Танец Смерти

— Нервничаешь? — поинтересовался он. — Неа… Эт' ведь стандартная процедура, да? — ответил я, усаживаясь на экзаменационный стол в лаборатории штаб-квартиры Шин-Ра. К тому времени я работал на президента уже пять месяцев. — Конечно, — ответил Ходжо, доставая из упаковки шприц, чтобы взять образец крови. — Я удивлен, что пребывание здесь тебя не беспокоит. — Не знаю, п'чему эт' должно меня беспокоить, — должен признать, тут я немного солгал. По правде, лаборатория меня нервировала с самого начала. — Интересно… — протянул он, затягивая жгут вокруг моей руки. — Хорошо, что мы вовремя заметили твою болезнь. Эта процедура должна помочь исправить аномалии, происходящие в твоем организме. — Никогда не знал, что я болен, — сказал я, уставившись в пол, чтобы не смотреть на Ходжо. Что-то в его внешности вызывало у меня дискомфорт с первой нашей встречи, и я не любил смотреть на него. А его распевная манера речи здорово действовала на нервы. — Ты думал, что все эти ощущения нормальны? — Испытывал их всю жизнь. — Правда? Ты в этом уверен? — уточнил Ходжо, поправляя очки на носу. Его холодные черные глаза напоминали мне глаза грызуна. Хотя, они были не совсем черными, скорее темно-карими, но по ощущениям казались холоднее и чернее ночи. — Наскольк' я помню… — пожал я плечами. — Как интересно, — снова протянул он, вынимая иглу и снимая жгут. — Твоя процедура назначена на завтра… К сожалению, президент Шинра велел использовать общий наркоз… Однако я бы предпочел, чтобы ты был в сознании. Что-то подсказывает мне, что ты с этим справишься. Поморщившись от его слов, я соскочил со стола и сказал, потирая шею: — Вы ж' вроде г'ворили, это больно. — Так и есть, — заверил Ходжо. Потом он пригладил выбившиеся из хвостика на затылке блестящие пряди и облизнул губы. — Но наблюдения всегда более информативные и интересные, когда пациент находится в сознании. — Ну да… — пробормотал я, чувствуя охватывающую меня нервозность. — Я могу идти? — Конечно… У меня такое чувство, что мы будем пересекаться с тобой довольно часто. Особенно когда начнутся твои Мако-обработки. Ходжо выглядел, как сумасшедший маньяк, стоя посреди лаборатории в этом своем белом халате и с безумной улыбкой на лице. Что-то в его взгляде, в том, как он смотрел на меня в нашу первую встречу, и потом во все последующие, вызывало у меня чувство тревоги. Я никогда не мог понять, почему. Может быть, потому что я знал о некоторых его экспериментах. Процедура на следующий день прошла успешно, и впервые на моей памяти у меня не было покалывания в мышцах, и я даже мыслить стал яснее. Я никогда не понимал, что со мной не так. Из объяснений Ходжо я уловил, что у меня была какая-то инфекция, поражающая мышечную ткань и вызывающая периодические нервные сокращения мышц. По его словам это было не заразно и легко поддавалось лечению при регулярном приеме специальных препаратов. В течение четырех недель я приходил к нему дважды в день на уколы, после которых он брал у меня кровь на анализ, чтобы следить за прогрессом. Уколы были немного болезненными, и после них слегка кружилась голова, но через полчаса все проходило. Я бы сказал, что чувствовал себя нормально, если бы знал, как это — нормально. И было приятно думать, что мое теперешнее состояние и было нормальным… в кои то веки. === Следующие восемь дней я провел привязанным к больничной койке и на мощных транквилизаторах. Меня держали под капельницей и под постоянным наблюдением, пока меня то отпускало, то накрывало новыми приступами истерии. Большинство ночей, если не каждую, Руфус проводил со мной, отказываясь уходить, когда врачи пытались его выгнать. Он засыпал, сидя возле моей кровати и положив голову рядом с моей пристегнутой ремнем рукой. И частенько он засыпал, держа меня за руку. Дважды мне удавалось вырваться из удерживающих ремней, и медперсоналу приходилось меня, кричащего и брыкающегося, пристегивать обратно. Я просыпался, не понимая, где нахожусь, и думал, что я снова был в той лаборатории. Воспоминания наводняли мою голову, и я совершенно потерялся во времени и пространстве. Мне казалось, что это никогда не заканчивалось, что я все еще был там. Но с каждым днем в голове все больше прояснялось, и разрозненные фрагменты начинали складываться в картинку. Я понятия не имел, сколько длилось мое заточение в детстве, но, скорее всего, около года. Нас держали, как животных в клетках, и крики вокруг никогда не смолкали. Всегда кто-нибудь плакал или хныкал, превращая происходящее в нескончаемый кошмар наяву. Кошмар, который мне каким-то образом удалось забыть. Хотя, мне уже не казалось странным, что я все забыл, потому что вспомнив, мне захотелось забыть еще раз. Под конец нас осталось в живых всего четверо… Четверо из десяти. В редкие моменты, когда мы пересекались между собой, встречаясь либо по дороге в операционную, либо из нее, мы могли видеть последствия экспериментов друг на друге. Там нигде не было зеркал, и после того, что мы видели на других… думаю мы все были благодарны. Я пытался сбежать три раза, и все три раза были неудачными. Но меня почему-то за это не наказывали. Ученый, стоявший во главе лаборатории — теперь я знаю, что это был Ходжо — был скорее очарован моими попытками к бегству, нежели расстроен. Но это не останавливало его от того, чтобы периодически привязывать меня к кровати в моей камере, особенно после удачных тестов. В конечном итоге, находясь уже на краю безумия, но не бросая попыток выбраться оттуда, я пришел к удивительному открытию. За весь год — или около того — пребывания в лаборатории мне ни разу это не приходило в голову. Мысль посетила меня, когда я сидел в углу камеры после очередного теста, подтянув колени к животу и закрывая руками уши, чтобы не слышать звуков, доносящихся из других камер. Посмотрев на потолок над кроватью, я удивился, почему раньше до этого не додумался. В конце концов, стоило попробовать. Я встал и прижался ухом к стене, пытаясь понять, нет ли никого возле моей двери. Ничего не услышав, я забрался на кровать и стал изучать вентиляционную решетку над головой, чуть ли не каждую секунду оглядываясь на дверь. Меня колотила дрожь, и я не знал, то ли это от стресса после пребывания на экзаменационном столе, то ли от страха быть пойманным. Но мне было уже все равно. Я не мог больше выносить этот кошмар. И было не важно, увенчается новая попытка успехом или нет, я решил, что буду продолжать пытаться, пока не выберусь оттуда. Решетка была привинчена со стороны комнаты и держалась на четырех винтах с обыкновенным прямым шлицем. Когда из коридора послышался резкий шум, как будто что-то упало, я метнулся под одеяло, сделав вид, что сплю. Я лежал до тех пор, пока не решил, что снова безопасно, потом сполз с кровати на пол и залез под нее. Лежа на спине, я разглядывал старый потрепанный временем металлический каркас. В каждом углу были небольшие выступы в форме буквы L, к которым крепился матрас, и по толщине они идеально подходили к шлицам на винтах. Я попытался отломать один такой выступ, не взирая на боль в руках, которую вызывали мои действия. Я продолжал твердить себе, что кровать довольно старая и изношенная, и не стоит бросать своих усилий. Я провозился довольно долго, но мне все-таки удалось отломать кусок, достаточный