хотя тут кругом одни бабы, так что выбор невелик. Только, кхм, не берите настоятельницу… она, ну, хорошая слишком. Подобное трепетное отношение к Зиллои я замечала у многих. Настоятельница нравилась сёстрам-монашкам, и это было чем-то большим, чем простое уважение к старшему. И причины оказались до банального простыми: Зиллои подкупала честностью и энтузиазмом. Пока я торчала в академии, казалось, что настоятельница ведёт себя по-королевски отстранённо: она была скрытой от глаз новеньких, недоступной для простой беседы, не позволявшей лишнему взгляду скользнуть по её фигуре. Но этот образ рассыпался на песчинки, стоило попасть в сердце монастыря. Зиллои всё ещё оставалась возвышенным лицом среди «своих», но при этом являлась близкой и родной. С ней работало правило «от противного»: женщина всегда открыто и толково разжёвывала каждую деталь и каждый шаг, но к ней не лезли с глупыми вопросами и не обращались по пустякам; настоятельница редко повышала голос и никому не грубила, но монашки боялись разозлить её; она заряжала всех энергией деятельности, однако остальные повторяли между собой, что нужно заняться чем-нибудь самостоятельно и не тревожить Зиллои лишний раз. В этой атмосфере коллективной работы и взаимовыручки моя подозрительность притупилась, и я начала ощущать себя… дома. Благовония перестали щекотать ноздри, натыканные всюду свечи и молитвенники не раздражали, а низкие потолки келий и тянущаяся в бесконечность крыша главного зала более не давили на меня. Монастырь, притворявшийся тюрьмой и грозно взиравший на прохожего, изнутри превращался в настоящую крепость. Посторонние не могли сунуть нос в эту обитель, жители которой хранили немало компрометирующих секретов. Я не уставала поражаться, как служительницам удавалось объединять поклонение Терпящей и готовность лечь костьми за Спустившихся. — Этот монастырь стоит на уникальном месте, — рассказывала Зиллои, широко разводя пальцы и двигая руками, как будто стремилась подавить воздух под ладонями. — Его построили сто сорок лет назад. Видишь ли, мои предшественники, руководившие монастырём, знали, что в этой точке пространства между двумя половинами существует мост. Но чтобы попасть на него, требуется… как бы это лучше выразиться… отпереть дверь. — Я не понимаю, как работают эти переходы между половинами мира, — призналась я, следуя за женщиной, как пришедший на экскурсию ребёнок. — Никто этого до конца не понимает. Все эти мосты и двери представляют собой какую-то межпространственную субстанцию… в общем, считай, что это магия, — Зиллои махнула рукой, веля следовать за ней. — Это малоизученное явление. Так называемые двери появляются время от времени то тут, то там, потом исчезают. Как цветы, распускаются и увядают. Некоторые держатся всего пару дней, другие — столетия. Наш монастырь стоит на одной из таких дверей, но щёлочка в ней слишком узкая. Нагнетальщики ещё могут пролезть, но вот Короли не пройдут. — Слишком сложная душевная организация, — вспомнила я уроки Юдаиф. — Да, именно. Наша задача — с помощью магии отворить дверь как можно шире. — Но откуда вы знаете, что это сработает? Или что к вам вылезет Сайтроми или кто-то из его братьев и сестёр? — У нас был связист — слуга Сат’Узунд. Он время от времени появлялся в монастыре и доносил волю Королей, а также некоторые вещи, как те рисунки из шкатулки. При моём предшественнике он являлся чаще, однако… — лицо Зиллои омрачилось, — когда я стала настоятельницей, он приходил всего раз. Приказал поторопиться и открыть дверь для Сайтроми. — И вы поверили, что он служит Сат’Узунд? — Нахиирдо. — Настоятельница остановилась и внимательно посмотрела на меня, вздохнув с печалью. — Твой скептицизм