Танец Смерти

Через пару часов я проснулся из-за того, что у меня заболели глаза от яркого света, проникающего сквозь стенки палатки. Я вслепую стал шарить по полу в поисках своих темных очков. Это движение отдалось жуткой болью в плече, несмотря на то, что оно, по большей части, уже зажило. Посмотрев туда, где должен был спать Руд, я не обнаружил его и понял, что он, скорее всего, пошел готовить завтрак. Если я знал Руда настолько хорошо, насколько мне казалось, то он без сомнений хотел убраться отсюда как можно скорее. Я пошевелился, стараясь не делать резких движений, и отметил, что онемение в теле все еще не прошло, и конечности слегка покалывало. И голова все еще кружилась, хотя звон в ушах и тошнота прошли. Откровенно говоря, я был рад уже хотя бы тому, что вообще проснулся. Я действительно думал, что не выживу, и знал, что Руд думал то же самое. И я терялся в догадках, что же именно мне ввели, потому что никогда раньше не чувствовал ничего подобного. Я уже не раз подвергался допросам с использованием сыворотки правды, но то, что вкололи мне эти ребята, было для меня в новинку. Признаюсь, меня это заинтересовало, и я решил провести небольшое исследование по возвращении в Хилин. Если это было что-то новое и хорошо известное нашим врагам, то мы могли оказаться в глубоком дерьме. Думаю, в каком-то смысле нам повезло, что поймали именно меня, а не кого-то другого, хоть я и не был от этого в восторге. Но из-за того, что я был Мако-наркоманом, когда только стал турком, я умудрился накачать свой организм этой зеленой дрянью настолько, что стал менее восприимчивым ко всем остальным веществам. Хоть из-за этого я дважды чуть не умер. После моей второй передозировки Ходжо сказал, что мое тело не будет реагировать на Мако так же, как у солджеров. Он сказал, что уровень моей переносимости не вписывается ни в одну систему, но прирост силы при этом сводится на нет, в отличие от тех, кто проходил нормальную обработку. Он нашел мое состояние весьма интересным и хотел даже изучить меня получше. К счастью, президент Шинра отклонил его запрос и сказал, что я нужен ему для выполнения своих должностных обязанностей. Он сказал, что если Ходжо был так необходим подопытный, то он прекрасно мог бы найти какого-нибудь безымянного бедолагу в трущобах и попытаться воспроизвести на нем тот же эффект. Не знаю, поступил так Ходжо или нет, но, признаюсь честно, меня это уже мало волновало. У меня мурашки бегали по телу от этого человека, и я был счастлив от того, что мне не нужно было встречаться с ним чаще, чем требовалось. Трудно сказать, что я расстроился, когда Клауд и компания прикончили этого сумасшедшего. Этот маньяк с сальными волосами представлял реальную угрозу даже для самой Шин-Ра, и, по моему мнению, это он был в ответе за крах Корпорации и за едва не наступивший апокалипсис. Он был настолько одержим этой чертовой Дженовой, что даже ввел ее клетки самому себе. Вообще, многие подозревали, что все это началось из-за одной давней интрижки. А после всех слухов о том, что Ходжо сделал с Винсентом, я был готов поверить в то, что это правда. Насколько мне было известно, Винсент был выдающимся турком, но он сам себя приговорил, влюбившись в жену Ходжо, Лукрецию. Некоторые утверждали, что у них действительно был роман, и что Сефирот на самом деле сын Винсента, а не Ходжо. Тогда это многое бы объясняло. Например, почему Ходжо так поступил с Винсентом, или почему он ставил эксперименты на Сефироте. Мне вообще трудно представить, что кто-то может сотворить подобное со своим собственным сыном, даже такой чокнутый как Ходжо. Бедный ребенок буквально вырос в лаборатории. Забавно, но отчасти мне было жалко Сефирота, даже несмотря на то, что он был еще большим психопатом, чем Ходжо и Клауд вместе взятые. Но я не говорю, что мне было жаль, что он был уничтожен... трижды. Я о том, что каким-то странным образом я понимал, почему он стал таким. Из него жестоко выдернули всю человечность, он был лишен нормальной жизни, и, к несчастью, это породило в нем желание уничтожить вообще все человечество. Глубоко задумавшись, я споткнулся о нижний край палатки, когда вылезал из нее, и чуть не поцеловался с промерзшей землей. Вскрикнув от боли, пронзившей всю мою руку от плеча до кончиков пальцев, я привлек внимание Руда, который сидел у огня. Он обеспокоенно вскинул голову, а потом поднялся, подошел ко мне и помог встать. — Как самочувствие? — Дерьмово, — ответил я, вытирая запачканные ладони о штаны. Дождавшись пока я закончу, он протянул мне еще одно зелье и велел выпить, а потом подошел к костру и взял кофейник с импровизированной плиты. — Ты должен что-нибудь съесть, — сказал он, снова подойдя ко мне и протягивая чашку кофе. Неопределенно дернув головой, я достал из внутреннего кармана пиджака свою флягу и подлил немного ее содержимого в чашку, которую Руд все еще держал в руке. Я не помнил, что наливал во флягу в последний раз, но был уверен, что это должно сработать. — Ты ж' в курсе, я не завтракаю. — Учитывая сложившуюся ситуацию, думаю, тебе следует сделать исключение, — сказал Руд, глядя на меня сквозь свои темные очки. Я был практически уверен, что взгляд у него в тот момент был серьезным и обеспокоенным. Но я не стал запариваться над этим и просто отмахнулся. — Обойдусь, — сказал я, приподняв чашку, чтобы показать ему, что кофе мне будет вполне достаточно. Потом я пошатываясь направился к костру. На самом деле, утреннее солнце здорово припекало, и было даже немного жарко, но, находясь в лагере, любому бы захотелось посидеть у огня. И я не был исключением. — На обратном пути за штурвал сяду я, — сухо заявил Руд, подойдя ко мне. Я знал, что спорить с ним не было смысла, поэтому просто кивнул, глядя на огонь. Мы все проходили обучение пилотированию, так что я не сомневался в том, что он справится, хоть и не любил доверять управление кому-то