для моих целей. И меня тогда не смутило, что десятилетний ребенок смог голыми руками сломать часть металлической кроватной рамы. Меня волновало лишь то, что у меня получилось. После этого я вытащил из матраса несколько пружин. Они были довольно упругими и хорошо держали форму, что подходило для моих целей. Не теряя времени, я принялся откручивать винты, и вскоре мне удалось снять решетку. Засунув ее в вентиляцию, я взял свои «отвертку» и пружины в рот и, подтянувшись на руках, протиснулся в узкий проем. Я знал, что не смогу привинтить решетку обратно со стороны вентиляции, и тут мне как раз нужны были пружины. Я согнул их немного и подцепил за края решетки, чтобы она просто держалась на месте. Я не хотел, чтобы кто-то заглянул в камеру и заметил дырку в потолке. То, что не увидят меня, было не так важно, потому что я часто прятался в углу, который не просматривался из окошка на двери. Я решил, что у меня есть немного времени, и пополз по лабиринту вентиляционной системы в сторону камеры, в которой держали Холдрика. Возможно, это была самая большая ошибка в моей жизни. Но тогда кроме него у меня никого не было, он был нужен мне, и я сомневался, что смогу выжить без него. Когда я дополз до его камеры, Холдрик лежал в кровати. Я позвал его шепотом, и когда он отозвался, я просунул ему «отвертку», чтобы он мог открутить решетку со своей стороны. Его глаза были пустые и отчужденные, и он был изможденнее меня. Когда он смог наконец выкрутить винты, я едва успел поймать решетку за прутья, чтобы она не свалилась. Потом я помог Холдрику забраться, втаскивая его за руки в вентиляцию. Я примостил решетку обратно так же, как сделал в своей камере, и мы поползли по узкой вентиляционной шахте. Добравшись до решетки над главным коридором возле спиральной лестницы, мы стали ждать удобного момента. Под нами стояли двое лаборантов, вышедшие на перекур. Дождавшись, пока они уйдут, я стал пытаться выдавить или поддеть решетку, потому что с нашей стороны не мог дотянуться до винтов. Я почти довел себя до слез своими безуспешными стараниями. И тогда Холдрик не выдержал и проломил решетку голыми руками. Причем сделал это практически бесшумно и с пугающей легкостью, особенно учитывая, в каком он был состоянии. На тот момент нам было уже все равно, если кто-то заметит сломанную вентиляционную решетку в коридоре. Мы надеялись, что сможем убраться достаточно далеко, прежде чем кто-то что-то поймет. Быстро и осторожно мы поднялись по лестнице до комнаты на втором этаже особняка. Решив не рисковать, разгуливая по зданию, мы выбрались через окно и спустились по растущему рядом дереву. Снаружи было темно и холодно, и мы тряслись и стучали зубами в своих тонких медицинских накидках. Но мы старались не обращать на холод внимания и, держась в тени деревьев, направились к городу. Там мы вломились в один из домов, казавшийся пустым, нашли какую-то одежду и даже немного денег, после чего побежали к лесу. Холдрика пару раз скручивало в приступе рвоты, и я, охваченный паникой, пытался зажать ему рот и заставить сдержать порыв. Я боялся что нас смогут найти по этим следам. Глубоко в лесу мы наконец нашли относительно безопасное место, чтобы немного отдохнуть. Мы были измотаны, жались друг к другу, чтобы согреться, и не хотели ничего больше, кроме как спать, не смотря на все наши страхи. И тогда впервые с момента нашего знакомства Холдрик наклонился и поцеловал меня в губы. Учитывая обстоятельства, я не придал этому большого значения. Мы наконец-то были свободны и радовались, что смогли наконец выбраться из того безумного кошмара, которым была наша жизнь последний год. Никто бы и не подумал, что это было больше, чем просто поцелуй благодарности. В конце концов, мы были слишком молоды и слишком напуганы, чтобы думать о чем-то другом. Мы передвигались в основном в темное время суток, потому что оба считали, что так безопаснее. Днем мы скрывались в густом лесу, чтобы не быть замеченными. И с каждым днем мы чувствовали себя все лучше и сильнее. Мы старались держаться поближе к рекам, чтобы можно было пить и ловить рыбу. Мы понятия не имели, где находились или куда шли, ведь кроме Сектора 7 ни один из нас нигде больше никогда не был. Так что мы просто продолжали двигаться. И только когда много времени спустя мы вновь оказались в Секторе 7, меня охватило чувство вины, за то, что не спас тогда остальных. Честно говоря, мне это просто не пришло в голову. Нас наверное должно было насторожить то, что никто нас так и не искал. По крайней мере, это должно было насторожить Холдрика, ведь в отличие от меня, у него, похоже, не было проблем с памятью. Хотя, может быть, он и был насторожен. И, может быть, именно поэтому он так защищал меня в первые несколько лет. А еще, возможно, он был обижен на меня за то, что каким-то чудом все пережитое смогло стереться у меня из памяти. И именно поэтому он так себя вел со мной в последующие годы. === Если мне правильно удалось сложить два и два, то могу предположить, что аномалии, которые Ходжо «обнаружил» в моем организме, когда я только поступил на службу в Шин-Ра, были последствиями экспериментов, которые он проводил надо мной в детстве. Я более чем уверен, что он узнал меня тогда. И ему нужно было прикрыться, исправив то, что он сотворил со мной, потому что президент Шинра не знал о существовании той лаборатории, и все происходящее там держалось в строжайшем секрете. Не сомневаюсь, Ходжо боялся, что что-то может всплыть. Думаю, теперь я понимаю, почему он тогда был так увлечен мной. К сожалению, от этого осознания мне становилось еще противнее вспоминать, как он игрался мной в те первые годы в Шин-Ра. А он именно игрался. Боюсь, никто никогда не был защищен от этого маньяка. Взять хотя бы Руфуса. Президентский сын, а только посмотрите, что с ним сотворили. Руфус… Думаю, именно благодаря Руфусу мои мозги все-таки встали на место. Знание того, что с ним произошло, не позволило мне погрязнуть в чувстве жалости к самому себе. Но как ни странно, я никогда не испытывал жалости к Руфусу. Он был сильным, не считая редких мгновений слабости, которым я иногда становился свидетелем. Он был настолько искалечен тем, что ему причинили, что научился игнорировать и даже использовать это как некий вид силы. Ну, как я уже говорил… Пиздец, мы парочка… Я никогда не понимал, почему Руфус так печется обо мне, имея за пазухой собственный набор проблем. Хотя, конечно, в отличие от меня, его не преследовало по жизни черное облако неудач, вечно нависающее надо мной, куда бы я ни пошел. Черт, да ни у кого такого не было. Видимо, в день, когда я родился, у Гайи было охуительно дерьмовое настроение. Ха! Хренов Олдрич… «Оказаться в жопе... Выбраться... И потом оказаться в ней снова»… Наверное, надо было заставить его сделать мне табличку с такой гравировкой. Возможно, я напишу это на его надгробии, когда замочу ублюдка. — Ты очнулся? — голос Руфуса вырвал меня из собственных мыслей. Я поднял на него взгляд, поняв, что он сам только проснулся. У него смешно топорщились волосы с одной стороны, и я потянул его пальцами за рукав, пытаясь притянуть к себе, чтобы пригладить их. Должен признать, я был не в восторге от сковывающих меня ремней, но понимал их необходимость. Впрочем, успокоительные поддерживали меня в