удручает. Я осознаю, что тебе досталось в жизни и теперь ты мало кому веришь. Но мы — преданные слуги Создательницы. Мы — сёстры, у которых самым почитаемым и востребованным качеством является доверие. Без веры мы никто. Так что мой ответ: да, мы поверили вестнику воли Королей. Безрассудно, хотелось мне сказать, но я сдержалась. Их же элементарно используют, играя на придуманной ими же вере. — Однажды тебе предстоит довериться кому-то значимому, но ты не сможешь. Это разрушит тебе жизнь, — добавила Зиллои, и у меня засосало под ложечкой от того, насколько зловещими были её слова. Всего в монастыре жило шестьдесят восемь послушниц, каждая из которых продала душу Спустившимся, образно выражаясь. Служительницы с любопытством спрашивали меня, бывала ли я на Нижнем этаже и со сколькими Королями общалась. Самый популярный вопрос, какого приходиться Сайтроми дочерью, вводил меня в ступор. Я не знала, как отвечать на него, потому что никогда по-настоящему не чувствовала в своём происхождении ничего особенного. — Проблематично, — говорила я уклончиво, сбивая женщин с толку. Непривычно было, что кто-то видит во мне значимую личность, чуть ли не особу королевских кровей, своего рода икону. Даже Спустившиеся, обожавшие своих Королей, относились ко мне прохладней: Тигоол считала какой-то диковиной зверушкой, а Юдаиф — несмышленой девицей, которую необходимо научить премудростям жизни. Никто не хотел узнать, как я себя чувствую, испытываю ли какие-то новые эмоции, недоступные «обычным» обитателям мира, имею ли связь с изнанкой бытия или как там… Мне становилось как-то неловко при мысли, что я ничем не могу порадовать восторженных монахинь, будучи самой обыкновенной девушкой. Белый огонь — единственный изумительный талант, который хоть чего-то стоил. Внушение тренировали как среди людей, так и среди Спустившихся, долголетие также не было редкостью. Я получилась не лучше и не хуже других жителей Клепсидры. И это являлось странным. Впервые мою голову посетила идея, что природа обязана была создать меня потрясающей, совершенной, раз уж я её единственная ошибка, или, наоборот, ущербной и не приспособленной к существованию. Разве не так это работает? Любые отклонения от плана обладали дополнительными свойствами, бросавшимися в глаза. Белый огонь — слишком малое приобретение, чтобы засчитываться. Что же пошло не так? Настоятельница Зиллои потребовала, чтобы меня не беспокоили, и к её просьбе отнеслись всё с тем же изумлявшим уважением и трепетом. Впредь на меня посматривали с благоговением, но не надоедали назойливыми расспросами. Монастырь отличался от миллиона безжизненных церквей, натыканных по всей верхней половине мира, тем, что внутри… что-то было, при этом я не видела ни бегающих по стенам теней, ни следов присутствия каких-то иных сущностей. Но зато ощущала движение, дыхание, слышала едва уловимый шёпот, будто обитатели оставались всё это время невидимыми. Прямо как мой наездник. Вероятно, они являлись его родственниками, потому что мой нежеланный попутчик неожиданно присмирел и почти не мучил меня своей клаустрофобией. Иногда на него накатывало, и я чувствовала страх, сидя в безлюдной комнате, однако в монастыре это случало всё реже и реже. Единственное, что ещё доставляло неудобства, так это левый глаз. Служительницы не могли ничего посоветовать, а целительная магия не снимала ощущения прохлады и болевых покалываний внутри яблока. Сны о Rara Avis продолжали являться по ночам. Я всё ещё гналась за «Птицей», а она растворялась в черноте, обозначавшей границы мироздания. После подобных грёз, вязких и не приносящих удовлетворения, безрадостное утро встречало меня насмешкой. — Разве вы не говорили, что моё