другому. Отец Руфуса практически подарил мне этот вертолет, когда узнал, насколько виртуозно я с ним обращаюсь. Он даже как-то заметил, что для меня было безопаснее находиться в воздухе, чем ходить по земле. Естественно, это прозвучало с сарказмом. Но в какой-то степени он все же был прав. Наблюдая, как Руд перекладывает из сковородки яичницу и полоски бекона, я замотал головой и поднял руку в останавливающем жесте, когда он вознамерился вручить тарелку мне. — Я в порядке, — сказал я, отпихивая от себя тарелку, когда он проигнорировал мой первый жест. — Не поешь — мы никуда не полетим, — настоял Руд, а потом взял вилку, положил на тарелку и снова сунул ее мне под нос. С легкой усмешкой он добавил: — Пусть в твоем тощем теле появится хоть немного мяса. Зная, что он не отстанет, пока я не соглашусь поесть, я нахмурился и обиженно взял тарелку. Его комментарий по поводу моего телосложения тоже не вызвал у меня восторга. У меня была отлично развита мускулатура, несмотря на мои компактные размеры, и я даже этим гордился. Закатив глаза я поставил тарелку на колени и, раздраженно взглянув на Руда, взял вилку здоровой рукой, оставив чашку с кофе на земле рядом с собой. В животе немного заурчало. Я отделил небольшой кусочек яичницы и отправил в рот, пережевывая его даже дольше, чем было необходимо. На вкус яичница была как картон, и я чуть ли не давился каждым куском. Это было по большей части из-за того, что я просто не любил есть спозаранку и мне всегда было трудно глотать пищу по утрам. Но Руд терпеливо ждал меня. За много лет он уже привык, что я ел очень медленно. Может прозвучать странно, но я просто не получал удовольствия от приема пищи. Порой мне даже приходилось заставлять себя что-нибудь съесть. Конечно, я вполне мог и смести все с тарелки в один присест, как это обычно делал Руд, и бывали случаи, когда мне приходилось это делать, но тем утром торопиться было некуда, так что я не утруждался. Когда я съел лишь половину того, что лежало в тарелке, даже не притронувшись к бекону, Руд забрал у меня то, что осталось, и быстро доел, запив еду остывающим кофе. Пока он ел, я поднялся и здоровой рукой стал загружать вещи в NME. Ноги еще не совсем мне повиновались, будто были резиновыми. Вообще, все тело казалось каким-то чужим, и я как будто никак не мог вспомнить, как им пользоваться. Расстроено глядя на меня, Руд велел мне сесть и расслабиться и сказал, что он сам обо всем позаботится, но мне просто необходимо было что-то делать, так что я пропустил его слова мимо ушей. Обычно я был бы согласен похалявить, пока Руд делает все сам, но в то утро упрямство во мне оказалось сильнее. Я должен был чем-то себя занять, чтобы не думать постоянно о прошедшей ночи. Было кое-что во всем произошедшем, что реально меня беспокоило. И это не сыворотка и даже не то, что я наговорил. Меня беспокоило то, что меня спрашивали о Мако. Я недоумевал, как они вообще узнали или даже просто могли заподозрить, что Руфус решил строить новый подпольный очистительный завод. Я не знал, что им было известно, и было ли известно вообще хоть что-то. Наверное, именно это меня и беспокоило. Мы знали, что экологи наверняка наведаются в город, если хоть что-нибудь об этом прознают. Однако другого способа все равно не было. Миру нужна была энергия, если он планировал жить и развиваться дальше. А Руфусу нужно было контролировать эту энергию, если он планировал держать власть в своих руках. Если бы была какая-то альтернатива, мы бы ее использовали. Мы не исключали того, что возможно другое решение этой проблемы. Но пока нам приходилось довольствоваться тем, что было, а в тот момент у нас было Мако. Я был не совсем уверен, говорил ли я Руду о моих подозрениях, потому что я вообще помнил не очень многое, но я решил обязательно поделиться с ним своими рассуждениями. И не важно, были ли причины для беспокойства или нет, но Руфус также был обязан знать об этих подозрениях. === До Хилин Лодж мы добрались без потерь. Хотя я всю дорогу опасливо замирал и подбирался, когда Руд делал что-то не так, как привык делать я, да и посадка, если вы меня спросите, была не такая уж мягкая. Руд, конечно же, меня не спрашивал. Он беспрестанно говорил мне заткнуться и даже грозился вырубить меня, чтобы он мог лететь спокойно, но я не мог остановиться, даже понимая, что своими причитаниями я его нервировал. Несмотря на мое состояние, я понял, что вполне мог бы управлять вертолетом и сам, и сделал бы это, возможно, даже лучше него, но Руд был не из тех, с кем можно поспорить. Он всегда выигрывал и к моему нытью уже привык. Мне ужасно не нравилось то, что он пропускал мои слова мимо ушей, но, думаю, оно и к лучшему. Иначе я бы его реально достал, он бы не выдержал, и в результате мы оказались бы на дне океана. Когда мы приземлились, Руд велел мне оставаться на месте, пока он не заглушит двигатели и не выключит все приборы. Я безропотно последовал его указанию, потому что мне и самому не хотелось шевелиться. На самом деле мне хотелось спать. И я все равно сомневался, что в таком состоянии мое тело будет способно совершать какие-то активные действия, что тоже было не так уж плохо. Руд решил, что мне следует просто расслабиться и отдохнуть. Он даже помог мне подняться в дом, обхватив сбоку и поддерживая одной рукой. — Как думаешь, на седня мы отстрелялись? — спросил я со слабой улыбкой, пока мы поднимались по лестнице. Он усмехнулся и покачал головой, обхватив меня понадежнее после того, как я споткнулся об одну из ступеней. — Думаю, когда Руфус тебя увидит, он решит, что ты отстрелялся не только на сегодня. — Ну, тогда эт' даже не плохо, — сказал я, пытаясь найти в ситуации хоть что-то положительное. Когда мы поднялись по лестнице, то увидели Клауда, стоящего перед входом и с облегчением глядящего на нас. Вид у него был такой, что становилось ясно — хватит с него общения с Руфусом. Но