таком состоянии, что мне было по большей части насрать. — Что? — спросил он, сонно моргая. У него были темные круги под глазами, и он весь казался каким-то истончившимся. Было очевидно, что он недосыпал, и, судя по всему, не доедал. — У тя волосы дыбом, — просипел я и попытался прочистить горло. Он тут же попробовал пригладить прическу, заставив меня слегка улыбнуться. Даже в стрессовые моменты Руфуса волновало, как он выглядит. Признаюсь, мне всегда нравились его причуды, даже те, которые иногда могли шокировать. Я понимаю, что за ними скорее всего скрывались проблемы психологического характера, но все равно они частенько поднимали мне настроение. Хотя, мне ли говорить о чьих-то психологических проблемах? — Шел бы ты домой и х'рошенько выспался, — сказал я. На самом деле мне не хотелось, чтобы он уходил, но Руфус себя так в могилу сведет, а я уж точно того не стою. — Я и тут могу поспать, — возразил он и взял меня за руку. — Как ты себя чувствуешь? — Бошка круж'тся, — ответил я и поерзал, пытаясь почесать спину о простынь. — Принести тебе чего-нибудь? Вопрос немного ошарашил меня, потому что Руфус Шинра был не из тех, кто предлагал кому-нибудь что-то принести, даже мне. — Ты серьезно? — спросил я, недоуменно вздернув бровь. — С чего мне не быть серьезным? — сказал Руфус, пересаживаясь на край кровати. — Ни с чего, — ответил я. Потом я улыбнулся и тихо вздохнул. — Раз уж ты спросил… Я б' не отказался от сигареты. — Тебе не нужна сигарета, — с легкой улыбкой покачал головой он. — Не г'ворил, что она мне нужна… С'кзал, что не отказался бы. — О? И как ты собирался ее курить? — спросил он, глядя на мои пристегнутые к кровати руки. — Ты всегда мож'шь вложить ее мне в губы, дать прикурить, а я уж позабочусь об остальном. Я, конечно, понимал, насколько смешным и нереальным было мое предположение, но мне бы очень этого хотелось, поэтому я усмехнулся и добавил: — Всегда можн' сымпровизировать. — Не думаю, что стану помогать тебе в этой области, — сказал Руфус, поднимаясь. Он обошел вокруг кровати и лег рядом со мной с другой стороны, где было больше места. — Стоило п'пытаться. — Конечно стоило, — согласился он и, повернувшись на бок, пропустил руку сквозь мои волосы. — Я рад видеть, что ты снова стал собой. — Не надо эт'го делать, Руфус, — пробормотал я, но вопреки своим же словам, прижался к его руке. — Почему нет? — Люди будут трепаться. — Ну и пусть, — самодовольно протянул он и провел носом мне по челюсти. — Мне, может быть, нравится, что все наконец узнают, кому ты принадлежишь. — Ты чокнутый… Ты в курсе? Слабо вздохнув, я повернулся к нему так, чтобы наши носы соприкасались. Мне безумно хотелось избавиться от ремней хотя бы просто для того, чтобы притронуться к нему. — Очевидно, как и ты. Мы лежали, глядя друг другу в глаза, и устало улыбались. Никто из нас не мог обижаться за констатацию очевидной правды. Я не мог заставить его уйти, потому что никто никогда не мог заставить Руфуса делать то, чего он не хочет. Не говоря уже о том, что у меня в буквальном смысле были связаны руки, и я не мог просто взять и оттолкнуть его, когда он придвинулся ближе и сонно уткнулся мне в шею. Так что я просто закрыл глаза и постарался выкинуть из головы переживания о том, что скажут люди, чувствуя ровное глубокое дыхание на своей шее. Если бы Руфус не дал мне причину, то сомневаюсь, что я смог бы выбраться из этой жопы самостоятельно. === Прошло два месяца с начала моей Мако-обработки, обязательной для всех турков. Я лежал у себя в кровати, дрожа и обливаясь холодным потом, с ощущением, что мне нужно еще. Сеансы обработки только разжигали мой аппетит, оставляя непреодолимую потребность, неутолимую жажду большего. Огонь, растекающийся по венам, был как сладостное спасение, очищающее душу. А когда огонь успокаивался, наступала эйфория, легкие покалывания, пробегающие по телу статическим электричеством. Уровень ясности, которого я достигал впоследствии, был сродни порталу в другое измерение, раскрывая мой разум. Только это никогда не длилось долго. Никогда не длилось так долго, как мне было нужно. Так что я встал с кровати и пододвинул стул к вентиляционной решетке на потолке возле стены. Устранив преграду, я подтянулся и влез в вентиляционную шахту. В то время я был гораздо меньше, худее, а вентиляционные ходы в старом здании были довольно просторными. Я никак не мог отделаться от чувства, что когда-то уже проделывал что-то подобное, хотя в памяти ничего не всплывало. Думаю, это называется дежавю. Осторожно и почти бесшумно я дополз до шахты лифта. Я знал, куда двигаться, потому что хорошо изучил схему безопасности и придерживался тех областей, где не было никаких датчиков или сенсоров. Оказавшись у шахты лифта, я отвинтил болты, удерживающие решетку, инструментом, который смастерил специально для этих целей. Я осторожно вылез в шахту, держась за железные балки сбоку, и приставными шагами добрался до аварийной лестницы. По ней я вскарабкался вверх до этажа, на котором находился научный департамент. Оттуда я добрался по вентиляции до лаборатории Ходжо и вылез, спрыгнув на пол. В лабораториях не было никаких датчиков. Президент Шинра был небрежен и считал, что сенсоры снаружи смогут засечь любого злоумышленника до того, как он попадет внутрь. Президент был дураком. Во время своей последней обработки я очень внимательно следил за всем, что делал Ходжо. Что откуда он брал, с чем смешивал, и в каких пропорциях. Хотя, я и не знал, что конкретно было в тех пузырьках, но мне было все равно, я просто запомнил, где они находились и как выглядели. Действуя как можно тише, я подошел к холодильнику и достал все, что мне было нужно. Потом встал к столу и занялся приготовлением смеси. — Воруешь у меня… турк? Я замер с мензуркой в руке, не успев добавить последний ингредиент, когда за спиной раздался голос Ходжо. Со скоростью тысяча мыслей в секунду я пытался придумать причину своего нахождения здесь, оправдание тому, чем я был занят… хоть какую-то отмазу. Но ничто не казалось правдоподобным. Я не мог сказать ничего, что могло бы объяснить мои действия, кроме очевидной правды. Так что я решил вообще ничего не говорить. Ходжо подошел сзади и положил руку мне плечо. — Нет необходимости все так усложнять, — нараспев протянул он мне на ухо. — Я ожидал, что рано или поздно ты появишься как раз по этой причине. — Он поднял вторую руку передо мной, держа небольшой кейс. — Здесь сорок доз… Советую воздержаться от чрезмерного употребления, а то тебе светит передозировка. С трудом сглотнув, я уставился на кейс, размышляя, взять его или нет. — Давай… Бери… Это будет наш с тобой маленький секрет. Я медленно поднял руку, взял кейс и развернулся. Ходжо смотрел куда-то сквозь меня со странной пустой улыбкой на лице, а его рука на моем плече сжалась еще сильнее. — Ты знал, что Мако ядовито по отношению к некоторым другим субстанциям? — спросил он, и его улыбка истончилась, стала более извращенной. — Всегда очень интересно наблюдать за подобными взаимодействиями. Я понятия не имел, о чем он говорил, да и мне было все равно. — С к'кого хрена вдруг такая щедрость? — спросил я, не скрывая подозрительности в голосе. — С такого, что, пока у тебя есть доступ к этим ампулам, ты будешь молчать о некоторых вещах, которыми я