появление ускорит возвращение Сайтроми? — спрашивала я у Зиллои. — Я не хочу вас торопить, но не пора ли отворить эту «дверь»? — Мы почти завершили приготовления. Осталось дождаться, когда Сайтроми заявит о себе. — Вы проведёте ритуал в главном зале? — Да. Не стоит тревожиться. Мы позовём тебя, когда начнём, — обещала настоятельница. К важному дню из зала унесли все скамьи, оставив пьедестал со Священным Писанием в центре нетронутым. На желтоватом полу переливались сине-красные блики, отбрасываемые витражными окнами. Эти маленькие разноцветные пятна, похожие на мазки художника, раскрашивали однотонный, приближенный к стилю минимализма интерьер. Служительницы расставили по периметру массивные подсвечники, некоторые из которых были высотой с человека. В центре, аккурат вокруг пьедестала, начертили какие-то не то руны, не то пиктограммы. Я не особо вдавалась в подробности, хотя толика любопытства всё же вынудила меня задать настоятельнице пару вопросов. — Ритуал, который распахнёт врата, очень простой, — рассказывала Зиллои, прохаживаясь по залу и проверяя, всё ли на своих местах. — Требуются три элемента. Первый привязан к стихии. Мы возьмём твой белый огонь, который при переходе превратится в чистую энергию и сольётся с энергией, представляющей собой замочную скважину. На самом деле это сложнее, чем звучит, но переживать о возможных неудачах не стоит. Сайтроми зажжёт белый огонь со своей стороны, и дверь поддастся. Но этого мало, — настоятельница лёгким движением подобрала упавший с венка белый лепесток и положила в свой карман. — Тогда в ход идёт второй элемент. Это энергия знаний. Мы сожжём Священное Писание. — Что?! — оторопела я. — Вы… сожжёте? — Необходимая жертва. Нахиирдо, — снисходительно посмеялась женщина, — это всего лишь книга. Её называют священной, но ничего по-настоящему святого в ней нет. Она — инструкция, учебник, письмо от Терпящей, если угодно, которое было размножено в виде миллиона таких книг. — Священник-реалист… Не думала, что увижу подобное. — Изучение культуры Спустившихся на многое открывает глаза. Мы не лишились веры, лишь избавились от фанатизма. А теперь о третьем элементе — твоя кровь. Она станет ключом, отпирающим дверь, и сделает переход между половинами наиболее лёгким. Ведь твоя кровь — его кровь. — Вам эти три шага тоже посланники Королей подсказали? — Я решила прикинуть, сколько в помещении свечей. От их количества рябило в глазу, и вскоре я так увлеклась своей игрой в подсчёты, что начала смотреть по сторонам чаще, чем на собеседницу. — Нет. Представь себе, это было написано в обучающем свитке для служителей На-Ла. Как тебе должно быть известно, орден этот занимается изгнанием «демонов» на Нижний этаж. Они испокон веков изучали двери между половинами мира и заносили результаты в книги. Если тебе интересно, я могу подробнее рассказать об этом позже. А пока помни, что все двери между этажами не однородны, и для каждой существует не один способ открывания. Я кивнула, впитывая информацию и попутно размышляя, откуда у каких-то монахинь могли взяться труды ордена На-Ла. Вечером того же дня все служительницы собрались в зале. Они сняли обыкновенные бело-синие одеяния и надели праздничные с дополнительными вышивками на рукавах и груди. Многие сменили длиннющие платки на косынки, собрав волосы на затылке в пучки. Я, не переносившая объёмные тряпки монашеской одежды, всю неделю ходила в небесно-голубом сарафане с закатанными до локтей рукавами. Подобные наряды разрешалось примерять на себя лишь во время обряда вступления в ряды монахинь, но мне, особой гостье, позволили носить его постоянно. У всех женщин на лицах читалось радостное волнение, а в глазах отражались блики