его взгляд переменился, когда он увидел, в каком я был состоянии. Я не скрывал от него, что мы выслеживали террористов. Я просто не рассказал ему всего. Я посчитал, что ему необходимо было знать лишь основу. Конечно, не было секретом то, что некоторые люди хотели видеть Руфуса мертвым, и уж Клауд знал об этом лучше всех, так что я просто сказал ему, что мы отправлялись разведать новую обстановку, которая могла нести угрозу. Однако, увидев мое состояние, Клауд мог сделать вывод, что «могла нести угрозу» — не совсем верно сказано. Но он ничего не говорил. Он просто внимательно нас оглядывал, пока Руд не сказал ему, что не все прошло по плану. — Заметно, — ответил Клауд. Сомневаюсь, что он бы очень расстроился, если бы с одним из нас или даже с обоими случилось что-нибудь ужасное. Но он удивил меня, когда подошел, чтобы помочь Руду со мной. Холодно посмотрев мне в глаза, он пробормотал: — Пыль Метеора, — и подхватил меня с другого бока для лучшей поддержки. — Что они хотели знать? — Чего? — переспросил я, взятый врасплох его словами. — Пыль Метеора, — повторил он. — Некоторые научились использовать ее, смешивая с Мако. — Че? — Ее используют как сыворотку правды, — пожав плечами, как будто в этом не было ничего особенного, Клауд продолжил: — Но это оказалось не так уж удачно. Большинство умирают от небольшой дозы, прежде чем успевают что-то рассказать. Шокированный его словами, я оттолкнул их обоих от себя и выпалил: — Хоч'шь сказать, я должен быть мертв? Снова пожав плечами, он еле слышно пробормотал: — Паразитов не так-то просто убить. — О, ты-то знаешь, сам пробовал! — не выдержав, огрызнулся я, припомнив ему тот инцидент в Секторе 7, когда он вскрыл мне брюхо своим тесаком. Он собирался что-то ответить, но вмешался Руд, прикрикнув на меня, чтобы я заткнулся, и напомнив, что Клауд очень многое сделал для нас, хотя и не был обязан. После его слов глаза Клауда из вызывающе пылающих ярко-синим огнем стали более привычными — спокойными голубыми с легким сиянием Мако. Я знал, что даже будь я в нормальном состоянии, он бы с легкостью убрал меня одной левой, так что я и сам не понимал, зачем нарывался. — Ну так, что они хотели узнать? — успокоившись, снова спросил он. — Где находится Руфус, — солгал я. — И они теперь это знают? — Нет. — Значит, Руд спас твою задницу вовремя? — спросил Клауд, подозрительно сощурившись. Я в ответ метнул в него испепеляющий взгляд. Да бля, как же заебали уже все эти вопросы! — Нет, — буркнул я и опустил глаза, пытаясь избежать его осуждающего взгляда. Покачав головой и беспомощно подняв руки, Руд оставил нас в обществе друг друга, возвестив, что ему нужно составить отчет. Но я-то знал, что это брехня. Было очевидно, что на самом деле он просто ненавидел, когда мы с Клаудом оказывались вместе. Он говорил, что мы ведем себя, как дети. Могу сказать, что я реально разозлился на то, что он оставил меня одного в тот момент, особенно учитывая, в каком я был состоянии. Но, думаю, он тоже был немного зол на меня и просто уже начал терять терпение. Не обращая внимания на Руда, Клауд пристально смотрел на меня, ожидая ответа о том, что же я сказал террористам. Из-за этого я разозлился еще больше. Это было вообще не его дело. — Я рассказал им про свою квартиру, — наконец, ответил я, и как раз в этот момент у меня подкосились колени. Если бы не его молниеносная реакция, я бы, наверное, скатился с лестницы. — Да ты вообще никакущий, — сказал Клауд, покачивая головой. Он обхватил меня рукой за талию, помогая держаться на ногах, и я почувствовал себя немного некомфортно, находясь так близко к нему. Не припомню, чтобы мы с ним когда-нибудь вступали в тесный физический контакт, не считая того случая, когда мне пришлось нести его на себе в его комнату в «Седьмом Небе» после того, как он вырубился в церкви рядом с Тифой. Руд заставил меня нести Клауда, пока он сам хлопотал вокруг своей драгоценной Тифы. Вообще-то, я Клауда даже не нес. Я просто тащил его вверх по тем гребаным ступеням, прилагая все силы, которые у меня только были. Этот парень был чертовски тяжелым, просто сплошная гора мышц. Хотя он и не был особо высоким — почти на голову ниже меня — но мышцы у него были поразительные, накачанные Мако, из-за чего он был неестественно тяжелым. Чувствуя его руку у себя на талии, я осознал, какой же он на самом деле сильный. Клауд, наверное, мог бы переломать мне все кости с той же легкостью, с какой он поддерживал меня. От этой мысли я невольно поежился. Он был явно не из тех людей, до кого вам захотелось бы докопаться. Но при этом я сам делал это постоянно. Заведя меня в дом, где были Руфус и Тифа, Клауд обхватил меня понадежней, сильнее прижимая к себе. Тифа сидела на диване с книгой и чашкой кофе, а Руфус — в своем кресле, обложившись бумагами. Он сосредоточенно изучал счета от подрядчиков, и на его лице отражалось крайнее недовольство. — О, святая Шива! — воскликнула Тифа, подняв на меня взгляд. — Что с тобой случилось? — с искренним беспокойством спросила она и подбежала ко мне. Когда Клауд пробормотал: «Пыль Метеора», она поднесла руки ко рту и в ужасе уставилась на него, что привлекло внимание Руфуса, который резко поднял голову и посмотрел на меня. Потом он метнул испепеляющий взгляд в Клауда и вернулся к своим документам, как будто мое состояние его совершенно не заботило. Но другого от него я и не ожидал. — Ты говорил, что ее больше не используют, — обвинительным тоном сказала Тифа. Бля, об этом че, знают все, кроме меня? — Я так думал, — пожал плечами Клауд и повел меня в комнату. Тифа осталась на месте и спросила, не нужна ли ему помощь. Я видел, как Клауд закатил глаза и проворчал в ответ что-то отрицательное, будто раздраженный ее вопросом. Думаю, хорошо, что Тифа не видела его реакции, но зато ее видел я, и мне даже стало немного жаль девушку. Но в то же время это заставило меня слегка