собираюсь поделиться с тобой. — И что это? — Пойдем… Я тебе кое-что покажу, — Ходжо направился к двери в задней части лаборатории и поманил меня за собой. Пройдя через дверь, мы оказались в длинном коридоре, в конце которого была еще одна дверь. За ней была маленькая комната с единственной регенеративной установкой, в которой находилось что-то явно внеземное. Серебристые локоны длинных волос медленно колыхались в жидкости вокруг существа, на голове у которого была табличка с надписью «Дженова». — Это Дженова… Ты знаешь, что это такое? Я стоял, уставившись на беловолосое нечто, не зная, что передо мной, и почему Ходжо решил мне это показать. — А я должен? — Я нахожу тебя весьма интригующим, — протянул Ходжо и развернулся к существу в регенераторе. — Мако является естественным врагом для этого создания, — с тревожащим восхищением он нежно провел рукой по стенке резервуара, словно пытаясь погладить то, что было внутри. — Но я нашел уникальный способ заставить их работать в гармонии, и недавно мне удалось довести процесс почти до совершенства… — Меня-то эт' каким боком касается? — Абсолютно никаким, — в этот момент его тон стал неестественно лукавым, глаза сощурились, а улыбка приобрела оттенок безумства. Потом он повернулся ко мне с таким выражением лица, будто знал страшную тайну, но не собирался ею делиться. — Президент Шинра ничего не знает об этом проекте… Но он удовлетворит практически любой мой запрос. — Ходжо поднял руку и поправил очки. — Мне будут нужны подопытные для дальнейшего изучения этого потрясающего открытия. Так что мне необходим кто-то, кому я могу доверить поиск подходящих кандидатов, и с кем смогу поделиться некоторыми критериями. Есть определенные требования, очень важные для моего исследования. — Вы х'тите, чтобы я доставлял вам людей? — Да. Но президент не должен узнать о моих критериях, — Ходжо подошел ко мне, взял за руку, в которой я держал кейс с ампулами, и поднял ее на уровень глаз. — И что-то мне подсказывает, что я могу тебе доверять, — сказал он, поглаживая пальцами кейс. — Если кто-нибудь обнаружит твой небольшой… секрет… Что ж… Уверен, ты можешь представить, что исход будет не слишком приятный. — П'чему вы решили, что я никому не скажу? — Ты ведь из трущоб, да? — протянул Ходжо, все еще поглаживая кейс и глядя на него, как на любимого питомца. — С чего ты взял, что тебе кто-то поверит? Он развернулся и переключил внимание на Дженову. — Насколько я понимаю, ты скоро будешь проходить полетное обучение, — сказал он, стоя ко мне спиной и сцепив руки на пояснице. — Мне будет нужно перевезти Дженову в более безопасное место, подальше от пытливых глаз, где будет меньше вероятность, что ее обнаружат. И у меня нет никаких сомнений в том, что ты быстро учишься… === На восьмой день Руфус велел моему лечащему врачу отменить транквилизаторы, чтобы понять, есть ли какие-нибудь улучшения. Еще два дня меня держали под тщательным наблюдением, прежде чем, наконец, снять ремни. На двенадцатый день Руфус заявился прямо в разгар рабочего дня и направился прямиком к шкафу. — Тебя выписывают, — сказал он, в спешке вытаскивая мои вещи и бросая их мне. — Одевайся. — Ебануться… Мож'т просто ошейник на меня нацепишь, — проворчал я, засовывая одну ногу в штанину. — Тогда те даже не придется приказывать… Смож'шь прост' таскать меня за поводок, как собачонку. — Ммм… Мне бы понравилось, — задумчиво протянул он, подходя ко мне, чтобы помочь быстрее одеться. — Может быть, попробуем сегодня ночью. Я не смог удержаться от смеха на его последних словах, даже если сама идея меня не слишком прельщала. — Пожалуй, я пас. — О? Ты думал, у тебя есть право голоса? — Думаю, у м'ня есть еще какое право голоса, — ответил я, застегивая рубашку. — Правда? Ты забыл, кто здесь босс, турк? — спросил Руфус, поправляя мне ворот рубашки, пока я надевал пиджак. — А теперь пойдем, мой маленький питомец… Твое логово ждет тебя. — Пиздец… Ты меня с ума сведешь… — пробормотал я себе под нос, но достаточно громко, чтобы он услышал. — Ты и сам прекрасно справляешься, — хмыкнул он и нежно коснулся губами моих губ, а потом многообещающе улыбнулся. — Давай быстрее… Мне нужно быть в моем кабинете через двадцать минут. — Двадцати минут не хватит, — игриво заметил я. — Хватит, если мы поторопимся… Так что кончай терять время, — он метнулся к шкафу за моими ботинками. — Ебать, Руфус… Ты что, думаешь, что можешь прост' включить или выключить меня, когда тебе вздумается? — подняв брови, я ошеломленно уставился на него. — Да, думаю, могу, — он провокационно прислонился к стене, кривя губы в озорной усмешке, и судя по чертикам в его глазах, он знал, что был прав… вот ублюдок. Окей… Я мужчина. И все прекрасно знают, насколько мы слабы против подобных провокаций. Уж простите, но в следующую секунду я уже прижимал его к стене, жадно целуя и засовывая руку туда, где ей в тот момент быть, наверное, не следовало. — Я не выношу тебя, Руфус, — выдохнул я, спускаясь поцелуями по его шее. — Я знаю, — ответил он, хватаясь за пряжку моего ремня. — И этим ты еще больше меня возбуждаешь. — Черт, — я вдруг вспомнил, где нахожусь, и отстранился, снова застегивая свои штаны. — Какого хрена я творю? — Ты о чем? — не понял Руфус. Вид у него был несколько обеспокоенный. — Мы в гребаной больнице, Руфус. — О, ради бога, Рено… Это частная палата, — сказал он с легким недовольством в голосе. А потом подался вперед и, схватив меня за плечи, развернул и прижал к стене. — Ты делал вещи и похуже в более рискованных местах, — он принялся снова расстегивать мне штаны. — Гайя свидетель, я заставал тебя достаточно раз, — и с этими словами Руфус опустился на колени. Оох… Гайя… К счастью, никто не решил навестить меня за то время, пока Руфус был распластан подо мной на полу, обхватив меня ногами. Он пытался цепляться руками за пол, выгибался и извивался, пока я ритмично вбивался в него. Боже, как же он был красив, охваченный моментом, сжимая зубы, содрогаясь от экстаза, который, казалось, только ему было дано испытывать. Его щеки розовели румянцем, делая его похожим на ангела. А глаза будто светились изнутри под прикрытыми веками. Его взгляд терял фокус, словно он находился в каком-то другом измерении, где он был абсолютно счастлив. С трудом сдерживаемые стоны и вздымающаяся грудь были достаточным свидетельством того, что только в такие моменты опьяняющей эйфории он мог наконец отпустить себя. Ему не нужно было ничего контролировать, когда он был в таком состоянии. Ему не нужно было даже думать. Достаточно было просто существовать. И впервые за все наше время вместе нам обоим удалось вести себя тихо. Было чертовски трудно не выкрикивать его имя, пока он был передо мной на коленях — у Руфуса определенно был талант, — но я справился. Может быть, страх быть пойманными в некоторой степени помогал нам держать себя в узде. И мы даже уложились в запланированное время с целыми тремя минутами в запасе. === На третий день пребывания дома после десяти дней, проведенных привязанным к койке, моя крыша уже начинала потихоньку отъезжать от безделья. Я умудрился починить всю электронику в квартире Руда накануне, пока его не было дома. Я посчитал, что он не будет возражать, что мне пришлось вскрыть замок на его двери ради этого. А если будет, то быстро