сотен зажжённых свечей. Губы некоторых беззвучно шевелились, нашёптывая молитвы. Помещение едва вмещало такое количество человек, хотя на ритуал пришли не все служительницы. Тянувшийся ввысь зал в действительности оказался не особо объёмным, к тому же немало места занимали массивные подставки под свечи. — Сегодня мы впустим твоего отца в эту часть мира, — сказала Зиллои, как будто боялась, что я всё ещё не верю ей. В эту секунду меня словно громом поразило. До этого момента я почти не задумывалась о том, насколько близко осуществление моего желания. Мир плавал в тумане, я бродила в полудрёме, и все разговоры о возвращении Сайтроми напоминали дискуссии о ярких небесных светилах: вот они так близко, но в то же время рукой не дотянуться, пальцами не пощупать… А теперь наконец в полной мере дошло, что уже сегодня отец поговорит со мной лично. С глазу на глаз! В это и впрямь было трудно поверить, особенно после того неудачного случая в Байонеле. — С вами всё хорошо? — поинтересовалась обрюзгшая монахиня, возле которой я стояла. — На вас лица нет, в гроб краше кладут. Я заверила её, что всё замечательно. Вот только в груди клокотало от растущего нетерпения, да голова закружилась от нахлынувших разом эмоций. А служительницы, будто дразня, затянули дружную молитву, открывавшую ритуал. Настоятельница Зиллои прохаживалась по центру и громко скандировала самые важные отрывки из писания. Женщины предавались сладостному воззванию к Терпящей, а я судорожно сжимала пальцы от нетерпения, так что руки онемели. Захотелось растолкать этих набожных сотрясателей воздуха, прорваться в круг и крикнуть настоятельнице, чтобы она поторапливалась. Почему-то я была уверена, что Сайтроми также не терпелось пройти через дверь, и традиционное обращение к Создательнице за удачей его не волновало. Как и меня. Коллективное повторение затёртых до дыр строк завершилось до того, как я воплотила фантазии в жизнь, и Зиллои сама позвала меня в центр зала. Она подбадривающе улыбнулась мне. — Сначала кровь, что превратится в путеводную нить между половинами мира, — женщина протянула мне небольшой кинжал. — Лучше порезать руку, а не палец. Я помедлила, но в итоге приняла инструмент. Настоятельница, хорошо знавшая о моей мнительности, предоставила возможность самой пустить себе кровь. За это я была ей благодарна. Отражавшийся от лезвия свет подмигивал мне, призывая скорее обагрить сталь. — Над книгой, — предупредила Зиллои, подводя меня к Священному Писанию. Я сжала кинжал в ладони, и на раскрытые страницы полились красные капли. Руку тут же прожгло болью, в очередной раз напоминая, что слабость и хрупкость тела мне явно достались от матери. Настоятельница довольно приподняла уголки губ, протянула мне бинт и, воззвав к Терпящей, поклонилась книге на пьедестале. Её примеру последовали остальные монахини. Я растерянно протянула кинжал Зиллои, но она была так занята обтиранием пола рукавами и подолом, что не обратила внимания на мой жест. Ничего не оставалось, кроме как отереть лезвие о бинт и положить оружие в карман, чтобы не мешалось. Порезанную ладонь я наспех замотала и приготовилась к следующей части. — Теперь сварим два бульона за раз, — поднимаясь с колен, проговорила настоятельница. — Ты направишь силу белого огня на книгу, тем самым преобразовав две материи в энергию. Самое главное в этом — высечь искру твоего замечательного белого огня. Священное Писание можно спалить и обычным пламенем, но мне просто хочется объединить эти два элемента, дабы упростить ритуал. Умно. Задача была предельно простой, но, когда я сделала шаг в сторону пьедестала, случилось непредвиденное. Меня накрыло такой волной страха, что я замерла и