усмехнуться. Я сомневался, что Клауд был способен хоть на какие-нибудь человеческие эмоции, пока сам этого не увидел. Приведя в комнату, он осторожно усадил меня на кровать. Я тут же расслабленно откинулся назад, а Клауд только покачал головой, как бы пытаясь сказать, что я безнадежен. Не обращая на него внимания, я растянулся на кровати. Потом, отталкиваясь ногами, дополз до подушки и закрыл глаза, слушая, как он пошел в ванную и включил воду. Вернувшись в комнату, Клауд сказал, что кастанул бы на меня Восстановление, если бы у него была с собой эта Материя, хоть он и сомневался, что это поможет. Я открыл глаза и увидел, что он стоит в дверях ванной с мокрой тряпкой в руках, брезгливо оглядывая мою комнату. — Ну ты и неряха, — произнес он и направился в мою сторону. — Мож'шь прибраться, если тя эт' так волнует, — равнодушно ответил я и снова закрыл глаза. Мне хотелось спать, и, если честно, было наплевать, решит он остаться или уйдет. Но потом я удивленно открыл глаза, почувствовав, как он сел на край кровати и коснулся влажной тканью моего лба. Честно говоря, я этого совсем не ожидал. Я думал, он реально хотел протереть пыль в комнате. — Ну, раз уж ты не собираешься сваливать, думаю, я могу задать те вопрос. — Какой вопрос? — тихо спросил он, легонько протирая мой лоб и щеки. — Нахрена использовать это дерьмо, если известно, что люди двигают кони, не успев ниче рассказать? Эт' же бессмысленно, разве нет? На секунду задумавшись, Клауд пожал плечами и немного поменял позу, усаживаясь поудобнее. — Я знаю, что с этой смесью много экспериментировали, чтобы сделать ее более эффективной. — И откуда ж' ты все это знаешь? — Люди не боятся ничего обсуждать в моем присутствии, — ответил он и задумчиво опустил взгляд. — Они думают, что могут мне доверять после всего, что я сделал. — Хоч'шь сказать, это не так? — спросил я, немного удивленный его словами, и даже попытался сесть, потому что разговор внезапно стал весьма интригующим. Но Клауд толкнул меня обратно на постель, сказав, что я должен отдохнуть. — Да нет, доверять-то могут, — признал он и, отложив тряпку и опершись руками на колени, уставился в никуда. — Честно говоря, меня никогда не интересовало спасение мира. Меня вело лишь желание отомстить Сефироту. У меня возникло такое чувство, будто он пытается развести меня на откровения о том, что мне известно о планах Руфуса. Не желая поддаваться, я неуютно поежился, пытаясь уловить смысл его слов. Всем было прекрасно известно, что он стал лидером Лавины, которая боролась за сохранность окружающей среды. И его слова о том, что ему было все равно, не показались мне достаточно убедительными. — Не, ты точно псих, — пробормотал я и закрыл глаза, не собираясь продолжать разговор. Но Клауд не обиделся, хоть и ничего не ответил. Пожав плечами, он повернулся и снова принялся протирать мое лицо прохладной влажной тканью до тех пор, пока я не уснул. === Должно быть, я проспал довольно долго, потому что, когда я открыл глаза, было уже темно. Единственным, что освещало помещение, было серебристое сияние луны. Клауда в комнате уже не было. Я лежал, глядя в потолок, гадая, сколько он просидел рядом со мной, и когда ушел. Вокруг было невероятно тихо, не считая шелеста листвы и едва различимых звуков, издаваемых ночными животными. Решив проверить свое состояние, я сел и понял, что пришел в норму, за исключением тупой пульсирующей боли в плече. Конечно, для его полного исцеления могло понадобиться на пару дней больше. Те зелья были не способны излечить меня полностью. Они, по сути, лишь ускорили процесс выздоровления, но все равно были весьма и весьма полезны. Во рту было сухо, как в пустыне. «Наверное, последствие», — подумал я, чувствуя, что язык как наждачкой скребет по небу. Я попробовал накопить немного слюны, чтобы смочить рот, но после нескольких неудачных попыток понял, что это бесполезно. Взяв с тумбочки стакан, я направился в ванную, чтобы наполнить его водой. Выпив его чуть ли не одним глотком, я сразу почувствовал себя лучше. Еще раз налив его до краев, я снова залпом осушил его, а потом наполнил опять и взял с собой в комнату. Сев на кровать, я подумывал о том, чтобы снова лечь спать, не обращая внимания на острый голод и постоянное урчание в животе. Ведь все, что мне пришлось съесть в тот день, это лишь несколько кусочков яичницы, и это было, по моим подсчетам, уже больше восьми часов назад. Все еще не решив, что делать, я включил лампу рядом с кроватью и сидел, уставившись в пол, изучая замысловатый асимметричный узор, который был образован симметричными половицами. А ведь кто-то постарался, выкладывая этот узор. Думая о том, что было глупо прилагать такие усилия для чего-то столь маловажного, я напомнил себе, что так же глупо было просто сидеть и рассуждать об этом. «Пиздец, я такой неудачник», — подумал я, приподняв подушку и прислонив к стене, чтобы можно было откинуться на нее. Просидев несколько минут, глядя в никуда, я услышал легкий стук в дверь, и потом она отворилась. Немного раздраженный тем, что я, вообще-то, не разрешал никому входить, я нахмурился, смотря на вошедшего Руфуса. Удивляться было нечему — ему всегда было плевать на права других. Но к моему изумлению, в руке он держал тарелку с едой. — Я не был уверен, спишь ты или нет, — признался он, стоя возле двери с нечитаемым выражением лица. Потом он приподнял тарелку, привлекая к ней мое внимание. — Я подумал, что ты голоден. Пожав плечами, я взял еще не успевшую высохнуть тряпочку, которую Клауд оставил рядом с кроватью, и снова положил себе на лоб. Мне неожиданно стало очень жарко, и я с наслаждением выдохнул, ощущая приятную прохладу, которую дарила ткань. — Пасиба, — пробормотал я и закрыл глаза. — Слышал, я хорош в постели. О, Гайя, ну зачем он ему рассказал? Плотнее зажмурив глаза от смущения, я попытался притвориться, что Руфус вовсе не говорил