отойдет, поняв, насколько все стало лучше работать. Последние семь часов я провел на диване после того, как встал утром вместе с Руфусом. И сейчас я допивал уже вторую бутылку скотча, одержимо грызя обломанный ноготь, который доводил меня до ручки. Он жутко бесил меня, постоянно за все цепляясь. Руфус велел мне остаться на больничном еще на неделю. Он знал, что безделье сводило меня с ума, но боялся, что меня может накрыть прямо в офисе, и хотел немного подождать. Однако я был убежден, что уже полностью пришел в норму. Думаю, я смог смириться с моим внезапным открытием и даже извлек из него пользу. Многое из того, что происходило со мной на протяжении жизни, вдруг стало, наконец, понятно. Не говоря уже о том, что все это осталось в прошлом и никак не отражалось на настоящем, абсолютно никак. Прикончив первую за день пачку сигарет и открывая вторую, я вдруг понял, что Руфус вскоре заглянет домой в обеденный перерыв, чтобы меня проведать. У меня было слишком мало мотивации что-либо делать в тот день, но я заставил себя слезть с дивана и пойти в кухню, чтобы приготовить ему что-нибудь поесть. И я, конечно, не был уверен, но возможно выпил уже слишком много. — Я принес твой ноутбук, — услышал я голос Руфуса, когда хлопнула входная дверь. — Спасиб', — отозвался я, нарезая на ломтики рыбу, которую принесла Елена, когда заглядывала ко мне раньше в тот день. Руфус зашел в кухню, поставил ноут на стол и сел рядом. — Я бы хотел задать тебе один вопрос, — сказал он и уставился на столешницу, словно не знал, как спросить. — Валяй. — Зачем ты вчера вломился в квартиру Руда? Я не смог подавить удивленный смешок. Я, конечно, не пытался действовать скрытно, учитывая, что средь бела дня стоял на коленях возле его двери, вскрывая замок. Но почему-то не ожидал, что столкнусь с необходимостью объясняться. — Тебе охрана доложила? — спросил я. — Да… Могу я узнать, почему ты это сделал? — Да… Конечн'… — пожал плечами я, доставая бутылку скотча и пару тарелок. Разложив на них еду, я поднес их к столу. — Руд г'ворил, что у него стерео не работает… Потом я заметил пару сломанных розеток, перегоревшие лампочки… Ну, знаешь? Вся эта хуйня… — Вся эта хуйня… — повторил он, глядя как я ставлю перед ним тарелку. — Так что ты влез в чужую квартиру в поисках того, что можно починить. — Ага. Он бы все равно эт'го не сделал. Слегка посмеиваясь, Руфус посмотрел на меня и вздохнул. — Я убиваю тебя, заставляя сидеть дома, да? — Неа… — сказал я, убирая челку у него с глаз. — Не г'вори так… Я нахожу, чем заняться. — Рискуя быть арестованным за взлом квартиры своего коллеги… — Эт' же всего лишь Руд… Он не буд'т вонять по эт'му поводу. — Вы двое очень близки, так ведь? — спросил Руфус. — И уже очень давно, — ответил я, садясь за стол. Взгляд Руфуса слегка омрачился, и он сидел какое-то время молча, прежде чем начать есть. Он не сказал, что было у него на уме, и мне стало немного не по себе. — Ты же… не ревнуешь к нему… — начал я, подняв бровь и наклонив голову. — Правда? — Нет, — сказал он и, покачав головой, посмотрел на меня. — Просто интересно, как вы смогли так хорошо узнать друг друга. Откусив кусочек рыбы и пережевывая его, я гадал, к чему он клонит. Он на что-то намекал? Или пытался спросить? Что вообще он имел в виду? — Руфус… Руд и я… ну… — я нервно усмехнулся. — Мы никогда… Освободив меня от необходимости произносить это, Руфус хмыкнул и сказал: — Я не это имел в виду… Я знаю, у вас никогда ничего не было и, наверное, никогда не будет, ведь вы же… — он помахал рукой в воздухе, пытаясь подобрать слова. — Ну… вы же не… — Не говори эт'го, Руфус, — сказал я, открывая бутылку скотча и наполняя его стакан. Глубоко вздохнув, я откинулся на спинку стула, глядя как он сделал глоток и продолжил есть. Пока наши отношения были чисто деловыми, я никогда не замечал этого, но теперь видел, с каким трудом ему давались разговоры о личном, и как легко он соглашался закрыть тему. Напомню, что я тоже не блистал в подобных вопросах, что добавляло неловкости в наши отношения. Половину времени мы не знали или не понимали, что каждый из нас чувствовал, потому что избегали эту тему, как заразу. Мне было трудно представить, чего ему стоило упомянуть это, учитывая, что он собирался сказать, что ни Руд, ни я не были геями. И все же вот пожалуйста, я был в отношениях с мужчиной. Тем самым мужчиной, который собирался это сказать. Мужчиной, которого я л… …Мужчиной, который был мне… не совсем безразличен. От одной мысли об этом у меня начинала болеть голова, так что я глубоко вздохнул и снова придвинулся к столу, чтобы завершить свой обед. Потом я встал и отнес обе наши тарелки в раковину. — Спасиб' за ноут, — сказал я, стоя спиной к нему. — Пожалуйста. Я решил, что тебе нужно чем-то себя занять… Чтобы ты не вламывался в чужие квартиры. — Ты мог бы уйти с работы пораньше, — предложил я. Потом развернулся и лучезарно улыбнулся ему. — Я б' мог занять себя тобой. Руфус улыбнулся и подошел ко мне, положив руки на стол по обе стороны от меня и отрезав мне пути отхода. — Заманчиво… — сказал он, соприкоснувшись со мной носами. — Очень заманчиво… Но, к сожалению, у меня много работы. Он отстранился и расправил пиджак, а потом направился к выходу. Но прежде чем открыть дверь, он остановился и, не оборачиваясь, сказал: — Уверен, когда Руд вернется после своих выходных с Тифой, он будет рад обнаружить свою квартиру в рабочем состоянии. И почему-то мне послышался легкий налет зависти в его голосе. === Сразу после его ухода я навис над ноутбуком, водя пальцами по крышке и размышляя, чем занять себя на остаток вечера. Я сел за стол и открыл ноут, решив, что неплохой идеей будет влезть в данные научного департамента и отыскать мои записи. Я знал, что данные, которые Руд привез из Нибельхейма после моего срыва, уже должны быть внесены в систему. Обычно получить доступ к этим данным можно было только через главный терминал в лаборатории. Но я надеялся, что Руфус предвидел мое любопытство, и велел оставить канал открытым. Трудно сказать, почему я ожидал от него подобного. Просто это было в его стиле. За все время, что я его знал, он всегда совершал тонкие непонятные поступки вроде этого. Он никогда не был прямолинейным в своих действиях, но любил делать странные намеки, которые направляли и подталкивали тебя. Скорее всего, Руфус предвидел, что я этим заинтересуюсь, поэтому и принес мне ноутбук. Пожалуй, настало время выяснить, что остальным было известно обо мне к тому времени. Я не стал читать все подряд, только то, что могло заполнить пробелы в моем знании о себе. А вот заполнит или нет… еще предстоит выяснить. Я постараюсь объяснить понятным языком… Меня записали как первый образец группы B-24, что бы это ни значило, так что технически я был Образец B-24-1. И все бы ничего, никто бы не догадался, что это был именно я, если бы в этом сраном файле не было указано мое чертово имя. Видите ли, Ходжо вносил персональные данные в карты своих подопытных, только если эксперимент считался удачным. Тогда ему проще было ориентироваться, откуда они взялись, кем были и так далее. Он считал, что это поможет уберечься от ошибок или исправить то, что могло пойти не так. Карты неудачных экспериментов не содержали никакой личной информации, потому что она была