зажмурилась. Расползавшийся по телу ужас шёл откуда-то изнутри, и в следующую секунду стало ясно, что это наездник вновь сорвался. Проклятый паразит, вечно его охватывает в самый неподходящий момент! Вот именно сейчас его дёрнуло вспомнить о своей фобии! Но ощущение было каким-то новым, не похожим на тот застоявшийся горький страх замкнутых пространств, который обыкновенно передавался мне от наездника. Что-то было не так. — Тебе нужно поджечь книгу, — напомнила Зиллои, заметив мой конфуз. — Конечно, — раздумывая над странностями попутчика, промолвила я. Зудевшая паника паразита нервировала и мешала концентрироваться на деле. И тут меня коснулся отголосок ещё одной эмоции, также не моей. Она принадлежала… настоятельнице. Её радостное возбуждение достигло столь высокой отметки, что женщина едва сдерживала рвавшееся наружу ликование. Я невольно ухватилась за эту эмоцию и пробежалась по поверхностным мыслям Зиллои. Они молниеносным вихрем пронеслись в моей голове, как если бы изначально родились именно в ней. И тогда стало ясно, чего испугался мой невидимый попутчик. Более того, я внезапно осознала, что именно наездник направил моё внимание на мысли настоятельницы, как взбешённый учитель тыкает нерадивого ученика носом в тетрадь. Вот, посмотри, что ты упустил! И я узрела, что Зиллои хотела отдать моё тело Сайтроми, дабы он использовал его как маскировку, как… тушу, нахлобученную на истинный страшный облик Короля. И этот план созрел в голове женщины довольно давно. Поразительно, ведь все прошлые дни, ненароком проглядывая поверхностные мысли настоятельницы, я не замечала ни намёка на него. Насколько же умело она прятала от меня свои побуждения, подозревая, что они мне не понравятся! — Нахиирдо! — поймав моё запястье, воскликнула Зиллои. На её лице читалось беспокойство. Кажется, она догадывалась, что я каким-то образом узнала о её плане. Слишком медлила возле книги или не сумела вовремя скрыть ужас осознания правды. — Ты передумала? Тебе что-то не нравится? — Я… ну… рука. — Я дёрнулась назад, пытаясь высвободиться из захвата. — Вы сжимаете больную руку! Отпустите! — Успокойся. Я не так сильно давлю, чтобы тебе было больно. Конечно, Зиллои понимала, из-за чего их «уважаемая гостья» так задёргалась. А самым прискорбным в данной ситуации являлось то, что я не могла воспользоваться самым сильным умением — белым огнём. Если начну палить всё, что под руку попадётся, тем самым завершу второй этап, приблизив возвращение Сайтроми и свою гибель. Пока я в этом зале, обязана сдерживаться. — Скажите, Зиллои, вы уже придумали, кто станет вместилищем сущности моего отца? — А, вот что тебя так тревожит, — расслабилась женщина, и я вырвала запястье из её пальцев. — Разумеется. Ты. — А почему не кто-нибудь из них? — я махнула в сторону примолкших служительниц. — Или вы сами, столько твердящая о жертвенности? — Я бы с радостью! — выпалила настоятельница, впиваясь в мои плечи острыми ногтями. — С радостью! Но я обычный человек, чьё тело разложится через пару суток владения. Ты — другое дело. Ты совместима с Сайтроми, поскольку являешься его частью, его продолжением, его собственностью! В твоём теле он будет практически таким же сильным, как и в собственном, только Зрячие из Lux Veritatis не сумеют почувствовать его! Как ты не понимаешь, Нахиирдо? — горячо зашептала она. — Ты жила ради этого дня. У тебя была жизнь, прекрасная или не очень, подаренная Королём, но теперь… ты должна отдать долг, отплатить ему за возможность ходить по этой земле и дышать этим воздухом. — Это он так сказал? Он потребовал этого? — почему-то на ум пришла озабоченная Юдаиф, качавшая головой и повторявшая: «Он не должен был становиться отцом». — Хотя всё и