этого. Еще больше смущало то, что он был весьма доволен таким откровением, и по голосу было понятно, что он улыбается, пусть и насмешливо. — Не волнуйся. Руд решил, что у тебя просто с головой не в порядке, — успокоил Руфус, и я услышал его легкие шаги в моем направлении, от чего невольно съежился. На самом деле, Руд был последним человеком, которому я хотел бы рассказать об этом. Подойдя к кровати, Руфус поставил тарелку мне на колени и, усмехнувшись, сказал: — Я это подтвердил. У меня с души словно камень свалился, даже несмотря на то, что Руфус только что назвал меня сумасшедшим, да еще и таким тоном, что было ясно — он в этом и не сомневается. Открыв левый глаз, но все еще держа правый закрытым, я с любопытством посмотрел на него, и заметил в его взгляде даже что-то похожее на беспокойство. И вдруг я понял, что никогда раньше не видел у него такого взгляда — ни обращенного на меня, ни на кого-то другого. Мне стало как-то не по себе, и я велел себе не думать об этом. Убрав со лба тряпку, я взял тарелку и принялся поглощать пищу с такой жадностью, будто это моя последняя еда в жизни. Я знал, что голоден, но не думал, что настолько. — Клауд рассказал что-нибудь о препарате, который тебе ввели? — спросил Руфус, обойдя кровать и усевшись на нее, закинув ногу на ногу и сцепив руки в замок на верхнем колене. — Руд рассказал мне все, что слышал из того, что говорил тебе Клауд. — Он ск'зал, что эт' что-т' новое, — ответил я с набитым ртом. — Мако и пыль Метеора. Доев все, что было в тарелке, я поставил ее на тумбочку и снова взял тряпочку, тихо недоумевая, почему я все еще был голоден. — Он думал, что ты умрешь, — сказал Руфус будничным тоном и чуть повернулся, чтобы лучше меня видеть. В его глазах не было никаких эмоций, и это только укрепило меня во мнении, что ему все равно. Да это было и не важно, ведь мне легко можно было найти замену, хоть Руфус постоянно твердил обратное. — Да что ты все возишься с этой тряпкой? — С ней хорошо, — ответил я, немного дрожащим голосом. Не знаю, почему голос у меня дрожал, ведь я вполне хорошо себя чувствовал. Вообще-то, мне даже стало лучше после еды. — Здесь жарко. — Здесь не жарко, — возразил Руфус тем же безэмоциональным тоном, а его взгляд при этом устремился куда-то сквозь меня. Посмотрев на него, как на сумасшедшего, я недоумевал, как он может такое говорить. В комнате было жарче, чем у Ифрита в заднице. Но эти мысли отошли на второй план, когда у меня зазвенело в ушах, и я пулей рванул вон с кровати пока все, что я съел, не выплеснулось обратно. Но вместо этого меня скрутило на полу в сухом рвотном спазме. Меня поразило, с какой скоростью Руфус вскочил с кровати и метнулся ко мне. Он провел рукой по моей щеке, отчего мне показалось, что кожа в этом месте начала плавиться, и неожиданно взволнованно произнес: — Ты весь горишь, Рено. — Да все х'рошо, — ответил я. Честно говоря, я действительно так думал, даже после этого маленького приступа, потому что звон в ушах прошел, и я на самом деле чувствовал себя хорошо. Вообще, с моей точки зрения, это он был очень горячим, а не я. — По тебе не заметно, — сказал он и обхватил меня руками, прижимая ближе к себе, чтобы помочь встать. Поднявшись на ноги, я взглянул на себя в зеркало и сразу же пожалел об этом. Мои щеки все были в красных пятнах, а глаза приобрели какой-то желтоватый оттенок и гораздо сильнее обычного контрастировали со свисающими на лицо влажными алыми прядями. Вдруг я весь задрожал, и меня прошиб холодный пот. — К-куда мы? — невнятно, словно пьяный, спросил я и немного навалился на Руфуса. — Сбивать температуру, — ответил он, волоча меня в сторону ванной. Мне показалось, что я даже отключился или потерял сознание, потому что не помню ничего между тем, как он начал тащить меня, и тем, как я с визгом вернулся к реальности под струей ледяной воды, льющейся из душа. Руфус стоял сзади, одной рукой обхватив меня поперек груди, удерживая в вертикальном положении, а вторую прижав к моему лбу, заставляя откинуть голову назад на его плечо. Почувствовав облегчение, что мы оба были полностью одеты, хоть и промокли насквозь, я понадеялся, что полоскание в ледяной воде не станет для меня новой тенденцией, ведь за два дня это происходило уже второй раз. Прижимаясь щекой к моему виску, Руфус беспрестанно повторял: «Тшш, тшш» мне на ухо, постоянно перехватывая меня поудобнее. Дрожа всем телом, я не переставал хныкать, даже несмотря на его попытки меня успокоить. В какой-то момент он даже закрыл мне рот рукой, когда я начал кричать, чтобы он отпустил меня, и тогда меня охватила неконтролируемая паника. Но Руфус не собирался меня отпускать, только усиливая свою стальную хватку, пока я боролся с захлестнувшим меня удушающим чувством, что меня зажало, словно в тисках. Должен признаться, я очень не любил, когда меня удерживали против воли, так что моя паника только росла. — Рено, я не причиню тебе вреда, — успокаивал меня Руфус. В его голосе слышалось легкое рычание, хоть он и пытался оставаться спокойным. Я знал, что он говорит правду, но никак не мог перестать бороться. Я не знал, с лихорадкой это было связано или с чем-то другим. Думаю, прошло минут двадцать, прежде чем я начал понемногу успокаиваться, и его хватка, наконец, ослабла. Руфус снова потрогал мой лоб — проверить, что там с температурой, и облегченно выдохнул. — Тебе полегчало? — спросил он, практически в изнеможении шепча мне на ухо. Я просто кивнул, не в состоянии что-то сказать. Я был очень смущен тем, как глупо и по-детски себя вел. — Хорошо, — Руфус дотянулся до крана и выключил воду. — Потому что я замерз. Он прислонился к стене и сполз по ней на дно душевой кабины, увлекая меня за собой. Несколько минут мы просто сидели в тишине. Он прижимал меня к себе, отчасти грея теплом собственного тела. Я подозревал, что и он пытался греться об меня, потому что тоже, как и