несущественной. Но я знал об этом только потому, что сам в свое время доставлял ему подопытных. Насколько я понял, суть экспериментов в группе B-24 заключалась в заражении и исцелении. Ходжо всегда любил иметь пути отхода и ненавидел ошибки. Судя по записям, Ходжо вводил нам различные штаммы Дженовы, а потом старался нейтрализовать их с помощью Мако и других экспериментальных смесей. Я не знаю, каким боком туда затесалась еще и Материя, но он точно использовал на мне Очищение, чтобы предотвратить Мако-отравление. И Воскрешение, чтобы вернуть меня с того света, после того, как зашел слишком далеко… и не один раз. Как оказалось, когда я сбежал из Нибельхейма, я был заражен Дженовой типа B, и эффект был смешанным. С отрицательной стороны было то, что это вызывало мышечные спазмы, что приводило к нервным сокращениям и ограничивало циркуляцию крови, оставляя меня с постоянными покалывающими ощущениями и тупой фоновой болью. С положительной стороны: мои рефлексы улучшились на девятнадцать процентов, а мозговая активность возросла на тридцать два процента, что повысило мою способность к обучаемости и решению сложных задач. Также я был вознагражден фотографической памятью, и с легкостью запоминал все, что видел хотя бы раз. Удивительно, но даже с прокачанной памятью я умудрился стереть из воспоминаний целый год своей жизни. Поди разберись… У Ходжо была запланирована процедура на следующее утро, чтобы нивелировать эффект с помощью разбавленного Мако, пусть это и могло привести к отказу организма из-за слишком большой концентрации Мако. К сожалению, ему так и не удалось завершить эксперимент в связи с моим загадочным исчезновением. Но что меня реально обеспокоило, это то, что он вычислил наше с Холдриком местоположение. И хотя ему было насрать на Холдрика, Ходжо велел установить скрытую слежку за мной, чтобы продолжить наблюдение на расстоянии. Он решил воспользоваться возможностью изучить долговременный эффект, оказываемый Дженовой типа B, и собирался вернуть меня позже. Но потом я исчез, когда изрезал себе лицо, и полностью нарушил его планы. Что ж, похоже мои отчаянные действия тогда спасли мою задницу не только от одной угрозы. К счастью для Ходжо я всплыл прямо у него под носом два года спустя, когда был рекрутирован в турки под началом Ценга Кьюкана. Ходжо имел удовольствие обнаружить, что мутации в моем организме стабилизировались. Однако из страха быть раскрытым он решил, что будет лучше убрать из меня клетки Дженовы. Он сказал президенту Шинра, что нашел у меня редкое заболевание, которое требовало немедленного оперативного вмешательства. К несчастью, не все клетки могли быть уничтожены, и часть их осталась в моем организме в спящем состоянии. Непоправимым уроном, как выразился Ходжо, оказались повышенная мозговая активность и улучшенные рефлексы. Они были записаны как долгосрочный побочный эффект его экспериментов. Но на этом он не остановился. Ходжо никогда ни на чем не останавливался. Он решил, что сможет использовать меня. Когда начались мои Мако-обработки, он добавил в состав моей смеси компонент, вызывающий сильнейшую зависимость. Он рассудил, что раз уж не может иметь меня в качестве подопытного — президент Шинра неоднократно отклонял его запрос, — значит он сделает меня своим мальчиком на побегушках… за небольшое вознаграждение, конечно. Чего он не предвидел, это двух моих передозировок за сравнительно небольшой период времени. Он считал, что я мог сделать это намеренно, на подсознательном уровне. Может быть, он был и прав. Я всегда был не в ладах с головой. Ходжо хотел изучить последствия, но президенту Шинра показались подозрительными его постоянные запросы на мой счет. Он вообще запретил Ходжо контактировать со мной каким-либо способом. Хотя, сам себе противореча, президент позволил мне по-прежнему собирать для Ходжо подопытных. Мне просто было запрещено приближаться к нему внутри лаборатории. Единственные данные, которые Ходжо смог получить в отношении моих передозов, сообщали о том, что у меня был повышенный уровень терпимости к любым веществам и интоксикантам, но в результате моих Мако-обработок не было никакого прироста силы, как это было у других. Наоборот, из-за неустойчивого уровня адреналина я даже испытывал постоянный упадок сил. Мако каким-то образом слилось с моим организмом и спящими клетками Дженовы, лишая меня возможности использовать Мако-инъекции для лечения или восстановления. Вместо этого, всякий раз, когда я был ранен, Дженова просыпалась, и Мако активизировалось, и вместе они ускоряли естественный процесс регенерации, действуя даже быстрее, чем Мако-инъекции. Но из всего вышесказанного нельзя сделать вывод, что Мако не оказывало на меня никакого эффекта, потому что эффект был. Мако было для меня как наркотик. Наркотик, которым я никогда не мог насытиться, даже не смотря на адское пламя, разливающееся по венам и испепеляющее каждую клеточку моего тела. И даже не смотря на то, что Ходжо скорректировал формулу моей смеси и удалил компонент, вызывающий зависимость, пытаясь устранить мою тягу к этой отраве. Что ж… Думаю, теперь Руфус знает о моей Мако-проблеме… Я с отвращением отодвинул от себя ноутбук и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Почему после всего прочитанного меня волновало только то, что Руфус узнал о моей Мако-зависимости? Хотя, он ни разу не упомянул об этом с момента моего возвращения из особняка. Может быть, боялся, что меня снова накроет. Ладно, что ж… Я смирился с этим. Меня использовали… Тоже ничего нового. Я был чьим-то инструментом всю свою жизнь. С глубоким вздохом я потер глаза основаниями ладоней и достал сигарету. Прикурив, я допил то, что оставалось в стакане Руфуса, а потом потянулся за всей бутылкой. В записях не было ничего шокирующего. Большую часть я уже знал или подозревал. Однако подтверждение моих догадок немного тревожило. А от осознания того, что моя зависимость была специально спровоцирована Ходжо, мне хотелось блевать. Как будто мне было не достаточно проблем между черной шуткой мироздания, которую представляла из себя моя жизнь, и Руфусом. Теперь я еще должен был волноваться о том, что Мако становилось крайне токсичным в сочетании с Метеором, и что они оба плескались в моем организме, наряду с непредсказуемыми клетками Дженовы. Не знаю, упоминал ли я когда-нибудь, но я был далеко не фанат Дженовы… в любом виде. Я задумался обо всем, что происходило со мной, и как это могло отразиться на Руфусе. Не знаю, почему раньше меня не волновало мое состояние. Но опять же, учитывая все случившееся, я был не уверен, что переживаю именно за себя. Руфус мог строить из себя сильного, и я ни на секунду не сомневался в том, что он таким и был. Но с тех пор, как он втянул меня в свою жизнь, я стал замечать, что у нас развилась какая-то взаимная зависимость друг от друга. Я начал осознавать, что если со мной что-нибудь случится, это сломает Руфуса. Но я также начал осознавать, что буду чувствовать то же самое, случись что с ним. Не важно, сколько я твердил себе, что ничего не чувствую к нему, и не важно, как часто убеждал себя, что у нас все не по-настоящему. Все равно вот, пожалуйста, без всяких сомнений, несмотря на все мои отрицания, я действительно его… Действительно… он был мне небезразличен. Так… Пожалуй, пришло