так очевидно. Зачем вообще спрашивать… Действительно, зачем? Всё, что делали эти безумные служительницы, выходило по указке Спустившихся. А я… не собиралась приносить себя в жертву. Спутав мысли Зиллои, я оттолкнула её от себя и бросилась вон из зала. Если бы всё было так просто… Со всех сторон на меня обрушилась сине-белая лавина, смяла, прижала к полу, заломив руки. Женщины пыхтели и кряхтели, наседая сверху, а со стороны Священного Писания послышалось наставительное: «Не сломайте ей ничего! Тело должно быть в безупречном состоянии!». Верно, я теперь всего лишь тело. Вещь, вроде мешка или вазы, в которую пора насыпать новое содержимое. Я забилась в удушающих объятиях навалившихся монахинь, сетуя, что не выйдет смешать мысли им всем, не расколов разум от напряжения. Слишком их много. Одна женщина даже потянула меня за волосы, пытаясь усмирить. Они не применяли на мне церковную магию, опасаясь навредить, я же сопротивлялась желанию обдать всю эту безликую массу серебряным пламенем. Пытаясь вырваться, подползла к громоздкой подставке со свечами и зацепилась за неё ногой. Меня рванули назад, и вся конструкция обрушилась на головы завизжавшим служительницам. Откатившись в сторону, я чудом избежала участи многих придавленных к полу женщин, поднялась и бросилась из зала. Краем глаза заметила, как в мою сторону метнулись не пострадавшие монахини, и столкнула ещё пару подставок, перегораживая им дорогу. Двери оказались заперты на засов, и я налегла на него всеми силами, что хранились в моём хрупком теле. И нужно такое Сайтроми? Крохотная щёлка выпустила меня из зала, и я спешно понеслась по коридорам. За спиной поднялся такой крик, что, очевидно, весь монастырь уже стоял на ушах. Меня занесло на двух поворотах, и я едва не снесла столик с цветами возле окна. Дверь перед самым носом резко отворилась, оглушая меня. Я повалилась на пол, а сверху запрыгнули и прижали ко рту тряпку. В ноздри набился дурно пахнущий порошок, вынуждая судорожно вбирать воздух и кашлять. Мой локоть врезался в грудь нападавшего, и за спиной послышался сдавленный вскрик. В этот миг я скинула служительницу с себя и отскочила в сторону, стараясь вернуть ориентацию в пространстве. Спина и левая рука упёрлись в горшок с цветком, и я бросила один из них в метнувшуюся ко мне фигуру. Из-за поворота выскочили ещё две монахини, тут же налетевшие на жертву, как разъярённые воины — на недобитого врага. — Вестимо, проблем не оберёшься… — простонала одна из женщин, бывшая достаточно упитанной и мощной, чтобы выбить из меня весь дух одним ударом под рёбра. — Не навреди ей! Настоятельница велела беречь её… — Где эти проклятые колдуньи с их усыпляющей магией? — говорившая женщина стянула мои запястья тугой верёвкой. Но сейчас мы находились не в зале, а потому я снова могла достать из рукава козырь. Блеснула искра, и запахло палёной тканью и кожей. Толстушка завопила в полный голос, бестолково мечась по замкнутому пространству и за секунды превращаясь в обгорелый кусок плоти. Напуганные женщины бросились врассыпную, не рискуя приблизиться к поражённой монахине. Я сбросила незакреплённые путы и поднялась с пола, но на меня кинулась ещё одна служительница. Все они смазывались в бело-синие фигуры в одинаковых одеждах и напоминали настроганных в мастерской солдатиков, которых игривый мальчишка построит в шеренгу и направит воевать с вымышленными врагами. В данном случае, со мной. Женщина сжала моё горло и придавила к стене. — Если хочешь устраивать пожар, то давай! Но ты сгоришь вместе с нами! Это мы ещё посмотрим! Монастырь оставлю нетронутым, будучи неуверенной, что успею выбраться до того, как огонь пожрёт всё без остатка. Но если потребуется — пережгу всех служительниц по одной. Я обхватила женщину за ворот, и тут же по её груди побежал неугомонный огонёк. Служительница закричала и лишь сильнее сжала пальцы. Я пихнула её в живот, но она никак не хотела отставать. Меня обдало жаром, а края тесьмы на сарафане начали опаляться. Белый огонь был готов перекинуться на мою одежду, как вдруг кто-то окатил нас водой. Державшая ведро женщина замахнулась им и ударила меня по голове, а затем ещё раз. Голоса потонули в навязчивом звоне, и показалось, будто меня не обливали водой, а окунули в неё полностью. Даже дышать стало как-то больно, а в единственном глазу всё помутилось. В мозгу билась единственная мысль: спалить недругов до тех пор, пока меня втащат в зал. Иначе всё потеряно. Я ощутила, как меня тащат по полу, а мои пальцы упорно царапают плитку, пытаясь задержать тело на одном месте. Приподняв веко, различила лишь непроглядную черноту и догадалась, что на меня нацепили повязку. Как на агрессивного зверя, чтобы успокоить его. Однако меня отсутствие чёткой картины возбудило ещё больше, и я задёргалась. И тут же от ног до макушки по всему организму пробежал электрический заряд, означавший лишь одно: они использовали золотую цепь. Поразительно, я была уверена, что хотя бы эти женщины не станут учиться тому, что причиняет боль их обожаемым Королям Спустившихся. Какое заблуждение… Момент был упущен. По тому, как непроглядная темень перед глазами сменилась сероватым полотном, и ударившему в ноздри запаху воска я поняла, что мы уже в зале. Парализующие цепи исчезли, и меня уложили на пол. Ничто более не сковывало движений, и я вскочила, срывая повязку, … чтобы встретиться с Зиллои лицом к лицу. Следы недавнего возбуждения попрятались глубоко в душе, так что настоятельница выглядела спокойной. Монахини, кружком обступившие нас, словно собрались водить хоровод, беззвучно молились. Некоторые пали ниц и судорожно трясли сведёнными ладонями. Ненормальные фанатики! Я царапнула взглядом обугленный пьедестал и почерневшие страницы Священного Писания. Второй этап провели без моего участия. Все эти наблюдения за секунду пронеслись в моей черепушке, и я вновь сосредоточилась на Зиллои. — Вам не удастся заставить меня! — я отошла на шаг и предостерегающе выставила палец. — Заставить что? — женщина ступила вперёд, вынуждая меня вновь разорвать дистанцию. — Зажечь белый огонь. Сайтроми не получит моё тело! Монахини позади сомкнули ряды, отрезав дорогу к выходу. Сердце неистово колотилось в груди, а я повторяла про себя: «Нет белого огня — победа». — Вот как? — Зиллои снова продвинулась вперёд. — Этого ты боишься? Боль от раны на ладони в очередной раз напомнила о покоившемся в кармане ноже, но я не решалась им воспользоваться. Вдруг гибель настоятельницы приведёт служительниц в бешенство, и тогда они порвут меня на части? С другой стороны, что, если мне удастся обыграть правила и впустить Сайтроми так, не зажигая огонь и не отдавая своё тело? Что, если принесённая в жертву Зиллои сойдёт за новую оболочку? Я не знала наверняка, и мне было слишком страшно, чтобы трезво рассуждать. Время поджимало. Настоятельница выглядела слишком самоуверенно, и во мне родилось подозрение, что у неё имелся способ заставить меня закончить ритуал. И тогда я нанесла ей удар прямо в грудь, метя в сердце. Очень старалась пробить грудную клетку, хотя руки тряслись. Женщина отшатнулась и перевела изумлённый взгляд на торчащий нож. Одежда быстро пропитывалась кровью. Однако Зиллои не застонала и не повалилась с ног, как ожидалось, а вновь воззрилась на меня, как бы говоря: «И дальше что?». Я вздрогнула, ошалело смотря на небывалое явление, и осознание медленно затапливало мой разум. Настоятельница