я, дрожал и стучал зубами. — Ты просто ходячее наказание, — сквозь зубы проговорил он и положил подбородок мне на плечо, почти уткнувшись в шею. — Ты знаешь об этом? — Мне г'ворили, — устало ответил я. Слабо усмехнувшись, Руфус открыл дверцу душевой, все еще обнимая меня одной рукой, и взял полотенце, которое он, должно быть, заранее бросил на пол, прежде чем затащить меня в кабину. Он накинул полотенце на меня и стал растирать им, пытаясь хоть чуть-чуть согреть, а я откинул голову ему на плечо. — Руд сказал, что от этого препарата умирают, — сухо обронил Руфус и принялся расстегивать мою рубашку. — Тифа говорит, это чудо, что ты жив. Побоявшись сказать вслух, что я сомневался, надолго ли, я просто закрыл глаза, только из-за усталости позволяя ему делать то, что он делал. Честно говоря, я начинал задумываться о том, что, может быть, эта штука все-таки добьет меня. Мы слишком мало знали о Метеоре и, насколько нам было известно, единственными, кто мог что-то знать о нем, были Древние, а их уже не осталось. Глубоко задумавшись, я не особо обращал внимание на то, что делал Руфус, а он уже стянул с меня рубашку, отбросив ее в угол душевой кабины, и, вытерев меня выше пояса, принялся расстегивать мои штаны. — Мне придется найти того, кто открыл эту сыворотку, и нанять его в наш научный департамент. От этих слов у меня мурашки пробежали по спине, и я закусил нижнюю губу, надеясь, что он говорил не серьезно. Он говорил словами своего отца, и хуже того, похоже, он не шутил. — Вы эт' серьезно? — спросил я, немного боясь услышать ответ. — Да, — повернув мою голову так, чтобы наши взгляды встретились, Руфус очень внимательно на меня посмотрел и сухо сказал: — Как еще мы узнаем все, что нам нужно знать об этом препарате? — Но ведь всегда можно нанять какого-нить другого чокнутого, чтобы изучить это дерьмо. — Нет, — покачал он головой. — Лучше найти того, кому удалось продвинуться в этих исследованиях достаточно далеко. Начинать с начала для нас неприемлемый вариант, — потом, помолчав, он добавил: — И я должен знать, насколько серьезен вред, который тебе нанесли, и является ли он необратимым. Насколько бы сильно мне не нравились его слова, я понимал, что, вероятно, он прав. Раньше он всегда оказывался правым, даже если временами казалось, что это не так. Он обладал такой холодной логикой, с которой я был не всегда согласен, так как мог на ходу придумать множество других решений. Руфус же всегда принимал только одно. С некой настороженностью я помог ему с моими брюками и бельем и отбросил их в угол вслед за рубашкой. Тщательно вытерев нижнюю часть моего тела, он помог мне встать. — Пойдем, — сказал Руфус, накинув полотенце мне на плечи, и за запястье потянул в комнату. Усадив меня на кровать, он велел подождать и принялся рыться в моем комоде. Качая головой о том, как неаккуратно я хранил свои вещи, он даже не попытался скрыть свое негодование по этому поводу. — И как ты умудряешься что-то найти в этом ворохе? — Прост' нахожу. А что вы ищете? — бросив сырое полотенце на пол, я вытащил из-под себя одеяло и укрылся им. — Пижаму. Я усмехнулся и, приподняв брови, сомнительно на него посмотрел. — У м'ня ее нет. — Почему я не удивлен? И в чем же ты спишь? — В одежде или в трусах, — ответил я, искренне полагая, что это было общеизвестно. — Хм. Всегда подозревал, что ты спишь в одежде. Думаю, теперь я могу считать это подтвержденным фактом, — с сарказмом сказал Руфус и, обернувшись, с усмешкой посмотрел на меня. — Неужели возможно быть еще более парадоксальным? — В смысле? — Ты делаешь все настолько тщательно и дотошно, — рассматривая ворох моей одежды и постукивая пальцами по комоду, Руфус смахнул с глаз мокрую челку и выгнул брови. — Работу ты выполняешь безупречно. Но при этом ты полнейший распиздяй, совершенно неорганизованный во всем остальном, — глубоко вздохнув, он медленно обвел глазами беспорядок у меня на полу. — Я назвал бы это парадоксом, — повернувшись ко мне, сказал он. — А ты нет? — Неа, — протянул я, пожав плечами. — Я бы эт' назвал вопросом приоритетов, — усмехнувшись, добавил я. Он смотрел на меня достаточно долго, и я было решил, что он обдумывает, как ответить, но потом мне показалось, что он решил сдаться. — Что ж, тогда боксеры? — спросил он, взяв одни из ящика и подняв их на вытянутом указательном пальце. — Было б' неплохо, — ответил я, но потом, желая блеснуть остроумием, добавил: — Но я б' все же предпочел спать в одежде. Снова усмехнувшись, Руфус кинул мне трусы и, пристально посмотрев, произнес: — Лично мне нравится то, в чем ты сейчас. Оглядев меня с ног до головы, он прислонился спиной к комоду и улыбнулся. Одеяло было просто небрежно накинуто на меня, закрывая только по пояс, и я поправил его, чтобы прикрыться понадежней, и прислонился спиной к стене. — Как насчет вас? — спросил я, намекая на его все еще мокрую одежду и пытаясь тем самым сменить тему. — Хочешь, чтобы я тоже разделся? — с взглядом, означавшим, что он вовсе не против такой идеи, Руфус выпрямился и стал расстегивать пуговицы на рубашке. Глядя на него, я нервно прочистил горло. — Я в том смысле, что, может, вам лучше пойти к себе и переодеться. Усмехнувшись моей реакции, он подошел на пару шагов ближе, давая понять, что не собирается так легко сдаваться. — Знаешь, я ведь так и не завершил то, что начал той ночью, — сказал он и, взяв меня за лодыжки прямо сквозь одеяло, потянул вниз, из-за чего я оказался лежащим на спине. — Прежде чем нас прервали. Взгляд Руфуса стал совершенно провокационным, он забрался на кровать и пополз вдоль меня, пока наши лица не оказались параллельно друг другу. Оседлав мои бедра и лукаво смотря мне в глаза, он осторожно потянул одеяло, выдергивая его из моих рук, и чуть-чуть приспустил вниз, но не оголяя меня полностью. Вздрогнув от прикосновения его мокрой одежды к коже, я сглотнул, внезапно ощутив, что на меня