время наведаться к Кёрну по поводу его прогресса по Руфусу. Думаю, этого мне никто не запрещал, так как технически это не входит в мои должностные обязанности. === Выйдя из лифта на 4П, я прикурил сигарету, свисающую у меня изо рта, и отхлебнул из бутылки скотча, которую прихватил с собой. Я не был на службе, так что мог пить, сколько влезет. По крайней мере, таким был мой уровень аргументации, когда я открывал третью за день бутылку. Время подбиралось к ужину, и большинство сотрудников уже уходило с работы. Взгляды, которыми меня одаривали люди, входя и выходя из лифта, очень тонизировали. Конечно, не улучшало ситуацию и то, что я был в одних боксерах и полураспахнутом халате с инициалами Руфуса во всю спину. Окей… может быть, я не настолько пришел в норму, насколько мне казалось. Но в свою защиту могу сказать, что решение спуститься на 4П было довольно спонтанным. Я ничего не планировал. И словил внезапный приступ паранойи. И я был пьян. И съел за весь день только небольшую тарелку сашими с рисом. Так что это оправдывает мою невнимательность к одежде, когда я уходил из квартиры. С каждым могло случиться. Конечно, я даже не заметил этого, пока Кёрн мне не указал. Но это к делу не относится. Короче… Когда я поймал равновесие, чуть не вывалившись из лифта, и прикурил сигарету, свисавшую у меня изо рта всю дорогу вниз, то был грубо остановлен охранником, который заявил: — Вы не можете курить это здесь. — Че? Хоч'шь чтоб' я курил здесь что-т' другое? — спросил я, делая затяжку и заваливаясь немного в сторону. — Никакого курения в здании, — у парня был глубокий и устрашающий голос. Я даже почти впечатлился, как внушительно он звучал. — Интересно, — протянул я и направился в сторону лаборатории Кёрна. — Сэр…! — окликнул он, и я обернулся. — Мне придется попросить вас уйти. И тут меня осенило: — Эй, а эт' не тя поймали дрыхнущим на посту? — это был тот самый охранник, которого я усыпил, когда вломился к Кёрну в прошлый раз. — Сэр? — он выглядел ошеломленным и явно не знал, что ответить. — Точн'… Тя пер'вели на дневные смены, п'тому что ты облажался на ночной, да? — сказал я и снова затянулся. — Сэр… я… — на мгновение он замялся, но, окинув меня взглядом, словно какого-то ненормального, продолжил: — Я не знаю, как вы попали сюда, или кто вы… Но вам придется уйти, — он подошел ко мне и взял за плечо. — В-все в п-порядке, — прозвучал робкий голос от входа в лабораторию Кёрна. — Он т-турк. В ту же секунду охранник отпустил мою руку и, побледнев, вытянулся по струнке. — Прошу прощения, сэр, — выпалил он. — Я… не знал, что… — Не вопрос, крепыш, — прервал я и, подмигнув ему, снова поднес сигарету ко рту. — Х'рошая работа. Прод'лжай в том же духе, — я похлопал его по плечу, сделал глоток скотча и развернулся, чуть не свалившись, когда задел плечом дверной косяк. Потом вслед за Кёрном я пошел в его лабораторию. Ну и долбоеб. — В-вы ув-верены, что ст-тоит расхаживать в таком в-виде? — проговорил Кёрн спиной ко мне, подходя к одному из рабочих столов. — В к'ком еще виде? — не понял я и приложился к бутылке, не представляя, о чем он. Кёрн развернулся и неуверенно посмотрел на меня, словно не зная, как ответить. С большой осторожностью он поднял руку и указал на мою одежду — хотя, скорее, на ее отсутствие — вцепившись другой рукой в столешницу позади себя. Сунув сигарету в рот, я посмотрел на себя и тут же почувствовал, как кровь прилила к щекам. — Черт… — пробормотал я, убирая сигарету. — Руфус м'ня убьет… — Вы в-в порядке? — нерешительно спросил Кёрн, вжимаясь спиной в столешницу. Выглядел он так, словно в любую секунду был готов сбежать. — А с хуя ли мне не быть в п'рядке? — с глумливой усмешкой проговорил я и уставился на него. Ему-то какое дело? — Н-нет, нет… Ничего, — промямлил он и развернулся к своим пробиркам. Минут пять я просто стоял там, неспешно докуривая, а Кёрн изо всех сил старался не замечать меня и продолжать работу. Я не знал, что собирался делать дальше, потому что, ступив в лабораторию, я начисто забыл, на кой хер приперся сюда. Так что я просто сделал большой глоток скотча, затушил сигарету о стол и продолжил сверлить взглядом спину Кёрна. Я так и стоял, пока не вспомнил, зачем явился сюда, и тогда я со всей дури шарахнул раскрытой ладонью по столешнице, чтобы наделать как можно больше шума и посмотреть, испугается ли Кёрн. И он испугался. Он прямо-таки пересрался. Он подскочил чуть ли не на полметра, и все инструменты, с которыми он работал, с лязгом и клацаньем рассыпались по столу и по полу. — Ой… — притворно удивился я. — Я че, напугал тя? Кёрн развернулся. Он был в несколько раз бледнее, чем обычно, и смотрел на меня так, словно я свихнулся окончательно. Даже по трезваку мое присутствие нервировало его. Можно себе представить, какой эффект я оказывал на него, когда был в говно. Хотя, конечно, в тот момент меня не сильно заботили его чувства. Но давайте взглянем на общую картину? Просто для прикола… У него за спиной стоял пьяный киллер, отличающийся особой непредсказуемостью. Киллер, который ненавидел его и не скрывал этого. Киллер, имевший репутацию эмоционально неустойчивого и психически неуравновешенного человека. Который, к тому же, только что выписался из психушки, и стоял там с пустеющей на глазах бутылкой скотча, превращаясь в еще более непредсказуемого индивида. И в довершение ко всему вышеупомянутый киллер был одет лишь в наполовину распахнутый халат своего босса. Который, в свою очередь, любил угрожать жизни ученого, чтобы приободрить его на хорошую работу. — Н'деюсь, в той разбившейся пробирке не был' н'чего заразного? — злорадно спросил я, подходя ближе. В каком-то нездоровом смысле я почти надеялся, что было. — Ч-что в-вы соб-бираетесь с-с-сделать? — Ниче, — ответил я, остановившись прямо перед ним и приложившись к горлышку бутылки. — Прост' х'тел узнать о твоих продв'жениях. — Прод-движениях? — Ага… Руфус, — уточнил я в надежде подстегнуть его память. Кёрн понимающе выдохнул и отошел к другому столу, где находились его наработки. Я был рад узнать, что он действительно делал то, что я ему велел. Он даже сумел взять у Руфуса новый образец крови неделю назад. И ему удалось выделить антитела Дженовы, к которым он уже добавил клетки, что я ему привез, и пусть хоть и медленно, но они начали объединяться. — Я н-не уверен, как они б-будут вести себя внутри Р-руфуса, — сказал он, облизывая губы и стараясь отклониться в сторону, подальше от меня. — Не все сразу, — ответил я, с трудом держась на ногах. — Сн'чала п'смотрим, об'единятся ли они полн'стью, — сделав новый глоток, я добавил: — А п'том буд'м думать, как они п'ведут с'бя в Руфусе. Единственным моим беспокойством в тот момент было то, причинит ли процесс Руфусу новую боль в случае успеха. Последнее, чего бы мне хотелось, это добавлять новых мучений к тем, что он уже испытывал. Пусть даже и на короткое время. Стараясь не зацикливаться на этом, я подошел к ящику, где Кёрн хранил новые шприцы, и вытащил один. Потом вернулся к столу и взял жгут. — Ч-что вы д-делаете? — спросил он, нервно наблюдая за мной. — То, ч'го не д'веряю сделать тебе, — ответил я, закатывая рукав и оборачивая жгут вокруг бицепса. Взяв у себя кровь из вены, я снял жгут, подошел к Кёрну и вложил шприц ему в ладонь со