не могла умереть, потому что уже была мертва. — Но ведь… почему… я же… почему? — я нервно сглотнула. — Ритуал не завершён! — Завершён. Она закончила его, пока ты играла в догонялки с монашками, — Зиллои опустила веки и потёрла переносицу. — Не могу поверить, что ты повелась на это, Нахиирдо. Я разочарован. Нож так и торчал из груди женщины, и эта неестественная картина наводила жуть. Как будто мстительница поднялась из могилы, чтобы мучить своего убийцу. У меня ком встал в горле. — Но ведь… всё так идеально совпало, — выдавила я. — Моё тело подходит для вместилища. Почему не я? — Почему не ты? — Лицо Зиллои исказила гримаса ярости. Руки задрожали. — Ты правда верила, что мне нужно твоё тело? Нахиирдо, хоть раз я давал повод усомниться в себе? Как ты могла подумать, будто я, твой отец, могу умертвить тебя ради ежеминутной прихоти?! Он был зол. Но во мне, помимо страха, просыпалась давняя обида, не дававшая превратиться в растерянную мямлю. — Давал! Ты бросил меня тут, ни разу даже не пытался найти! Ты хоть думал, что меня каждый день могли сжечь на костре или расчленить на пыточном столе? А потом отверг в Байонеле! Повод доверять тебе? Ноль! Размашистая пощёчина обожгла половину моего лица, и я едва устояла на ногах. В ушах опять зазвенело. Служительницы испуганно опустили головы, и молитвы зазвучали громче. — Неблагодарная дрянь, — прошипел Сайтроми голосом настоятельницы. — Разве я не был добр к тебе? Не заботился о тебе в детстве? Говоришь, не пытался найти? Я каждый день посылал Спустившихся на поиски девочек твоего возраста и внешности! И каждый раз приходил в отчаянье, когда мне приводили не тебя! «Rara Avis воруют девочек твоего возраста» — пронеслось в моей голове далёкое воспоминание. Пропажи начались почти сразу после того, как я рассталась с отцом, и продолжались много лет подряд. Ведь детей отчего-то проще перевести по мосту между этажами, в отличие от взрослых. Все винили гадкий культ, но никому бы и в голову не пришло, что… В глазах защипало. Я держала ладонь возле горевшей после удара щеки. — Что же касается Байонеля, — чуть спокойнее продолжал Сайтроми, — то ты опоздала. Ты сама прекрасно знаешь об этом. Я должен был проиграть в тот день, чтобы Lux Veritatis уяснил одну значимую ложь. Если бы я встретился с тобой, а потом дал ордену «убить» себя, ты могла бы пострадать вместе с остальными Спустившимися. Огородить тебя от встречи со мной было единственным способом сберечь, — женщина прищурилась. — Разве не так поступают любящие родители, а, Нахиирдо? — Я ничего этого не знала, — мой голос дрожал. — Никто не объяснил мне этого… — Что тебе нужно объяснять? Что если бы я хотел заполучить твоё тело, давно бы воспользовался этим? — воскликнул Сайтроми. — Это ранит, Нахиирдо, думать, что одна случайная ложь способна настроить тебя против меня. Я понимаю, что меня давно не было рядом и ты жила в этом полном предрассудков мире, но ты настолько не веришь, что я не способен причинить тебе вред… Что я сделал не так? Назови хоть один стоящий повод не доверять мне! — Не… не знаю, — я закрыла лицо руками. — Я не знаю. Тяжело было смотреть на эти поджатые губы и изломанные брови, встречаться с гневным взглядом. Всё моё существо плакало и стонало, слушая его хлёсткие обвинения. Я ощущала, как ему не терпелось ударить меня побольней, но он сдерживался — самообладание, не свойственное вспыльчивой натуре моего отца. — Раз я такое чудовище, что же ты не бежишь от меня? — промолвил Сайтроми низким угрожающим тоном. — Давай! Пошла вон! Я зарделась, как отчитанная перед друзьями девочка, развернулась и быстрым шагом направилась прочь из зала. Монахини, как по команде, расступились передо мной.