смотрят как на кусок сочного мяса. Не зная, как себя вести, я решил прикинуться дурачком: — И ч-что же это? Должен признаться, я все еще чувствовал себя неловко рядом с ним. — Мне нравится, что ты заикаешься из-за меня, — сказал Руфус, изучая мое лицо, и слегка потерся об меня бедрами. Потом он наклонился и бархатным соблазнительным тоном прошептал в самое ухо: — Кто-нибудь еще заставляет тебя заикаться? — Н-нет, — ответил я, проклиная себя за то, какой эффект производят на меня его действия. Конечно, я всегда заикался, когда нервничал, но только он вызывал у меня те чувства, которым даже я сам не мог дать определение, и это, черт возьми, нервировало меня еще больше. Руфус тихо вздохнул, и, так как он прижимался ко мне щекой, я почувствовал, как он улыбнулся. Он поднялся, слегка скользя носом по моей шее и подбородку, отчего у меня дрожь пробежала по телу. Снова нависнув надо мной, кончиком своего носа касаясь моего собственного, он посмотрел мне в глаза. В этот раз никто из нас не был ни пьян, ни под кайфом, и от осознания этого у меня возникло ощущение, будто все внутренности скрутились узлом. — У тебя очень красивые глаза. Я попытался проглотить ком, сформировавшийся в горле, и Руфус улыбнулся, зная, что именно он виноват в том, что я вел внутреннюю борьбу сам с собой. — Они сн-нова стали н-нормальными? — спросил я, пытаясь переменить тему, хотя на самом деле сам того не желал. Слегка кивнув в ответ, Руфус приблизился к моему второму уху и прошептал: — Можно тебя поцеловать? Я растерялся, не зная, что сказать, и решил вообще не отвечать. Мое долбанное упрямство требовало сказать «нет», но с другой стороны мне одновременно хотелось сказать «да». Мне никто никогда раньше не задавал подобных вопросов, и я не знал, как реагировать. Обычно поцелуи всегда получались импульсивно, и, честно говоря, именно это все упрощало для меня, особенно с Руфусом. Не желая признать, что он заводил меня сильнее, чем кто-либо за всю мою жизнь, и в то же время, не смея отрицать этого, я просто сглотнул. Руфус воспринял это как сигнал. Проведя губами вдоль моей челюсти, он легонько поцеловал меня в подбородок и, дойдя до губ, остановился, снова посмотрев мне в глаза. И я нерешительно кивнул, давая ответ на его безмолвный вопрос. Руфус прижался к моим губам мягким и соблазнительным поцелуем. Он скользнул языком мне в рот, сплетая его с моим собственным, и было такое ощущение, что он буквально излучает волны чарующей, пьянящей энергии. Это било по мозгам гораздо сильнее, чем самый крепкий алкоголь, который мне когда-либо приходилось пить. Я никак не мог понять, что же в нем было такого, что производило на меня такой эффект. То, как он из высокомерного и надменного в одно мгновение становился горячим и страстным, абсолютно сбивало меня с толку. Но еще больше сбивало с толку то, что он странным образом полностью контролировал меня, но в то же время давал мне ощущение собственного контроля. Хотя это ощущение быстро прошло, когда я почувствовал руку Руфуса, медленно скользящую по моей груди вниз. Могу поклясться, что у меня по телу пробежал слабый электрический разряд, когда он нырнул рукой под одеяло и обхватил мой член, отчего я застонал ему в губы и подался бедрами навстречу. Наконец, сдавшись и отпустив простыню, которую я, как оказалось, сжимал все это время, я обвил руками его шею и притянул ближе, желая плотнее прижаться к нему. Его мокрая одежда оказалась на удивление теплой — скорее всего, от жара наших тел. Несколько мгновений спустя Руфус отстранился и принялся целовать и облизывать мою шею и грудь, спускаясь все ниже. Резко выдохнув, когда его горячий рот плотно обхватил мой член, я громко простонал его имя и вцепился пальцами в его шелковистые, влажные волосы. Одного его вида было достаточно, чтобы свести меня с ума, и мне потребовались все остатки воли, чтобы заставить себя не двигаться. Мне ужасно хотелось толкнуться глубже в его горло, но в то же время я не хотел отнимать у него то чувство восторга, которое он разделял вместе со мной. О, великая Гайя, ни с одной женщиной я не испытывал ничего подобного. В какой-то момент я резко втянул ноздрями воздух, испытав легкий шок, когда он ввел в меня один палец, вызывая легкое чувство дискомфорта. Возможно, я был несколько наивен, но я не ожидал того, что он может это сделать, и не очень понимал, как к этому отношусь. Но мои страхи быстро отошли на второй план, сменившись все возрастающим чувством невероятного удовольствия, и я мысленно проклинал себя за неспособность сопротивляться этому человеку. Я, как заведенный, продолжал стонать и бормотать его имя, не в силах остановиться. Расстегнув рубашку свободной рукой и стянув ее с себя, Руфус отстранился, пополз вдоль меня, прижимаясь всем телом, и снова оседлал мои бедра. — Тебе понравилось? — прошептал он, рассматривая выражение моего лица. Я кивнул, закусив нижнюю губу, и поднялся в сидячее положение, вцепившись руками в пряжку его ремня и пытаясь расстегнуть ее. Подавшись вперед, Руфус впился очередным жестким поцелуем мне в губы и помог мне со своим ремнем и штанами. Ему пришлось отстраниться, чтобы снять их, и, когда он полностью освободился от всей своей влажной одежды, я поймал себя на том, что разглядываю его с неприкрытым желанием. Я ведь действительно раньше никогда не обращал на него много внимания. Тело у него было стройное, хорошо натренированное, но не перекачанное. И, как у большинства аристократов, у Руфуса была бледная, словно из слоновой кости, кожа. Я бы назвал его безупречным, если бы не шрамы по всему телу. Но в его шрамах не было ничего удивительного — они есть у всех нас. Для нашего образа жизни это можно назвать нормой. Не в силах больше сдерживаться, я схватил его за бедра и, приподняв над кроватью, развернул на спину, а сам навалился сверху. После очередного голодного поцелуя, инициатором которого в этот