словами: — Чтоб' Руфус не думал, чт' ты хуи пинаешь в отн'шении меня. — Д-да, — кивнул Кёрн и посмотрел мне в глаза, сжимая руку вокруг шприца. — Я п-понимаю. — Мм… Тольк' попробуй выкинуть какую-нить хуйню, — предупредил я, опираясь спиной на стол и беря в рот новую сигарету. — Вы н-не собираетесь у-уходить? — пролепетал Кёрн, начав прибирать беспорядок, который наделал, когда я ударил по столу. — Те не нрав'тся моя компания? — поднял бровь я и хлебнул скотча. — Какого, спрашивается, хрена ты тут делаешь? — раздался леденяще спокойный, но в то же время осуждающий голос Руфуса от входа в лабораторию. — Думал н'вестить своего нов'го друга… П'делиться кровью… — я поднял на него взгляд, улыбнулся и приложился к бутылке. — Здесь внизу, д'лжно быть, так одиноко. — Навестить? — переспросил Руфус, вздернув бровь, и смерил меня холодным взглядом. — Кёрн… Ради вашего же блага, я надеюсь единственным правонарушением здесь была неспособность Рено держать себя под контролем. Кёрн развернулся и затравленно посмотрел на Руфуса. По его выражению лица сложно было сказать, кого из нас он боялся больше. — Я… д-даже… не прик-касался к н-нему, — пролепетал он. — И не вздумай, — предупредил Руфус, прищурившись. Потом посмотрел на меня и сказал: — Рено… Пойдем. — Как скаж'шь, босс, — хохотнул я, отталкиваясь от стола. А потом спешно схватил бутылку скотча, оставшуюся там. — Как ты узнал, чт' я здесь? — Бухой рыжий мужик в одном халате, шатающийся по лаборатории, размахивая бутылкой скотча? Не трудно догадаться, знаешь ли, — ответил Руфус с легкой усмешкой. При упоминании, что я расхаживал в его халате, у меня к лицу снова прилила краска. — Черт, — лучшее, что я смог выдавить из себя. — Ты злишься? — Учитывая обстоятельства, нет. А теперь возьми себя в руки, — велел он и обхватил меня за талию, пытаясь помочь идти прямо. — Тебе пора домой. Когда мы дошли до двери, Руфус остановился и обернулся на Кёрна. — Я надеюсь, вы прилагаете максимум усилий, чтобы исправить то, что с ним делает этот Метеор, — холодно сказал он. — Мне ненавистна сама мысль, что это может добавить еще больше проблем к тому, через что он уже прошел. — Д-да, сэр, — ответил Кёрн. — Хорошо. Потому что, если с ним что-нибудь случится, боюсь, я буду вынужден расторгнуть с вами трудовой договор. Думаю, все в комнате понимали, что он имел в виду. Руфус не увольнял людей, работающих в специализированных отделах. Он просто заставлял их исчезнуть. В стенах Компании было слишком много секретов. И все понимали, что служба в спецотделах Шин-Ра была, как правило, пожизненной. И могла подразумевать как естественный выход в отставку, так и менее привлекательный способ прекращения работы. === Вернувшись домой, Руфус усадил меня на диван и, забрав у меня бутылку, отнес ее на кухню. В скором времени он вернулся с чашкой крепкого кофе и всунул ее мне в руку со словами: — Выпей это. Сняв с себя пиджак и жилет, он сходил повесил их, чтобы не помялись, и, вернувшись, устроился рядом со мной на диване, откинувшись на спинку и скрестив вытянутые ноги. Подняв одну руку, Руфус завел ее за спинку дивана, чтобы было удобнее запустить ее мне в волосы. Откинув голову назад и слегка повернув ко мне, он угрюмо взглянул на меня и спросил: — Как себя чувствуешь? — Не знаю… — ответил я, тоже откидываясь назад. — Нормальн'… наверное. — Полагаю, ты решил спуститься туда, потому что нашел свои файлы. — Да… — я сделал глоток кофе и, подняв бровь, посмотрел на него. — Ты знал, чт' я их откопаю? — Знал, — ответил Руфус и убрал прядь волос от моего лица. — Мне нужно было убедиться, что ты действительно в порядке. — Убедился? — спросил я, снова подняв бровь. — Не уверен. Глубоко вздохнув, он переместил руку и начал массировать мне затылок. — Ты, кажется, справляешься гораздо лучше… Однако я не мог не заметить, что ты сейчас в стельку пьян… — Было больш' нечем заняться. — Хм… И все же… Несмотря на то, что это уже третья твоя бутылка, ты, кажется, стал напиваться гораздо быстрее, — заметил Руфус и притянул меня ближе к себе. — С тех пор, как тебе ввели эту сыворотку. — Если честно, Руф… Я заметил… Но так происходит, п'хоже, тольк' когда пр'ближается время укола, — признался я и усмехнулся. — Знаешь… Я как аккумулятор… К'гда разряжаюсь, нач'наю лагать. — Не придуривайся, Рено, — раздраженно вздохнул он и уложил меня на себя. — Почему ты мне ничего не говорил об этом? — Не х'тел, чтоб' ты волн'вался обо мне… Наверное… — ответил я, делая глоток кофе. Потом я легонько пихнул Руфуса локтем и попытался разрядить атмосферу: — Как думаешь, мож'т, мне хоть раз повезет, и эта хрень пройдет сама? — Я не собираюсь рисковать и пускать все на самотек, — сказал он и поцеловал меня в висок. — Только не после того, через что я прошел, чтобы иметь тебя здесь, рядом со мной, — прошептал Руфус. И потом мне послышалось: «Только чтобы потерять тебя», но я не уверен. — Ты знаешь… — пробормотал я в чашку перед тем, как сделать глоток. — Умереть за тебя — эт' моя работа, Руфус. — Мм… — неопределенно протянул он и слегка развернул меня, чтобы видеть мое лицо. — Ты в курсе, что шастал по всему зданию в халате с моими инициалами? — П'таешься сменить тему? — игриво спросил я, несмотря на смущение. С неубедительной улыбкой он провел пальцем по одному из моих шрамов и задумчиво проговорил: — Просто напоминаю, что завтра ты можешь пожалеть об этом. — П'чему это? — спросил я. Взяв его руку, я опустил ее к своим губам и начал водить по ним кончиками его пальцев. — Я знаю, ты спрашиваешь только потому, что пьян и не понимаешь, как твои действия могут отразиться на твоей и так уже травмированной психике, — ответил Руфус, устраиваясь поудобнее. — Но ты прекрасно знаешь, что разговоры, которые пойдут по зданию после твоей выходки, могут негативно сказаться на тебе. — С ч'го ты эт' взял? — Я знаю тебя, Рено, — Руфус глубоко вздохнул, глядя как я делаю очередной глоток кофе. — Хоть мне это и не нравится… Тебя бесит сама мысль о том, что мы вместе. — Тогда п'чему же я с тобой? — Я не знаю. Уловив его настроение, я переместился так, чтобы лежать головой у него коленях и провел рукой по его щеке. — Знаешь, мы н'когда об этом не разговаривали. — Знаю. — Тогда п'зволь задать тебе один вопрос, — начал я и, глотнув из своей чашки, продолжил: — Раз уж я бухой, то могу г'ворить и делать, что угодно… А п'том все отрицать… — Какой вопрос? — поднял брови Руфус и слегка улыбнулся мне. — Ты серьезно веришь, что мож'шь заставить меня делать то, чего я не хочу? — Я не знаю. Ты всегда делал то, что я тебе говорил… — задумчиво проговорил он, а потом застыл на мгновение. — Кроме того одного случая, — добавил он, снова подняв бровь. — Вот именно, — подчеркнул я. — Так чт' подумай об этом, — я убрал волосы у него с лица. — Ты реально думаешь, что я сделаю все, чт' ты мне скаж'шь, если я эт'го не хочу? — Полагаю, что нет, — признал Руфус с легким удивлением в голосе. — Не сделаешь. — Так зачем париться об этом? — спросил я, глядя как его глаза наполняются любопытством. — Ты ж знаешь, со врем'нем я справлюсь с этим. — Я снова глотнул кофе и добавил: — Вс'гда справляюсь. Правдивость моих слов не особенно шокировала меня, но у нас действительно никогда не состоялся бы этот разговор, будь я трезвым. И, похоже, мы оба это знали.