раз был я, Руфус попытался перевернуться на живот, но я остановил его, за плечи прижав к кровати, чтобы снова наброситься на его губы, проталкивая язык в рот. Я просто никак не мог насытиться им. Когда я, наконец, отстранился, давая нам обоим немного отдышаться, Руфус сказал, что хочет, чтобы я взял его сзади. Я пожал плечами и, согласно кивнув, развернул его в коленно-локтевую. Он зашипел, как змея, когда я вошел в него, лишь быстро смочив себя слюной, и даже не пытаясь быть нежным. Из прошлого нашего опыта я сделал вывод, что ему нравится грубый секс. Ну, в принципе, мне тоже. Заставив его подняться так, чтобы наши тела были параллельны друг другу, я прикусил его плечо и стал оглаживать руками внутренние стороны его бедер, нарочно избегая паха, чтобы еще больше его раззадорить. Его стоны отправляли меня в состояние экстаза, которое замещало во мне все худшие чувства. Руфус отвел одну руку назад и надавил мне на поясницу, заставляя толкаться в него еще глубже. Без предупреждения я снова нагнул его, и он стал бормотать мне, чтобы я двигался еще жестче, и принялся комкать пальцами простыню, когда я выполнил его просьбу. Поняв, что уже готов взорваться, я обхватил рукой его член и быстро ею задвигал, чтобы тоже довести его до нужной кондиции. До этого момента я абсолютно не отдавал себе отчет в том, насколько сильно мы шумим, и внезапное осознание этого даже немного меня отрезвило. Черт! Что, если Руд все это слышит? И как будто прочитав мои мысли, Руфус пробормотал, что Руд на свидании с Тифой. Поняв, что могу не сдерживаться, и громко застонав сквозь сжатые зубы, я достиг оргазма, а через несколько секунд с мученическим стоном кончил Руфус, брызгая семенем мне в ладонь. Но я все равно продолжал двигать рукой, но уже не резко, а медленно, нежно поглаживая, пока он не отвел мою кисть в сторону, сказав, что больше не выдержит. Потом он поднес мою руку к губам и слизнул белесую каплю спермы со словами: — Всегда было интересно, какая она на вкус. Думаю, мои мысли по этому поводу легко читались в моем взгляде, когда я вышел из Руфуса и лег рядом. Конечно, я не испытывал отвращения или чего-то подобного, но и восхищением тоже не пахло. Я задумался, смогу ли дальше с ним нормально общаться, если он будет вести себя со мной еще более странно. Хотя, на самом деле, в его словах или действиях было уже не так много неожиданного. Казалось, запас того, чем еще он мог бы меня шокировать, постепенно стал иссякать. Я отдернул руку, сообщив, что он конченый псих, и вытерся все той же тряпочкой, которую до этого клал на лоб. Не обратив никакого внимания на мою реакцию, Руфус лишь усмехнулся моему комментарию, как будто это было именно то, что он хотел от меня услышать. — Тебе никогда не было любопытно? — спросил он, ложась на бок спиной ко мне. — Не о таких вещах, — с сомнением в голосе ответил я. Пару мгновений спустя я снова посмотрел на Руфуса — несколько озадаченно, надо сказать, — потому что в первый раз обратил внимание на шрамы у него на спине. Они были длинные и почти прямые, некоторые пересекали всю спину. Они тянулись во всех направлениях, образуя причудливый узор, и были похожи на такие, которые оставались после ударов ремнем, а не после драк или ранений. — Мой отец, — сказал Руфус. — Что? Раздраженно вздохнув, он перевернулся лицом ко мне и ледяным тоном сказал: — Их оставил мой отец. С подозрением глядя на него и непроизвольно хмурясь, я гадал, почему он это сказал. — Как ты узнал, о чем я думал? — Просто предположил, — сказал Руфус. — Отец имел привычку избивать меня. Вы все об этом знали. Разве нет? — Ходили слухи, — немного поспешно ответил я, не зная, как реагировать на его слова. Я никогда не знал, правдивы были те слухи или нет. Но тут Руфус сам решил разоткровенничаться. И мне почему-то стало жаль, что он это сделал. Но я все равно не стал менять тему, даже не испытывая большого желания это знать. — Почему? — Он ненавидел меня, — Руфус произнес это так, будто ему было абсолютно все равно, и мне показалось, что от меня он ожидал такого же равнодушного отношения. Но я не разделял его холодного безразличия. Своих родителей я не знал, но даже если я и мог принять тот факт, что я не был желанным ребенком, мне никогда и в голову не приходило, что родители могли быть так жестоки к ребенку, которому сами решили подарить жизнь. Это была одна из тех вещей, которых я просто не мог понять. Может быть, это было что-то такое, чего я и не хотел понимать. — Только не надо драматизировать на этот счет, — сказал Руфус таким тоном, будто был очень зол на меня, и, поднявшись с кровати, подошел к комоду. Забив на то, что он внезапно стал себя вести так холодно — отчасти потому что я уже стал привыкать к его частой смене настроений, — я закатил глаза и попытался просто проигнорировать его. Я дотянулся до пачки сигарет и пробормотал, прикуривая и зажав сигарету губами: — Мож'шь одолжить мою одежду, раз уж она сухая. Но Руфус опередил меня с этой идеей. Он уже стоял, засунув одну ногу в штанину моих брюк, найденных в комоде, и, не оборачиваясь, сказал: — Как раз собирался это сделать. — А. Ну, я буду лучше ся чувствовать, если все-т'ки дам тебе разрешение, — холодно ответил я, поднимаясь с кровати и подходя к комоду, чтобы самому одеться. — Куда ты? — спросил Руфус все еще злым тоном и, по-прежнему, не глядя на меня. — За бухлом, — ответил я, натягивая штаны и сжимая сигарету губами. — Это твой ответ на все, да? — Ну, эт' всяко лучше, чем пытаться понять, что, блять, не так с тобой, — выпалил я и быстро вышел из комнаты, приложив дверью о косяк. Понятия не имею, как, черт возьми, нам удавалось всегда все сводить к ссорам. Я не знаю, может, все это было из-за того, что мы пытались избежать чего-то, или просто наслаждались пробегающими искрами. Наверное, в какой-то степени было и то, и другое. Не знаю. Но мне почему-то было так легче.